Глава 15

Меня поразила самоотверженность милиционера, рискнувшего своей жизнью ради спасения других. Конечно, это его долг — защищать людей от беды, но все равно — когда на твоих глазах совершается подвиг, он не может оставить равнодушным. Такое же отношение видел и в глазах окруживших нас людей — пассажиров автобуса, водителей, остановившихся возле нас. Восхищение поступком героя, переживание за его жизнь — эти чувства сплотили всех присутствующих. Они стояли рядом молча, казалось, даже затаили дыхание. И когда милиционер открыл глаза и едва слышно прошептал: — Что с автобусом, все живы? — все облегченно перевели дыхание, кто-то выкрикнул: — Жив! Слава богу, выжил!

Водитель автобуса поспешил успокоить очнувшегося раненого:

— Сержант, не волнуйся, все живы, никто не пострадал. Спасибо тебе, спас нас всех!

По моим указаниям мужчины подняли сержанта на руки и перенесли в минивэн. Туда же доставили второго милиционера, впавшего в болевой шок. Я провел ему минимум восстановительных процедур — состояние не представляло опасности, а после отвез в ближайшую больницу в районном центре. А потом заехал в райотдел милиции — оба пострадавших оказались его сотрудниками, рассказал о случившемся происшествии. Дежурный капитан тут же связался с отделением ГАИ, там объяснили, что к месту аварии уже отправлена следственная группа. Капитан вызвал своих сотрудников — следователя и криминалиста, попросил меня проехать с ними туда же.

К нашему возвращению большинство людей разъехалось, остались только очевидцы происшествия. Следователи ГАИ уже приступили к своей работе — отмеряли, фиксировали следы, снимали показания очевидцев. Мои попутчики также принялись за следственные действия, я же, оставив им свои данные и показания, отправился домой. Почти всю дорогу меня не оставляли мысли о происшедшем, героизме и самоотверженности рядовых милиционеров. В памяти всплывали другие — холеные, в высоких чинах, продавшие бандитам свою совесть и офицерскую честь. Ясно осознаю, что нельзя судить о милиции по отщепенцам. Большинство сотрудников, как тот сержант, отдадут жизнь ради других. И служба у них на переднем краю, они первыми встречают опасность. Как бы то ни было, милиция заслуживает уважения, сегодняшнее событие лишний раз подтвердило мне эту мысль.

После того, как побывал в храме, в душе как-будто наступило просветление, чувствовал необыкновенную легкость и ясность. Что бы я ни делал — оперировал больных, учил науки или дома возился с детьми, — все давалось непринужденно и свободно, даже в самые трудных ситуациях находил лучшее решение. Можно назвать такое чувство вдохновением, я видел отчетливо всю картину происходящего, варианты его развития, моментально их просчитывал и выбирал оптимальный. И удача шла мне навстречу, все получалось так, как задумывал. Конечно, я не рассчитывал на слепой случай, любое дело продумывал и тщательно готовил, но и везение не подводило меня. В таком настрое и подъеме я вел операции, которые еще совсем недавно считал проблемными, и они все завершились успехом.

Мне удалось справиться с частью заболеваний, которые считались неизлечимыми, особенно в запущенной стадии — раком различных органов, артериальной гипертонией, полиомиелитом и бронхиальной астмой. С другими подобными недугами — сахарным диабетом, вирусным гепатитом, артритом, СПИДом — только начал работать, но первые клинические испытания давали надежду на успех и с ними. Планировал еще в скором будущем приступить к экспериментам с наследственными и другими заболеваниями, связанными с нарушением генной структуры. По всем болезням изучал имеющиеся материалы, наблюдал за пациентами, очень аккуратно проводил с ними проверку гипотез максимально безопасными пробами. Свои опыты не афишировал, кто же даст согласие на них с живыми людьми?! Но я был уверен в полной безопасности клиентов, а результаты обещали превосходные перспективы.

Все новые работы и исследования велись для личного применения, именно для моих возможностей. В общей лечебной практике они особого значения не имели. Но некоторые выводы и наблюдения могли помочь лучше понять природу и причины заболеваний, до сих пор недостаточно изученных медицинской наукой. На будущее, после окончания института, предполагал заняться исследовательской работой с их излечением традиционными средствами, доступными любому практикующему врачу. Пока же записывал в отдельной тетради свои мысли, прогнозы и выводы, результаты клинических испытаний. Эти записи позволяли более последовательно и методично планировать работу, оценивать ее итоги, а также вносить исправления — ошибки, пусть и незначительные, я все же допускал.

Тем временем с наступлением весны пришли новые хлопоты — меня дополнительно обязали принимать пациентов в клинической больнице Главного медицинского управления, обслуживающей аппарат Президента и Правительства, городской мэрии. Как-то утром вызвали прямо с занятий к главврачу, тот без обиняков объявил:

— Евсеев, на тебя пришло предписание из горздрава. Направляешься в распоряжение правительственной больницы, будешь там один день в неделю вести прием больных. В остальные дни продолжишь работу и учебу здесь, как и прежде. Вот направление, завтра же поезжай туда оформляться. С деканатом института все согласовано. Есть вопросы?

Переспрашивать главврача не стал, все прояснится в самой клинике. Следующим утром отправился по указанному мне адресу в парковой зоне на Лосином острове. Здешнее место мне понравилось, чувствовал как на отдыхе в живой природе — чистый воздух, вокруг обширный березовый лес с островками ели и сосны, кустарниками, ухоженные пруды. Сама больница находилась в глубине острова на огороженной, довольно просторной территории. В главном корпусе меня принял курирующий зам главврача, после собеседования и оформления направил в хирургическое отделение ассистентом хирурга. Но оговорил, что могут привлечь к приему амбулаторных больных в поликлинике.

В тот же день приступил к новой работе — познакомился с персоналом, обсудил со специалистами предстоящую практику совместных действий, провели первую операцию, со своими трудностями и слаживанием. В последующем дело у нас наладилось, да и каких-то сложных операций в первый месяц не было, больше занимался приемом больных в поликлинике. Особой необходимости в моих способностях я здесь не видел, наверное, кому-то вздумалось привлечь набирающего известность чудодея в угоду власть предержащим, для лечения их болячек. Правда, высокопоставленные чины — руководители управлений и департаментов, — ко мне еще не обращались, пока только рядовые работники, редко кто из среднего уровня. Причем больше доводилось работать не с самими сотрудниками аппарата, а их родственниками.

Не раз пришлось испытывать свое терпение от капризов избалованных жен и чад чиновников, требующих от меня почтительного внимания к их недомоганиям, зачастую воображаемым, внушенным самим себе. В конце концов не выдержал, стал давить на их психику, эмоциональный настрой установкой — "У меня все в порядке, чувствую себя хорошо". Но, против ожидания, поток пациентов только возрос и именно с психическими заморочками — депрессией, нервными срывами, даже плохим настроением. Практически исполнял роль психотерапевта — успокаивал, внушал положительные эмоции, восстанавливал психическую устойчивость. Не мог отказать в той малости, что они ждали от меня — внимания и сочувствия.

Первое более-менее серьезное вмешательство пришлось на втором месяце работы, у одной из сотрудниц аппарата правительства обнаружили рак легких. Правда, в начальной стадии, можно обойтись обычным удалением ракового образования. В больнице такие операции проводились, но она обратилась ко мне. Следующий случай оказался гораздо сложнее, больной перенес инсульт с обширным кровоизлиянием. Интенсивная терапия в реанимационном отделении не дала улучшения, меня вызвали ночью, когда пациент уже впал в кому. При первом осмотре выявил отек мозга, началось отмирание тканей. Процесс еще не зашел далеко, но надежды на полное восстановление практически нет, речь идет только о минимизации потерь мозговой деятельности.

Работал с больным несколько часов, дольше, чем обычно при подобной патологии. Остановил дальнейшее разрушение тканей, убрал отек, потом восстановил лопнувшие сосуды, очистил от тромб и бляшек. Больше времени ушло на реабилитацию коры мозга, передачу нейронных цепей от пострадавших участков на соседние. Понадобились еще дополнительные сеансы для восполнения мозговой активности, но я их провел позже, а пока ограничился необходимыми реанимационными процедурами. По окончании операции перевел пациента из бессознательного состояния в глубокий сон. Последующими сеансами в течении недели в значительной мере восстановил все функции головного мозга. Больной после окончания лечебного курса даже смог приступить к работе, правда, с некоторыми трудностями в первое время — отчасти пострадала память.

Эти и еще другие сложные операции привлекли ко мне внимание высшего руководства, с мая меня все чаще стали вызывать для лечения особо высокопоставленных чинов — от мэра города и министров до руководителя аппарата президента. В начале июня у меня состоялась первая встреча с президентом страны, у него серьезно занемогла жена. За мной приехал нарочный, когда я проводил операцию в своей больнице. Сразу по ее окончанию меня вызвали к главврачу, в его кабинете увидел молодого, моего возраста, человека в штатском, но с заметной выправкой. Главврач представил нас друг другу, а потом обратился ко мне:

— Сергей, сейчас поедешь с лейтенантом, он объяснит подробности. Операции на сегодня отменяются, проведешь их завтра с утра. Все, поезжай, тебя ждут.

С посыльным я почти не разговаривал, он особенно и не старался общаться, только сказал, что могу называть его Максимом и едем мы за город, на дачу Президента в Горках. Вместе прошли к ожидавшей нас машине, внешне ничем не приметной, даже без мигалок. Почти в полном молчании — водитель тоже оказался молчуном, выехали из города на запад, вскоре добрались до лесного массива и поста на въезде в охраняемую зону, окруженную высоким глухим забором. После проверки моих документов проехали через парк к большому двухэтажному дому, Максим проводил меня в одну из комнат для гостей на первом этаже. Ждал недолго, минут через десять позвали в приемную. Там помощник президента провел со мной небольшой инструктаж — что можно делать и что нельзя, а потом разрешил пройти в кабинет главы государства.

В первый момент не узнал Мельцина — обмякшее усталое лицо оказалось разительно отличающимся от тех портретов, что печатались в газетах и журналах, или показывали по телевизору. Разве что крупное сильное тело напоминало о харизматичном лидере, взявшем в свои руки власть больше десяти лет назад в переломный для страны момент. Насколько я понял из истории той поры, именно нынешний президент стал одним из инициаторов поднятой тогда бучи, фактически свергнул правящий коммунистический режим, а потом в отчаянной, с жертвами, борьбе спас страну от полного развала и разрухи. Сейчас тянул за уши Россию из самого дна к прежнему величию, постепенно восстанавливал разворованное хозяйство, поднимал армию, науку, дух народа.

У меня самого о Мельцине сложилось мнение в большей степени негативное. Я считал его главным виновником происшедшей со страной вакханалии. Соглашался в том, что прежний режим, как сформулировали историки, погряз в застое, потерялась динамика роста, но доводить до случившегося беспредела считал преступлением. В моем прежнем мире тоже были сложности в экономике и идеологии, но советская власть выдержала все трудности. Пришедшие на смену послевоенной партократии молодые руководители сумели коренным образом реформировать командно-административную систему хозяйствования, постепенно, без революционных наскоков, развили многоукладную экономику и свободу совести. У людей появился интерес к творческой и активной позиции, часть из них занялась предпринимательством, другие вкладывали свой ум и труд в государственном предприятии.

Общий подъем народной воли сказался на росте экономики, Советский Союз вышел в мировые лидеры как по общим показателям, так и по большинству стратегически важной и наукоемкой продукции. Мы экспортировали в страны Европы, Азии самые разные товары — от автомобилей и компьютеров до обуви и одежды, причем они успешно конкурировали на рынке с самыми лучшими зарубежными аналогами. А в этом мире почти ничего своего нет — все привозное. Редкие оставшиеся предприятия дышат на ладан, не выдерживают жесткого давления гораздо качественных и дешевых товаров из Европы и Китая. Правда, в последние годы идет небольшое оздоровление национального производства за счет государственных кредитов и льгот, введения таможенных барьеров для импортной продукции. Но оно еще слишком незначительно в общем товарообороте, так что путь к экономической независимости страны предстоит еще долгий.

Президент встретил меня настороженным взглядом, как бы оценивая — заслуживаю ли я той надежды, что вынужденно должен питать ко мне. Сухо ответил на мое приветствие, а потом медленно, придавая вес каждому слову, выговорил:

— Азов рекомендовал тебя для лечения болезни жены. У нее сахарный диабет в тяжелой форме, инсулин уже не помогает. Болят почки, вся отекла. Еще ее мучают постоянная жажда и зуд. Сможешь помочь?

Отвечаю осторожно: — Борис Нилович, мне надо осмотреть больную, тогда смогу ответить точно.

Мельцин помолчал, вглядываясь в мои глаза, потом буркнул: — Иди за мной.

Мы вдвоем, хозяин впереди, я за ним, вышли из кабинета, прошли по коридору до широкой лестницы и поднялись на второй этаж. У второй двери он остановился, бросил: — Подожди здесь, — сам прошел в комнату. Через минуту окликнул меня: — Заходи.

Супруга президента лежала на кровати у дальней стены с подключенной капельницей. Рядом с ней на стуле сидел врач в белом халате, измерял давление. Внимание привлекло опухшее от отека лицо больной, особенно вокруг глаз, она дышала трудно, с хрипом. Внешне, по первым признакам, предположил очень сложную форму сахарного диабета — диабетическую нефропатию, с наложившейся на нее хронической почечной недостаточностью. Подождал, пока врач закончил свои процедуры, потом приступил к детальному обследованию пораженных органов. Действительное состояние оказалось хуже, больная была уже на грани самой опасной — гиперосмолярной диабетической комы, угрожающей жизни, ей нужна экстренная помощь.

Без лишних в данной ситуации слов и объяснений приступил к операции. В первую очередь заблокировал дальнейшее отравление организма продуктами нарушенного метаболизма, а потом параллельно с их выводом принялся за восстановление пострадавших органов — почек, печени, кровеносной системы. И здесь рискнул, впервые применил свою заготовку — вмешательство в эндокринную систему и устранение гипергликемии, причины сахарного диабета. Тем самым не просто снять приступ осложнения, а радикально решить с самим заболеванием. Работал не спеша, очень аккуратно — операция во многом новая и сложная, не мог допустить какой-либо ошибки. После каждого промежуточного этапа проверял общую клиническую картину и состояние подконтрольных органов, так шаг за шагом провел всю процедуру.

Завершил операцию общеукрепляющей подпиткой энергии — за период обострения болезни организм больной практически истощил свой резерв, тонус у нее очень слабый. Сейчас состояние не внушало каких-либо опасений, да и метаболизм более-менее восстановился. Нужно еще время для полной реабилитации, но здесь справятся без меня общеукрепляющими средствами. На операцию и другие процедуры потратил несколько часов, все это время никто мне не мешал. Как только я завершил работу, Мельцин нетерпеливо спросил:

— Что с Фаиной Ильиничной, все в порядке?

Успокаиваю волнующегося за жену хозяина:

— Да, сейчас в порядке. У нее было обострение болезни, предкоматозное состояние, сейчас все нормализовалось. Фаина Ильинична спит, ей надо отдохнуть, набираться сил. И еще, возможно, больше не понадобится инсулиновое лечение. Я провел операцию с эндокринной системой, ответственной за диабет, думаю, с болезнью теперь покончено. Но надо еще понаблюдать, хотя бы неделю, тогда все станет ясным.

Мельцин смотрел неверящими глазами на меня, а потом недоуменно переспросил:

— Как покончено? Но ведь диабет неизлечим, всю жизнь надо принимать инсулин!

Стараюсь отвечать спокойно, для многих представляются немыслимыми мои возможности:

— Борис Нилович, есть большая вероятность, что о болезни действительно можно забыть. У меня свои методы лечения, о них, наверное, Вам рассказывал Евгений Игоревич.

— Да, о чем-то таком говорил Азов, — задумчиво произнес Мельцин, — о твоих каких-то особых способностях, прямо волшебных. Если то, что сказал о Фаине Ильиничне, правда, то и я, и она будем тебе обязаны. А долги свои я не забываю!

Условились, что в течении недели буду наблюдать за больной, заодно поправлю сердечнососудистую систему — давление у нее повышенное. На том и расстались, Мельцин прощался гораздо теплее, даже расчувствовался — обнял меня и назвал Сережей. Опасения мои оказались напрасными — внесенные поправки в организм супруги президента оказались устойчивыми, инсулиновая зависимость исчезла. Анализы, показавшие отсутствие в крови глюкозы, подтвердили мой первый успешный опыт со считавшейся до сих пор неизлечимой болезнью. В последующем ко мне нередко обращались больные с таким недугом, я работал с ними намного увереннее. Со временем подобные операции стали для меня обыденными, как и другие, освоенные ранее.

С четой Мельциных, особенно с Фаиной Ильиничной, у меня сложились доброжелательные, можно даже сказать, сердечные, отношения. Не только из-за той помощи в лечении, которую я оказывал им обоим, но и взаимной душевной наклонности. Жена президента с той поры, как встала на ноги, отнеслась ко мне с материнской заботой — угощала вкусной стряпней, приготовленной своими руками, расспрашивала о моих близких, передавала им гостинцы. Когда впервые узнала, что у меня четыре жены и дети от всех, изумилась, даже всплеснула руками. Ей, выросшей в старообрядческой семье, сама мысль о многоженстве казалась кощунственной.

— Как же так, Сережа, ты же добрый и умный молодой человек, а допускаешь тяжкий грех. Должен понимать — у мужа и жены одна судьба на двоих до конца дней на земле, пока не призовет к себе всевышний. Они как половинки, прилепились друг к другу, как же может быть иначе!

Терпеливо, как объяснял когда-то своим родителям, ответил обескураженной старой женщине:

— Фаина Ильинична, я не мог поступить иначе. Мои жены, как Вы сказали, прилепились ко мне, не могли жить без меня. Видно такая у меня судьба, не стал отказывать им в счастье, резать по живому их душу. Живем мы дружно, в согласии и мире, заботимся друг о друге и обо всех детях. Старшей дочери скоро исполнится семь лет, самые младшие еще грудные. Они между собой как родные, старшие ухаживают за младшими, а те тянутся к ним.

Мои слова не убедили Мельцину, она поджала губы и упрямо продолжила:

— Все равно, Сережа, как ни оправдывай, но то, что ты живешь с несколькими женщинами — блуд. Случившего уже не воротишь, дети не должны страдать. Ради них придется тебе нести тяжкий крест, благими делами замаливать свой грех. Хотя что я говорю! Ты уже столько принес добра людям, подарил жизнь без боли и мучений, как мне, что тебе простятся и большие прегрешения!

В последующем Фаина Ильинична не поднимала эту тему, но о детях расспрашивала в каждую встречу. Я ей как-то показал прошлогоднюю фотографию всей нашей большой семьи, снятую на отдыхе в санатории, еще до пожара. Она долго рассматривала каждого, надев очки, а потом с теплой ноткой проговорила:

— А детки у тебя, Сережа, все хорошенькие. Разные, но такие милые. И жены симпатичные, особенно вот эта — ткнула пальцем на Таню, — крепкая женщина, на таких Русь держится.

После попросила оставить снимок, я потом видел его в рамке на столике у ее кровати вместе с фотографиями родных детей и внуков.

С Борисом Ниловичем складывалось иначе, но тоже по-доброму. После лечебных процедур — у него были серьезные проблемы с сердцем и сосудистой системой, перенес несколько инфарктов и инсульт, да и с другими органами далеко не ладно, — в минуты отдыха мы разговаривали на разные темы. Он больше спрашивал, а потом внимательно слушал, уточнял непонятные ему моменты. Говорили о здоровье — его, жены, их детей, я лечил всю семью президента, стал, можно сказать, домашним целителем. Интересовался моими способностями в лечебной практике, в других сферах их применения. Продемонстрировал несколько опытов с телекинезом — перемещал предметы своим полем, заставлял двигаться по произвольной траектории, левитировал, "видел" из астрала, что происходит в соседней комнате и другом конце города.

Конечно, о некоторых возможностях я и не упоминал, особенно с психическим давлением на окружающих, вселении в чужое тело и манипулировании его сознанием, да и о других своих тайных приемах. Мельцин, по-видимому, догадывался о подобном, но и показанное достаточно его впечатлило, только ахал, не стеснялся выражать свои эмоции. На старости лет, ему уже минуло семьдесят лет, как и Фаине Ильиничне, он отчасти размяк душой, держал себя не так строго, но правил страной еще довольно уверенно. У меня после более-менее близкого общения с президентом мнение о нем изменилось значительно, появилось больше уважения и понимания его воли. Как-то у нас зашел разговор о событиях прошлого, задели и проведенный им переворот, если прямо назвать отстранение от власти партийной верхушки.

Понятно, что каких-то тайных деталей, подоплеки произошедшего Мельцин не раскрыл, но и из сказанного им у меня сложилась картина драматичности тех дней. Тогда все смешалось — интересы, временные союзы, интриги разных политических сил, от крайне левых сталинистов до националистов и либералов. Власть уже не контролировала страну, пошли стихийные выступления, забастовки, погромы, межнациональные конфликты. Воспользовавшись разбродом в высших эшелонах власти, группа партийных функционеров, поддерживаемая армейскими чинами, провела путч — арестовала руководство страны, ввела в город верные им воинские части и провозгласила возврат к прежнему тоталитарному порядку. Клика продержалась неделю, основные силовые структуры и общественные движения не поддержали мятежников.

Именно в это горячее время Мельцин взял на себя организацию сопротивления путчу, в первый же его день объявил на всю страну преступным взявшую власть клику. Он единственный из влиятельных государственных лидеров проявил смелый гражданский акт и решительность, пошел ва-банк. Остальные заняли выжидательную позицию, открыто не присоединяясь к мятежу, но и не выступая против. Мельцин возглавил массу недовольных, к нему присоединились могущественные союзники, сделавшие свой выбор. Новый лидер действовал напористо и активно, не в пример путчистам, все еще ждущим поддержки от других политических сил и силовых органов. Возглавляемый им комитет национального спасения силами перешедших на его сторону воинских частей заблокировал Кремль с засевшими там путчистами, выдавил из города остатки армейских подразделений, поддержавших мятежников.

Удалось обойтись без боевых столкновений, те сами уходили, едва завидев идущую на них силу. Потеряв всякую силу, организаторы путча сдались после ультиматума комитета. После занятия Кремля Мельцин объявил о низложение клики и принятии на себя всей власти в стране до проведения всеобщих выборов. Передавать ее как на блюдечке скомпрометировавшему себя безволием и слабостью прежнему руководству не стал. По всей стране прошли митинги и собрания в поддержку нового лидера и широко пропагандируемую стратегию перехода от диктата партии к демократизации всего общества. Активная компания дала прогнозируемый результат. На первых выборах президента Мельцин получил поддержку подавляющей части населения и с присущей ему смелостью взялся за реализацию свои реформ.

Власти на местах не пошли на открытое сопротивление идущим из столицы переменам. Многие чиновники принародно открещивались от прежних догм, сдавали и рвали свои партийные билеты. Но двурушничество не спасло перерожденцев. В новые органы власти пришли другие, голодные и злые. Под лозунгами демократизации и свободы принялись творить произвол. Своекорыстно исполняли объявленные в стране программы и реформы — приватизацию, легализацию предпринимательства и доходов, передачу государственных полномочий местным органам. Благие начинания, предпринятые Мельциным, перешли на местах в откровенный грабеж. Каждый, получивший власть, как калиф, на час, старался урвать себе кусок побольше. В стране практически наступил хаос — производства сворачивались, люди оставались без работы и денег, расцвела преступность.

Надо отдать должное Мельцину — потеряв вначале контроль над происходившими в стране процессами, он смог собраться и не спасовать. День за днем упорно шел своим путем, пусть и с трудом, но сумел как-то оздоровить государственную систему, очистил ее от самых одиозных и проворовавшихся чинов, начал восстановление хозяйства. Не так убедительно, как в первый раз, но еще дважды избирался президентом. Скоро заканчивается третий срок, а с ним эпоха Мельцина, он намерен уйти на пенсию. Кого-то специально готовить себе в преемники не стал, из всех лидеров, способных достойно вести страну, отличал двоих — Путинцева и Степанова, молодых, честолюбивых и энергичных. Приблизил к себе обоих, дал им возможность проявить себя на высших государственных должностях.

Я разделял убеждение Мельцина, что самое трудное для страны время позади, впереди ее ждут процветание и величие. Но они не придут сами, как манна небесная. Каждому из нас, считающих себя патриотами, надо неустанно трудиться, общими усилиями принесем достояние себе и государству. Преодолевая при том происки внутренних и внешних врагов, их у России изобилие. Особенно с тех пор, как она стала вставать на ноги после первых лет разрухи и развала прежней страны — Советского Союза. Душой и сердцем верил, как и Мельцин — мы преодолеем трудности и невзгоды, наши дети будут жить счастливо в великой России. Обещал себе — приложу все силы и свои способности на общее благо. Я могу уже многое, но путь к совершенству только начат. У меня не было сомнений — впереди еще много интересных открытий, придут новые способности, но для того надо работать и учиться, без лени и легких путей.

Конец второй книги