Глава 12

Произошло в один жаркий день ближе к полудню. Мы уже собирались уходить с пляжа, когда вдруг раздался громкий хлопок, а затем неподалеку от нашего берега взметнулся вверх на десяток метров фонтан вспененной воды, с разрывом в несколько секунд еще два, поменьше. Почувствовали под ногами слабые толчки земли, но они быстро прекратились. Все в растерянности встали, не понимая, что происходит. Я тоже застыл, о подобном явлении здесь, далеко не в сейсмоопасной местности, даже не подозревал. А потом вдруг пришло наитие, что сейчас произойдет страшное, надо как можно скорее уходить от озера. Крикнул женам: — Уводите детей в лес, подальше от берега!

После во весь голос закричал стоящим в воде и на берегу: — Уходите, скорее! Оттуда идет беда! — показывая на место только что виденной всеми аномалии.

Люди смотрели на меня недоуменно, теряя драгоценное время. В отчаянии повторял, надрывая голос: — Там смерть! Уходите в лес, скорее.

Кто-то послушался, стал спешно собираться, но большинство на многолюдном в этот час пляже все еще стояли нерешительно. Мои мысли суматошно метались — спасать свою жизнь и близких, бросив остальных на погибель, — не мог, но и не знал, как же сдвинуть инертную массу людей, заставить их уйти. В какое-то мгновение вспомнил о недавних опытах с влиянием на психику, но то были только первые шаги, я пытался воспроизвести свою прежнюю практику. Другого выхода не оставалось, пошел на риск неотработанного воздействия, причем не на отдельном объекте, как в своих пробах, а на всех вокруг меня. В полную силу энергетического поля передал расходящуюся волну ужаса, не пытаясь как-то дозировать или управлять ею.

Сам не ожидал такого эффекта — буквально за минуту пляж опустел, даже те, кто стоял в воде, пулей вылетели на берег и, похватав детей, умчались прочь от берега. Посмотрел на озеро — вода в нем стала мутнеть, принимая серый оттенок, кое-где уже видно всплывшую вверх брюхом рыбу. Не стал больше задерживаться, побежал к лесу, видневшемуся неподалеку, вслед за своей семьей. Догнал скоро, они ушли недалеко — жены выбились из сил, долго не смогли бежать с малышами на руках. Перехватил у них самых младших, так с ними пошел скорым шагом в глубь чащи. Женщины поспешили за мной, ведя старших детей за руку. К нам пристали еще группы отдыхающих, большинство без одежды, только в купальниках. Некоторые даже без обуви, от испуга оставили ее на пляже.

Отойдя примерно на километр от берега, остановился, посчитал, что теперь мы в безопасности. Да и интуиция, подавшая мне сигнал тревоги, молчала, так что спокойно выбрал свободное место между деревьями, очистил его от сухих веток и шишек. Жены постелили на землю захваченные с собой пляжные коврики — они успели уложить свои вещи еще до тревоги, так что одеты и собраны были не в пример лучше других. Усадили детей, сами сели кружком, я рядом с ними. Только теперь, в сравнительно спокойной обстановке, когда прошел первый страх от неизвестной опасности, они взялись за расспросы, допытываясь у меня, что же произошло. Многое объяснить им не мог, только свои предположения, но ясно понимал, что мы стали свидетелями и едва ли не жертвами какой-то природной катастрофы:

— Я не знаю наверняка, что случилось с озером. Это предстоит еще выяснить ученым — сейсмологам, гидрогеологам или еще кому-то. Но, думаю, на его дне по какой-то причине произошел сдвиг грунта. Газы, скопившиеся под озером в каких-нибудь пустотах, прорвались, по-видимому, через возникшие трещины наружу. Уверен, что они ядовитые, опасные для жизни. Видел на месте прорыва всплывшую мертвую рыбу. Вода там еще помутнела, наверное, от поднявшегося с газами грунта.

К нашему разговору прислушивались сидящие неподалеку беженцы, от них тоже посыпались вопросы об увиденном на озере. Кто-то стал вспоминать подобные истории — о загадочной смерти рыбаков на озере Сюрзи от неизвестного газа, других опасных водоемах — Мертвое, Смердячье, Смерти. Так за разговорами провели час-другой, день уже перешел на вторую половину. Первыми не выдержали женщины, предложили вернуться в пансионат — надо покормить детей, да и сами проголодались. Я вызвался на разведку, со мной еще один молодой человек. Прошли осторожно стороной лес, вышли к озеру с наветренной стороны. Увиденное потрясло моего спутника, Николая, — вся вода вдоль берега была усеяна тушками уснувших рыб. Прошли к самому пансионату, перед его воротами лежала мертвая собака, ее открытая пасть была вся в пене.

В главном корпусе, коттеджах никого не оказалось — персонал убежал вслед за отдыхающими. Никаких признаков опасности мы не почувствовали — тошноты, головокружения, каких-либо подозрительных запахов. Решили с Николаем, что он останется, будет вызывать спасательные службы и СЭС, я же отправился в лес звать всех обратно. К нашему возвращению в пансионат объявилось его руководство, сразу провело среди нас перекличку. К общему облегчению, никто не пострадал от случившейся катастрофы, если не считать ушибы и ссадины бежавших в панике в лес отдыхающих. После еще ждали приезда вызванных служб, не решились без них пить воду и принимать пищу, оставшиеся в пансионате — предположили, что яд еще может оставаться в них.

В тот же день все выехали из пансионата, никто не хотел оставаться у отравленной воды. Да и СЭС закрыла его до проведения нужных обследований специалистами — нет никакой гарантии, что подобное происшествие не повторится вновь. Как высказалось руководство службы — это чудо, что на сей раз обошлось без жертв. В пробах воды и воздуха нашли радон, диоксид и еще некоторые токсины, опасные для жизни людей. Тут вспомнили обо мне, что именно я поднял тревогу, помог избежать трагических последствий. На вопрос руководителей прибывших служб, как же я узнал об опасности, ответил скромно:

— Просто почувствовал, когда увидел выбросы газа в фонтане, что от него идет беда. Вот и поднял тревогу.

Спецы только покачали головой, поражаясь такому удачному обстоятельству, спасшему жизнь доброй сотне людей, вместе с руководителями пансионата выразили мне свою благодарность. После такого общения с руководством вернулся в коттедж, жены с порога заявили мне о желании немедленно выехать домой. Они еще зареклись когда-либо отдыхать на этом злосчастном озере, Таня же суеверно заметила:

— Нам судьба уже дважды дала знак о ждущей здесь беде. Не стоит искушать ее более, на третий может не обойтись. Согласен, Сережа?

Поспешил успокоить заведенных после пережитых волнений жен:

— Хорошо-хорошо, девочки, сюда больше ни ногой! Собирайтесь, едем домой.

Уже ночью, вернувшись в город, я привычно вошел в ментал, собираясь проводить упражнения со своей энергетикой, и поразился — моя аура горела ослепляющим ярким светом, а насыщенность энергией возросла в десятки, даже сотни раз! Она намного превосходила тот нижний порог, что я считал нужным для работы в астрале, и была близка к прежнему уровню, с которым оперировал когда-то. Что же произошло, откуда взялся такой прирост энергии — мог только гадать, но то, что он связан с происшествием на озере — не сомневался. Возможно, что я впитал выброс энергии, сопровождавший природный катаклизм. Может быть и другая причина — стрессовая ситуация инициировала внутренние резервы, пробудила мой дремавший потенциал.

Как бы то ни было, у меня открылись совершенно новые возможности, не преминул немедленно ими заняться. Первая же попытка выйти в астрал оказалась удачной. Я ранее неоднократно отрабатывал, пусть и безуспешно, методику такой процедуры, сейчас эта работа сказалась — выход произошел четко, без сбоев. Сформировал канал пробоя и подал в него достаточный импульс энергии, после же открытия в серой мгле светящегося ореолом окна проскользнул в него своим сознанием. Передо мной предстала та картина, что видел в прошлой памяти — бескрайний космос, мириады звезд, туманности и сгустки протоплазмы. Но ошеломление от нового мира не стало меньшим, зачарованно смотрел на прекрасную и величественную Вселенную.

Спустя долгое время, когда схлынуло волнение от первой встречи с иллюзорным, но так похожим на реальный, миром, сделал первый шаг и полетел, за мгновение преодолев немыслимый путь через десяток галактик. А потом в упоении скоростью и бескрайним простором позабыл обо всем, целую вечность наслаждался эйфорией от покорно расступавшимся передо мной мирозданием. Но стоило мне только подумать о возвращение, тут же ощутил свое тело и реальное окружение — без какого-либо поиска пути по маяку и процедуры обратного перехода, как мне виделось в прошлой памяти. Немного озадачился таким отличием, но оставил его разгадку на будущее, для первого выхода впечатлений и опыта посчитал вполне достаточным.

В последующем каждый вечер по нескольку часов отводил занятиям в астрале. Вначале составил примерную карту ближайшего сектора Вселенной, схему основных реперных точек для ориентирования. Теперь мог в его пределах практически мгновенно переместиться в произвольно выбранную область одним мысленным представлением координат. Позже наряду с расширением изученной зоны исследовал в меру возможности характеристики и свойства объектов астрального мира, его связь с реальной обстановкой. У меня теперь получилось, как когда-то прежде, выходить из астрала в заданном реальном месте, проводить какие-то конкретные действия. В принципе я подготовился к тем сложным операциям, что выполнял ранее, до аварии, требовалась только реальная практика в условиях клиники.

Днем занимался семейными хлопотами, работами по дому и во дворе. Еще весной сам перекопал приусадебный участок, помог женам сажать семена и рассаду цветов и овощей. С появлением всходов и цветением каждое утро охотно возился с ними — осматривал, обрабатывал и поливал. Мне интересно было наблюдать за ними, как они росли, видеть появившиеся за день новые листочки и цветы. Чувствовал в своей душе что-то схожее с этими нежными растениями — новую жизнь, распускающиеся под теплым солнцем ростки новых возможностей и энергии, радость наступающему дню. Со мной рядом копошились младшие дети, в меру своих сил помогали ухаживать за зеленью — носили воду в своих ведерках, подносили обвязку для рассады. Учил их видеть красоту пробуждающейся природы, беречь каждый росток или букашку.

Свободное от забот время отдавал своему новому досугу. Как-то незаметно я пристрастился рисовать карандашом. Началось с набросков детей, рисовал их по памяти и с натуры, насколько хватало детского терпения. Рисунки им понравились, охотно позировали, а после важно показывали друг другу и мамам свои портреты. Не старался перенести на бумагу все детали натуры, больше пытался показать эмоции и характер. Прочитал советы художников, отработал на десятках набросках более-менее приемлемую технику рисования — передачи света и тени, объемности, пропорций. После первых работ рисовал уже сложные картины — природу, окружающую обстановку, портреты. Мои не очень строгие ценители — жены, хвалили их, сами позировали мне.

Рядом со мной за соседними столами сидели дети, тоже рисовали, а потом показывали мне свои фантазии. Мое увлечение передалось им, старательно подражали мне. Я дал первые уроки — учил держать карандаш, наносить линии, правильно располагать рисунок на листе. Для наших художественных занятий в одной из свободных комнат оборудовал изостудию — поставил детские столы и стулья, мольберты и демонстрационную доску, стенды для выставки рисунков. Приобрел нужные принадлежности — карандаши, мелки, фломастеры, акварельную краску и гуашь, кисти, бумагу и ватман, собрал разные предметы для рисования — от простых кубиков и пирамид до игрушек.

Теперь часами все вместе трудились над своими картинами, даже самый младший — Вова, уже пытался что-то изобразить. У старших детей получалось вполне достойно для их возраста, особенно у Сережи-старшего. У него оказалось очень хорошее пространственное воображение, да и с техникой довольно неплохо. Его рисунки карандашом и красками Наташа отправила в журнал "Филиппок" на конкурс детского творчества. Через два месяца жюри конкурса отметило работы Сережи, передало нам грамоту и поощрительный приз — набор юного художника. Счастью мальчика от столь авторитетного признания таланта не было предела, мы радовались вместе с ним, отпраздновали его первый успех.

Наступил сентябрь с учебными заботами и занятиями — лекциями, семинарами и практическими работами. Меня официально приказом зачислили в группу, с которой в прошлом семестре факультативно проходил программу второго курса и сдал летнюю сессию. Отношения с нынешними однокурсниками особо не поменялись, так и остались ровными, ни к чему не обязывающими. Ни с кем не стал сближаться, да и не видел смысла в более тесном общении с беспечной молодежью гораздо моложе себя. Держался особняком на занятиях, ни к кому не обращался с просьбами или предложениями, все выполнял сам. С заданиями и учебным материалом проблем у меня не стало, я уже наверстал пройденное за первые два курса.

Спокойно, без какого-либо напряжения, шел с другими наравне, даже оставалось время для занятий по собственной программе. Я готовился в ближайший год приступить к клиническим операциям, поэтому форсировал изучение материала по предметам старших курсов — хирургии и травматологии, невропатологии, психиатрии, акушерству и гинекологии, урологии, онкологии. Пока, конечно, чисто в теоретическом объеме, но после освоения материала планировал начать работу в одной из клиник. Возвращаться в онкологический центр не собирался, меня больше интересовала общая практика по разным направлениям лечебных воздействий — как операционных, так и терапевтических.

На занятия приезжал с Мелиссой, виделись в перерывах между парами, отправлялись домой также вместе, так что весь день проходил у нас рядом друг с другом. Женское счастье неузнаваемо преобразило ее, как Золушку, расцвела зрелой красотой. Как будто даже ростом стала выше, с поднятой головой и расправленными плечами. Ходила плавно, мягко, без прежней порывистости — Мелисса уже чувствовала в себе дитя и берегла его. Из-за нашей связи у нее расстроилась дружба с Ксюшей, та взревновала ко мне, а после того, как узнала о ее беременности, разорвала тесное общение. Правда, Мелисса особо не расстроилась, посчитала, что бывшая подруга просто позавидовала ее счастью.

С октября часть занятий у Мелиссы стала проходить в центральной клинике города, нередко продолжаясь до самого вечера. Заезжал за ней, с разрешения преподавателя присутствовал на практических семинарах рядом со своими бывшими однокурсниками. Слушал вместе с ними, обходил палаты, наблюдал за больными. Воспользовался возможностью реальной практики, опробовал свои наработки в видении ауры и состояния организма, отдельных органов. Пока ограничился только отслеживанием их взаимосвязи и влиянии, не торопился применять свои воздействия даже в сложных клинических ситуациях. Хотя иной раз подмывало вмешаться, облегчить боль и страдания пациентов. Останавливало понимание того, что у меня знаний недостаточно, по неведению могу нанести вред.

Но все же однажды, в начале декабря, на одном из таких занятиях мне пришлось впервые применить свои вновь открывшиеся способности. Причем произошло это событие в экстремальной ситуации — у меня не осталось другого выбора, дорога была каждая секунда. Преподаватель в учебном кабинете разобрал с нами клиническую картину пациентов гастроэнтерологического отделения по их истории болезни, а потом в палате мы под его контролем уже сами проводили курацию больных с общим осмотром и собеседованием, составлением своего заключения. В обычном порядке работали с подопечными — я ассистировал Мелиссе, как вдруг один из обследуемых на соседней койке на полуслове замолчал, а потом захрипел от удушья, его лицо побледнело. Через несколько секунд у него начались судороги, после потерял сознание.

Все это происходило на моих глазах, сразу пришла мысль — у больного анафилактический шок в тяжелой форме. Счет пошел на секунды, крикнул подруге: — Зови врача! — сам бросился к умирающему.

Резко отодвинул в сторону замершую от испуга студентку, срочно принялся за реанимацию. Странно, но волнения и страха не испытывал, хотя эта операция стала первой в новой моей памяти. Наверное, сказался скрупулезный разбор оперативный действий прежнего "я". В голове мысли текли четко, я точно знал, что мне надо делать. В первую очередь освободил больному дыхательные пути — отдавил нижнюю челюсть и вычистил рот от рвотной массы, а потом убрал спазмы трахеи, энергетическим лучом снял опухоли ткани. Реанимировал почти остановившееся сердце вливанием дозы энергии и принудительным сокращением сердечных мышц. А потом принялся за очистку организма от токсинов, вызвавших шок.

На всю процедуру у меня ушли считанные минуты, к приходу встревоженного персонала пациент уже очнулся, жадно дышал открытым ртом. Отголоски только что перенесенного криза еще чувствовались в нем — бледность, одышка, расширенные зрачки, холодный пот на лбу. Но уже заметно, что жизнь больного вне опасности, он уже приходил в себя. Прибежавший врач замерил давление, послушал сердце и дыхание, после дал стоящей рядом медсестре назначение поддерживающими средствами. Отозвал меня в сторону, вместе с подошедшим преподавателем принялся расспрашивать о произошедшем и принятых мною мерах. Не стал делать тайну из своей операции, в двух словах рассказал о ее сути, не вдаваясь в разъяснение деталей.

По лицу лечащего врача было видно его скептическое отношение к моему рассказу, но и другого объяснения — как же мне удалось справиться с чрезвычайно опасной ситуацией, — тоже не знал, в недоумении ушел из палаты. Преподаватель же поверил, он знал о моей прошлой работе в онкологической клинике. Только спросил:

— Сергей, тебе все удалось вспомнить о своей прежней практике? Что ты еще можешь? Немного подумав над заданным вопросом, осторожно ответил:

— Наверное, не все, Валентин Николаевич. А с применением прошлых умений вовсе не уверен. Мне еще многому надо учиться. Сегодня впервые опробовал и то не запланировано. Думал практиковать только в следующем году.

Не знаю, что решил преподаватель, но, вероятно, по его подсказке, вскоре меня вызвал декан и предложил, даже приказал, не сомневаясь в моем согласии:

— Евсеев, мы с руководством центральной больницы решили закрепить тебя за нею. Будешь помогать в экстренных ситуациях, как в недавнем случае, на прошлой неделе. Зачислят в штат больницы консультантом. Я согласовал с ректором твой перевод на четвертый курс, сдашь экзамены и зачеты за третий. Все понятно?

Каких-либо серьезных возражений у меня не возникло, условия приемлемые. Единственно, что удержало от немедленного согласия — я не чувствовал себя готовым к сложным операциям. Первый, пусть и удачный, опыт, не давал полной уверенности, что и дальше все обойдется благополучно. В ответе декану постарался аргументировано объяснить свою позицию:

— Понятно, Евгений Александрович. Я не против, только прошу учесть, что сейчас еще не готов к самостоятельным операциям. У меня пока нет нужных знаний, да и реальной практики тоже. Если есть возможность, то вначале хотел бы работать вместе с опытными врачами, под их контролем.

Декан задумался, через минуту высказался:

— Хорошо, Евсеев. Я обсужу твое предложение с главным врачом, но в принципе оно резонное. Мы постараемся найти лучшее решение, ты же готовься к сдаче экзаменов. До Нового года сумеешь?

— Думаю, что да, Евгений Александрович.

Вот так и случилось, что мне пришлось приступить к лечебной практике в больнице преждевременно, пусть и под наблюдением специалистов. Мне дали время подготовиться к экзаменам и зачетам за третий курс. За неделю до Нового года их в спешном порядке приняли мои преподаватели, особо не придираясь, хотя я и подготовился к ним неплохо. А после рождественских каникул вышел на работу в больнице. Она совмещалась с учебными занятиями, вместе с другими сокурсниками слушал преподавателей, выполнял задания. При возникновении необходимости в моем участии вызывали с занятия, вместе с операционной бригадой проводил свои процедуры.

Мне особо запомнилась первая такая совместная операция в хирургическом отделении. Вечером, когда занятия закончились, а я остался на дежурстве, скорая помощь привезла пострадавшего в ДТП со множественными травмами. После первичного осмотра в приемном отделении послали за мной, врач посчитал слишком опасным состояние пациента. Операцию проводил дежурный хирург, я же ассистировал ему — поддерживал работу сердца, зачищал швы, сращивал сосуды, а после добавил жизненной энергии в прооперированные органы. Пациент выжил, послеоперационная картина также сложилась благополучно, обошлось без криза. С тех пор так и проводили процедуры, я получал все больший опыт и уже сам выполнял часть оперативного вмешательства.

Казалось, все у меня налаживается, многое из прежних способностей возвращается, но все больше приходило понимание, что прежнего мастерства, можно сказать, могущества, мне не достичь. Что-то было во мне такое — талант или особый дар, позволившее когда-то творить чудеса. Сейчас же такого чувства посвященного в высшие возможности не было. Нынешние успехи на фоне прежних представляли слабое подобие, я реально оценивал свой уровень как подмастерья, пусть и наделенного некоторыми способностями. Я скрывал от родных людей свое неудовлетворение, заверял на их вопросы о моих делах, что все хорошо. Но все же самые близкие — жены, чувствовали мое беспокойство, как-то Таня высказалась:

— Сережа, пожалуйста, не таи от нас свою душу. Мы же видим, что тебя что-то мучает, позволь нам хоть как-то помочь тебе.

Не стал отвечать успокаивающими отговорками, сказал ей и другим женам, со вниманием слушавшим нас:

— Прямого повода у меня тревожиться нет. Действительно, у меня складывается все нормально. Просто пришел к мысли, что мои нынешние возможности далеки от прежних. У меня нет чего-то нужного, важного, что было когда-то. Что же именно и как его достичь — не знаю, даже приблизительно не представляю. Вроде сил хватает, энергии с запасом, почти как прежде, да и опыт набирается. Но ясно понимаю — даже с ними многое из самого трудного, что мне было по силам, теперь недоступно.

Жены задумались, после минутного молчания Алена высказалась:

— Сразу сказать, чего же в тебе нет из прежнего — не могу. Но не отчаивайся, Сережа, со временем ты обязательно найдешь нужное. Мы все верим, что у тебя все получится!

Таня добавила:

— Сережа, что-то в тебе действительно поменялось. Ты стал мягче, можно сказать, чувствительнее, чем раньше. Больше стал уделять внимания и ласки детям и нам. Да и прежняя целеустремленность, занятость своими планами поубавилась. Но таким ты нам дорог не меньше, мы любим тебя, как бы дальше не сложилось.

В какой-мере жены меня успокоили, оставил на время мысли о недостижимом, хотя подспудно они оставались, иногда — во сне или в минуты расслабления, — напоминали о себе. Семейная жизнь у нас продолжалась в прежнем ключе, вместе с детьми праздновали Новый год, рождественские каникулы проводили на утренниках и представлениях. Сразу после Новогоднего праздника съездили на два дня в дом отдыха. Как когда-то в прошлом, гуляли в лесу, катались с детьми на санках, игрались в снежки, лепили снеговика и бабу. Со старшими — Валюшей и обоими Сережами, я ходил на лыжах. Правда, сил у них хватило только на малый круг, рядом с корпусами, но и той прогулки им стало довольно для новых эмоций.

Подошло время рожать Наташе и Мелиссе. У обеих беременность протекала с некоторыми трудностями, Мелиссе пришлось даже ложиться в больницу на сохранение. Я по мере своих возможностей помогал им справляться с недомоганием, каждый вечер гулял с ними вокруг дома и ближайшим улицам. Первой в начале марта роды прошли у Мелиссы, как только у нее начались схватки, отвез в наш роддом. Рожала трудно, ей даже предлагали сделать кесарево сечение, но она отказалась, решила все же естественным путем. Только после многочасовых мучений на свет появилась дочь, мы ее назвали Снежаной.

Из-за слабого состояния Мелисса пробыла в больнице почти неделю, да и молоко у нее появилось только на пятый день. Но счастливей ее, наверное, никого не было, когда она сама стала кормить малышку. В первый день после выписки из роддома она почти не выпускала из рук дочь — нянчила, кормила грудью, лежала рядом со спящей малюткой, любуясь ею. Старшие жены не стали беспокоить первородку, все хлопоты с новорожденной приняли на себя. Я тоже заботился о Мелиссе, ухаживал за ней, говорил самые ласковые слова, бережно ласкал ее и дочь. А она млела, вся купалась в счастье материнства и любви.

Мелисса еще находилась в роддоме, когда туда же попала и Наташа, роды у нее начались немного раньше срока. Прошли они намного легче, чем у младшей жены, уже через три часа после того, как попала в родильное отделение, разродилась сыном, Артемом. С молоком у нее тоже обошлось без задержки, на третий день выписалась из больницы, на следующий после Мелиссы. Так что у нас в доме почти одновременно оказались две роженицы, забот всем хватило. Интересная складывалась картина, когда две жены сидели рядом в зале, кормили своих малюток и переговаривались о своих материнских делах. Я садился рядом с ними, обнимал обеих, вместе с ними любовался младенцами, сосущими грудь. Так в семейной неге проходили день за днем, малыши подрастали, а мамы их постепенно возвращались к домашним хлопотам.

Как только решилось с моим переводом на четвертый курс, Мелисса передумала брать на год академический отпуск, не захотела отставать от меня. Перед родами до последнего дня ездила со мной на занятия, после них занималась дома по учебникам и моим конспектам. А через месяц вновь приступила к учебе, оставляя малышку на день Наташе. Правда, и без того Наташа подкармливала Снежану своим молоком, его у нее хватало на обоих младенцев. У Мелиссы же с грудным вскармливанием возникли трудности, в ее небольшой даже после родов груди живительной пищи оказалось недостаточно для растущей дочери. Так с той поры у нас повелось: весь день Мелисса занималась со мной, потом бежала домой, я же оставался в больнице до позднего вечера на дежурстве. Только воскресенье у нас оставалось свободным — гуляли с детьми, ездили в гости, ходили на представления и концерты. И так до лета, принесшего новые приключения на нашу семью.

Рисунок карандашом. Первые наброски