Глава 7

От ударов в нос лицо не становится мужественнее, это факт. По крайней мере, мое не стало.

Я стоял в ванной и разглядывал свою физиономию в маленькое зеркало на стене. Разглядывал и сокрушенно качал головой. Надо же, один удар и вот уже человек становится похожим на пропитого бомжа. Одутловатость щек уже спала, зато под глазами появились тени синяков. Нос превратился в багровую сливу на пол лица, но, слава богу, оказался не поломанным. Верхняя губа опухла и оттопырилась вперед.

Я убрал от лица свечу, поставил ее на раковину, в заранее принесенный граненый стакан. Свеча встала криво и горячий воск принялся медленно стекать по стеклянной поверхности, застывая длинными слезинками.

Я вздохнул. Отстранился от зеркала и оперся спиной об прохладный кафель стены. Вновь приложил к носу смоченный в холодной воде платок, чувствуя, как немеет кожа. Настроение было препоганое.

После того, как я ушел прочь от злосчастного аэродрома, я некоторое время бесцельно бродил по улицам, приходя в себя. Не каждый день со мной приключаются такие неприятные ситуации, не каждый день мне бьют по лицу незнакомые люди. Тем более, что я сам был жертвой обстоятельств и насилие в свой адрес считал совсем уж незаслуженным. Да что там, это было просто несправедливо, подло и низко. Ударить исподтишка, неожиданно, подло! В другой обстановке я бы этому вшивому интеллигенту навалял бы, уж к бабке не ходи!

Впрочем, по-настоящему не дрался я давно. Да и «по-настоящему» то навряд ли вообще когда-либо дрался. Вот так, чтобы до смертного боя, до кровавой пелены в глазах — никогда. Если не считать школьной поры, то весь мой опыт поединков в зрелом возрасте сводился к паре потасовок в институтском общежитии, да одной пьяной драке в кабаке. В первом случае все обычно заканчивалось сопением и кряхтением на полу, когда, сцепившись в неумелом партере, пытались просто придавить друг-друга к земле. Во втором же — сотрясением мозга и выбитой от сильного, но неточного удара кистью.

Напомнив эти факты себе я, таким образом, спустился с небес на землю, покинув грезы о сладостной мести. Заставил себя успокоиться и обдумать свое новое положение.

Положение было неутешительным, но не безвыходным. Да, благодаря тощему уроду с папкой и хреновой работе общественного транспорта я вынужден куковать в этом каменном мешке под названием Славинск еще трое суток, до следующего вторника. И уж тогда, когда прилетит Шишов, я не дам всяким дегенератам занять мое место, не позволю.

Но это потом, это отложим до подходящего момента. Что сейчас? Деньги есть, с карточки перед отлетом снял. А ведь как знал, что пригодятся, как знал. Да и куда мне их тут тратить? Жить есть где. Разве что на еду? Надо будет столовую или кафе найти, не люблю сам готовить. А жить на одних пельменях не очень хочется. Впрочем, ничего, трое суток, если надо будет, и на лапше быстрого приготовления проживу, бывало в студенческие годы и похуже.

На часах было еще лишь восемь вечера, но город уже полностью погрузился в ночь. И чтобы не бродить по незнакомому городу в темноте, я решил вернуться в квартиру Краснова. Вновь порадовался своей внутренней предусмотрительности, потому как в порыве нервозности кружил по уже знакомому мне району. Впервые оказалось на руку отсутствие прохожих на улицах, потому как веселить местных своим видом я не хотел.

Спустя пол часа я был уже возле дома, который нашел по памятному зданию через дорогу. Видимо, не только дом Краснова остался без электричества, потому как в соседних я также не заметил ни одного горящего окошка. Даже на секунду пожалел людей, которым приходится жить в таких условиях.

В подъезде споткнулся о порожек, чуть не ударился лбом о косяк. Темно, хоть глаз выколи! Подсвечивая себе тусклым фонариком телефона ступени, поднялся до площадки. Мои шаги отдавались гулким эхом, как в пещере. Я постарался идти тише, но зацепил сумкой металлическую решетку перил, от чего та загрохотала. Пока возился с ключами, думал, что кто-нибудь обязательно выйдет и спросит, что я тут делаю. Меня ведь никто из соседей не видел, не знает. Подумают, что вор.

Но никто не вышел.

Из кухни тоненько засвистел закипающий чайник. Я еще раз кинул взгляд на свое лицо, которое в полутьме казалось совсем чужим. Зыбкие тени легли провалами черноты в глазницах, стерли привычные черты и создавали впечатление того, что лицо в зеркале живет своей жизнью. Я торопливо отвел глаза, взял свечу и, прикрывая пламя ладонью, вышел из ванной.

Тень от чашки с чаем была похожа на башню. Черной цитаделью вздымалась она по бледной поверхности холодильника, словно вызов всем героям. Я представил себе какого-нибудь проезжего рыцаря, которого могли заинтересовать тайны старой башни… Почему старой? Ну, что интересного в новых башнях? Нет, тайны могут быть только в месте древнем и забытом. В том месте, которое покинули люди. В том месте, которое почему-то покинули люди. Неожиданно и скоро.

Итак, что могло заинтересовать рыцаря? Сокровища. Или подвиг. Как-то у этих рыцарей все либо из-за корысти, либо из-за удовлетворения внутреннего эго. Почему-то никто не лазает по руинам любопытства ради? Впрочем, любопытные рыцари наверняка не слыли долгожителями, все же меркантильные интересы как-то больше способствуют осторожности.

Я взял чайную ложку и попробовал изобразить ею тень рыцаря возле башни. Рыцарь получился худым и с круглой головой, словно в сферическом шлеме. Хм, рыцарь-гидроцефал. Или космонавт у ракеты? Тьфу…

Я отложил ложку и вздохнул, подперев ладонью подбородок. Скучно. Прямо схожу с ума от скуки.

Дома я не ложился раньше полуночи. Постоянно были какие-то дела или развлечения. А здесь хоть волком вой, из обычных занятий лишь надоевший телефон. Пробовал читать найденные на полках книги, но мало того, что ничего интересного не нашел, так еще и при свече читать долго не получалось, быстро уставали глаза. Обрадовался, когда нашел несколько пожелтевших журналов «Крокодил» середины восьмидесятых, с умилением рассматривал карикатуры. Потом листал какую-то техническую энциклопедию. В одном из журналов нашел несколько вырванных из тетрадей листов, сложенных пополам. На них на всех, ручками разных цветов, были начаты письма, но обрывались они на первом же после приветствия предложении. На одном, старательным почерком Дениса, было написано: «Привет, Игорь. Пишет тебе твой армейский друг, Краснов Денис. Даже не знаю с чего начать, так давно не виделись». На этом письмо обрывалось. Интересно, про что он хотел начать? Что ж, теперь уж не спросить. Жаль.

Я еще некоторое время побродил по квартире. Решил было посмотреть, что храниться в шкафах, но передумал. Потом искал ключи от запертой двери.

Стоп! А почему бы и нет!

Я подхватил свечку, направился в комнату. Господи, как же все-таки темно! Я такую непроглядную темень последний раз видел только на море, на юге. Из окна ни лучика, даже привычной дома серости нет. Не привык я к полной темноте, некомфортно мне в ней.

Передвигался я по квартире более уверенно, чем раньше. Привык уже к обстановке, к мебели. Надо отдать Краснову должное, расставил мебель максимально удачно. Скучно, но удачно — ничего не торчит, не вылезают углы, не попадаются вдруг стулья и табуретки.

Эх, Денис, Денис. Что же я упускаю?

Остановился перед запертой дверью. Нотариус Савохин сказал, что за ней находится спальня. Предположил? Видимо, на плане квартиры так указано. Или они проверяют квартиры перед заключением контрактов? Не знаю.

Я осмотрел дверь, подергал за ручку. Обычная деревянная дверь, выкрашенная в белый цвет. Замок врезали отдельно, выглядел он новее двери. А вот ключ от нее я где-то видел. А ну-ка…

Я выпрямился, закрутился на месте в поисках коробки от монпансье. Мной завладел азарт первооткрывателя, уставший от скуки разум радовался даже этому жалкому приключению.

Свеча чуть было не погасла от моих стремительных движений. Прикрывая на ходу ладонью огонек, вляпался в горячий парафин. Мелькнула мысль: «Ну вот, как обычно, когда надо ничего не найдешь», но искомая коробочка обнаружилась в коридоре, возле зеркала. Довольный, я вернулся к двери.

К замку внешне подходили два ключа из всей хранившейся россыпи. Лежали они на дне коробки, без каких-то обозначений или брелоков. Так обычно хранят ключи из разряда «закрыл и забыл». Поддев ногтем, я извлек их один за другим.

Естественно, первый из двух ключей не подошел. Кто бы удивился, так всегда и бывает. А вот второй вошел туго, с каким-то хрустом. Но провернулся без усилий.

Щелчки открываемого замка в окружающей тишине прозвучали почти оглушительно. А я, провернув ключ до упора, вдруг остолбенел, пораженный пришедшей мыслью.

А зачем Денис вообще запирал спальню? Зачем нужно запирать одну из комнат в двухкомнатной квартире, если это не коммуналка?

Я нервно сглотнул, отступая от двери. В темноте этот белый прямоугольник вдруг стал выглядеть зловещим паланкином в мир страшных тайн.

А может, он просто превратил вторую комнату в чулан? И лежат там старые вещи, например лыжи или пустые трехлитровые банки? Да ну, бред. Краснов всегда слыл педантом и аккуратистом, не станет он из целой комнаты устраивать свалку рухляди. Он в армии-то свою тумбочку периодически вычищал от ненужного хлама. Под ненужным хламом проходили и прочитанные письма из дома, и старые лезвия от бритвы. Ни старьевщиком, ни излишне сентиментальным Денис не был.

Но я отдавал себе отчет в том, что все происходящее со мной со времени прилета в Славинск носило некую печать странности, поэтому фантазию ничто уже не сдерживало. Тем более в данный момент, когда я стою в абсолютной темноте, в незнакомом городе, со свечой в руке, а передо мною дверь, которую непонятно зачем запер мой покойный друг.

Я нервно поежился и пошел на кухню за ножом.

Что там, за дверь? Может, у Дениса была тайна? Какая-нибудь кровавая? И он что-то прятал в своей спальне?

Понимая, что больше ждать и изводить себя всплывающими из глубин памяти киношными ужасами нет сил, я выставил перед собой короткий кухонный нож и осторожно толкнул дверь ногой.

Дверь легко скрипнула и мягко ушла внутрь, стукнувшись спустя миг о стену. Я замер.

В призрачном свете передо мной предстала пустая комната. Абсолютно пустая коробка, без мебели, ковров или полок для книг. Ничего. Голые стены и пол. Лишь с потолка свисала старомодная люстра со стеклянным абажуром в виде тюльпана.

Я прошелся по старому линолеуму, со смешенным чувством разочарования и облегчения осмотрелся. Потом поставил свечку на пол и достал из кармана телефон. Все же от фонарика, даже от такого слабенького, толку сейчас было больше.

В комнате пахло пылью. Несмотря на это, пол был чистый, видимо перед тем, как закрыть спальню, Денис провел уборку. Узнаю Краснова.

Не желая лишаться хоть какого-то развлечения, я решил сыграть в сыщика и осмотреть комнату более тщательно. Должно быть, не часто даже сыщикам приходилось тщательно осматривать такие пустые помещения. Но душа требовала тайны, и я пошел на поиски скрытых знаков.

Искал я довольно долго, даже свеча успела погаснуть. Я прошелся вдоль каждой стены, подсвечивая фонариком. Провел руками по обоям, чувствую ладонью холод стены под тонкой бумагой. Осмотрел пол на предмет пятен или люков. Отдернул плотную занавеску.

Стекла оказались заклеены газетой. А вот это уже интересно.

Я попробовал ногтем поддеть кончик пожелтевшего листа, но лишь оторвал узкую полоску — клея Денис не пожалел. Как смог, оборвал с разных сторон, но тщетно.

— Мда, — задумчиво проговорил я…

Надо мной что-то грохнуло. Я подпрыгнул на месте, выронив телефон. Сухо ударился пластик о бетон, луч фонарика мазнул по стенам и погас. Я присел от нахлынувшего ужаса, чувствуя, как по телу бежит предательская дрожь. Дыхание перехватило.

И в кромешной темноте где-то надо мной скрипнули шаги, снова стукнуло.

Черт! Соседи, будь они неладны!

Я вслепую нашарил телефон на полу. Вставил на место выскочивший аккумулятор и вновь включил фонарик.

Все, пора завязывать на сегодня с приключениями. А то уже сам себя накрутил всякими страшилками, даже голова разболелась. Хватит. День был сложный, не самый приятный. Надо чистить зубы и спать. Точно, так и сделаю.

Настроение мое действительно испортилось. В висках появилась тянущая боль, какая бывает от переутомления. Давление что ли подскочило?

Небрежно прибравшись на кухне, я постелил себя на диване. В свете вновь зажженной свечи разделся и забрался под мохнатый плед. С удовольствием потянулся, хрустнув суставами. Потом закинул руки за голову и, наблюдая за плавающими по потолку тенями от огня, принялся размышлять.

Чем заняться на выходных? Думаю, завтра еще раз посмотрю что к чему в квартире, при свете дня. Осмотрю пустую спальню. Зачем ты ее запер, Денис? Ладно, утро вечера мудренее… Нет, какие же все-таки козлы сегодня были на вертолетной площадке! Лицо до сих пор пульсирует, как один сплошной синяк. Сволочи.

Чувствуя, что начинаю заводиться, перевернулся на бок.

Что там говорил Степанов? Что-то происходит в городе странное? Да тут без подсказок видно, что мутный городишко. Город алкашей и уродов… Все, хватит уже!

Я перевернулся на другой бок, взбив подушку кулаком.

Зачем Краснов позвал меня сюда? А он ведь именно позвал, пусть и не напрямую. Вся эта история с квартирой лишь для того, чтобы я приехал. Так и есть, даже не сомневаюсь. Что ж ты, Денис, такого обо мне мнения то? Что ж я, из тех, кто готов ради халявного имущества через пол страны проехать? Пригласил бы в гости, я бы и так… Да кому ты врешь-то, Игорь? Никуда бы ты не поехал. В офисе бы сказал: «Представляете, друг из какого-то уральского городка в гости зовет. Ехать к черту на кулички, на другую сторону глобуса. Я б поехал, да как бросишь то все? Дел-то сколько». А при случае хвастался бы приехавшим из солнечной турпоездки сослуживцам: «Что вы видели в своем Египте? Попса. Меня вон на Урал зовут, в гости. Соберусь и поеду, наверное, в отпуск. Вот где самый отдых. Тайга, сопки, медведи. Природа». И сослуживцы так с уважением посмотрели бы, мол да, это отдых для настоящего мужика.

Говорить бы я говорил. Но вот поехать… Нет, не поехал бы. Позвонил бы максимум. Да и то, с начала телефонного разговора думал бы как его закончить. Уж слишком много времени прошло, чтобы говорить с тобой по душам, Денис Краснов. Так, минут на двадцать вспомнить прошлое.

Что ж, выходит, что сыграл ты, Денис, на моих слабостях. Как не стыдно признать, но завлек именно квартирой… Ладно уж самобичеванием заниматься! Вопрос в другом — зачем я здесь? Кстати, надо бы, коль времени свободного свалилось неожиданно много, на кладбище сходить, могилку проведать. Все же не совсем чужой человек был.

Тут мне вдруг стало грустно. Навалилась горькая жалость к Денису, в груди стало тяжело. Все-таки хороший ты был человек. Своеобразный, но хороший.

Так, ворочая в голове тяжелые сонные мысли, я незаметно уснул.

— Я тебе отвечаю, вот тут он и ходит! — я ткнул пальцем в шероховатый пол из обрезных досок.

Денис Краснов стоит рядом, засунув руки в форменные брюки и задумчиво покачиваясь на каблуках. Кроме нас двоих, да спящего где-то в своем кабинете дежурного офицера, в штабе части больше никого нет.

До Дня Победы оставалось всего несколько дней. Замполит как обычно очухался в самый последний момент, получив нагоняя от комчасти, потому свалил на нас работу по изготовлению наглядной агитации и плакатов-поздравлений. Приходилось днями и ночами сидеть в чертежной, вырезая, наклеивая и раскрашивая. Но мы с Игорем не жаловались, потому как работа в штабе освобождала нас от творящегося вокруг предпраздничного безумия.

Традиционно, все воинские части нашего городка 9 мая проходили строем по улицам, мимо трибуны, на которой их приветствовали боги в больших погонах и с широкими лампасами. Погоны и лампасы любили, чтобы было красиво. Поэтому негласное соперничество среди командиров рот за звание «самого-самого» доходило до какого-то больного исступления. Солдатам, под чутким руководством взводных, буквально сутки напролет приходилось оттачивать свое мастерство хождения в «коробках» и равнения на право. Учитывая, что даже нам с Красновым надоели доносящиеся с улицы крики «Ииии раз! Ииии два!» и чеканная поступь защитников отечества, то мы не представляли как это обрыдло самим действующим лицам праздничного парада.

Вместе с тем, ударными темпами наводился косметический ремонт, в котором все красилось, чистилось и вытряхивалось. А также подстригалось, сметалось и выносилось. Что-то пряталось. Военнослужащие, не занятые в строевой подготовке, сновали по части с тележками, баночками и метелками.

Помимо прочего, к празднику все офицеры старались подбить свои дела по должностям, дни напролет носясь с папками бумаг из кабинета в кабинет, отчего штаб напоминал рассерженный улей. Согласно многолетним наблюдениям, приехавшие на смотр частей генералы привозили с собой по несколько адъютантов из числа перспективных, которые своим неиссякаемым рвением старались доказать собственную значимость. Обычно это проявлялось тем, что в то время, пока их «генералиссимусы» отдыхали после официальной части, адъютанты рыскали по подведомственным формированиям с проверками. Проверки — это всегда неприятно и нервно, потому готовиться к ним начинали загодя.

Весь этот армейский цирк продолжался вот уже несколько дней. Не могу сказать, чтобы нам с Денисом сильно мешал творившийся вокруг бедлам. Когда стоит выбор между маршированием на плацу и рисованием плакатов, то как-то невольно понимаешь ценность нужных приоритетов. Просто под вечер уставала голова от шума, от паров краски вперемежку с клеем, ломило в висках. Но появляться лишний раз за пределами чертежной комнаты было чревато — могли припахать. Потому с завтрака и до позднего вечера мы с Красновым чертили, вырезали и клеили, со свойственной солдатам смекалкой — не очень быстро, но и не очень медленно, чтобы аккурат закончить к нужной дате

И именно из вышесказанного становится ясно, почему мы так любили ночи. Уже после ужина можно было без особенного опасения покидать свое убежище. А когда оставшийся на дежурстве офицер проходил по коридору, проверяя заперты ли двери и опечатаны ли печатями, тут уж приходила полная свобода. Которую мы тратили с армейский изяществом — курили в неположенных местах, бесстрашно дышали воздухом на любимом балконе командира части и гоняли чаи с припасенными «ништяками» — шоколадом или конфетами.

Но сегодня я решил поведать Денису о своем открытии.

— Я тебе отвечаю, вот тут он и ходит! — я ткнул пальцем в шероховатый пол из обрезных досок.

Мы стояли в коридоре на втором этаже, между лестницей и канцелярией. Звуки наших голосов эхом разлетался по пустому помещению, где-то неприятно гудела и потрескивала лампа дневного света.

— Ты его сам-то видел? — скептически спросил Краснов.

— Нет, не видел. Слышал. Ты не веришь мне что ли?

— Верю, что ты что-то слышал, — усмехнулся Денис, — Но вот в твоего майора-самоубийцу поверить не могу.

Эту историю мне рассказал один из посыльных, который работал в штабе округа и забегал к нам два раза в неделю с донесениями. Числился он при секретном отделе, потому каждое его слово воспринималось как истина в последней инстанции. Более того, именно через него мы узнавали о скорых повышениях в звании, о всяких приказах на поощрение и иных новостях «сверху». И не было причин не верить ему или сомневаться в словах. Ну, по крайней мере, у меня.

В понедельник посыльный принес пакет, забрал корреспонденцию. Потом мы стояли в курилке, болтали о том, о сем. Он сообщил, что у них там один из полковников умер от сердечного приступа, назвал неизвестную мне фамилию. И как бы в продолжение темы спросил, знаю ли я о застрелившемся в нашем штабе майоре. Я не знал, потому с интересом принялся слушать.

Случилось это лет десять назад. Майор тот приехал в наш городок откуда-то из далекой сибирской части. С собой привез молодую жену. Поселили их в общежитии.

Служил майор где-то в нашей части, не то в батальоне обеспечения, не то в роте охраны. История о том умалчивает. И случилось как-то так, что в один осенний день его жена пропала. Совсем и неизвестно куда. А он любил ее сильно, несколько дней по городу бегал, искал. Даже солдат подымали, чтобы лес прочесывали. Безрезультатно. Мужик начал пить, исхудал, себя совсем забросил. Начал забивать на работу.

Командир части в положение вошел, назначил его на непыльную должность ответственного по штабу. Это что-то вроде ночного сторожа.

Так прошло несколько недель. И вот как-то вечером пошел этот майор на обход, проверять заперты ли двери. И оказалось, что на втором этаже канцелярия открытая. Забыли, видимо. А на столе — дневная почта. И на самом верху стопки письмо ему, майору. От нее, от жены.

Оказалось, что она сбежала с каким-то красавцем-дембелем, который увез ее к морю. И пишет, что так, мол, и так, любовь прошла, мы не понимали друг-друга и все такое. Прощай, извини, забудь.

Майор умом двинулся тут же, вытащил пистолет и прямо возле стола застрелился. Так и нашли его на утром, с прострелянной головой и с письмом, зажатым в кулаке.

Но самое страшное, в другом. Говорят, что по ночам беспокойный дух этого майора ходит по штабу. И иногда можно услышать, как он идет по коридору в канцелярию, в надежде получить новое письмо от своей сбежавшей жены, в котором бы она написала, что любит его и хочет вернуться назад. Но письма нет и никогда не будет, потому как, опять же по слухам, жена утонула в море. Так и обречен ходить призрак этого майора по штабу, пока само здание не снесут.

Собственно, история была так себе, из разряда детских страшилок. Я, конечно, покивал посыльному, чтобы не обидеть человека неверием, но всерьез не воспринял. История такая, впрочем, могла иметь место. И застрелиться майор, допустим, мог. Но чтобы призраком после ходить по штабу — это вряд ли.

Так бы я и забыл этот разговор, когда б не один случай, который буквально поверг меня в ужас.

Краснов ушел спать пораньше в ту ночь, он не очень хорошо себя чувствовал. Я же решил докрасить несколько букв на транспаранте, после чего уже спуститься в каморку под лестницей. И засиделся допоздна, часов до трех ночи. Когда уже кисточкой перестал попадать по контуру, решил, что с меня довольно, что пора отбиваться. Вышел из чертежной, запер дверь и направился к лестнице на первый этаж. Да так и застыл с ключом в руке, не смея сделать вдох.

Мимо меня, от лестницы в сторону канцелярии кто-то шел. Коридор был пуст, но в абсолютной тишине явственно раздавались шаги, точнее, скрип половиц под чьими-то ногами. Скрип-скрип, скрип-скрип. И они приближались. Причем, шаги были не равномерные, а какие-то странные, рваные, словно человек после каждого шага стоял в задумчивости.

А для меня время остановилось. Холодея, я с ужасом смотрел на пол, когда шаги проскрипели мимо меня, потом дальше, дальше. Наконец, где-то у дверей канцелярии, стихли. И наступила тишина.

Вниз я несся, перепрыгивая ступени. Сердце вырывалось из груди, дыхание не хватало. Остаток ночи я провел трясясь под одеялом, укрывшись с головой.

Естественно, на следующий день, с жаром и чувством все рассказал Денису. На что получил в ответ снисходительный хмык и фразу: «Разберемся».

И вот теперь мы стоим в коридоре второго этажа, в пустом штабе, среди ночи. Мне немного страшно, но вместе с тем и немного возмущает неверие друга. Я же лично слышал!

— Блин, Дэн, я лично слышал!

— Ты слышал скрип?

— Да, скрип шагов. Вот прямо тут, где ты стоишь.

— А еще что-нибудь необыкновенное?

— Например?

— Ну, дыхание тяжелое, рычание? — Краснов пожал плечами.

— Чего? — непонимающе протянул я.

— Ну, звон цепей…

— Да иди ты!

— Ладно, не дуйся, — Денис довольно заулыбался, вынул руки из карманов и присел на корточки. Внимательно принялся разглядывать доски пола. Я терпеливо ждал.

Краснов поднялся, прошелся по коридору. Постоял у лестничного пролета, вернулся ко мне. Хмыкнул и дошел до канцелярии.

— Во сколько, говоришь, ты слышал шаги?

— Ну, где-то около трех ночи, — прикинул я, — Думаешь, имеет значение?

— Думаю, да.

Денис поправил съехавшие очки, кивнул каким-то свом мыслям. Сказал:

— Ну, тебе сейчас раскрыть секрет майора-самоубийцы или подождем до трех ночи?

— Ой, вот не надо важничать! Еще скажи, что мне почудилось.

— Да нет, не почудилось, — Денис хитро улыбнулся, — Ты действительно скрипы слышал. Ну, рассказать или будешь жить с мыслью о таинственном?

Я подозрительно уставился на него, пытаясь разглядеть подвох. По лицу Краснова блуждала легкая улыбка, грудь вперед, глаза насмешливо поблескивают из-под очков. Вот ведь точно, каналья, до чего-то допер своим умом, у него при этом всегда одна и та же рожа!

— Ну, попробуй объяснить, — как можно безразличней сказал я.

— У меня есть бабка по материнской линии, — начал товарищ, — Она живет в деревне под Житомиром. Собственно, это не суть важно, это к делу не относится. Так вот, у нее дом довольно старый, рассохшийся. И скрипело там все, что могло. В том числе и дощатый пол. Создавалось ощущение, что ночью кто-то ходит по дому. Я тогда совсем маленьким был, потому спал плохо, боялся…

— Это ты сейчас на что намекаешь? — прищурился я.

— Да не на что, — отмахнулся Денис, пряча улыбку, — Ты дальше слушай. И как-то раз я спросил у бабальки, кто это, мол, ходит по дому ночью. А она мне: «Домовой». Да я с детства в сказки не верил, пошел уточнить к отцу. Тот мне все и объяснил.

Краснов поманил меня за собой и мы дошли по коридору до лестницы, остановились. Денис присел и указал рукой на несколько досок, шероховатых, с облупленной краской.

— Присмотрись. Видишь, краска на некоторых досках более стерта, чем на других? Видишь? Да ты присядь.

— Ну…

— Баранки гну. Дорожку видишь?

— Ну, вижу, — угрюмо ответил я. Действительно, от лестницы до дверей канцелярии словно тропинка была протоптана, краска была более светлая, более обтертая. Сверху этого не заметно, но если низко посмотреть вдоль пола, да еще и против света, то контраст можно различить.

— На втором этаже у нас самый часто посещаемый кабинет это канцелярия, — продолжил Денис, — Особенно в последние дни, прямо паломничество. И все приходящие поднимаются по лестнице и идут напрямую к кабинету. Вон, даже краска цвет потеряла, истончилась. Соответственно, короткие доски на полу так или иначе деформировались, рассохлись. Их за день втопчут вниз, вдавят, а дерево материал упругий, он гнета не терпит. Вот и начинает ночью распрямляться по мере возможностей, возвращаться на место. Оттого и скрип.

Он замолчал, победно окидывая меня взглядом. Не желая оставлять своих позиций, я лихорадочно искал доводы против теории друга.

— Так-то оно, может, и так, — кивнул я, — Но вот объясни-ка мне, юный следопыт, почему тогда скрипит не весь пол сразу, а именно от лестницы до канцелярии, а?

Но мой контраргумент был неожиданно легко развеян.

— Это просто, — качнул головой Краснов и указал на приоткрытую оконную фрамугу лестничного пролета, — К утру температура начинает падать. Физику учил? Тела от холода сжимаются. Вот доски, ближайшие к окну, и встают на место первыми. А дальше цепная реакция, как в домино.

Я молчал. Крыть было не чем. Щекочущая нервы история оказалось банальностью. Мне даже грустно стало.

— Эх, Денис, и в кого ты такой прагматичный, — сокрушенно покачал я головой.

— В родителей. Что, наступил песне на горло? Хотел еще немного позаблуждаться? Ну извини, сам попросил.

— Да не в том дело, Дэн. Не хочу я заблуждаться. Я хочу верить, что в мире есть хоть что-то, что не поддается объяснению. Понимаешь? Загадочное, таинственное.

— А зачем? — на полном серьезе удивился Денис, — Разве не интересно знать суть вещей?

— Блин, сложно с тобой! — отмахнулся я, — Ну как зачем? Чтобы было над чем голову поломать. Нервы, опять же, пощекотать. Здорово ведь знать, что есть что-то помимо нас, помимо нашего мира. Нечто неизведанное.

— Летающие тарелки, например? — ехидно спросил товарищ.

— Да хотя бы, — я не обратил внимание на его тон, — Хотя бы и тарелки. Не интересно что это и откуда они взялись?

— Нет, не интересно.

— Ты не любопытный.

— Любопытный. Даже очень. И есть очень много сфер, в которых я ничего не знаю, но хочу узнать. Но для этого необходимо не бояться по углам, а учиться. И читать.

— Опять намекаешь? Да верну я тебе твою книжку, верну.

— Я не о том, — Денис стал серьезным, — Игорь, ты себе представь на секундочку насколько мало тебе известно об окружающем мире. И даже не из серии чего-то неизученного наукой, а уже известного, просчитанного и ставшего аксиомой. Ты вот инженер, варишься в своей области знаний. Но есть же еще и другие. Математика, химия, физика, психология, социология. Это же какие массивы знаний! Компиляция опыта поколений. Астрономия, биология, медицина. Продолжать можно долго. Вот что интересно, вот где для себя можно открыть много нового. Это же все грани одного большого мира, который мы еще и не изучили толком. А ты уже за его пределы лезешь. Хочешь не знать, а догадываться. Щекотать нервы.

— Но ведь есть что-то за гранью понимания? — ухватился я за оброненную фразу Краснова, — За гранью нашего большого мира?

— Есть, — просто ответил Денис, — Генная инженерия, антиматерия, сверхтяжелые сплавы. Многое есть, что еще предстоит изучить и понять. Но все это лишь эволюция науки, а не вдруг взявшееся откуда-то чудо. И чем больше ты будешь постигать знаний, тем меньше будешь верить в сверхъестественное. В чудеса верят лишь недостаточно образованные люди.

— Это, типа, я дурак? — обиженно спросил я.

— Не передергивай. Я вот за всю свою жизнь ни разу не встречал ничего такого, что не поддавалось бы объяснению и не укладывалось бы в имеющиеся рамки. Согласен, живу я не бог весть сколь долго, но все-таки показатель. И родные мои, и близкие. Ходят, конечно, по городку слухи, но должен же быть свой местный фольклор? Никто его всерьез не воспринимает.

— Ну а если вдруг встретишь такое, что не поддается объяснению? — с жаром спросил я, — Если вдруг всех твоих хваленых знаний не хватит? Если вдруг все объяснения будут бесполезны? Что тогда ты будешь делать?

— Ну, не знаю, — с улыбкой развел руками Денис, — Тогда вон, тебя позову. Думаю, разбираться с антинаучными загадками как раз по твоей части.

Он ободряюще похлопав меня по плечу.

— Ты только не обижайся давай. Пойдем лучше спать, завтра Брусиловский прорыв будем совершать, а то не успеваем к сроку.