Собака, ты же хорошая!

Белая собака с хвостом, который загибался как кралька, лежала по середине дороги в самой пыли. Было жарко, Беляк отмахивался от мух и от жаркого нещадного солнца своим крючковатым хвостом, словно веером. Морда лежала на вытянутых передних лапах, то один, то другой глаз открывались, чтобы видеть, если кто нарушит его полуденный отдых.

Танюшка еще издалека увидела Беляка.

— Собачка, ты чего это тут лежишь? Это же дорога, а вдруг машина? — Танюшка задумалась… нет, машина наверно не грозит, машины там — по большой дороге едут… Отдыхаешь? Спишь? — участливо спросила девчушка.

Она присела рядом. Беляк одним глазом глянул и снова погрузился в спячку.

— Эй, городская, ты его не трожь — донеслось до Танюшки из соседнего двора. Она огляделась, но никого не увидела.

— И чего они меня городской обзывают? Ты хорошая собачка, ведь правда? — маленькая ручка коснулась головы, белая шерсть оказалась жесткой и колючей. Беляк снова посмотрел на Танюшку своим черным глазом. — Я знаю, ты хороший, — как можно мягче и добрее говорила Танюшка.

Она была уверена, что если собаку не обижать, то и она не обидит. Придумывая всякие ласковые слова, говорила их собаке и гладила, проводя рукой все дальше по спине. Когда рука спустилась ниже шеи, собака как-то странно рыкнула.

— Ну что ты, ты же хороший, добрый, — жесткая шерсть щекотала ладошку, осмелившуюся проехать по все спине.

— Р-р-р-гргр-рр-ав!

Пес мотнул головой и гавкнул, вскочил и отбежал в сторону.

Танюшка от испуга потеряла дар речи. Она сидела в дорожной пыли, рука была исцарапана, из губы текла кровь. Улица была пуста. Ничего не понимая, она погрозила собаке пальцем, душили слезы.

— К-как ты можешь, я же тебя гладила! — задыхаясь от слез и обиды, сипела Танюшка вслед медленно уходящему псу.

Она встала и пошла к тете Вере.

Сережка выбежал к воротам, услышав рык Беляка.

— Говорил же тебе, не трожь его! Его машина подавила, а ты его трогаешь!

— Ему что? больно? — ахнула Танюшка.

— Конечно, машина по хвосту проехала!

Танюшка стояла и рыдала.

— Пошто ты теперь-то ревешь?

— Жалко, — только и могла всхлипнуть Танюшка.

Ей было жалко собаку. И себя жалко…

Беляк снова улегся в прохладу дорожной пыли и в ушах все еще стоял плач девочки: «Вот что значит быть человеком, ей больно, но ей меня жалко, а у меня только досада, что не стерпел боли». Пес зажмурил глаза, хотелось провалиться в сон и все забыть.

А Танюшка с мамой ездили в Константиновку в больницу. Мама переживала, Танюшке ставили уколы, и она снова и снова объясняла врачу:

— Он не бешеный, ему просто больно было, а я же не знала, что его машина переехала.