В деревню

Деревенские каникулы

— Танюшка, вставай! — мама тронула легонько за плечо, — нам долгий путь предстоит, до вечера нужно добраться в Глуховшину.

Мамины слова с трудом пробивались в спящее сознание. Сквозь дрожащие ресницы проявилась залитая утренним солнцем комната. Танюшка уже знала, что Глуховшина — это деревня, в которой живет тетя Степаня — старшая бабушкина сестра. К ней-то они и едут, а по пути остановились здесь — у младшей сестры, тети Ксении. Мама давно не была в гостях у своих тетушек, вот и решили на семейном совете отправить ее с детьми погостить и родне показать — ведь Славика еще никто не видел. Бабушка осталась на хозяйстве: коза Машка, огород. Когда-то, когда Танюшка еще не ходила в школу, они с бабушкой Василисой ездили в деревню, но мало что осталось в памяти. Зато теперь, когда она уже такая большая и пойдет в третий класс, она все запомнит и потом обязательно расскажет Тоньке и Тане, своим лучшим подружкам. Да-а-а, они тоже отдыхают: Таня у бабушки в Башкирии, а Тонька в поселке у своей бабушки. А вот она, поехала далеко в деревню. Мама так и сказала бабушке — мол, не волнуйся, я же с Танюшкой, она большая, поможет мне в дороге.

Сначала они ехали в поезде, и Танюшка, как большая, спала на верхней полке, смотрела в окно. Самое страшное и интересное — это были тоннели и мосты. Когда поезд влетал в тоннель, по вагону проносился ветер, становилось темно (свет включали, только если тоннель был длинный) и колеса гулко гремели «тата-тата-т-т-тата-тата-т». Вдруг он не кончится, этот тоннель, или свод обвалится?! А когда ехали по мосту — далеко внизу река, посмотришь вниз — голова кружится!

На поезде доехали до райцентра, где жила тетя Ксения. Маленький тихий городок с дощатыми тротуарами и пыльными дорогами утопал в зелени высоченных тополей, раскидистых кленов и дубов. За низкими разноцветными частоколами красовались высокие мальвы с розовыми и сиреневыми цветами, кокетливо заигрывая с белыми наличниками и раскачиваясь в тени кудрявых калин и стройных рябинок. Тетя Ксения встретила их приветливо. Игнатий Евтихьевич, её муж, был каким-то городским начальником. Все обращались к нему по имени-отчеству. Танюшка сначала даже боялась его, но потом поняла: он большой и ласковый. Дом у них был красивый и просторный. Гостям выделили две спаленки: одну ей, вторую — маме со Славиком. На окнах белые кружевные занавески, высокая кровать застелена таким же кружевным покрывалом, маленький столик уставлен красивыми вещицами: статуэтки, шкатулочки.

К обеду все собрались за большим круглым столом в просторной комнате — ее называли горница. Тарелки, салфеточки, серебряные ложки и вилки, чашечки тонкого фарфора с витыми ручками. Все это великолепие приводило в трепет. Как в сказке! И она в этой сказке — принцесса. После обеда в хрустальные, словно ледяные, вазочки положили настоящее ароматное мороженное.

Игнатий Евтихьевич достал из большого, с красивой резьбой, шкафа нарядное платье на плечиках.

— Татьяна, иди-ка сюда. Нравится?

Платье было просто сказочное: подклад нежного персикового цвета, а сверху капрон — с бархатными розовыми цветочками. Не было никаких сил смотреть на это волшебное платье. Мечта каждой принцессы! Игнатий Евтихьевич приложил платье к Танюшке:

— Кажись в пору… Что ж, владей! Иди-ка примерь, а мы полюбуемся.

— Это мне!? — пролепетала Танюшка. — Спасибо!

Она посмотрела на маму: «мне?» Та легонько кивнула. Прижимая к груди платье, побежала в свою комнатку. Примеряя обновку перед зеркалом, услышала мамин голос:

— Игнатий Евтихьевич, ну что вы, зачем?

— Ничего-ничего, смотри, как радуется. И крикнул:

— Готова? А ну-ка, покажись!

Бережно надев платье, расправляя пышную юбку, она, чуть дыша вошла в большую комнату, воображая себя настоящей принцессой. Смущаясь от всеобщего внимания, остановилась и сделала реверанс.

— Хороша девчушка! Носи на здоровье. Ну, вы тут дальше без меня… я машину пришлю, вас отвезут на Вятку.

— Да что вы, Игнатий Евтихьевич, такое беспокойство…

— Никакого беспокойства — доброе лицо улыбалось. — Ксения поможет тебе, да и сама проедется с вами. — Он заботливо обнял жену. — А мне пора, уж извиняйте…

Вскоре все поехали на настоящей легковой машине с шофером на Вятку. Прибрежный песок был такой горячий, что ходить по нему босиком было невозможно. Река, конечно, не озеро, какое у них дома, но другой берег тоже далеко, и темная вода течет быстро так… Даже страшновато, колышущиеся водоросли напомнили сказку про Русалочку…

— Дочка, — донесся мамин голос, — ты встала?

— Встаю! — крикнула окончательно проснувшаяся девчушка, соскользнув с мягкой перины. «Опять я задумалась. Все время меня нужно подгонять!»

— Все время тебя подгонять нужно — вторил голос мамы из соседней комнаты.

— Я уже встала.

— Собирайся быстрее — опоздаем…

За плечами у Танюшки рюкзачок, в одной руке мешок с продуктами, в другой — мягкая и теплая ручка Славика. Она чувствовала себя большой — маминой помощницей и, хотя было тяжело, не жаловалась.

Они шли по зыбкому песку, спускаясь к реке. Обгонявшие их машины и мотоцикл подняли такую пыль, что дышать стало нечем и ничего не видно. Мама прижала лица детей к себе.

Вереница людей с сумками, чемоданами и прочей поклажей тянулась до самой кромки воды. Машины въезжали прямо на палубу причалившего парома. Он закачался на волнах, Танюшка встревожилась:

— Мама, а мы не упадем?

— Куда ты упадешь? Не отставай!

Страшно было ступать на зыбкую палубу, но она ведь большая и ничего не боится!

Паром издал длинный гудок, со всех сторон послышалось: «Отчаливаем!.. Наконец-то!» Долго она не решалась сдвинуться с места, но любопытно ведь! Направилась было к краю — посмотреть, но мама поймала её за руку:

— Куда тебя опять понесло? Сиди и никуда не отходи от меня! Тяжко вздохнув, Танюшка опустилась на лавочку рядом с мамой. Славка мирно сопел на коленях.

— Да рядом я, мам!

И чего она волнуется, я же уже большая…

Танюшка с любопытством рассматривала шумную компанию пестро одетых людей — это были цыгане. Длинные разноцветные юбки, черные распущенные волосы перехвачены лентой с монетками, смуглые кудрявые ребятишки.

Паром благополучно достиг берега. Сначала выезжали машины, за ними потянулись люди. Этот берег поднимался, словно гора, почти от самой воды. Правда, по склону была устроена лестница с перилами, но очень крутая, однако Танюшка старалась не отставать от мамы. Сумки вдруг стали такими тяжелыми, слезы предательски покатились по щекам… Мама шла впереди, несла в одной руке чемодан, в другой Славика и не могла видеть ее слез. Вдруг Танюшкину сумку, готовую выскочить из рук, кто-то подхватил:

— Давай помогу! — загорелая рука взялась за ручку тяжелой сумки. Кудрявый цыганенок блеснул веселой улыбкой, подхватил сумку одной рукой, а второй — приподнимал сзади Танюшкин рюкзачок. Идти стало легче, и даже нашлись силы выдохнуть:

— Спаси-и-бо!

Наконец, забрались на вершину. Отсюда склон почему-то не казался таким крутым и долгим — странно…

Цыгане расположились на поляне шумной гурьбой, развели костер. Женщины, побрякивая монетками, хлопотали, ребятишки носились вокруг костра. Танюшка с завистью смотрела на веселую компанию, но мамины глаза строго следили, чтобы они со Славиком не приближались к той поляне.

Мама на широком пеньке разложила нехитрую снедь: пирожки, овощи с грядки. Сестра видела: даже Славику надоело сидеть на одном месте.

— Мама, они хорошие, — кивнула она в сторону веселой компании, — вон тот мальчик помог мне сумку тащить по лестнице… Можно, мы пойдем со Славиком погуляем?

— Идите, — сжалилась мама, — только недалеко, чтобы я вас видела.

Танюшка взяла Славика за руку.

— Пойдем, я тебе что-то покажу. Смотри, это дуб: у него листочки волнистые, а под дубом должны быть желуди. Она поискала в траве и нашла несколько желудей. Славику в ладошку поместилось только два, остальные положила ему в карман.

— Потом мы из них будем делать человечков, нас в школе учили…

— Танюшка, собираемся… сейчас наш автобус подойдет, — позвала мама.

Отдохнувшая и повеселевшая Танюшка была готова в путь.

— Мам, цыгане такие красивые и веселые — она смотрела на того мальчика, который ей помог. Хотелось подойти, поблагодарить и проститься, они ведь никогда больше не увидятся… Какой же он красивый! Она улыбнулась, глядя, казалось, прямо в его черные глаза, и помахала рукой на прощание. Он увидел! Помахал в ответ и тоже сверкнул своей белозубой улыбкой. Странное ощущение, когда так далеко, а прямо в глаза смотришь…

Танюшка выглянула в окно автобуса, поискала глазами… Нет, исчез! Может ей все это показалось? Черные глаза, улыбка…

Автобус тронулся. Мягко покачивало, глаза закрывались, мысли путались. Желуди… листочки… кудряшки… тяжелая сумка тянет плечи и что-то толкает в бок…

— Проснись, Танюшка, приехали!

Они вышли на площадь. Одноэтажные деревянные дома. Она с любопытством осматривалась, читала вывески: магазин, почта, чуть поодаль — больница. Танюшка с братом сидели на чемодане, окруженные сумками; мама пошла искать попутчиков до деревни. Наконец, нашлась машина. Славика возьмут в кабину к водителю, а она, как большая, поедет в кузове со взрослыми. Мама повязала ей платок, кто-то помог им забраться в кузов. Там стояли лавки, их усадили.

— Ну, держись! — мама покрепче прижала дочь к себе, машина дернулась и поехала… Это в кино весело и здорово в кузове, а взаправду… На ухабах подбрасывало и больно стукало. Вырвавшись из объятий — душно и не видно ничего — Танюшка ощутила, как горячий воздух резанул по глазам, залетел в рот и нос. Вцепившись руками в перекладину, она уже завидовала Славику — еще бы, в кабине! Навстречу шел огромный лесовоз, груженый золотистыми сосновыми стволами; следом — другой, третий… Они подняли такую пыль, что заскрипело на зубах. Дорога была узкой — казалось, до веток деревьев подать рукой, сейчас хлестнет! Вдруг лес расступился, и открылся зеленовато-золотистый колышущийся простор. Кромка леса обрамляла это чудесное блюдце ржаного поля.

— Уже скоро, — может больше себе, чем для неё, сказала мама.

Деревня вынырнула из-за холма, начался длинный спуск: ферма, элеватор… трактора проплывали мимо, уже виден полузаросший пруд. Машина остановилась, чьи-то сильные руки опустили Танюшку на землю. Сонного Славика подали из кабины. Надевая свой рюкзачок, она с любопытством оглядывалась по сторонам. Возня, суета. Нашлась не одна пара рук, подхвативших сумки и чемодан. Мягкая трава, желтая тропинка. Бревенчатые избы, ставни, палисадники с кустами крыжовника, высокие глухие заборы, калитки с витыми чугунными кольцами, широкие ворота с сердечками -окошками. Словно сказочная декорация…

— Господи, все как было! Ничего здесь не меняется. Даже репродуктор на плотине… еще с войны, так и висит, — говорила мама, оглядываясь по сторонам.

— А здесь, что — война была?

— Нет, слава Богу, сюда немцы не дошли…

— А нам в школе говорили, что не все немцы плохие, а только которые фашисты! — вспомнила Танюшка.

Кажется пришли: калитка настежь распахнута, тетка Степаня стоит на крыльце, вытирает руки о фартук. Синие, как у бабушки, глаза прищурились, из-под пестрой косынки выбилась прядь седеющих волос, она её старательно прячет и приглаживает косынку загорелыми руками.

— Добрались-таки! Ну, давайте проходите, жду вас с самого обеда. Павел-то за вами с утра еще уехал — видно разминулись. Танюша! какая ты большая, помощница матери, — шершавая ладонь гладит ее по плечу, — гляди-ка: там приступочек и лесенка… проходи в избу. Зина, как ты решилась одна в такую дорогу? С детьми! Намаялась!? А где тут Вячеслав? Ишь, какой серьёзный…

После яркого солнца в сенях полумрак и прохлада. Танюшка зашла в избу. Все здесь необычно. Низкий потолок возле дверей, потом — вдруг поднялся… Она оказалась в просторной светлой комнате. Вот, как в сказке про Емелю, русская печь с пестрой занавеской наверху. Напротив, у другой стены, кровать с блестящими шариками застелена цветным лоскутным покрывалом, из-под которого кружевные подзоры спускаются почти до самого пола; целая гора подушек кокетливо накрыта красиво вывязанной накидушкой. Широкая деревянная лавка пролегла вдоль всей стены, где разместилась галерея застекленных рамок с портретами и фотографиями. В самом центре разместились часы: тик-так, тик-так бегают глаза умилительного котика. Ходики! Она слышала это название… В углу лавка поворачивает и скрывается за столом, над ней — окна с ситцевыми занавесками. Огромный стол накрыт в ожидании городских гостей; сверху свешивается старинная керосиновая лампа со сверкающим на солнце стеклом; в углу на полочке — иконы с начищенной до блеска лампадкой, на фоне темных досок светлячком — мягкий ее огонек; с веселыми цветочками штора заменяет дверь в кухню. Как все это не похоже на дом тети Ксении, где они были еще утром. Новая сказка!

Шумная компания устроилась за столом, детей покормили на кухне.

— Где же мы спать будем, здесь только одна кровать?

— На полатях, где же еще? Я уже и застелила вам, хоть сейчас полезай.

— Каких полатях? — Танюшке стало стыдно, что она не знает.

— Ой-ой, городские детки, у вас, небось, у каждого своя кроватка, а у меня здесь нету-ка… На полатях спать будете, получше ваших городских кроваток. Сережка, покажи-ка городской, где у нас полати.

Сережка, внук тетки Степани, был младше Танюшки, но старше Славика. Он взял её за руку и потянул в угол за печку. Там оказалась лестница, Танюшка ее и не заметила. Пацаненок забрался по ступенькам на печку, поманил ее к себе. Оказалось, низкий потолок — это как бы пол, над ним — настоящий; это и есть полати. Ситцевая в цветочек штора давала мягкий таинственный полумрак. На полатях лежали перины и тонкие лоскутные одеяла. Сережка кубарем прокатился по перинам и сел где-то посередине.

— Не шалите там! — Совсем не сердито донеслось из-за стола. Почти утонув в мягкой перине, Танюшка лежала и пыталась рассмотреть лоскутки одеяла, но глаза смыкались, хихикание и шёпот Сережки, разговор взрослых убаюкивали… Паром, груженый машинами и людьми, качался на волнах,… Красивый кудрявый цыганенок машет ей рукой… За стеной вековых елей колышется золотое поле…

— Завтра на пруд пойдем купаться…

— Ага.

… Мимо проплывают огромный лесовоз, коровы, горы зерна… Новое платье розовым облаком плывет по небу, а она вдруг соскользнула с обрыва и полетела в реку, рассыпая золотистые желуди…

Танюшка проснулась от необычных звуков: что-то звякало, гремело, хлопало, скрипело. Она открыла глаза… полумрак цветных теней. Да-а, она же в деревне на полатях! Мама рядом спит, подальше сопит Славик. Потом все стихло. Танюшка подползла к краю полатей — к самой шторке, приподняла: внизу в избе никого, розовые тени играют на едва различимых бревенчатых стенах. Тетка Степаня вышла из кухни, глянула вверх:

— Спи, рано еще. Хлопнула дверь.

Пахло сеном, хлебом. Что-то неизведанное ждало ее за этой занавеской… Ей представилось, что она — высоко над зрительным залом, на сцене, в своем удивительном платьице, закружилась в танце… Глаза закрылись, музыка качала ее на своих волнах…

— Подъем, городские сони! Завтрак на столе. — Звонкий голос тетки Степани возвестил о новом дне в деревне.