Ступа с Бабою Ягой

Танюшка уговорила мама и тетку Степаню разрешить ей спать в сенцах под пологом. Во-первых, там было прохладно, и вместо перины на досках лежал обычный матрац: перины, показавшиеся сперва верхом блаженства, просто душили ее в своих жарких объятиях. Во-вторых, она там будет одна и, в-третьих, под пологом — это как принцесса.

— Пусть поспит, — улыбаясь, разрешила тетя Степаня, — быстро сбежит, прынцесса.

Забравшись под полог из ситца с рисунком пчелиных сот, выгнав всех комаров, укрывшись до самого носа теплым одеялом, рассказав себе в сумерках позднего летнего вечера сказку про принцессу, Танюшка заснула счастливейшим сном.

«Ко-о-о, ко-ооо-ккко, ко-ко-ко-ко, ко-ооооо» начавшаяся чуть слышно песнь нарастала и превращалась в настоящую «ко-ко-фонию». Одна, вторая, третья «солистки» вливались в хор. Танюшка открыла глаза, сквозь нежную сетку сот едва виднелся свет. Приподняв полог, она убедилась: утро еще только думало начаться, уснуть было невозможно. Она тихонько слезла с матраца и босая вышла во двор. Куриный насест был устроен рядом с домом как раз за стенкой сеней. На крыльцо вышла тетка Степаня.

— Что? Разбудили тебя? — она кивнула в сторону голосистого хора — Поди-ка ложись, скоро угомонятся.

Пришлось снова забраться под полог. Сначала даже было интересно это куриное пение, но потом уже казалось — «утренняя перекличка» никогда не закончится. Так и уснула под напористые кудахтанья.

Проснувшись в тишине, Танюшка почти забыла утренний куриный концерт.

В избе тетка Степаня крутила какую-то шарманку с двумя краниками. Из одного краника текла тоненькая струйка, а из другого — побольше.

— О, городская прынцесса выспалась! Возьми кружечку, попей, — она кивнула на тоненькую струйку, продолжая медленно вращать ручку чудо-машины.

Танюшка взяла маленькую чашечку, подставила под струйку:

— Что это?

— Это сепаратор. Здесь сливки, а здесь обрат…

Попробовав из двух струек, Танюшка выдала свое заключение:

— Здесь вкуснее, — кивнула она на тоненькую струйку.

— Городская, я толк понимаешь, — добродушно усмехнулась тетка.

— А можно я покручу?

— Это можно. На, крути, только тихонько… не спеши.

Танюшка уселась, взялась за ручку.

— Тетя Степаня, а зачем это нужно?

— Ну, как? Обрат — для телочки, да и тесто замешу, а из сливок сметану, масло сделаем.

— Сами сделаем? — ручка сепаратора остановилась.

— Ты крути-крути. Сами, конечно. Мы в деревне все сами делаем: не баре.

Завтра по малину пойдем, я тебе кузовок приготовила маленький, — она поставила на стол берестяную корзиночку.

Для Танюшки все было чудом. Закончив с сепаратором, напившись сливок со свежим хлебом, она захотела новых чудес. Жаль, что взрослые вечно заняты какими-то делами, да и деревенская ребятня с утра тоже не бездельничает: кто на элеваторе помогает, кто в огороде, кто на ферме.

Сидя на лавочке возле печки, смотрела на стену с фотографиями. Озорные бегающие глазки ходиков снова рассмешили ее.

— А это что? как это я не заметила? — она подошла поближе.

Две цепочки свешивались из кошкиного домика. На одной — потертая золоченая шишечка, а на второй — тяжелый замок с прицепленной магазинной гирькой. Танюшка хотела поближе посмотреть на гирьку, подставила табурет…

— Ты куда собралась? — в дверях показалась тетя Степаня.

— Я? — она уже успела залезть на табурет,- просто посмотреть.

Тетушка взяла с полочки, где стояли иконы фотографию, и подошла:

— Себя-то видела?

— Где?

Тетушка воткнула новую фотографию уголком под рамку. — Павлуша новую рамку сделает, он у нас мастер…

— Где? Где же я? — Она перебегала взглядом от одной рамки к другой

— Да вот же: это ты на стульчике стоишь, а это Василиса с Зиной. Бабушку-то узнала свою с мамой? — и она показала на рамку прямо перед ней.

Танюшка смотрела на фотографию: красивая статная женщина с уложенной вокруг головы косой и девочка с прямой челкой и маленькой белой сумочкой в руках, в одинаковых платьях, как сестры близняшки, в белых носочках и тряпочных туфлях стояли возле столика на высоких гнутых ножках, покрытого ажурной салфеткой.

— Это бабушка?… С мамой? — девчушка никак не могла признать своих любимых маму и бабушку.

— Оне… Зина вокурат школу закончила — восьмой класс, а Василисе тогда в премию дали отрез — на два платья хватило.

— А это деда Фрол, я знаю, у бабушки тоже есть такой — указала Танюшка на большой портрет мужчины с седеющей окладистой бородой.

— Да, это наш дедушко, у царя во дворце служил, под два метра роста был. Во-от такой большой — она приподняла Танюшку, снимая с табурета.

— Ва-а!… А это зачем? — успела она тыкнуть пальцем гирьку, которая не давала ей покоя.

— Ох, и любопытна же ты… Это чтобы ходики правильное время показывали. Один постреленок, такой же любопытный, утопил гирьку в пруду… Вот Павел мне настроил, идут теперя точно, радиво сверять можно. А чего это оно у нас молчит. Поди-ка включи его, песню какую передадут хорошую, послушаем…

Тетушка хлопотала на кухне:

— А ты, прынцесса, пошто в горнице? Поди на пруд погуляй, а то пойдем со мной пчелок смотреть.

— Они же жалятся… нет, я боюсь.

— Зачем им жалить тебя? Ты их не тревожь, и они не тронут… Идешь?

— Не-а

— Часы не трожь, — тетушка скрылась за дверью.

В маленькое окошечко сенок бьется несколько пчелок, натужно гудя… Рамки с пустыми сотами выстроились в ряд. На широком амбарном полке стоят шеренгой берестяные туески, как в сказке про трех медведей: от малюсенького до огромного, сюда даже она бы залезла. Тяжелый! Сколько же здесь непонятных вещей…

Одна показалась особенно странной. Это был длинный, вернее высокий и узкий берестяной кузовок. Сверху крышка с дыркой, из которой торчала палка — как черенок от лопаты или… или метлы! Танюшка потянула вверх за палку, в туеске что-то булькнуло… Испугавшись, она опустила палку на место — снова булькнуло. Забавно! Поворочав еще несколько раз палкой, послушав бульканье из туеска, она забралась на стоявший рядом огромный сундук, зажала туесок между ногами и… пошла музыка: «Бульк-чав-хлюп-п-п, чав-бульк-бульк-чав-хлюп». Танюшка представляла себя Бабою-Ягой на ступе… черенок волшебной метлы взлетал и падал, волшебная ступа чавкала заклинания… Трудно сказать, сколько длилась эта песня, только вдруг её волшебная метла остановилась, застряв в чем-то вязком. Танюшка потянула — нет, не поддается… «Ой, что я наделала!» Приоткрыв крышку, незадачливая Баба-Яга заглянула внутрь: там что-то белое плавает. «Это не я!» Быстренько водрузив «ступу» на место, Танюша выскользнула из дома.

Яркое солнце заливало двор: куры купались в пыли под неусыпным надзором петуха Пети, который предпочел устроиться под насестом, в тенечке. Черный Шайтан, позвякивая цепью, даже морду спрятал в своей будке; с тяжелым гулом пролетела нагруженная нектаром пчела. Славка, зажав в кулачке огурец, целился в невидимого врага. Увидев сестренку, он обрадовался компании и побежал, растревожив сонное куриное царство. Даже Петя-петушок вскинул свой гребешок: «Ко-о-о, ко-о, ко!»

Танюшка взяла братишку за руку:

— Пойдем, погуляем! — И быстрыми удирающими шагами поспешила со двора.

Еще накануне Танюшка приметила поляну около пруда. Прихватив одеялко, укрывающее завалинку под окном, они отправились в путешествие.

Славка прыгал как кузнечик по лугу, размахивая тонким прутиком. Белые шапки ромашек падали головами ниц, а пушистые — одуванчики — взлетали вверх. Вот целый ряд солдат в розовых кафтанах выстроился, как на парад… нет, это — заслон врага!

— Щас я вас улозу, — прутик засвистел, рассекая горячий воздух, настоеный на душице и Иван-чае, — щас я вам показу, я вам показу -у…

— А-ааа, убили, убили меня. — Это был уже нешуточный вопль, просто сирена скорой помощи взвыла.

От неожиданности Танюшка вздрогнула и мигом соскочила с расстеленного на траве одеяла, а в следующую секунду уже мчалась в ту сторону, откуда летел Славкин вопль. Только что весело и воинственно скакавший мальчуган катался по траве.

— Убили меня,… о-о -ооой, убили, умираю, ой-ёёё-ооой,- вопил он что есть мочи.

— Да, где же ты? Славка, ты где! — крутилась она посередине поляны. Наконец, увидела его. Братишка, как полоумный, катался по траве и орал. Таня подбежала к нему.

— Да, не кричи ты! что случилось?? — она поймала Славку, усадила к себе на колени.

— Смотри, пуля залетела мне в ногу, умираю я, умираю — глаза мальчугана были готовы закатиться под лоб.

— Да успокойся ты, дурачина! Меня перепугал… Давай я твою пулю посмотрю. — Ласково, стараясь не засмеяться, увещевала сестра.

Славка отнял руку от ляжки:

— Смотри, смотри какая дыра, ой-ёё-ооой, умру…

— Славик, да это же пчела тебя ужалила! Не дрыгай ножкой, я жало достану…

Не пасечная ли пчела мальчонку цапнула? Сбивая прутиком цветы, он потревожил добытчицу, которая пила нектар. Вот и получил…

— Это заживет, все пройдет, — сестра дула на ранку, стараясь успокоить раненого. — Не кричи, ты же уже большой. Ты же солдат!

Славка было замолк, потом застонал, как в кино про войну:

— Умираю я, смотри какая дыра…

Было жалко «раненого героя», но вместе с тем смешно слышать причитания о смерти. Пряча улыбку, Таня нашла лист лопуха побольше, приложила к вздувшейся шишке, взяла брата за руку и повела домой. Но Славка то и дело останавливался, отгибал лопух и горестно смотрел на свою рану, полученную в бою…

Вечером все собрались за большим обеденным столом. Внушительных размеров чугунок манил золотистой корочкой запеченных сливок. Топленое молоко — это вкуснятина! Прозрачный янтарный мед, налитый в плошечку, отражал в блестящей глади низкое солнце. Мама в повязанном по-деревенски платке — разрумянившаяся, с веселыми бусинками карих глаз — принесла из кухни большую булку ржаного хлеба.

— Какой ароматный, — зажмурилась она, — с детства люблю этот запах. И подала хлеб хозяйке.

Тетушка, нарисовав на буханке широкий крест, неспешно перекрес-тилась на иконы, благословила стол:

— Господи, благослови пищу и питие сие… — она обняла буханку, прижала к груди и начала резать широкими ломтями хрустящую корочку.

— А кто это мне сегодня масло бил, да не добил? — оглядывая сидящих за столом и улыбаясь, спросила тетка Степаня. — Танюшка, ты опять постаралась?

Виновница еще не придумала, что сказать и только растерянно хлопала глазами, но добрый тон тетушки вдохновил на рассказ, и она поведала, как нашла ступу Бабы-Яги и играла, а потом что-то случилось, и она убежала.

— О-ох! Любопытной Варваре нос на базаре оторвали. Ладно, добила я масло, — синие глаза смеялись лучиками тонких морщинок.

— Зина, там на столике… принеси-ка масленку. — Мама с явным удовольствием хлопотавшая на кухоньке, показалась из-за занавески, держа в руках стеклянную тарелочку, на которой красовалась золотистая масляная шишка.

— А вот оно, маслечко, — поставила на стол масленку и присела с краешку.

— Подарочек от Баба-Яги, — подхватила тетушка.

Она взяла широкий ломоть ржаного ноздристого хлеба, зачерпнула деревянной ложкой янтарный мед; он потянулся мягкой струйкой, вылился затейливым узором и утонул в мякише. Потом отрезала тем же ножом масло, намазала на кусок и протянула Танюшке:

— Прынцессе первой — за работу.

Смутившаяся Танюшка ела вкуснейшее в мире угощение, недоумевая: «Как это из булька-чавка масло получилось?» Чудеса!