3. Мона Лиза

Как-то однажды в воскресенье тетя Соня пришла к нам с Тимой. Кажется, наши матери собирались вдвоём съездить на рынок и пройтись по магазинам. Мама готовила кофе, тетя Соня ломала шоколад своими невероятно тонкими пальцами, а я повела Тиму к себе, вернее — в мою и Аркашину комнату.

Тима сосредоточенно бродил по моим скромным апартаментам и рассматривал кукол, добропорядочно сидевших на полке секретера. Я включила компьютер — между прочим, предмет зависти многих моих сверстников! — и спросила:

— Хочешь, поиграем?

Он кивнул. По экрану монитора поплыли яркие говорящие мультипликационные рыбы. Но уже через четверть часа Тима заскучал. Потом молча слез со стула и вразвалку отправился к книжным полкам, на которых лежали художественные альбомы с репродукциями.

— Не хочешь?! — изумилась я.

Тима отрицательно покачал головой, приветливо оскалился и вопросительно показал пальцем на гору толстых альбомов. Виртуальная реальность у него, видимо, не вызвала никакого интереса, или — просто не произвела впечатления.

Я, как и положено гостеприимной хозяйке, немедленно перестала мучить компьютерную мышку и присоединилась к Тиме.

Мы принялись рассматривать репродукции. Тима мягко, но решительно отложил в сторону альбом под названием «Авангард», которым так гордился мой отец. Затем вслед за авангардистами после пролистывания трëх-четырëх страниц последовали Иероним Босх, Сальвадор Дали и альбом Ильи Репина. Он внимательно перелистал альбомы с египетскими скульптурами и античными фресками, а потом, принялся, как завороженный, медленно рассматривать репродукции художников Возрождения.

Мой отец был архитектором, собирал дорогие альбомы с картинками и часто показывал их, когда к нам приходили гости. Поэтому я легко отличала один альбом от другого по глянцевым обложкам.

Одна из картин Ренессанса его заметно заинтересовала. Я прочла вслух имя художника. Это был Леонардо да Винчи. Мадонна Литта. От волнения Тима высунул язык и в забытьи водил им по нижней губе. Язык у него был крупный, как лопата. Я отвернулась.

Он долго смотрел на Мадонну, потом отчетливо повторил: «Леонардо да Винчи. Мадонна Литта».

Нехотя покидая страницу с понравившейся картиной, он перелистнул ещë несколько страниц. Его внимание привлекла Джоконда.

Я никогда не понимала, почему вокруг портрета этой некрасивой, почти уродливой женщины с ехидным взглядом и гадкой змеиной улыбкой столько шума, охов и ахов. Тетя Соня, например, была в тысячу раз красивее. И моя мама была намного симпатичнее. Хотя, если честно, ей далеко было, конечно, до Тиминой мамы по части внешности. Тётя Соня была настоящей красавицей и походила на повзрослевшую сказочную принцессу. Или на фею.

Тима рассматривал Джоконду, склонив на бок голову, целую вечность, прежде чем прошептать: «Мона Лиза...»

В этот момент я убедилась в том, что мой новый знакомый, оказывается, совсем неплохо разговаривает и хорошо читает. И почувствовала лëгкую обиду: его отношение к картинам в альбоме было живее и теплее, чем ко мне.

И только позже я уловила, в чем был секрет странной речи Тимы, которая так меня озадачила с самого начала. Он никогда не употреблял ни единого лишнего слова. И всегда называл вещи по именам. Я думаю, имена, которые обозначали для Тимы мир вокруг, были для него единственно важными, — важнее, чем его собственное отношение к ним. Поэтому он никогда ничего не комментировал. Может быть, у него просто отсутствовало особенное, личное отношение к вещам и людям. Он был приветлив и бесстрастен ко всему, что окружало его. Ко мне. К моему изумительному брату. Даже к своей маме. Это было непонятным и пугало меня.