Властелин словес №45. Голосование!

Уважаемые мастеровчане!

Авторы в этот раз выдали 5 замечательных описаний в прозе. Но зато каких!

Приглашаю всех (всех-всех, а не только авторов) читать, наслаждаться и, конечно, голосовать

Голосование продлится до пятницы — 01.09.2017 до 16:00 (по Москве)

Пожалуйста, поддержите участников, проголосуйте за 3 лучшие на ваш взгляд работы.

УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.  

Комментарии и обоснованные топы приветствуются!

_____________________________

Напоминаю, задание этого тура – описать не только внешность, но и личность.

1.

Я проклинаю твои револьверы. Ты забрал их у мертвого отца – и они единственное твоё наследство. Такие же как ты: царапина на царапине, шрам на шраме. Тебе привычна их тяжесть, пальцам так удобно на спусковых крючках. Сандаловые рукояти греют ладони, грохот выстрелов заглушает голос совести. Ты ведь ни раз смотрел в их дула? Они точно сухие колодцы – там лишь смерть.

Я проклинаю твой путь. По нему шли многие, но ты продвинулся дальше всех. Пустыня обглодала тебя, натянула кожу на кости, пыль и ветер исчертили твоё лицо морщинами, солнце выбелило волосы. Ты ещё молод, но уже старик. Твои глаза – глаза одержимого, их лихорадочный огонь не спрятать в тени шляпы.

Я проклинаю тебя. Твоя рубаха смердит порохом и потом. Чужак, самозваный палач, ты осквернил кровью наш зеленый край, засеял поля гильзами, удобрил телами. Спасаешь невинных, жертвуя невинными – твоё правосудие дорого нам обошлось. На тебе метка Каина, за тобой следуют шакалы и вороны. Уходи, стрелок, и не возвращайся.

2.

Небо постепенно окрашивалось в свинцово-сизый цвет – цвет пороха и страха. Птицы, почуяв беду, взмыли вверх, и беспорядочно захлопали крыльями, ища путь к спасению. Но не успели…Звук выстрела, и перья кровавым дождем посыпались на того, кто пришел сюда, чтобы вершить судьбы всего живого. Ни покосившийся от ужаса деревянный домик, ни тяжелый металлический крест, выросший словно из-под земли, не смогли остановить убийцу. Скрестив на груди, словно перед причастием, руки, и крепко ухватив ими два пистолета, он причащался чужими жизнями.

Тонкие губы кривятся в дьявольской усмешке. А чуть вздернутый и заостренный на темном лице нос наслаждается запахом смерти. Коричневый кожаный пиджак с металлическими заклепками ладно сидит на широких плечах и со спины делает его похожим на ковбоя.

Но глаза, пылающие как горящие угли, никого не могут обмануть. Их нельзя спрятать даже под полями черной шляпы. Отовсюду слышен стон умирающих:

— Нежить!

3.

Две скрещенные руки, крепко сжимающие оружие… и суровое, не обещающее никому пощады, лицо над ними.

Будто Весёлый Роджер, но не мёртвый, а живой. Значит, куда более опасный, не сравнимый с жалкими останками на пиратском флаге. Разве что, объединяет их одно – вывешенный флаг тоже обещал гибель всем, кто окажется на борту.

В глазах вооружённого незнакомца кровавые блики – закат ли тому виной или это предвестники большой крови? Блики, что останутся полыхать даже с наступлением сумерек.

Плотно сжатые губы говорят о решимости идти до конца. Такой не отступит.

Даже в самом пейзаже нет и намёка на милосердие: кресты — памятники смерти, сорванные с деревьев, погубленные осенью, листья… значит, впереди зима, значит, впереди только смерть – и её воин выступил в путь.

4.

Шериф Гастингс был угрюмым мужчиной лет пятидесяти. Седые волосы выбивались из-под ковбойской шляпы, которую он никогда не снимал. Аккуратные бородка и усы, были коротко подстрижены, а глубоко посаженные глаза смотрели прямо в душу. Когда он входил в трактир, смолкали разговоры и прекращались драки. Даже девки боялись приближаться к шерифу. Местные бандиты не казали нос на улицу, пока Гастингс обходил свои владения. Он не расставался сразу с двумя кольтами, и о его умении стрелять ходили легенды. Впрочем, легендами они не были.

Когда он приносил клятву, то захохотал как сумасшедший после «я буду оберегать покой этого города до самой смерти». «Смерти? – произнёс он — Смерти – это слишком мало. Я буду оберегать покой этого города вечно».

И сдержал свою клятву: после того, как пуля настигла его в «Ущелье Духов», он вернулся в город. И красным горели его глаза, светясь даже в темноте и проникая в душу. И два кольта и по сей день готовы указать на любого, кто дерзнёт преступить закон.

5.

Эти глаза, горящие лихорадочным огнем, говорили о многом: о неприязни к осени и промозглому ветру, о надоевших, мрачных тучах, наполненных дождем, о ненависти к городу, в котором он жил и кладбищу на окраине, где покоились его родители. Про отвращение к неудобной одежде, надетой на нем, к этим скрипящим, кожаным ремням с блестящими пряжками, натиравшими плечи, и особенно к старой, коричневой шляпе прижимающей кончики ушей и, уже седые, волосы. Он никогда не снимал ее. Так пообещал отцу: снимет шляпу только тогда, когда люди в его городе перестанут злиться из-за мелочей и оскорблять друг друга. А в ответ на неприятности, которых великое множество в жизни, будут лишь улыбаться. Он старался научить людей взаимопониманию, терпению и отзывчивости. Но они его не понимали. Невозможно было достучаться до их очерствелых душ и разума. Понимая невозможность перемен, он срывался и расстреливал в кружащих по небу черных птиц, обоймы двух револьверов, пытаясь хоть так унять свое отчаяние.