Властелин словес №123. Голосование

***

Ну что… Художественный беспорядок — так можно двумя словами описать эту картину.

А картина потешная.

Флегматичного вида художник с палитрой в руках удобно сидит на кресле перед мольбертом и задумчиво смотрит на толстушку, которая явно возмущена его картиной. Ну, в общем, при определенных обстоятельствах толстушку можно понять.

Дело в том, что на мольберте изображена стройная рыжая девица. Девица вообще голая, но это ее не смущает. Она руки над головой подняла и нагло потягивается.

Вот толстая женщина и не может стерпеть это безобразие. Стоит, тычет в мольберт, выражает недовольство. Даже забыла, что у нее ложка в руке. Готовила обед, поди, сердешная. А тут на тебе! Может, переживает, что художник рисовал ее, а на выходе получилась рыжая, а может, что художник — развратник такой — выбрал для картины не кувшин с вином, не вид за окном, а эту ню.

А я смотрю на художника и понимаю, что ему никакого дела ни до этой ругачей женщины, ни до девицы рыжей нет. У него работа такая: кистью по холсту водить. Ему все равно, кого рисовать: голых девочек или одетых мужчин. У стены стоит портрет явно не бедного бородатого господина. И еще разные картины стоят и висят — нам просто их полностью не видно. Зато видно, что комната художника хоть и вполне милая: с окнами, полом и всяким там шкафом — но захламленная и неубранная.

А толстая эта женщина — нет, чтобы прибраться: бумажки ненужные смести, очки с пола куда-нибудь повыше положить — стоит и разборки устраивает человеку искусства!

Прикольная картина..

Рецензия

— Если бы твоя жена была дурой, а на дуре, как ты сам утверждал, ты никогда-бы не женился, а значит я не дура, то она – я, твоя жена… Тьфу, ты, запуталась… Так вот, я тебе не дура, хотя и жена. Я – твоя жена, а была-бы умной, не была-бы твоей женой… Парадокс какой-то… О чём это я? Ах, да! Так вот, если бы я была дурой, я бы тебе за твои рисульки закатила-бы сцену ревности. Потому что, что ты хочешь, то ты и рисуешь. Но я-то знаю, что тебе, старому бездельнику, хотеть то, что ты тут намалякал, нечем. И давно уже нечем. Уж я-то знаю – ещё одна моя беда с тобой, непутёвым. Так вот, что ты тут нарисовал, дело десятое, раз уж видит око, да кой-чего неймёт. Ха-ха, понял, о чём я, да? Ха-ха! А вот с кого ты это рисовал? Другой бабы здесь отродясь не было, иначе я уже давным-давно была-бы безутешной вдовой. Следовательно, рисовал ты сию похабщину с меня. И вот здесь мы приступаем к самому главному – претензяи у меня на вот эту-вот карикатуру. Это же просто позорище – выставить свою супругу на всеобщее обозрение голой во-первых, а во-вторых, не в лучшем свете. Почему? Ты, что, старый, размеры моих колоколов позабыл? Тебе ими помахать, чтобы вспомнил? А то все будут думать, что у меня и вправду такие дульки, какие ты тут намалевал. И меня это ничуть не устраивает. Значит так – объёмы увеличить. Сверху, снизу, живот, всё привести в соответствующий вид. Сосед твой давно уже зарится на все прелести, которые тебе достались когда-то по полному недоразумению совершенно даром. А с него я неплохую денюжку получу. В итоге что? И овцы целы, и я сыта. И приберись после себя.

***

Солнечный свет озаряет мастерскую художника. По полу рассыпаны наброски, на стене этюды, а под ними автопортрет – старый автопортрет. На нём мастер ещё не стар и полон сил. А сейчас перед мольбертом сидит седобородый старик, в бордовом берете на белых волосах и с палитрой в руке.

На деревянной тумбочке – ваза, но не цветы в ней, а кисти. Что цветы? Они завянут, зато кисть способна создать неувядающие цветы. Но не их изобразил старый мастер – на холсте прекрасная юная дева. Его же взгляд, — мечтательный, чуть грустный, устремлён не на своё творение, а туда, где волны набегают на берег, и где из пены морской выходит Афродита.

И не слышит, и не видит он, как его спутница жизни, состарившаяся, тучная, в белопенном платочке и платье тычет пальцем и сердито вопрошает: «Это, что же ты такое нарисовал-то? Греховодник ты старый!»

А ты вглядись, вглядись в портрет ревнивица «Гера», неужто, не узнаёшь себя? Помнишь? Как давным-давно ты вышла на берег и покорила сердце юного художника-подмастерья? Не грози пальцем, не прерывай его воспоминания – ведь для потомков ты навсегда теперь останешься вечно юной Афродитой.

Возвращение в реальность.

Автопортрету у противоположной стены было лет двадцать, на нём он улыбался сквозь щегольскую бороду и подкрученные, задорно торчащие вверх усы. Теперь борода его была седа, усы бессильно свисали вниз, берет был измят, сюртук потерял меховую опушку, был рван и ценен только тем, что его не жаль было испачкать. Ослепительно яркий свет испанского полудня, врываясь в окно из дешёвого стекла, терял силу и оставлял только освещение, что вполне его устраивало. Тяжёлый старый мольберт, вросший в дощатый скрипучий пол, слившийся с ним и такого же древесного желто-коричневого цвета стенами, словно старый оруженосец, услужливо держал перед ним почти законченный шедевр. Впрочем, шедевром это было несколько часов назад, когда он с упоением выводил изгибы, чуткими мазками придавал объёмы, игру тени и света. Тогда его кисть рождала на холсте обнажённую богиню, сладко потягивающуюся в свете свечей, открывая все свои прелести.

Увы, бутылка вина давно была пуста, оставив лишь горечь на губах, вперемешку с запахом дешёвого табака из валявшейся на полу трубки. Кисти, тряпки, склянки с водой в привычном творческом беспорядке громоздились подле на табуретке, старой, как и он сам, старой как и его жена, ведьмой нависавшей над ним. Она что-то говорила, её брюзгливый хрипловатый голос и недовольная физиономия добивали последние лучики заходящей звезды вдохновения. Богиня на полотне теряла очарование новизны, превращаясь в вульгарную голую девку. Его глаза снова становились несчастными, взгляд жалобным и забитым. Из духовного сознания творца он возвращался в физическое тело старого художника…

***

На картине сидит старичок художник. На холсте изображена обнажённая натура, но она явно не нравится бабушке. Наверное, это жена художника.

Похоже, именно обнаженная девушка на картине вывела её из себя.

Потому что у художника есть другие картины. Но они не вызывают реакции у бабушки.

Старушка ругает и стыдит старика, а он смотрит на неё и мне кажется, ждёт, когда она уйдёт, чтобы продолжить писать картину.

И семья небогатая, из мебели всего один шкаф, стул и мольберт художника.

Простые некрашеные деревянные полы и на окне нет занавесок.

***

Она жила в его воспоминаниях такой, какой он ее встретил и полюбил. Пускай это было некоторое количество лет назад, но он помнил ее именно такой. И его дар — дар художника помогал ему оживить эти воспоминания и поделиться ими. На его холсте она была прекрасной нимфой, изящной и дразнящей воображение. И такой, после того, как картина окажется в музее, ее узнает весь мир.

Весь мир, но не она сама — главный и единственный герой его картины.

Что с нами происходит, какие метаморфозы готовит нам судьба и кто за это в ответе? И как могло получиться, что прекрасная, полная надежд и искромётной энергии девушка, увидев себя на картине мужа-художника, спустя всего пару десятилетий, вдруг закипела от гнева, не узнав себя.

Конфуз в мастерской

— Ах ты, старый развратник! Ах ты, прелюбодей плешивый! – Распекала старого художника его дородная жена, тыча пальцем в картину с изображением прелестной полуобнаженной девушки.

— Это что еще такое?

Зажатая в руке разъяренной женщины большая деревянная ложка, угрожающе подрагивала. Художник от испуга и неожиданности, буквально вжался в рабочий стул. Выронив от волнения свою любимую трубку, он пытался оправдаться.

— Сарочка, солнце мое. Свет очей моих. Это же заказ. Мне заплатят за него много денег.

Необъятная грудь Сары негодующе колыхнулась, не предвещая художнику ничего хорошего.

— За-а-ка-аз? – Сара едва сдерживалась, что бы ни треснуть ложкой по лбу своего муженька.

— Вот заказ! – Ее палец указал на стоявший у стены портрет губернатора.

— Вот заказ! – Мотнув головой в сторону целого ряда картин, ждущих своих покупателей под огромным окном, воскликнула Сара.

— А это… — Она вновь ткнула пальцем в закрепленный на мольберте холст. – Стыд и срам! Да разве ж найдется в нашем городе добрый господин, согласный купить подобное распутство?

Старый художник больше не смел произнести ни слова, смиренно выслушивая гневную тираду супруги, изредка поправляя на голове, свой новенький алый берет и при этом, стараясь не выронить из рук, вслед за трубкой, палитру. Он мысленно корил себя за то, что забыл закрыть дверь мастерской на щеколду и молил Всевышнего, что бы среди нагромождения кувшинов и склянок с кисточками, красками и растворителями, Сара не заметила недавно початую бутылку дорого французского вина.

Мастер рисовал портрет.

Был же он преклонных лет,

А натурщица – жена.

Просидела дотемна

Перед ним, не шевелясь…

Наконец-то, дождалась!

Всё, её портрет готов!

Глянула – сначала слов

Не нашлось… стоит столбом,

Видит деву нагишом…

Что за девица-краса?

Где родные телеса?!

Где морщины? Где чепец?

Ты кого писал, «творец»?!

А ответ-то был простой…

Целый жбан с вином… пустой!

Вот тебе и весь ответ –

Пил, пока писал портрет.

Две женщины — один мужчина —

Об этом треугольнике картина.

Мужчина — пожилой художник,

Таланта своего заложник.

Живет он со строптивою женою,

Довольно толстой и довольно злою.

Художник — что? Прекрасное рисует!

Мы видим, что его интересует

Девчонка рыжая, красивая, нагая,

Молоденькая и совсем не злая.

Он взял да и нарисовал красотку!

Ну вот жена-то и пошла драть глотку.

Ее так рыжая девица оскорбила,

Что женщина совсем про все забыла:

Про беспорядок в комнате, про ложку

(Наверное, готовила кормежку!)

Две женщины — один мужчина

Какая интересная картина!

Картинка маслом,

Из аллюров житейских тем,

Кисть мастера здесь юмор воплотил.

Убогая коморка,

Из мебели, один ведь шкаф,

И тот пустой с отрытой дверцей.

Просторна комната но нет в ней ничего,

Картины там одиноко прислонены к стене,

А посреди всей пустоты старик художник,

С белой бородой,

Одет как франт,

Пиджак, жилет в берете красном,

Вокруг него всё просто,

вина бутылка на полу,

Очки и трубка,

Пред ним мольберт старинный,

И табурет не лучшего калибра,

Всё в красках, кисточках

И пузырьках с лазурью.

Картину пишет, весь в мечтах.

Но перед ним стоит не голубых кровей создание,

Мещанка грубой кости, там монолог несёт,

О всех его долгах,

— писать он должен тех кто платит,

А не мечты любовных сновидений.