Властелин словес №117. Голосование

Всё обесцвечено — лишь серые и чёрные цвета, нет ни красок, ни оттенков присущих жизни, да их и не может быть в подземелье Смерти.

А вот и она сама в чёрном балахоне с капюшоном, надвинутым на лоб. Можно ли череп назвать лицом? Но у Смерти есть лицо — не пусты глазницы, как у тех миллионов, за кем она приходила. Из-под капюшона видны глаза. И взгляд их полон недоумения. Когда, в какой момент случилось так, что на её руках оказались цепи? Да, она и сейчас может выходить и собирать свою жатву — она есть, но её и… нет.

Почему?

И с пониманием приходит скорбь. Скорбно её лицо – спустя века и тысячелетия она и сама теперь ощутила боль утраты. Утраты самой себя.

Прозрение пришло в виде маленького мотылька, сотканного из света, хрупкого и беззащитного, но оказавшегося сильнее её. Символ вечной души, победившей Смерть. И кто она теперь? Призрак тёмного подземелья, невольная дверь, ведущая к свету?

И эти цепи на руках не что иное, как вечная несвобода от самой себя, закрывающая путь к жизни.

«Грешница в каменной тюрьме» – было бы точным названием для картины. В этом существе, с головой-черепом, зашитым ртом, цепями – ещё видны черты прошлого. Когда-то это была прекрасная женщина, покрывавшая свои волосы плотной накидкой, красящая длинные ногти – до сих пор, в знак наказания, эти ногти ей сохранены, и сигарета в пальцах тоже.

Кто-то отрубил ей руки и отправил умирать… Но иное могущественное существо дало ей посмертную жизнь для раскаяния и искупления. Кисти рук пришиты, заштопана часть рассечённого палачом тела.

Годы горьких размышлений о содеянном (видно, страшные и позорные дела были в её жизни) дали ей мудрость и власть над таинственными силами. Зверьки (мы видим одного, спускающегося по цепи) и иные создания (светящаяся бабочка, похожая на летучий цветок) утешают несчастную.

В её власти незримые силы, она видит будущее, видит самую суть мира. И только не под силу её новому могуществу – прежние грехи. Не стереть, не загладить… От этого её взгляд бесконечно печален.

Тюрьма для мёртвых. В рассыпающихся хламидах, в цепях – стоят мертвецы. Но это не зомби, хотя видно, что части их тела пришиты одна к другой. Они безмолвны, на губах – швы. Но взгляд одного из них, что вышел вперёд из каменной темноты – осмыслен и печален.

Помещение, где их держат, похоже на крепость. Грубые камни, почти не обработанные, проём-арка. За какие провинности они здесь – неизвестно, но, видимо, даже в таком состоянии они имеют некую силу, которой боятся их тюремщики, иначе бы не держали их в цепях, запрещая говорить.

Но вот звери их не боятся. Белка или норка бежит по цепи, свисающей откуда-то сверху. И ещё некое существо с туловищем довольно неприятного насекомого и ангельски чистыми, ярко светящимися крыльями навестило узников. Они пошли на его свет, один за другим. А удивительная бабочка готова опуститься в протянутую ладонь, утешать и прогонять тьму…

Судя по всему, у нас прибавилось жителей. Не скажу, что рад. У нас тут тихо было. Подземелье сухое, кладка серьезная, паутина вековая. А тут это! Светится, крылышками трепыхает. Чего ждать от такого легковесного создания неизвестно. Вон сокамерник руку протянул, а ну как цапнет – и нет мотылька, и погас свет и его жизнь тоже потухла.

Я-то, бродя по этим подземельям, наткнулся однажды на непонятно что. Думал, кучка костей да тряпок полуистлевших в углу лежит, хотел с голодухи хоть погрызть что-то. А оно как зашевелится, как загремит цепями, как руки растопырит. Хорошо, что я маленький и шустрый, укатился в противоположный угол. Я за ним наблюдал сначала издалека. Не живое и не мертвое. Сердце не стучит, я бы услышал, глаза есть, руки-ноги имеются, только из кусков разных сшиты, собрали неизвестно из кого и неизвестно зачем. Сидит в подвале, судя по рванью вместо одежки, давным-давно, цепями прикован к стене. Сейчас попривыкли друг к другу. Собеседник из него никакой, мычать только может. Сначала меня шугал — по камере ходил, однажды чуть на хвост не наступил, цепями звенел. Да я уж понял, что то, только звон. А однажды я стал ему рассказывать, что наверху делается, сам не знаю почему, захотелось. Мы – крысы общественные создания. А тут какое общество: раз-два и обчелся. Я — живой, хожу за едой, а потом залезу на кандалы, чтобы было лучше слышно, и говорю, говорю… А он замирал, словно слушал, глазюками сверкал из-под тряпки. А потом мне вдруг лоскуток от своей хламиды оторвал и протянул, мол на, погрейся. Так и жили, мирно, тихо. А тут это светящееся чудо! Откуда просочилось не ведомо, покой нарушило… и мой, и его, и зачем? И что это я слышу?

— Тук-тук, тук-тук…

«Разговор о душе»

Погружаясь в сон Лилит, уже видела порхающего мотылька.

Белый свет пронизывал крылья и привлекал внимание,

Свет становился ярче и распространялся на окружающее его,

Лилит увидела существо тянущее раку, с длинными разломанными ногтями, к мотыльку.

— кто это? Подумала Лилит

— это твоя Душа, ответил мотылёк.

— Не может быть, я… прекрасна.

— Но только снаружи, а «Это» цена за вечную красоту,

Которую платит твоя душа.

— Почему она в лохмотьях?

— Ты уже сама ответила, она бедна, и чем ты богаче украшена,

Тем она беднее.

— Все эти грубо зашитые шрамы?

— Ты никогда не задумывалась, что ты творишь и ради иллюзии красоты шла на всё, за любую цену, ты потеряла сердце, там только грубый шов.

— Но губы, почему зашит рот?

— Тебе не нравился голос « угрызений Совести», ты заставила её молчать.

— Нос, почему нет носа?

— Это Чувства которых ты уже не имеешь.

— Цепи кто приковал её, уже в истерике кричала Лилит.

— Это ты и никто иной! Она подвластна только тебе,

Но ты поступила с ней как самый жестокий Диктатор.

… Лилит проснулась

Оставаться красивой непросто, особенно, если возраст далек от юной беспечности. Когда даже пластика отступает, и для подтяжки хирург применяет едва ли не канаты: тонкий шелк давно не справляется со швами. И пусть ради стройной талии пришлось распрощаться с грудью (после удаления очередной пары ребер силикон не к чему крепить) — жажда красоты не иссякла. Всё мелочи, их легко замаскировать под драпировками одежды. А вот лица не спрячешь, здесь нужно потрудиться…

Засветло вставать привычно. Глаза еще с трудом разбирают очертания предметов, пора подниматься. Сегодня на брови! У мастера выдалось «окошко» спозаранку, такую возможность нельзя упускать… А на обратной дороге неплохо бы в солярий. Или лучше челку подстричь? Точно, к парикмахеру можно без укладки, капюшон накину…

О нет! И все же этот упырь, простите, супруг мой, исполнил обещанное: прицепил к кровати! Когда-то так разноображивал интим, а сейчас пытает этим! Ну как не понять, для него же стараюсь. Доказывать и спорить бессмысленно – он давно зашил себе рот, дабы не тратить дар красноречия понапрасну.

Еще и крыса эта, маменька его, тут вынюхивает ходит. «Нет-нет, Эльвира Марковна, не проснулись, не включайте свет!»

Все: пропал, считай, день, пропали и брови, и солярий … Что делать? Стоп: у меня же маникюрщица настоящая фея! «Алло, Мариночка? Да, дорогая, мне бы френчик. Сможешь ко мне? Такси оплачу! Уже летишь? Да ты ж моя хорошая, жду!»

Хозяин приказал очистить подземелья. Ага, как же, очистишь тут. Вон сколько живности вокруг. И подземелье огромное. А нас двое всего. Хозяин большой, сильный. Многое может. Из неживого живое сотворить. Тление остановить. Мог бы и побольше помощников налепить. Но нет, двух хватит. А как двоим целую армию крыс изничтожить? В темноте. Глазищи то нам она, какие сделал. Большущие. А толку? Тьма кромешная. Не видно ни зги. Руки когтями по камню скребут, всех крыс распугали уж давно. А поймать ни одной так и не смогли. Хорошо хоть светляк залетел. И как только он сюда пролез? За каким лешим? Да и ладно. Хоть светит. Видно, что вокруг твориться. А то все впотьмах, на ощупь. Надоело все. А куда деваться? Из замка выйдешь и все, конец. Или на костер, или на вилы. Местные то в деревне не особо приветливые. А тут еще и рты хозяин зашил. А мычанием то особо не разъяснишь, что зла то мы не хотим причинить. Что просто погулять вышли, воздухом свежим подышать. Эх. Ну, где вы там, народ крысиный. Давайте уже, выползайте…