Стиходром N 346. Голосование.

Страшен не страх, а бессилие совести,

вес слабой надежды, ошибок груз,

гнев тянет к земле свинцовыми гроздьями

окровавленных ягод, горьких на вкус.

Страшен не страх.

Страшен не страх, а молчание ближнего

в миг, когда шёпот может спасти,

стадо без пастуха переполнено смыслами,

потому и не знает — куда идти.

Страшен не страх.

Страшен не страх, а бесчинство бесправия,

заученность фраз, движений, шагов,

правилом правят пальцев неправильность —

слишком тонок — прозрачен — их фарфор.

Страшен не страх.

Страшен не страх — отражение в зеркале,

колюще-режущее лицо,

взгляд опустелый сомнений не ведает,

не знает и кубок — в нём кровь иль вино?

Страшен не страх.

— Что с тобой, любезный друг?

От чего в глазах испуг?

— Посмотри, скорей, в окно!

— Вижу – за окном темно.

Ночь…

— Ты видишь?!

— Что? И где?

— Смерть гуляет в темноте!

Есть коса… но изо льна…

В белом платьице она…

Ровно год прошёл с тех пор.

Я ей вынес приговор…

Разлюбил. Моя вина.

Утопилась ведь она…

— Ах! Теперь и я узрел!

Как страшна! Лицо, как мел!

Свят! Свят! Свят! Беги, мой друг!

— Я к тебе пришла… супруг…

Чтобы обрести покой…

Люб мне был всегда другой…

Бросил он меня тогда…

Успокоила вода…

Ты простишь меня иль нет?

Чтоб мне светом стал тот свет…

— Что?! Вот это поворот!

В страхе жил я целый год!

Скрип пугал… любая тень…

А выходит, я – олень?!

…

Мало кто в ту ночь уснул,

Слыша визги: «Караул!»

Уже тревога подступает,

Уже растерзано гнездо,

И лист осенний упадает

Из золотого сна в жнивьё.

Уже горит на горизонте

Корабль в пламени судьбы,

Но не кричат ему: «Постойте!».

И запоздалые дары

Теперь отныне бесполезны.

Открыта ледяная бездна,

И обнажилось страха дно.

Испуг — нормальная реакция,

На проявленья нашей жизни,

А смелость — разовая акция,

Которую вином залили.

Ну, трусость наше поведение,

От ига нам ещё досталось.

Спасение для нас — терпение,

Хотя его дробит усталость.

В судьбе должно быть наслаждение,

Не выживание, а счастье.

Не сок от перевозбуждения-

Тепло улыбок от ненастья…

Вот ты сейчас уйдёшь,

Оставишь тишину,

Которую боюсь.

А я к тебе прильну,

Щекой к плечу прижмусь,

В который раз усну,

И, может, не проснусь.

В последний раз греша,

На губы я смотрю.

Они должны сказать:

«Прощай, я не люблю».

В последний раз солгав,

Отвечу: «Ну и что ж?

Я в след не побегу».

*

… Боюсь, что ты уйдёшь…

***

Говорят о своём негромко планеты и солнца –

пчёлы бессмертные в разноголосии слитном.

Стол уходит в песок, бумажная крыша рвётся.

«Голос мой сохрани…». Падают сливы.

…Где-то в созвездии Голубя тоже закончилось лето,

у моего двойника на веранде корзины яблок,

пьёт она чай ледяной и носит браслеты,

дан ей медовый закат и счастливая лёгкость ямбов.

Я гадала по книге – все строчки добро сулили,

только дни неслись, как с рельсов сошедший поезд.

Всё из рук валилось. Ухал злорадно филин.

А страх говорил, что «завтра» не будет вовсе.

Тревога-надежда – маятник без перемены.

В луже – крабами, брошенными на отмель –

под чьим-то ботинком звезда и стекло вперемешку.

И бьют кусты дождём по лицу наотмашь.

…Плющ, разросшись, по саду развесит плети,

дубы поднимут валторны скрученных листьев,

и всё, и вся подхватит великий ветер,

раскидывая дневники, и кольца, и письма.

Лишиться огня — всё равно, что решиться на выстрел.

Одиночество хуже, чем пара подтаявших крыл,

Небеса манят нас обезлюдной, разреженной высью,

А земля из любимых всегда выставляет посты.

Отрекаясь от света, мы пестуем тёмные мысли

И лелеем плачевные всходы как золото ржи.

Принимая за гром за стеною раздавшийся выстрел,

Мы, как правило, спим, натянув волглый плед до седин.