Салфетки 386. Голосование

Никогда прежде не любила ни осени, ни прогулок в позднее время, и лишь недавно ощутила их прелесть.

Я тихо брела по пустынной аллее, наслаждаясь одиночеством и покоем. Летом на лавочках места не найти – днём заняты пенсионерами и мамами с колясками, вечером влюблёнными парочками.

Звук шагов разрушил идиллию, повернувшись, я увидела мужчину и женщину. Вряд ли это были влюблённые, шли даже не под руку. Остановилась, чтобы их пропустить, как вдруг услышала знакомый голос:

— Привет!

Ну, надо же, вот так встреча! Майя – моя любимая и единственная подруга. Со школьных лет дружим. Правда, после того, как она вышла замуж, видеться стали реже, а по приезде моему из отпуска, ещё и не виделись – лишь созванивались. А ведь прошло почти два месяца.

Пришлось возвращаться с ними домой. Майя клятвенно заверила, что завтра же зайдёт ко мне и поболтать, и посмотреть фотографии.

О! Чего-чего, а этого добра я наснимала столько, что и не пересмотреть. Да и было что снимать.

Отпуск я планировала давно, долго выбирала место, а когда выбрала, то удивила всех. Не море, а озеро, не песок, а лес, не известный курорт, а затерянная деревушка, до которой добираться из аэропорта шесть часов. Но, увидев её, сразу влюбилась, и уже не хотелось ничего – ни пальм, ни моря, ни достопримечательностей. Да и зачем? Когда сама эта средневековая деревушка, сохранившая всю свою первозданность, и была достопримечательностью.

Именно там я оценила и тишину, и покой, и уединение. А какие закаты! Какой воздух! Да и сами леса не тронуты ни цивилизацией, ни пожарами. В них водились и лисы, и кабаны, а один раз я даже услышала волчий вой. Правда, хозяин отеля на мой вопрос возразил, что это была собака. Мне тогда стало смешно. Ну-у… если это собака, то не иначе собака Баскервилей. Но его можно понять – и без того туристов почти нет, а европейцы – создания изнеженные и боязливые, не то, что мы. У нас и пословица есть – волков бояться – в лес не ходить. А леса там такие… будто в другой мир попадаешь.

Майя на этот раз не обманула, пришла, как и обещала. Сидели с ней, чаёвничали, потом смотрели фотографии, приведшие её в полный восторг, но я чувствовала, что что-то не так. Что-то изменилось в ней: и взгляд потухший, и плечи опущены…

— Не хотела тебе говорить, но проблемы у меня… потому и не приходила. Он как чужой стал, изменился так, что и не узнаю. Может, завёл кого на стороне? А недавно впервые поднял руку. Ни за что…

Последние слова меня аж подкинули с дивана:

— Руку?! Если так – уходи! Было один раз, будет и впредь!

— Уходи… — Майя грустно усмехнулась, — куда? Это же моя квартира.

— Ах, да, точно… тогда его гони!

— Так он тоже в ней прописан… а если всё завертится, скажет, что я на его шее сидела все эти годы, и что в квартиру он вложился так, что из халупы сделал конфетку, да и сама знаешь – не боец я…

Я не знала, что сказать, но то, что сделаю всё для того, чтобы помочь – это точно!

— Ладно, — она поднялась с дивана, — пойду, а то скоро с работы придёт. Ничего, завтра ночью он уезжает в командировку на пять дней, вот и отдохну. Повеселимся? – и она мне подмигнула, грустно так подмигнула.

— Обязательно!

Уже в дверях Майя, остановилась и хлопнула себя по лбу:

— Ой, я тебе забыла сказать. Ты особо ночами-то не разгуливай. Слышала, наверное? – да и в новостях говорили — у нас тут маньяк объявился. В прошлом месяце три трупа нашли изуродованных.

— Ладно, — засмеялась я, — не буду.

Надо же… а я новости и не смотрю.

Проводив подругу, подошла к окну и распахнула его. Свежий осенний воздух ударил в лицо, за крышами домов догорал закат. Да… дни стали совсем короткие.

«… он завтра ночью уезжает в командировку…»

Ночью.

А завтра ночью – полнолуние…

Наглуша и женихи

Если перемены всегда к лучшему, то у меня этого лучшего уже вагон и маленькая тележка.

Для начала ко мне в квартиру проникла кошка. Наглая такая! Вошла, как к себе домой и села возле холодильника.

Поскольку кошка и не думала уходить, то получила кусок колбасы и имя Наглуша.

После работы я даже обрадовалась, что меня встретило серо-рыже-белое нечто. Было кому рассказать о толстеющем начальнике, который возомнил себя Аполлоном. Угу, фиговый листок ему в брюки. Аполлон он! Аполлон из него так себе, как и ловелас.

— Так что, очень может быть, скоро я потеряю работу. Наглуша, колбаса на деревьях не растёт. Сделай хотя бы морду заинтересованную. Ну вот, да, такую. Ещё я выхожу замуж. Сразу за двоих.Что? Думаешь, так нельзя? Ну, извините, ошибочка. Выхожу за одного, но предложения получила от двух. Оба такие важные. Предложения, не женихи. Женихи как раз неважные, то есть, тьфу, Наглуша, теперь выражение твоей морды слишком заинтересованное. Не сбивай меня.

Спрашиваешь, за кого я выйду? Мне и самой интересно. Слушай, имей совесть ждать. А пока ознакомься вот с этим приспособлением, которое я тебе купила. И дай мне спокойно поесть. С набитым ртом я тебе ничего не расскажу. Что значит «фыр»? Называется лоток. Будь добра… а-а, ты уже поняла, для чего нужен лоток.

Пока я ела, Наглуша ознакомилась с лотком в полной мере.

— Что ж, ты умная кошка. Не думала, что скажу это, но добро пожаловать в мой дом. Впрочем, ты уже добропожаловала без моего позволения. Ладно, иди сюда давать советы. Да, женихов два. Одного зовут Влад. Он художник. Красивый, с длинными волосами и руками настоящего живописца. Не знаю, Наглуша, на кого он больше смотрит – на меня или в любое отражение. Откидывает с лица чёрные волосы безупречной рукой и любуется. Ищет подтверждение своей неотразимости в моих глазах. Считает себя гениальным, но не признанным. Что, ты встречала таких? Среди котов, что ли? Что, и среди них есть самовлюблённые особи? Да уж… Тогда слушай дальше.

Влад был бы красив, если бы забыл о своей красоте. Гениален? Это смешно. Несколько его картин, пожалуй, хороши, но не в моём вкусе. Нет, Наглуша, я их не кусала. Я их видела. Что, неинтересно? А мне вот интересно – он меня любит? По-моему он гораздо больше любит свою руку с кистью возле холста. Этакий заученный жест художника перед великим полотном. Представляешь? Вот и мне хочется зевать, когда я это вижу. Умница ты моя. Другой Мишка. Мишка — это Мишка. Друг детства. Весёлый, надёжный, хороший, но… друг. С честными серыми глазами. Вчера Мишка неожиданно сказал: «Ань, брось ты этого тюльпана, то есть нарцисса и выходи за меня замуж. Ты и сама красивая. Что скажешь?» А что я скажу?! Нарцисс, то есть Влад уже сделал мне предложение. Нарцисс – это не цветок. Короче, мне надо выбрать, понимаешь? Помоги, Наглушенька, а я тебе завтра рыбки куплю. Что? Влад тебе не нравится даже до двух «фыр», а у Мишки странное имя? Нет, он не медведь, он Михаил. Тогда можно за него? Но он друг детства. Я и люблю его, как друга. Какое ещё потомство с ним? Нет, Наглуша, я совсем не хочу с ним это… ну, чтобы потомство было. Ах, тогда на него тоже «фыр»? И что мне делать? Пойду-ка я на улицу. Ну и что, что ночь? Что ты мурлычешь, я не слышу? Что мне нужен настоящий кот? Пойти погулять, потому что ночь всё меняет? Ладно, пока.

Да, дома я разговаривала с кошкой. И что? Моя Наглуша умнее многих. А ночь и правда всё меняет. Ночь, луна и фонари – чудесно. Но ещё чудеснее то, что Наглуша права – я не выйду замуж, пока не встречу настоящего кота… ой, то есть человека.

Любимого человека!

Ночь, которой нет

Постулат первый: ночь все меняет.

Постулат второй: если ночь меняет все, то она меняет и саму себя тоже.

Постулат третий: если ночь меняет саму себя, то она перестает быть ночью.

Постулат четвертый: если ночь перестает быть ночью, она не может ничего поменять.

Постулат пятый: но тогда ночь не может изменить саму себя, и остается по-прежнему ночью.

Что возвращает нас к первому постулату…

… может быть, именно этот парадокс позволял ночи превращать безжизненные руины в шумящие города, а истлевшие остовы в спешащих прохожих. Мы не могли проверить этого – никто из нас никогда не видел ночи, планета навсегда повернула останки городов к палящему солнцу, а темной половине остался только безжизненный замерзший океан…

Дина мечтала о Париже. Она поедет в Париж и где-нибудь, среди дворцов и гордо устремлённых ввысь готических соборов, найдёт свою любовь. ОН будет одиноко стоять на мосту или сидеть на скамейке в Люксембургском саду, мечтательно глядя поверх книги. Она подойдёт к нему и что-нибудь скажет. Ведь не зря же она столько лет учила французский.

*

Оказавшись, наконец, в городе своей мечты, за три дня Дина пыталась объять необъятное. Она разрывалась между прогулкой по Сене на катере и посещением музея Родена, о романе которого с Камиллой она прочитала целую книгу. А ещё ей хотелось подняться на Эйфелеву башню и заглянуть, хотя бы на пару часиков в Лувр.

Когда до отъезда остался один день, Дина снова пришла на остров Сите. Её любимое место.

Она огляделась по сторонам. Случилось чудо: толпы туристов куда-то исчезли, и она была почти одна, если не считать молодого человека в джинсах, расположившегося неподалёку с мольбертом. «Счастливец, — подумала Дина, — наверно, живёт в Париже и может в любой момент прийти сюда, чтобы рисовать». Она подошла ближе и заглянула через его плечо. Картина была почти закончена: художник написал Нотр-Дам в вечернем освещении: в свете заходящих лучей солнца он выглядел нежно персиковым.

— Как красиво! — неожиданно для себя сказала Дина по-французски. — Ваша картина напомнила мне «Руанский собор» Моне.

Художник положил кисть и оглянулся на девушку. Её сердце замерло — ну вот они и встретились! В своих мечтах она представляла его именно таким: небрежно одетым, худощавым, с маленькой бородкой и волосами, собранными в хвостик.

— Вам нравится Моне?

— Да, — кивнула Дина. — У нас в музее есть несколько его картин.

— Вы говорите с акцентом. Откуда вы? — с удивлением спросил он.

— Из Москвы.

— Я не был там, — он смущённо улыбнулся. — Я, в общем-то, почти не выезжал из Парижа. — Художник теребил в длинных пальцах кисть, незаметно рассматривая девушку. — Если хотите, я могу показать вам город?

Они провели остаток дня вместе. Гуляли, разговаривали, смеялись, и было такое чувство, что они с Шарлем знакомы уже тысячу лет.

Ночью Дина заснула в его объятиях.

А утром ей пришлось уехать. Автобусный тур не станет её ждать.

Как же глупо, что они так поздно познакомились. Через двое суток она будет в Москве. И снова дом, скучная работа, одинокие вечера.

*

Оказавшись дома, Дина с трудом заставила себя вернуться к повседневной жизни. Какое-то время она ещё чувствовала себя счастливой, но с каждым днём она всё больше и больше теряла надежду.

— Очнись, Дина. Он не приедет! – сказала она себе строго. — Прошло уже три месяца. Он давно забыл тебя.

Но упрямая надежда не покидала сердце.

Может и зря, но в жизни случаются волшебные дни и ночи, которые меняют всё. Однажды, именно такой сказочной ночью, когда Дина смотрела телевизор, в дверь позвонили. На пороге стоял Шарль с красной розой в руке. Он выглядел растерянным, словно не был уверен, примет ли она его. Динка столько раз в мечтах рисовала себе, как он приедет. А когда это, наконец, случилось, она просто застыла на одном месте, не в силах выдавить из себя ни слова.

Шарль молча протянул ей розу, и она, сжав стебель в руке, посторонилась, чтобы дать ему пройти. В узенькой прихожей они не отрывали друг от друга глаз, пока он не решился обнять её.

— Я люблю тебя, Динка, — шепнул Шарль на русском языке с чудовищным акцентом.

— Ты выучил русский? — удивилась девушка.

Он улыбнулся.

— Очень плохо. Но мне хватит слов, чтобы сказать, что без тебя моя жизнь не имеет смысла.

Здравствуйте. Именно так при встрече, мы желаем друг другу здоровья и благополучия. А вечером на ночь говорим- спокойной ночи, желая хорошего отдыха. Но иногда, приходит ночь, когда мы не спим. Эти ночи приходят сами, они знают когда это нужно нам и люди ждут и встречают их с радостью, потому что они нас меняют, возвращают нас в дни безмятежной юности. И тогда, люди идут в алеи парков, где светят волшебным светом фонари. Шуршат листвой, играют в снежки или просто стоят под зонтом и целуются. Кто то сидит на балконе и затаив дыхание смотрит на Луну, вспоминая свою первую любовь. Мы все по разному живём в эту ночь. Но все люди становятся чище, лучше и добрее. А утром, говорим: Доброе утро! На душе становится легко и просто. И начинаем ждать новую волшебную ночь! Как же хочется- почаще! Всем доброй, нежной, желанной ночи…

Лёлька так давно мечтала об этой поездке, что вышла глубоко заранее. Поезд ночной, электричка до большого вокзал в одиннадцать часов вечера, а сидеть дома при полном параде становилось утомительно. «Хуже нет, чем ждать и догонять», — подумала Лелька и решительно направилась к выходу.

Апрель в этом году выдался на удивление тёплым. Ранняя весна порадовала, как неожиданная и приятная встреча. Лелька вдохнула пьянящий весенний воздух и зашагала по дороге, решив не ждать автобус до станции. Времени до отправления электрички было еще с лихвой. Дома всегда находятся разные дела и нет времени на размышления. Совсем другое дело — дорога! Когда идёшь по дороге, можно строить планы на будущее или переосмысливать уже случившееся. Лелька выбрала второе. Не будучи слишком сентиментальной, она вдруг вспомнила, как по этой дороге, вот также, ночью, шагали они после выпускного бала со смешным рыжим мальчишкой из параллельного класса. Не отдавая себе в этом отчёта, весело смеясь и дурачась, шагали во взрослую жизнь.

Лелька подтрунивала над приятелем, а он парировал ей остроумно и не обидно. Он не мог поверить свалившемуся на него счастью. Для неё это была всего лишь приятная прогулка. Тот, кого она ждала и очень хотела увидеть на своём выпускном, не смог приехать. Это была любовь всей ее жизни, бывший старшеклассник, окончивший их школу два года назад и уехавший покорять большой город. Надо отдать должное, весьма успешно! В институт он так и не поступил, но, быстро сориентировавшись и поработав немного в компьютерной мастерской, открыл собственную компанию, которая, еще, ко всему прочему, занималась поставками компьютерного оборудования. Дела шли в гору, денег становилось больше, а времени все меньше. Сначала он звонил Лельке и писал электронные письма каждый день, потом раз в неделю, потом остались только электронные письма — один раз в месяц. Лелька не донимала его расспросами и обидами. По характеру она была совсем не капризной барышней — все понимающей и принимающей. Вот только сердце ее тревожилось в ожидании его письма — сильно ли устал, не заболел ли? Ей достаточно было бы одной обычной для него фразы: «Я в норме!», чтобы снова понять и принять все. Но фразу эту она слышала невозможно редко и, однажды, находясь в приподнятом настроении, после дня рождения старшей сестры, написала ему: «Жди. Я приеду!». Она хотела сделать подарок себе и ему, на свой день рождения. На письмо он ответил сразу — написал о чрезмерной занятости, о возможной командировке на неведомый ей остров Тайвань и бардак в квартире. «Что ж, — написала Лелька, — хотя бы приеду, наведу тебе уют и приготовлю что-нибудь вкусненькое…». Против этого он возражать не стал, написав, что в случае своего отсутствия, оставит ключи от квартиры консьержке.

И вот Лелька, при полном параде, идёт по ночной дороге, на встречу своей судьбе. Идёт и вспоминает все их общие счастливые моменты и вдруг понимает, что счастливыми они были только для неё. А вот, когда они шли этой дорогой с тем рыжим мальчишкой, радость была такой всеобщей и искренней, что звёзды подмигивали и, казалось, готовились выстроиться в какой-то замысловатый ряд, чтобы написать им доброе небесное пожелание.

И вот, среди такой же ночи и тех же звёзд, Лельку пронзила мысль: «Он хороший, но он слишком далеко от меня. Расстояние между городами можно преодолеть, а вот расстояние между людьми…?».

Дойдя до станции, она повернула обратно. Когда идёшь по дороге, всегда можно повернуть назад. Интересно, а в жизни так можно?

Луна и свет фонарей выхватили из темноты и нежно обрисовали ее тонкую фигуру. По той же ночной дороге шла уже совсем другая она.

Скупое серебро ножа дрожало в его руке, звенело и ныло, предчувствуя, предвкушая, исходя гнетущим желанием впиться в упругую, бледную плоть, вкусить чуть горьковатое, мягкое, непререкаемо алое вино жизни. Он прятался в зарослях орешника, захватившего аллеи старого парка, по которым вечность назад кружились в незамысловатом танце дети, рядом скрипела несмазанными петлями сваренная наспех карусель, а чуть дальше бряцали костяшки домино о неструганную столешницу; и вместо промозглой, едва живой Луны, похожей на гигантский рыбий глаз, завёрнутый в заляпанную грязными пальцами полиэтиленовую плёнку, светило мягкое солнце детства, подкрашивающее всё вокруг в розоватое, сладкое, волшебное золото.

Непрошенная слеза скатилась по заскорузлой щеке с трёхдневной щетиной.

Скупое серебро ножа продолжало ныть в дрожащей руке.

Раздались шаги. Дробь их была всё ближе.

Вопль серебра в руке стал невыносим.

Ах, Боже мой, какая скука! И почему это тебе постоянно хочется кого-нибудь убить? Разве в смерти есть что-нибудь интересное? Кровь, крик, пляска святого Витта — вот и всё. Глина возвращается в глину. Какой в этом смысл?

Я чего зашла — ты пельмешки или котлетки будешь?

… — Хотел убить — вперёд. Задолбалась до невозможности. Муж — козёл, целый выводок спиногрызов, работа — ни вздохнуть, ни пёрнуть… Эй, маньяк, ты куда? Ты куда, позорище? Я ж тебя столько дней выслеживала… Так надеялась… Что за мужики пошли? Ни на грош рыцарства не осталось!

Нет, не верю. Концовка неожиданная, конечно, но плоская, натянутая. Да и стиль слишком разнится. Как будто ты этот анекдотец пришил на белую нитку — авось, сойдёт. Не учёл только, что читатель-то — не дурак. А если и дурак, тебе с твоим еврейским счастьем обязательно попадётся блокнотодержатель и ручкописатель с тремя высшими филологическими образованиями да докторской диссертацией «Гуканье младенца как первооснова идеологии постмодернизма и абстракционизма в творчестве древнеарийских поэтов».

На-ко пельмешек со сметанкою, подкрепись. Глядишь, что-нибудь путное и выдашь

Вопль серебра в руке стал невыносим.

Часть окружающей тьмы отделилась от куста орешника и заступила дорогу миловидной девушке. Это её каблучки дробно стучали по растрескавшемуся асфальту, а лицо словно бы подсвечивала изнутри мечтательная улыбка. Рыжие локоны свободной волной расплескались по плечам, слегка удлинённые, вытянутые к вискам глаза были полуприкрыты. Она и не заметила хищно блеснувший клинок. Только вдруг стало холодно внизу живота. До смерти холодно.

Что-то провернулось внутри. Словно ключ в замке. Два оборота. И скважина снова пуста. Хлынула кровь. На новую юбку, буквально вчера купленные туфли. Она грузно осела на землю, подумала, как глупо всё получилось, и замерла в тягучей смоле бархатистой осенней ночи.

Последним, что уловило её угасающее сознание, были удаляющиеся шаги за спиной.

И?.. Тебе стало легче?…

Ночь. Самое прекрасное время для прогулок. Днем не так интересно. Толпы народу, все всё видят и слышат, сотни любопытных глаз и ушей не дают сосредоточиться. Зато, как только стемнеет, пустые улицы манят своей тайной. И совершенно не важно, какая там погода. Будь дождь, снег, ветер – все едино. Ночь все меняет, дает ощущение прекрасной жути, разгоняет тоску, накопившуюся за день. Если сойдутся звезды и погода радует полным штилем, а небо затянуто густыми тучами, так, чтобы не просвечивала злосчастная луна, то наступает самый наркоманский кайф! Непроглядная мгла, разрывается лишь светом злосчастных фонарей. Но это даже к лучшему. Фонарь освещает твою одинокую фигуру на дороге, позволяет видеть тебя охотникам за приключениями. Остается только надеяться на то, что они еще не перевелись, не вымерли как мамонты. Прогулочным шагом я бреду в самый конец тротуара, навстречу тупику, где находится последний столб и начинается мгла. Слышу тяжелую поступь следом. Значит, клюнул, заинтересовался. Хорошо бы еще пару голодных волкодавов, или хотя бы бойцовых собак прихватил. На закуску было бы очень кстати. Но, надеяться на лучшее не приходится. Запах плоти отчетливо ударяет в ноздри. Определяю возраст. Не больше тридцати, жаждущий крови маньяк позади меня в десятке шагов. Очень кстати. Будет тебе кровь. Прохожу последний фонарь и погружаюсь в ночную черноту, замедляю шаг, чтобы догнал и напал. Выпускаю когти, оголяю клыки…

Ночью все возможно

Свет полоснул по глазам как лезвие бритвы. Анна, крепко зажмурившись, встала с кровати и на ощупь побрела к окну. Задернув тяжелые шторы которые не пропускали солнечный свет, она тяжело опустилась в мягкое кресло. С некоторых пор она ненавидела дневной свет. Ведь однажды в один из зимних морозных дней, когда ярко светило солнце даже не светило, а слепило глаза, они вместе с братом поехали на машине к его друзьям.

Анна почувствовала только удар и провалилась в ночь. А когда очнулась в больнице, то узнала страшную новость. Ее брата Михаила больше нет в живых. На встречку внезапно выскочил черный внедорожник и разнес буквально в щепки их маленький красный Дэу Матиз. Брат погиб сразу. А Анне предстояло долгое лечение. Кости срослись, но лицо Анны обезображенное шрамами, она могла показать только ночью. Анна теперь любила гулять по ночам. Страха не было. Ей больше нечего было бояться. Ведь к прежней жизни, когда она радостно спешила на встречи с подругами, ходила на свидания или любовалась своим отражением в зеркале магазина, примеряя модные наряды, она не вернется никогда. Теперь лучшей подругой и спутником для нее стала ночь. Девушка не спеша прогуливалась по скудно освещенным аллеям. Холодный свет фонарей выхватывал ее хрупкую фигуру, но скрывал лицо. Она шла медленно, прислушиваясь к различным звукам: где-то рядом затормозила машина, из раскрытого в доме окна парочка на повышенных тонах выясняла отношения, тут же звонок телефона отвлек одного из них от возможной потасовки. Эта была чужая жизнь и она Анну совсем не трогала. Но вдруг девушка услышала позади себя шаги. Она вздрогнула от неожиданности и стремительно прибавила шаг почти побежала. Преследователь тоже сильно прибавил шаг и почти ее догнал. Анна остановилась как раз под фонарем, свет которого хорошо освещал ее лицо и резко развернулась. Напротив нее стоял вполне привлекательный мужчина лет сорока. Обычно, увидев близко лицо девушки, мужчины или отводили взгляд в сторону или начинали рассматривать свои ботинки. Но этот мужчина смотрел Анне прямо в лицо.

—Вы маньяк? — девушка сделала шаг назад.

— С чего вы взяли? — мужчина удивленно поднял брови.

—С того, что вы меня явно преследуете да причем ночью, — пояснила Анна.

— Вообще-то я пластический хирург, —улыбнулся мужчина. — Просто днем вы не выходите, так что я решил рискнуть подойти к вам ночью. Кстати, меня Олег зовут.

— Пластический хирург? — Анна занервничала и затеребила пояс от плаща. — И что вы от меня хотите?

— Анна, послушайте, я друг вашего брата Михаила. В тот злополучный день вы ехали ко мне на дачу. Я понимаю, что я ничем уже не могу помочь Мише. Но могу помочь вам.

— А разве мне можно помочь? Вы что не видите мое лицо? — голос девушки сорвался на крик.

— Конечно, вижу. Поэтому и предлагаю сделать, что в моих силах, — Олег улыбнулся. -— У меня много удачных операций.

— Вы, что же можете меня изменить?

— Нет, я смогу вернуть вам ваше лицо, Анна. А изменить себя изнутри можете только вы сами.

— Как это сама?

— Вы должны перестать бояться дневного света. Полюбить солнце и не гулять по ночам.

— Если вы уберете это уродство с моего лица из-за которого я боюсь увидеть свое отражение в витринах магазинах, зеркалах и отвращение и жалость на лицах людей, то я буду готова забыть о ночных прогулках.

—Ну совсем уж забывать не надо. Не надо просто гулять по ночам одной!— Олег бережно взял Анну под руку.

Анна вдруг почувствовала как ее изнутри потихоньку наполняет свет и разливается по всему телу тепло. Ей стало так легко, что казалось, она сейчас взлетит.

Анна радостно рассмеялась: «Давайте попробуем сделать из меня дневную фею!»

Я шла по сырой от недавно прошедшего дождя, а потому не звонкой, как обычно, плитке аллеи, вдоль забора и лавочек с одной стороны и фонарей и парапета с другой. Всё было не так, как «днём, под беспощадным, ярким солнцем». (Это строчка из стихотворения одного моего друга, поэта, писателя, бойца и вечного одинокого романтика). Ночь всё меняет. И туман. Как там у Высоцкого?

Сколько чудес за туманами кроется.

Ни подойти, ни увидеть, ни взять.

Дважды пытались, но бог любит троицу,

Ладно, придется ему подыграть.

Выучи намертво, не забывай

И повторяй, как заклинанье:

«Не потеряй веру в тумане,

Да и себя не потеряй!»

В нашем веке мы всегда на виду. Всегда и везде. Практически нигде нельзя остаться одному, не услышанным. С утра на работе, с коллегами, перед которыми нужно держать марку, потом едешь, идёшь по городу, где толпы неизвестных тебе людей, неведомо что о тебе думающих, потом приходишь в коробку своей квартиры, где ты тоже не можешь кричать, плакать, смеяться, стонать, потому что стены тонкие, а соседи не слышат ничего, кроме того, что происходит именно в твоей квартире…

Но вот здесь и сейчас… Когда тьма опустилась на город, а:

«Город стреляет в ночь дробью огней.

Но ночь сильней. Её власть велика…»

(В. Цой).

Да ещё и укрытой слегка сырым, но почти тёплым на уровне психофизического восприятия одеялом тумана, гасящего посторонние звуки и укрывающего от посторонних глаз… И в этом замкнутом мире, чтобы не утонуть в нём, не остаться во тьме, так уютно горят фонари – ненавязчивым, мягким светом… Вот здесь можно всё. Можно кричать, петь, прыгать – свободно и раскованно. Но тянет почему-то на неспешный шаг, спокойные мысли. Я увидела себя в центре такой картины – одинокий силуэт на фоне пустой туманной аллеи.

И поэтому я не спешу – такие минуты так редки, что ценятся гораздо выше, чем годы…