Салфетки №354. Голосование

— Как?!

— «ВКУС», всероссийская комиссия ускоренного строительства.

— Пгевосходненько, товагищи! ВКУС, это именно то, в чем нуждается наш пголетагиат на данном этапе геволюции и стгоительства коммунизма. Давайте погучим огганизацию этого важного дела товагищу Дзегжинскому, не возгажаете?

(Аплодисменты)

— Ладно, ладно, достаточно, товагищи… Может выслушаем сообгажения Феликса Эдмундовича?

…

— Согласен с предложением товарищей, Владимир Ильич, только хочу внести небольшую поправку.

ВКУС — как-то расплывчато и двусмысленно, я бы даже сказал — мелкобуржуазно. Предлагаю другое, более краткое и определенное название —

просто «Чрезвычайнаяя комиссия» или сокращённо «ЧК».

(Аплодисменты)

— Отличное название… Чгезвычайная — это агхиважно. Но все таки пусть останется и всегоссийская, Всегоссийская чгезвычайная комиссия, ВЧК!

(Продолжительные аплодисменты)

…

— Как пгедседатель Совета нагодных комиссагов я сегодня же, немедля подписываю декгет об учгеждении ВЧК! Да згавствует диктатуга пголетагиата, товагищи!!!

(Продолжительные аплодисменты).

***

Иван Петрович не понимал сути платонической любви. Это как? Что значит, любить платонически? Глазами, что ли?.. Но внешность часто бывает и обманчива. Мало ли… с виду красиво, а внутри…

Нет! Иван Петрович точно знал, что любовь имеет и аромат, и вкус, а не только форму. Хотя форма тоже должна быть.

А душа? Если душа – эмоции, то она присутствует – да ещё как! Любовь же это и волнение, и предвкушение, и восторг! И жажда новой встречи. Правда, в этом плане Иван Петрович однолюбом не был. Пассий было немало. Но к его чести надо сказать, что в любви он был настоящим патриотом – ни мулатки, ни азиатки его не интересовали даже в фантазиях.

Вот и сейчас он сидел и просто поедал глазами свою пассию, с которой не виделся достаточно долго, чтобы успеть хорошенько соскучиться, и весь трепетал в предвкушении восторга.

Разве не чудо? Не совершенство?

Всё, как он и любил, и ценил – и пышность, и волнующий аромат, а не что-то худосочное и тощее.

— Может, стопочку водочки? Могу предложить и вино, но лучше всё же водочку!

Водочка ещё больше привела его в восторг.

— А теперь, давай-ка примерим шубку, ты только смотри, как она тебе идёт! А какая беленькая-то! Не иначе песец.

Иван Петрович засмеялся и потёр ручки.

— А хочешь икорки? Да ты не стесняйся! Одной ложечки будет мало, так даже и вкуса-то не почувствуешь.

Ожидание, наконец-то, достигло пика, душа жаждала удовлетворения, и Иван Петрович скатав трубочкой пышный, румяный блин, отправил его в рот.

Передышка

Вкус теплого хлеба и молока. Проще не бывает. Никаких изысков, специй, навороченной авторской кухни. Просто хлеб, который хозяйка достала из печи и прикрыла домотканым льняным рушником. Просто молоко в глиняной незатейливой кружке.

Косые лучи солнца, опускающегося за околицу. Запахи цветущего в степи тимьяна. Курева по дороге, уползающей за горизонт. Тишину нарушают только ласточки, рассекающие палево-лазурный небосвод. Их свистящий щебечущий промельк только добавляет вкуса тишине, степной безмятежности.

— Муж и сыновья на покосе. Там и заночуют. Кони в ночном, дочери их в балке пасут. В хату не позову, переночуешь на дворе, путник. Ужин тоже не готовила. Вот только хлеб и молоко.

— А больше ничего и не надо, спасибо хозяйка…

Еще до рассвета он уйдет в степь. Но хозяйка встанет, конечно, раньше… Коров доить и выгонять их за околицу. Там их заберет упрямый пастух. Никогда не зайдет на хутор, зарекся однажды. Хозяйка знает почему, смотрит на ухват и усмехается. Да и в чем беда? Ей и самой до околицы по росе пройтись только в радость. А коровы умницы, сами дорогу находят, когда ей недосуг.

Путник уйдет на рассвете. Он всегда так делает. Сотни сотен лет. Нет, не найти ему покоя и смерти не найти. Будет бродить до скончания веков по миру. И редко-редко удается ему хоть ненадолго забыться сном. Тут поможет только вкус… Вкус теплого хлеба и молока, поданых руками хозяйки на каком-нибудь затерянном, укрытом от всевидящего ока степном хуторе.

Не помидором единым.

Возле заброшенной мукомольни на берегу маленького прудика, сидела юная девочка. На старый деревянный мостик она положила свои сандалики. Свесила ножки, и поочерёдно махала ими едва задевая гладь воды. Ей нравилось это щекочущее ощущение, пятки крохотных ножек, касались ровной поверхности и относили волны к другому краю пруда.

Когда-то здесь водилась рыба, но сейчас водоем порос ряской, а дно совсем заилилось. Рыбаки перестали протаптывать дорогу к некогда излюбленному маршруту. Это было лучшее место для уединения. Девочка часто приходила сюда, пробиралась сквозь рогоз и вычищала крохотную площадку для обзора.

Она любила наблюдать за представлениями водяного театра. Мини пьесы разыгрывались повсюду. Царевна природа трепетала для ее услады, ведь главным и единственным гостем была девчушка. Ветер ласково раскачивал листья на деревьях, создавая завораживающий шум природы. Водомерки плавно скользили по покладистой воде, выписывая трюки, как именитые фигуристы на льду.

Неподалеку разносилось пение птиц, обрамляя камерность пруда, окруженного со всех сторон высокой травой. Без четкого сценария сама жизнь создавала оригинальные сюжеты, которыми можно любоваться вечно. Но сегодня у девочки была иная цель. Она хотела познать вкус беззаветного поцелуя. Подружка из детского садика рассказала ей, что недавно целовалась с мальчиком и что это чувство не описать никакими словами. Эта мысль поразила ее, и она тоже захотела испытать подобные эмоции.

В ее миленьком сарафанчике, точнее в его кармане она прятала помидор. Бабушка часто срывала с огорода полезности и давала малышке. Юная любительница приключений не умела целоваться и первым подопытным для нее оказался красный, спелый друг. Взяв помидор в руки, она поднесла крохотные губки и начала безграмотно управлять ими, пытаясь воспроизвести то, что ей рассказывала подружка.

После череды попыток, поднаторев, она поняла, что не все так сложно, как казалось вначале. Осталось лишь опробовать полученные навыки на живом, настоящем человеке. Желающих пацанов в округе хватало. Но подарить первый поцелуй она хотела соседскому мальчику, на которого давно положила глазки. Девочка надела сандалики и побрела поджидать суженного.

Тропинка, протоптанная детскими ножками, указывала четкий путь домой, заблудиться было невозможно. Но таким образом, рассекречивалась и скрытность искусного театра. Понимая это, девочка ногами сгребла траву на тропинку, заметая свои прошлые следы.

Дожидаясь момента, юная леди переживала, не знала, как все пройдет. Но вдруг, на дороге возле дома, показался маленький рыбак, ее же возраста. Удочка была больше его раза в два. Из потрепанного рюкзака торчали хвосты пойманных рыбешек. Одет он был несуразно, но в отцовской курточке выглядел крайне мило.

Девочка подбежала и неловким движением губ поцеловала мальчугана. Его смазливое личико налилось горячей кровью, теперь уж точно от помидора не отличишь. Теплота согрела сердца обоих ребят. Мальчик смущенно улыбнулся и побежал на радостях домой.

Девчонка задумчиво молчала. Вкус, который она почувствовала, нельзя было сравнить ни с чем, что было в ее ребяческом мире. Теперь-то она поняла, что действительно не все в жизни можно описать словами.

Одуванчиковое мороженое

— И зачем мы сюда приехали? Вот и получили рождественские каникулы! — сыпала упреками Кира, пока дочь металась в температуре. Я видел, что ничего не могу сделать.

Наверное, не стоило нам в такую погоду ехать в горы на турбазу, но мы с женой хотели просто побыть вместе, отдохнув от городской суеты и шума. Но в дороге Лиза, наше пятилетнее чудо, умудрилась простудиться, выглянув в открытое окно поезда, и уже второй день мучилась с температурой.

Меж тем уже стемнело, а к рассвету снег окончательно закрыл все вокруг. Шале, в котором мы остановились, смотрело окнами в лес, сквозь который пробивались первые лучи солнца. Прикрыв пледом плечи задремавшей Киры, я подошел к окну.

Было тихо, даже окна, казалось, задремали, и я вдруг заметил, что на небе появляются маленькие золотые точечки. Я отвернулся от окна и заметил, что Лиза проснулась.

— Папа, это одуванчики? — дочка показывала за окно. — Я видела во сне, как они распускаются. А ты видел, как они шевелятся?

– Ну и где эти одуванчики, Лиза? — ласково спросил я. — Сейчас зима, а за окном искристый снег. Наверное, ты увидела, как в нем отражается солнце.

– Ты не веришь, — Лиза обиженно надула губы. — А я видела. Одуванчики любят снег, они же как солнце. Пожалуйста, принеси мне одуванчик! Только одуванчик, а не таблетку. Мне холодно. Я хочу пить. Мне холодно, — повторила она и закрыла глаза.

Вздохнув, я надел куртку и вышел из шале. Косые лучи солнца пробивались сквозь облака и заставляли вокруг все искриться и сверкать. Я пошел по тропинке, не зная, куда — хотелось освежить голову и мысли. Вокруг было так красиво, что я даже не сразу заметил, что происходит. Повернув голову вправо, я увидел двух мальчишек в одинаковых зеленых костюмах эльфов. Они пританцовывали возле тележки для мороженого и что-то напевали. «Мороженое зимой?» — удивился я, приближаясь к ним.

— Мороженое, самое вкусное мороженое с одуванчиками! — зазывно прокричал один из эльфов, а второй вытянул из тележки рожок и протянул мне. Я улыбнулся и взял мороженое, чувствуя, как моя душа постепенно наполняется умиротворением и покоем. Только тогда я заметил странную вещь. Оба эльфа стояли на вершине небольшой пирамиды из битого льда. Потом они вытянули руки и стали медленно взлетать вверх. Проводив их взглядом, я пошел обратно к шале. Кира уже проснулась и хлопотала возле дочери, которая не хотела пить ни горячий какао, ни таблетку.

— Лиза, угадаешь, что я тебе принес? — весело спросил я.

— Снежные одуванчики! — ответила дочка. — Ты ходил в одуванчиковый снегопад?

— А как ты догадалась? — спросил я, садясь на кровать. — И еще я встретил двух настоящих эльфов. Они передали тебе настоящее одуванчиковое мороженое. У него вкус солнца, лета и тепла. Попробуй.

Дочурка взяла в руки рожок нежного сливочно-желтого мороженого и осторожно лизнула его. Распробовав вкус, радостно зажмурила глаза и улыбнулась. Потом она посмотрела на нас с Кирой.

— Папа, мама — я выздоровела, давайте гулять! — и мы все трое счастливо засмеялись и обнялись.

Уже потом, вспоминая эти минуты, я понял, что только тогда по-настоящему поверил в силу любви и понял, какое счастье ее дарить.