Салфетки №349. Голосование

О женщины, вам имя — вероломство!

А мы, мужчины, не такие!

Храним вам верность с дня знакомства,

Не предаем! Мы — не плохие!

А если, вдруг, случись интрижка

С другой какой-нибудь феминой —

Вам сразу скажем, как по книжке,

Что виноваты — эндорфины,

Мужской природы полигамность,

Чужой девицы злые силы…

Такой стандарт двойной постылый

Примите женщины как данность.

Мужчины — страстные натуры,

Вы ж — вероломные все дуры!

Берегитесь Пакемонов

— Антон Сергеевич! — истошный крик Верочки Селёдкиной ворвался в класс одновременно со стуком отлетевшей к стене двери. — Сидорова пошла прыгать с девятиэтажки!

— Что значит прыгать? — молодой учитель математики чуть не подскочил от неожиданности.

— Сидорова сказал: «Антошка поставил мне двойку, теперь дома лучше не появляться. Пойду прыгну с крыши, пусть этот коз…» Ой, — Верочка прикрыла рот рукой.

Но Антону Сергеевичу было уже не до сквернословия Верочки.

— Где это? Веди! Я покажу «спрыгну»! — мужчина стремительным движением сорвал плащ с вешалки и быстро покинул класс.

Он огромными шагами продвигался по   улице, игнорируя лужи и недовольное ворчание прохожих, попадавшихся на пути. Люди оглядывались на странного, молодого мужчину в черном плаще нараспашку, с решительным лицом продирающегося сквозь толпу. Но Антон Сергеевич, не сбавляя шага, шел и шел, неотрывно глядя на ориентир — заколку с пакемоном, подпрыгивающую на тонком хвостике лавирующей в толпе Верочки Селёдкиной. «Пакемон» вёл учителя к конечной цели. В его голове кинофильмом пролетали картинки: Сидорова, летящая головой вниз… скорая помощь… полиция… суд… Мужчина прибавила шагу. И вот перед ним подавляюще нависла громадина десятиэтажки.

— Дверь закрыта! — тоненький голосок запыхавшийся Селёдкиной привлек внимание Антона Сергеевича, взявшегося за ручку двери. — Там есть пожарная лестница! — Верочка рукой показала на угол дома.

Учитель рванул по пожарной лестнице на крышу. Его ноги соскальзывали, руки дрожали, но на лице не дрогнул ни один мускул.

Вот уже видно поверхность крыши, первый шаг и… Опоздал! Крыша совершенно пуста. Сердце в груди замерло.

— Семь минут тридцать две секунды, — послышался заговорщицкий тонкий шепоток Сидоровой из-за трубы. — По-моему, это рекорд.

— Ага, — раздался другой девчачий голос, — я же тебе говорила, что наш Антошка намного круче физрука!

Любовь и кровь

День оказался тяжёлым.

С самого утра Макс ждал встречи с Кэт. За последние пару лет так случилось, что с этой худенькой девчонкой его стало связывать нечто бОльшее, чем просто дружба. Он даже боялся себе признаться, что она стала неотъемлемой частью его жизни.

А сегодня все шло не так. Глупая ссора с матерью во время утренних сборов, из-за какого-то пустяка; потом, уже днем, незаслуженный упрек Эдуарда Владимировича, а ещё, как всегда, Елизавета Марковна со своими неотложными заданиями…

В общем, день не складывался.

«Может, это такая расплата за аферу, на которую накануне его подбил Коротышка? Вот не стоило связываться с подонком!»

Но приятная перспектива дарить подружке ценные сюрпризы затмила тогда укоры совести. Ведь кто не рискует, тот не…

Наконец, разобравшись с делами и отмахнув невеселые мысли, в предвкушении волнующей встречи, Макс поспешил на свидание.

Расплата действительно ждала, буквально за углом.

Он остолбенел, увидав свою несравненную Кэт, да еще в его любимой розовой кофточке, которая, розовея от возбуждения, о чем-то мило ворковала с этим жирным Женечкой, прямо на их заветном месте…

«Ну погодите, голубки!»

Макс непроизвольно до крови закусил губу. А ещё вчера, на этом самом месте, она так на него смотрела, что сердце готово было выскочить из груди…

А теперь в груди застыл комочек льда.

С Женечкой все понятно, он свое получит, а вот что делать с ней?!

Может в другой раз всё бы и обошлось, но не сегодня…

И как назло, на глаза ему попалось пятнышко собственной крови, капнувшей с губы на рукав рубашки. Мозг взорвался и что случилось потом, происходило как будто не с ним…

Вечером, в кабинете Эдуарда Владимировича, матери Кэт была предъявлена для опознания растерзанная розовая кофточка. Сама владелица, живописно растрепанная, краснея нервными пятнами на лице, истерично всхлипывала, сжимала кулачки и громко клялась навсегда оставить этот садик, «где такие дебилы».

Женечку с расквашенным носом и свежими синяками, под причитания Елизаветы Марковны еще накануне увезла «Скорая помощь».

Чуть не разбив в сердцах столешницу ударом крепкого кулака, Эдуард Владимирович сидел теперь, устало ссутулившись, будто постарев на десяток лет и тупо уставившись в одну точку, готовился к встрече с остальными родителями потерпевших.

Макс, из угла, куда его поместили ожидать дальнейшей участи, отрешённо и хладнокровно созерцал эту картину. Ему было все равно. Комочек льда в его груди так и не растаял…

Трамвай

Мои зубы клацали, как кастаньеты. Мне казалось, что если я буду стучать зубами в такт мелодии, то мне будет теплее. Ну что ещё может помочь в ожидание трамвая в это безумно морозное февральское утро? В голове всё врем вертелось: «Сердце красавицы склонно к измене и перемене, как ветер мая...» Но ветер был совершенно не майский. Он продолжал нагло залезать под пуховик, щипал морозом щеки, и от него не спасал даже толстый шерстяной шарф, холодные щупальца заползали за воротник и морозили шею.

К остановке, наконец-то, медленно подъехал трамвай. Люди ринулись к дверям. И моё тело, подхваченное общим потоком потенциальных пассажиров, быстро приблизилось к двери. «Посадка закончена. Осторожно, двери закрываются». — послышался женский голос. Он как будто пробудил меня. На меня снизошло озарение: если я не уеду на этом трамвае, то я просто превращусь в сосульку и пропущу занятия! Я энергично задвигала локтями. Пассажиров, видимо, расстроила моя активность. «Куда прёшь!» — недовольно крикнул мужчина лет тридцати, в черной вязанной шапке, натянутой до самых глаз. «Ну и наглая!» — поддержала его полная пожилая женщина в белом берете. И я, чтобы как-то сгладить слишком эмоциональную реакцию окружающих пассажиров, звонко прокричала: «Беременную пропустите!». И пока остальные слегка растерялись от моего заявления, я сделала рывок и протаранила последнее препятствие.

Но голове весело звучало: «Можно браниться, можно сердиться, но не влюбиться, просто нельзя...». «Просто нельзя» — двери с трудом закрылись за моей спиной.

Трамвай тронулся, оставляя расстроенных людей мёрзнуть на остановке. «Просто нельзя… Просто нельзя...» — пело в душе, и я с чувством удовлетворения плавно удалялась от толпы.

Проехав три остановки, я вышла, чтобы пересесть на другую трамвайную ветку. Стоявшие на остановке люди подпрыгивали и переступали, как пингвины на северном полюсе, пытаясь согреться. Мороз крепчал. Зубы опять застучали кастаньетами. Следующий трамвай подвёз партию пассажиров, в которой прибыли мои знакомые по несчастью. Следом за ним мимо проехали три трамвая с обидным словом на окне «В ДЕПО». Еще пять минут и я начну опаздывать…

И вот, какая удача! Из-за поворота появился мой трамвай. Я в первых рядах устремилась к вожделенной двери, и уже у самого поручня знакомая женщина в белом берете оттеснила меня от двери своим круглым боком, зычным голосом объявив: «Я беременная! Ну-ка расступись!». В дверях черной дырой показалось пространство между шуб и пальто, где скрылась «беременная» дама, и тут же остальные устремились за ней вперёд, отталкивая меня всё дальше от входа в трамвай. Я оторопела от неожиданности, и из-за паузы начала терять свои выгодные позиции. И спустя секунду, с горькой обидой смотрела, как в окне мелькнул белый берет, за ним знакомый черная вязанная шапка. Двери закрылись. Трамвай тронулся, ехидно звеня колокольчиками и унося с собой шанс успеть на лекцию и получить зачет автоматом.

«За что?» — кричало всё моё существо. — «За что мне так не везёт?»…