Салфетки-300. ГОЛОСОВАНИЕ.

Картинки под общим заголовком «Загадочная осень»:

Три женщины сидели за столом. Одна из них совсем старая, волосы белоснежные в пучок собраны, черты лица строгие, не улыбнётся даже. Вторая – молода и хорошая собой, ягодка, да и только. А третья – совсем юна, весёлая, непоседливая.

То и дело вскакивает из-за стола: то в окошко глянет, то к рыжему коту подбежит и просит: «Васенька, спой песенку!»

— Я тебе спою песенку, — ворчит старушка, — сядь! Ишь, торопыга, всему своё время.

И очень уж чертами лица схожи меж собой, но будто и не родня друг другу, будто время разъединило одну жизнь на юность, молодость и старость, да и усадило за стол.

Чуть скрипнула дверь, и из кухни появилась хозяйка с румяным пирогом в руках.

— Мы уж заждались тебя, матушка, — качает головой старушка, — уж и чайник остывать начал.

Хозяйка ставит пирог на стол, разливает по чашкам чай.

— С грибами пирог-то?

— С грибами, — улыбается хозяйка.

Чаепитие заканчивается за полночь, гостьи уходят, а хозяйка садится у окошка и устало опирается на кулачок.

«Вроде бы, всё успела сделать, — думает она, — хлеб с полей убрала, с грядок урожай собран, птиц проводила в дальние края…»

Взгляд её падает на этажерку, где горкой высятся письма.

— Ах! – ахает она. – Письма-то ещё не разобраны.

Она берёт их, вскрывает – в лице нетерпение, любопытство, пусть и знает заранее, что в них.

Стихи.

Пишут ей поэты, пусть и не молода, как Лето, пусть и не юна, как Веснушка…

И улыбается, вспомнив, как та же Веснушка однажды спросила обиженно – почему именно тётушке столько стихов пишут, а не ей? Или не она надеждой одаривает? Или не она кровь собой тревожит и о любви вздыхать заставляет?

Ничего не смогла тогда ответить Осень.

А теперь задумалась, заглянула в себя… а ведь всё в ней собрано: разве не бывает она похожа ликом на Лето? Теплом да небом синим. Разве не тревожит душу воздухом весенним, когда лужицы первым морозцем поддёргиваются? Разве не покрывает её снежок белый, первый, даруя радость и уют тёплого очага? Разве что грусть во всех этих ликах, потому что всё заимствованное, не своё.

А что своё? Золото тленное, красота увядающая. Вот и плачут поэты и грустят по чему-то ускользающему, утраченному… по Весне мимолётной да Лету прошедшему.

И падают письма к её ногам, как листья увядшие.

Томас изо всех сил старался не дышать, сухие листья под ногами все норовили выдать парня за любое движение. А ему очень не хотелось, чтобы его обнаружили.

Чуть поодаль от его укрытия девушка в платье из разноцветных лоскутков стирала в реке белье. Вот уже пару недель как она приходила сюда и опускала в воду ворох одежды. Стоило ей начать теребить руками ткань, как из мокрого комка в реку плыли осенние листья. Желтые, коричневые, красные. Что ни день наполняла девушка реку яркими цветами, под стать своему наряду, а потом уходила прочь.

Томас много раз пытался понять, куда она успевает исчезнуть. Он приходил заранее, забирался в кусты, и следил за незнакомкой. Но каждый раз, то ли он засыпал на мгновенье, то ли девушка сливалась с лесом, но пропадала беломойка быстро и бесследно.

Наверное, и в этот раз бы случилось то же самое. Однако Томас неудачно дернулся и кувырком выкатился из куста, прямо под ноги рыжеволосой красавице.

— Ты кто? – с перепугу спросил Томас, чувствуя, что краснеет.

— Меня зовут Фомхар. – ничуть не смущаясь, ответила девушка. – А ты кто?

— Я Томас. Сын мельника.

— Отгадай мою загадку. – улыбнулась девушка. – У четырех сестер один муж. Каждая дарит ему что-то свое, а он умирает и воскресает, все никак одну выбрать не может.

— Сестры это времена года. – подумав, ответил парень. – А муж это год, что умирает и вновь возрождается.

— Правильно. – кивнула рыжая. – Чего ты желаешь?

— Хочу, чтобы ты стала моей женой. – выпалил Томас, боясь, что язык отнимется от страха.

Девушка перестала улыбаться. Некоторое время она тоскливо смотрела куда-то мимо юноши, затем, наконец, ответила:

— Если я стану твоей женой, ты должен пообещать, что никогда не спросишь меня про мою семью. Нарушишь слово, и я покину тебя.

— Хорошо. – кивнул парень. Условие казалось не сложным.

Осень в этом году казалось яркой, не проходящей, словно листья каждый день вновь отрастали и опять падали на землю. Прошел месяц, и мимо мельницы начала гулять другая девушка, с белыми волосами. Она смотрела на Фомхар укоризненно, а та сидела у окна и плакала.

Долго терпел Томас, но, наконец, не выдержал. Подошел к жене и спросил:

— Кто эта беловолосая девушка, и почему ты так плачешь?

— Ты уверен, что хочешь это знать? – подняла полные слез глаза рыжая.

— Да. Не могу смотреть, как ты грустишь.

— Тогда ты нарушил свое слово, Томас, сын мельника. Это моя сестра, Блиэйн, и она пришла за мной.

В тот же день Фомхар вышла ночью из дома и не вернулась. А на следующее утро выпал первый снег.

Пришлось мне на днях за город съездить, за несколько километров, — красота вдоль дороги неописуемая! Сочное золото берёз рисует ажурные кружева на изумительно яркой безоблачной сини небес, красные звёзды клёна будто бросают дерзкий вызов, фейерверком врываясь в умиротворяющую картину, а тонкие переплетения уже местами оголённых ветвей добавляют узору терпкой винной насыщенности. И всё это чередуется с бескрайними медовыми полями увядающих трав, позволяя отдохнуть от буйства красок, чтобы через несколько мгновений вновь окунуть созерцателя в море огненного багрянца. Природа красуется именно тем одеянием, что воспето русскими поэтами, именно в такой осени и скрыта душа России.

Но, наконец-то мы и на месте. Выхожу из душного тёплого салона, слегка поёживаясь от прохлады, пробирающейся под куртку. Оглядываюсь вокруг. Под белёсым небом дрожат от ветра чёрные стволы ещё не полностью облетевших деревьев, шуршащих какой-то блёкло-жёлтой листвой. Серые поломанные сучья кустарников тонкими паучьими лапками-раскоряками подслеповато тычутся во все стороны, перепутываясь с засохшими плетями вьюнов и почерневшими побегами репейника, наполовину засыпанного грязно-коричневыми мёртвыми листьями. Уныло, серо, печально… никак. Да… всё же окна со светофильтрами – великая вещь!

В парке вовсю гулял поздний октябрь. Деревья, одетые в золотую парчу и багряный бархат, качались на ветру, щедро осыпая землю разноцветными листьями, что пёстрым ковром шуршали под ногами. По дорожке неспешно прогуливался молодой человек в коричневом плаще. Он то останавливался, подолгу задерживая взгляд то на дереве, то, наклонившись, поднимал с земли раскрашенный лист и внимательно рассматривал нарисованные осенью узоры, после чего отпускал его, и тот, повинуясь ветру, улетал прочь.

Арсений и сам не думал, что когда-нибудь так полюбит осень. Особенно октябрь. Ему всегда казалось, что в этом месяце нет ничего, что могло бы порадовать. Зимой всё покрыто снегом, можно кататься на лыжах, на коньках, лепить с детьми снеговика, и Новый год опять же, когда даже взрослым хочется верить в чудо. Летом дача, шашлыки, рыбалка и к тому же тепло – можно купаться в речке. А что осень? Холодно, ветрено, промозгло. Теперь же именно октябрь, похоже, стал для Арсения любимым месяцем в году. Был уже третий день, как он вышел на свободу. Будь он вором или ещё каким-нибудь преступником, ему, возможно, не отказали бы в июле, когда он подавал на УДО. Но политическим условно-досрочное не полагается. Не для того сажали, чтобы быстро выпустить. Хотя формально-то статья у него уголовная – массовые беспорядки, нападение на полицейского. Но ведь каждая собака знает, что беспорядки на митинге устроили именно полицейские, и они же нападали на участников митинга, согласованного, между прочим.

Дорожка вывела Арсения на широкую площадь с аттракционами для деток, ларьками со всякими вкусностями и игрушками, Ледовым дворцом, где в определённые дни проходят выставки-ярмарки, торговыми рядами. Перпендикулярно шёл мощёный плиткой широкий проспект с лавками, клумбами, отделённый от парка кованой решёткой. Золотой кленовый лист зацепился черенком за прут и тщетно рвался навстречу ветру.

— Ну что, дружок, хочешь на свободу? – проговорил Арсений, приближаясь к решётке.

Осторожно отцепил он пленника. Резкий порыв ветра тут же подхватил листок и унёс в сторону парка.

«А всё-таки зря я не любил осень! – подумал Арсений, глядя ему вслед. – Красивая пора, загадочная!».

— В лес пришла осень, — сказала мама. – Красиво!..

— А какая она, осень? – спросил маленький Коля.

— Рыжая! – засмеялась мама.

— Я пойду посмотрю, — решил Коля, – раз она такая красивая.

— Хорошо, только не отходи далеко.

— А вдруг она не рядом, а далеко в лесу? – забеспокоился Коля.

— Она везде, — успокоила его мама. – Только выйди за калитку – и сразу её увидишь.

Малыш надел курточку, обул сапожки, спустился задом наперед с высоких ступенек крыльца. Чтобы открыть щеколду на калитке, пришлось встать на цыпочки. Но Коля не боялся выходить со двора. Сразу за калиткой была тропинка, по которой он часто ходил с мамой или папой.

— Осень! – позвал Коля.

Но никто не откликнулся. Тогда он пошел по тропинке. Вокруг шуршали сухие листья: на деревьях, на кустах, на тропинке под сапожками, и в воздухе, везде! Они были разноцветные, желтые, красные, оранжевые… Но осени нигде не было видно.

Вдруг Коля увидел на ветке дерева рыжего зверька с полосками на спине и с маленьким хвостиком.

— Ты рыжий, значит ты осень? – спросил его Коля.

— Нет, я бурундук, — пискнул зверёк.

— А где осень?

— Везде! – ответил бурундук. — Смотри хорошо! Она большая!

И он юркнул в дупло.

В кустах зашуршало сильнее, и оттуда выглянул другой зверь. Он был побольше, рыжий, с пушистым хвостом и острой мордочкой.

— Осень! – обрадовался Коля. – Какая ты красивая!

— Да, — усмехнулся зверь. – Я осень. Пойдём со мной! Я тебе еще какую красоту покажу!

— Не могу, — огорчился малыш. – Мама не велела далеко ходить.

— А мы недалеко, — запел зверь, — только до этого куста… Нет, до того дерева… Ой, нет, во-о-он до той ёлки.

Оглянулся Коля, а тропинки нет. Повернулся обратно – и зверя нет.

— Осень! – закричал малыш. – Ты где?

— Это не осень! – запищал с дерева бурундук. – Это лиса! Она тебя обманула! Беги скорее домой!

— Я не знаю, куда идти, — сказал Коля и заплакал.

Тут кусты с шорохом раздвинулись, и из них вышел очень большой зверь, тоже красивый, рыжий. У него были длинные тонкие ноги с копытами, на шее – грива, а глаза – очень добрые.

— Осень… — прошептал Коля.

— Я не осень, — сказал большой зверь. – Я лошадь. Пойдём, я отведу тебя домой.

— А как же осень? – спросил Коля.

Но лошадь не ответила. И они пошли домой.

Заяц, наигравшись на опушке, теперь сидел под елкой и думал. Как было здорово прыгать и кувыркаться в разноцветных осенних листьях! Собирать их в охапки и подкидывать вверх и смотреть, как они кружатся в воздухе под солнышком.

Но потом набежали облака, солнышко спряталось за них и веселья как-то поубавилось. Заяц прискакал под любимую елку — посидеть в уюте и покое. Еловые лапы касались земли, и получился домик с зелеными стенками. На полу домика толстым слоем лежали желтые иголки, пахло смолой и сухим теплом.

Зайцу хотелось пойти в гости к Ёжику, но он не знал, как лучше это сделать. Если пойти сейчас, то можно провести с Ёжиком весь день. Но это если Ёжик не занят. А если занят, то придется быстро попить чаю и уйти, а вечером приходить еще раз будет уже невежливо. А вот если сразу прийти вечером, то Ёжик точно будет свободен, но вечер быстро кончится, и придется идти домой. Что делать?

Заяц так крепко задумался, что не заметил, как пошел Дождь. Он тихонько шуршал по веткам траве, листьям и пах холодной водой.

Идти под дождем не хотелось, и Заяц рассердился:

Дождь, привет. А зачем ты пришел? Куда идешь? Что ты тут делаешь?

Но Дождь тихонько шуршал, не отвечая.

— Задавака ты и зазнайка ¬– я с тобой вежливо, а ты даже разговаривать не хочешь!

— Извини, Заяц, — сказал Дождь, — я просто очень занят. Я отмываю листья, что бы они были яркие, красивые и светились, как маленькие солнышки.

Заяц удивился, а потом задумался, причем так крепко, что даже не заметил, когда дождь кончился.

А когда заметил, то сразу помчался к Ёжику. Заяц нашел Загадку, и уже было неважно, занят Ёжик или нет.

Ёжик был дома. Когда Заяц рассказал ему про разговор с Дождем, то Ёжик только рассмеялся:

— Ты не знаешь, зачем Дождю листья, которые светятся как солнышки? Но это же понятно. – Ёжик поставил чай. – Понимаешь, Заяц, любой дождик любит превращаться в радугу. Летом, когда солнца много, это сделать просто. А вот осенью гораздо сложнее, потому что солнышко уже не такое яркое. Вот Дождь и старался, что бы света-солнышка стало побольше. Вот в прошлом году ему это удалось, и он превратился однажды в осеннюю радугу. Весь Лес тогда удивился. – Ёжик достал банку малинового варенья. – Так что это не загадка, Заяц. Тут все понятно…

И Заяц не выдержал и шепотом спросил:

— А ты знаешь настоящие Осенние загадки?

— Знаю одну, — кивнул Ёжик, — Но не знаю на нее ответа. Куда деваются каждую осень кучевые облака? Сколько не думал, не могу понять.

…А по лесу все брела красавица осень, удивительная и прекрасная.

Я уехал из города, что бы поработать. Последний роман в моей трилогии ждали читатели и издательство. Но я просто устал.

Да, именно так. Устал. От накала работы, от трех последних лет постоянного горения, вдохновения, от этой каторжной, но и радостной писательской колеи.

В общем, я уехал на дачу. Запретив домашним беспокоить меня звонками и наездами, я собирался сосредоточиться и поработать.

Но… Я валялся целыми днями на старом диване, топил печку, заваривал чай. А ноутбук пылился на столе.

Не писалось, хоть тресни.

Как-то утром, я пошел на колонку за водой. Накинув куртку, вышел из дома. Воздух пах льдом, голые ветви не закрывали небо.

На крыльце сидел худощавый старик с белоснежной бородкой, в рыжей панаме. Еще на нем были коричневые джинсы, красная рубашка, расстегнутая у ворота и старая советская штормовка.

Он поднял на меня пронзительные голубые глаза:

— Извините, что занял ваше крыльцо. Просто я срезал через ваш участок и вот почувствовал, что надо присесть. Что-то внезапно подустал.

— Доброе утро. Не извиняйтесь и сидите сколько угодно. Вы меня не стесняете.

Я спустился с крыльца и пошел к колонке.

Когда я вернулся, старик все еще сидел, глядя на облака и невысокое солнце.

Я прошел с ведром в дом.

Когда чай заварился, я выглянул в окно. Старик все еще сидел на крыльце. Это начало раздражать.

Я вышел на улицу с кружкой чая в руке.

— Может, и вам чайку налить. Кажется, вы сильно притомились – в моем голосе хватало яду, но старик не обратил на это внимания. Он повернулся ко мне и сказал:

— Знаете, Аркадий Сергеевич, я хочу вам сказать одну вещь…

— Откуда вы знаете мое имя?

— Мне положено знать такие вещи. Я… — он изобразил пальцами что-то замысловатое в воздухе, — я Маг осенних листьев, если хотите. Но это не важно.

— А что важно?

— Вы любите весну, Аркадий Сергеевич?

Да, я любил весну. Весенний ветерок заряжал меня вдохновением на весь год. Как же мне этого сейчас не хватало!..

— Весной все начинается, — раздумчиво сказал старикан. — Тает снег, появляется трава, прилетают птицы… Но не всё начинается только весной. Даже в природе — не всё. Клесты выводят птенцов зимой, а семена ложатся в почву осенью. Каждое утром начинается новый день.

— Зачем вы мне все это говорите? Это что, вы здесь, потому что моя трилогия кому-то очень нужна и должна быть дописана? А если я устал?! У меня нет сил?! Вам же наплевать!..

— Перестаньте, — старик, поморщившись, встал. – Не бывает романа без писателя. Никому ни на кого не наплевать. – он посмотрел мне в глаза:

– Мир это то, что всегда вместе. Вместе переплетено и завязано друг с другом. Мир целый. Он вечен, и всегда начинается. Каждый миг, секунда, мгновение — начало ново весны. – знайте это и не забывайте никогда, Аркадий Сергеевич.

Радужка его глаз был ярко синей с голубыми пятнышками…

Я тряхнул головой. Как же могут заворожить облака, плывущие над горизонтом синего осеннего неба. Кружка с чаем давно пуста. Нужно налить себе еще одну и садится за работу. Надо дописать роман. А то ведь ждут же – и читатели, и издательство.

И все у меня получится.