Салфетки-295. Голосование

Итак, свершилось!

Три недели принесли нам пять свежеукутанных трупов. Всего пять, Карл! За три недели!

Как бы то ни было, мы приступаем к голосованию. Напоминаю, что голосовать может любой житель мастерской. Авторам голосовать обязательно, иначе работа снимается с конкурса. За себя голосовать нельзя!

На рубеже воскресенья и понедельника (т.е. ровно в полночь) голосование прекращается. Кто не успеет, превратится в тыкву. Но это не точно.

Люблю вас. Особенно тех, кто найдет силы в измученном жарой организме и напишет авторам пару слов. Можно приятных.

№1 Вежливость прежде всего

Труп был совсем холодный.

«Нет, это уже ни в какие ворота не лезет!» — подумала молодая сотрудница зомби-гостиницы Нэнси Криг, накрывая его пледом. Стараешься в свою смену, устраиваешь все условия для постояльцев и потенциальных клиентов, а твой коллега и в ус не дует. Ему всё равно, что труп перестал греться, что он при низкой температуре никогда не сможет встать и ходить, и потреблять свежую плоть, которой полны подвалы гостиницы…

«Надо действовать категорично. Но вежливо!» — решила Нэнси. Она села за компьютер, напечатала несколько слов и отослала документ на принтер. Полученную бумажку прикрепила скотчем к зеркалу в номере клиента. Посмотрев на дело рук своих, довольно вздохнула и отправилась кормить еду.

№2 Блэр-Фридом

2149 год. Война между Востоком и Западом идет третий год. Закон о безъядерном осуществлении войны продлевается ещё на 2 года. Огромный красный похожий на завод магазин «Блэр-Фридом» является главным источником пропитания для жителей города Н. Здесь покупают еду, мыло и свечи. Магазин работает девять часов – с восьми утра до пяти вечера. Поэтому утром у магазина огромная очередь людей, желающих прикупить пищу, которая может простоять до закрытия, так и не дождавшись. Когда началась межконтинентальная война, рабочие места опустели, поскольку бомбы и подобные оружия были запрещены мировым сообществом, то на войну стали отправлять одних мужчин. Люди, оставшиеся у себя в домах стали раскупать всё больше еды, оттого полки в магазинах опустели, а восполнять ресурсы попросту не хватает рук. Люди погибают от голода, холода, болезней. Но здесь в Н. у кого есть немного денег с лёгкостью, может быть, не с такой быстротой, но всё же могут купить пищи. Люди богатые, которые, так или иначе, связаны с войной и родными сыновьями, отцами, солдатами, позволяют себе мясо животных: куриц либо оленей. Остальное же население утоляют голод трупами людей. В нынешнее время людоедение стало нормой, ибо мясо есть мясо, а христианскую мораль давно позабыли. Несмотря на всю греховность такого дела, в «Блэр-Фридом» не принимают трупы больных вирусом людей; особо ценятся мясо молодых, лет 18-30. Несовершеннолетние трупы не принимают, говорят: «Это перебор». Принимают трупы от обычных людей, оттого работники магазина стали называть их «коллегами».

Коррупционное лидерское сообщество, которое диктует действия побеждающей стороны, Запада, сосредоточилось в Швейцарии, где коровы жуют всё ещё зелёную траву. Там диктуют цену на еду. Например, мясо туловища стоит пять долларов за килограмм, нижняя часть тела стоит четыре доллара за килограмм. Доход людей зависит от прямой между ними и их мужчинами. Если, например, у женщины есть какой-нибудь сын, муж или отец, который сейчас сражается на войне где-нибудь в Африке, то она может смело идти в банк за пособиями.

Бывает, приходят в «Блэр-Фридом» богатые люди, которые предпочитают мясо людей и которые покупают труп целиком. Они любят освежевать каждый пальчик на теле. И так даже выходит дешевле. В целом же, несмотря на абсолютно грязную ситуацию в мире, в «Блэр-Фридом» чисто, так как изнутри и внутри входной двери написано крупным и красивым шрифтом: «Уважаемые коллеги, не забудьте тщательно укутать труп перед уходом. Спасибо!»

***

№3

Василий не хотел убивать кота. Просто так получилось. Вернее, убить он его давно хотел, только в мыслях, но до дела не доходило. Во-первых, он не котоубийца, а во-вторых, жену жалко. Уж очень он её любил. А она — Кешеньку-засранца. А Кешенька этим во всю пользовался. И порою даже не ясно было, кто в доме хозяин — Василий или эта рыжая скотина.

Иной раз напрудит в тапки — и сидит, жмурится от удовольствия, как ни в чем не бывало. Так бы и убил! Да только -«Кешенька-зайка», «не надо так зло смотреть на Кешу, он всё чувствует».

Вот так и жили Василий с котом — молча друг друга ненавидя. В вечном противостоянии наглости и терпения, пока этот «чувствительный зайка» не вылакал целый бокал пива, случайно разлитый Василием, и не представился. Прямо на кухонном столе.

И что теперь делать с этой тушкой? Выбросить в мусоропровод? Так жена не поверит, что кот помер — отправит по дворам искать, пока не отыщет — «Как ты мог выгнать котика?! Изверг, а не человек! Развод!»

Труп жене показать? «Как ты мог убить котика! Изверг, а не человек! Развод!»

А Василию покоя в семье хотелось. Чтобы пришел с работы — тут тебе тапки, сухие, тут тебе борщ наваристый, да со сметаной. И жена ласковая и приветливая под бок ластится. А теперь всё — конец браку. Опять мохнатая морда верх взяла! Сидит Василий и думает, как бы кота прикрыть получше пледом, чтобы жена невзначай в кресло села, а там, опа,«что я наделала, котика придавила!» И он вроде бы здесь ни при чем, и «котик» как бы сам виноват.

Так и застала его жена в горестных раздумьях с рыжей тушкой на руках. Только тут совсем всё наоборот случилось: жена как бросится целовать и обнимать Василия: «Какой ты у меня умница! Какой ты у меня хороший — с Кешенькой наконец поладил!» А Василий сидит да тушку теснее сжимает, думает: сейчас жена придёт в себя и увидит, что «Кешенька» — того уже.

Но вдруг, совсем неожиданно, кот внезапно ожил. Видимо, пришел в себя от шока.

С тех пор так и живут Василий с женой душа в душу. Василий делает вид что любит кота, а жена любит за это Василия.

Ну, разве можно не любить кошек?

***

№4

Фея-лаборантка была так очаровательна, что журналистский пыл Лариона почти испарился. Хотелось расправить плечи, гордо вскинуть голову и подарить ей корзину цветов, табун мотыльков и волшебный замок в придачу.

Фея продолжала щебетать:

— При изучении настроения мы занимаемся не столько хорошим настроением, сколько причинами появления плохого. Сделать хорошее настроение нетрудно. Главное — удержать его как можно дольше. И тут важно определить факторы, вызывающие плохое настроение.

— Их так много? – Ларион старался сосредоточиться.

— О-о! Мы даже не подсчитывали. Порой не определишь, что является плохим настроением.

— Понятно, — Ларион сделал умное лицо.

— Вам правда понятно? – Глаза феи распахнулись в восхищении. Лесные духи! Какие это были глаза. – А мне нет. У нас, фей, всегда хорошее настроение.

Она оживилась, — Хотите увидеть экспериментальный материал?

Конечно, Ларион хотел. И фея полетела к выходу из главного корпуса.

Лабораторией оказался парк с домиками, клетками и вольерами, расположенными бессистемно.

— Тут у нас птичий базар. Записать самую чистую беззаботность можно только здесь, — фея радостно улыбалась.

— А негативные факторы вы тоже где-то записываете? — Ларион был обязан задать этот вопрос.

— Ну, да — она ничуть не смутилась, — Вон у плакучей ивы — самая чистая и легкая грусть. Правда профессор говорит, что негативность такой грусти – неоднозначна! Вон там живет стая волков…

— А здесь что?

В небольшой вольере с десятком старых пней, никого не было.

— Здесь можно записать такую меланхолию!.. в пасмурные дни — черную! Одна запись даже признана эталонной, представляете? – и фея опять сделала большие глаза.

Ларион поспешно отвернулся и поискал, о чем бы еще спросить.

Заметил объявление на двери домика рядом с вольерой: «Уважаемые коллеги! Не забудьте, перед уходом, тщательно укутать труп!»

— А это что?

— Ах, это… — фея наморщила носик. – Никто не дает такой чистой записи оцепенения или ступора, как эти… экспонаты – Это их естественные свойства. Но им важно чувствовать заботу и уважение! Иначе в записях появятся примеси тоски и отчаяния. Профессор говорит, — фея склонилась к уху Лариона, — если мы поднимем настроение им, то живым и подавно. Эксперименты над людьми запрещены, остается только вот… с такими работать. Фея заглянула Лариону в лицо. Ее глаза были так близко — Хотите поучаствовать в нашей работе? Нам очень нужны добровольцы.

С тех пор в Институте появился новый лаборант. Он всегда тщательно укутывает трупы, и участвует в экспериментах. Уже сделаны несколько записей самого счастливого живого влюбленного.

***

№5

Районную библиотеку посещали лишь школьники и пенсионеры: первые – по обязанности, вторые – от скуки. Кто-то ограничивался читальным залом и заданным по программе, кто-то брал на дом детективы и фантастику, кто-то увлекался современной прозой, но никого не привлекала сиротливо стоявшая в уголке пара стеллажей с поэзией.

Впрочем, мне это было только на руку.

Я стоял возле одного из них и держал в руках увесистый, страниц на пятьсот, сборник с красиво выведенным на хорошо иллюстрированной обложке заглавием: «Голоса провинции». Здесь действительно пряталось много «голосов» – пожалуй, даже слишком много, из-за чего оглавление напоминало собой перечень имён с мемориальной доски, установленной на какой-нибудь братской могиле. «Братская могила», – усмехнулся я, вспомнив, что именно так мы, двадцатилетние, называли когда-то такие сборники. Что было в этом больше – демонстрации, бравирования, истинного отношения или скрытой зависти к тем, кто там печатался? Кто знает… Всего понемногу, наверно.

Дома хранился точно такой же экземпляр — их раздавали всем участникам. Но мне нравилось приходить именно сюда, в библиотеку, в тот отдел, где почти никогда не бывает посетителей, и читать опубликованные когда-то стихи тех, кто сейчас живёт обыденной не-поэтической жизнью. В этом была ностальгия, но, скорее, не по людям – я видел своих друзей чуть ли не каждый день по дороге на работу, мы всегда могли встретиться, вспомнить молодость и т.д., – а по их – или нашему общему – возрасту, нашей молодости, увековеченной – или погребённой – под красивой обложкой в длинном списке имён, за которыми прятались самые разные люди. Конечно, этим можно было наслаждаться и дома, но мне нравилось видеть этот сборник в нашей библиотеке.

Я пробежал глазами по оглавлению. Вот – вся наша компания, разбросанная по разным страницам. Открыв на одной из них, я перечитал опубликованное там стихотворение и улыбнулся: да, так мы тогда писали – немного коряво, чересчур эмоционально, гоняясь за образами, порой воруя их друг у друга, спеша выплеснуть в мир всё, что казалось нам важным и свежим, будто мир не смог бы обойтись без него… Сейчас же этот стих выглядел таким наивным, что можно было даже удивиться – как его взяли в такое издание? Но, значит, что-то в нём и ему подобных стихах было, даже в корявых и технически несовершенных…

Я привычно отыскал глазами страничку с собственными стихами, в который раз прочитал их, улыбнулся и, закрыв книгу, бережно обернул её принесённой с собой полиэтиленовой плёнкой и поставил на место. Вот удивится-то уборщица, когда придёт сюда протирать пыль…