Салфетки-282. Работы, голосование

Жители Мастерской, на ваш суд представлены 6 миниатюр.

Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие, до воскресенья, 28 января, 18:00 мск

ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.  

Задание было «Гравитация/Преодолевая гравитацию»

а так же треки

Саундтреки:

№1

Миновал полдень. Ветер ласково шевелит кроны деревьев. А я лежу в траве на склоне холма и смотрю в ясное небо. Яркая звездочка теперь видна даже днем, несмотря на близость солнечного диска. В течение нескольких последних ночей она была самой яркой на небосводе, а к концу прошедшей потеряла “звездный” вид, увеличившись до размеров светящегося рисового зернышка.

Космический бродяга. Сотни миллионов лет он кружился, никому не угрожая, пока однажды не пролетел в опасной близости от Юпитера, и гигант изменил его орбиту самым роковым образом. Ученые говорили, что размер астероида немногим большего того, который уничтожил динозавров. Теперь пришел и наш черед. Будет ли кто-то, так же, как и мы, через десятки миллионов лет строить гипотезы и моделировать эту катастрофу?

Довольно быстро белая точка превратилась в светлое пятнышко, размером с горошину. Интересно, кто еще, кроме меня и, быть может, немногих астрономов, с восхищением или страхом наблюдает за этими последними минутами его пути.

Человечество охватила паника. Опасность обнаружили, когда до столкновения осталось меньше недели. Ни ядерных ракет, ни подземных убежищ, ни технологичных ковчегов. А Брюс Уиллис уже слишком стар. Некуда бежать, негде укрыться, никого не спасти. Но многие пытались, да и сейчас пытаются. Как знать, может, кто-то и переживет этот поворотный период истории, новую точку отсчета.

За пару минут пятнышко выросло до размеров солнца и даже больше. Если не обращать внимания на другой рисунок на серой поверхности, то его можно принять за луну. Красивая была бы легенда среди троглодитов будущего – дневное и ночное светила, одновременно видимые днем.

Космический пришелец, увеличившись еще в два раза, стремительно краснеет и из подобия луны превращается во второе солнце. Оно растет, как теплое дрожжевое тесто: незаметно, быстро, неотвратимо. Небо вспыхивает мириадами оттенков красного, оранжевого и желтого, пузырится темными пятнами мгновенно появляющихся и исчезающих облаков. А потом светлеет до белизны. Впрочем, это видно, только если повернуть голову к горизонту. Все остальное — несущаяся ко мне стена огня. Создается впечатление, что это не она, а я падаю к ней.

За несколько мгновений до того, как меня коснулась волна испепеляющего жара, я успеваю ощутить непривычную легкость во всем теле и даже, кажется, отрываюсь от земли.

№2

Корабли взлетают в воскресенье.

Николай Степанович присел на перевёрнутое кверху дном оцинкованное ведро и достал папиросу. Ловко чиркнул спичкой о коробок, поднёс огонь, прикрывая ладошкой от ветра, к зажатому в зубах бумажному цилиндру. Затянулся, выдохнул. Осенний ветер быстро развеял облачко выпущенного дыма. Докурив поднялся, при этом в спине что-то привычно хрустнуло. Перевернул ведро обратно, бросил в него бычок, взял в руки метлу, продолжил уборку.

Три дня назад его давний товарищ, с которым они не виделись уже лет двадцать, позвонил и сказал, что будет сегодня проездом в Плесецке. Предлагал встретиться. Не получилось. Слишком ответственная у Николая Степановича работа. Перед пуском стартовый стол космодрома должен быть идеально или почти идеально чистым.

Нужно смести осеннюю листву. Корабли взлетают в воскресенье.

№3

Самба февраля.

Край солнца мелькнул среди туч и скрылся за серой мглой. Большие хлопья снега заполнили пространство между небом и землей. Снежинки вырывались из оков опеки матери-тучи и танцевали под прощальную музыку зимы. Но, вдруг, подхваченные порывом холодного кавалера-ветра, стремительно взмывали ввысь, преодолевая земное притяжение. Падать нельзя, падение — это забвение в безликой массе снега или… возможность перерождения? Растаяв весной, вознестись опять в синь неба но — прозрачной влагой. И упав из тучи снова, не частичкой стужи, а каплею дождя, пробудить к жизни семя, заснувшее в земле.

Но снежинки отвергали выбор. Сплетаясь в рассерженный рой, они неслись в бешеном ритме танца, подгоняемые яростным завыванием ветра. Забвение потом, сейчас – безумная, снежная самба. Из тучи стремительно вниз и, не долетев до земли, закружиться немыслимым вихрем и вверх. Выше, выше, еще выше и засверкать в пробившемся между туч солнечном свете, маленькой, ажурной частичкой свободы наперекор всему.

№4

На улице мороз приятно щипал кожу, снег мне был по пояс, солнце высоко стояло на небосводе, а вдалеке слышался бодрый собачий лай.

Я уже долго игрался с волшебной доской, которую как ни прижимал к земле, а ниже моего живота не опускалась. Я и стоял на ней, и возил туда-сюда, и спускался с горки, и прыгал — ничего не помогало. Как висела, так и висит. Зато эта доска очень хорошо заменяла и санки, и козла, и машину. В итоге решив, что катание с горки — самое лучшее занятие, я провёл следующие часы очень весело.

Над небом сгустились тучи, стало темнеть. И тут, когда я вольготно лежал на волшебном предмете и представлял себя на пляже, меня грубо столкнули. На глаза навернулись слёзы, в висках начало стучать, а душа наполнилась горькой злостью. Я быстро встал со снега и приготовился отомстить обидчику за свой полёт. Однако, оглянувшись, ничего не увидел, кроме своих следов на снегу. Ни доски, ни вора. Пошёл снег. Мною овладела обида: за потерянную вещь и безнаказанное похищение. Я уже не мог сдерживать слёз и, горько заплакав, побежал домой сквозь снежинки, раздражающе прилипавшие к лицу.

№5

Преодолевая гравитацию

Детские сны, в которых ты идешь пешком и, едва захотев взлететь, легко отрываешься от земли. Без усилий. Без крыльев. Без параплана. Будто ты не человек, а вездеход на воздушной подушке, пахнущий мазутом и жженой резиной.

Внизу остается родная планета с ее разбитыми асфальтовыми дорогами, запыленными тротуарами, редкими вкраплениями зелени и водной синевы: иногда гладко-зеркальной, иногда поморщенной, будто капроновая лента от слишком горячего утюга.

Там же остаются заботы, беды и все остальное. Чувствуется лишь радость и немного страха, особенно, пролетая над проводами электропередач. Они опасно гудят. Порой видны сизоватые искры передающегося тока из точки «А» в точку «Б», от ТЭЦ до черно-белого телека по имени «Рекорд» в комнате родителей.

А ты уже знаешь, как больно он бьет, этот колдовской ток.

Под ногами упруго-податливая «плотность» воздуха, своего рода «анти воздух». Он пружинит, и ты поднимаешься выше. Выше… Еще выше… Но, не слишком высоко. Для детей и подростков, парящих в снах, отведен свой воздушный коридор – он выше пятиэтажного дома, но намного ниже уровня облаков. И, как ни жаль, но что там или кто там, никогда не узнать. Водятся ли там ангелы?

А иногда на тебя идет грозовая туча, черная как само зло. И тот же ток, только дикий и еще более опасный может ударить тебя молнией. Страшно. Но и прекрасно тоже. Огненные зигзаги в грязной вате, запах мокрой пыли и озона.

Пора лететь домой.

Или падать…

Не помню, чем заканчивались эти сны.

Теперь, в тот небольшой промежуток между бодрствованием и сном, гравитация довлеет надо мной, мстит. Закрыв глаза, я в буквальном смысле проваливаюсь в сон сквозь кровать. Пугаюсь и дергаюсь. Потом понимаю, что это все та же постель, и я не лечу к ядру планеты или еще куда пострашнее, и забываюсь уже нормальным крепким сном.

Жаль, что я больше не летаю.

№6

7 декабря 1968 года

Пасмурный Манхэттен жил своей жизнью: гудели клаксоны, по тротуарам сновали люди, возле магазинов выгружали товар. После вчерашнего дождя было сыро. Прохожие по большей части держали руки в карманах пальто, будто пряча там каждый свою фигу до какого-нибудь удобного случая.

— Привет, Нью-Йорк! – раздалось вдруг с крыши одного из отелей.

Кое-кто из прохожих замедлил шаг и поднял голову, наверняка подумав, что только что прозвучал Глас Божий, искусно замаскированный человеческими интонациями.

— Нью-Йорк! Проснитесь, вы, ублюдки! – прокричал тот же голос несколько секунд спустя, и у кое-кого из прохожих закралось подозрение, что Глас Божий не имеет к этому никакого отношения. Внушительный стук бас-барабана и краткая дробь ударных в сопровождении резкого гитарного вибрирующего аккорда только укрепили его в этой мысли. «Хулиганы какие-то», – подумалось кое-кому из прохожих, однако он не ускорил шаг, а прижался к стене ближайшего дома и попытался рассмотреть, что же происходит там, на крыше.

— Свободная музыка! Классные песни! Свободная любовь! – продолжал вещать новые заповеди молодой наглый голос, на призыв которого из окон соседних зданий стали высовываться любопытствующие офисные работники. Одни оглядывались по сторонам, другие смотрели вниз, третьи задирали головы. Тем, чьи кабинеты располагались на верхних этажах, удалось в конце концов рассмотреть стоявшую на крыше за высоким заграждением группу людей, в которой выделялись двое – молодой парень в чёрных круглых очках и стройная черноволосая девушка в коротком бежевом плаще.

После последней заповеди, привлекшей уже достаточное число зевак, послышались резкие гитарные риффы, затем парень с девушкой запели:

— You and me we keep walkin' around and we see

All the bullshit around…

Слова взлетали вверх и сливались с мглистым туманным небом, будто преодолевая земное притяжение, а затем оглушающим дождём падали вниз, на заполонивших манхэттенские тротуары нью-йоркцев. Кое-кто уже начинал пританцовывать под резкие ритмы и почти апокалиптические пророчества, которые молодой парень выводил дрожащим голосом:

— Everything someday will be gone except silence

The Earth will be quiet again…

Когда же он замолчал, словно ему не хватило сил вытянуть до конца куплет, строки подхватила девушка. Её голос, звучавший сильней и проникновенней, и сам был похож на небо:

— Someone stood at a window and cried one tear.

I thought that should stop a war

But someone is killing me…

Сквозь бунтарский голос и музыку уже можно было расслышать звук сирен приближавшихся полицейских автомобилей…