Салфетки 250. Читаем. Голосуем!

Верховный жрец спросил, а нужен ли новой Земле новый Ной? Приближался последний день вселенной.

Никита проснулся деловитым и серьезным. Из открытого окна светило солнце, вкусно пахло цветущими липами. Смена в летнем лагере подходила к концу.

— Оль! – бросился он к вожатой. – Надо устроить день Большой Мастерской. Ты даже не представляешь, как это важно!

Ник был самым младшим в лагере. Ольга, его сестра, работала вожатой в отряде малышей и ей разрешили взять брата своим подопечным.

— Уже умылся, Ник? Что ты предлагаешь мастерить и из чего? А главное – зачем?

— О-о-оль! Надо, что бы каждый из детей сделал парочку птичек, зверюшек, рыбок. Из глины, бумаги, цветов. Ну, Оль! Пожалуйста… Небу нужна Большая Мастерская. Он хмыкнул.

Ольга засмеялась и согласилась поговорить с воспитателем, хотя и предупредила, что не уверена, что идея найдет отклик.

Однако перед обедом детишкам раздали глину, принесенную вожатыми с речного берега, и все занялись лепкой. Перед вечерним построением, на специально вынесенных столах, солнышко сушило многочисленные парные фигурки лошадок,   птичек, рыбок. Бросалась в глаза Ольгина смешная кособокая курица, украшенная яркими одуванчиками и такой же желтый петушок.

Никитка куда-то запропастился. Ольга весь лагерь обегала в поисках брата, и нашла его на площадке, за хозблоком, возле низкого полукруглого домика из камней и глины.

Время подошло. Жрецы сомкнули круг и в едином порыве запели странный, длинный слог, вкладывая в пение все силы. С последним звуком жрецы рассыпались в прах, который зависшая в воздухе песня ураганом закрутила в тончайшую алмазную иглу. Игла, обгоняя волну светопреставления, полетела к Земле.

Земля затряслась. Гул нарастал. В панике вся лагерная смена выбежала на площадку. Никитка влез в свой домик и свернулся калачиком. Игла вспорола воздух за миг до прохождения волны, прошив Никитку смертоносным уколом, а потом растворилась в нем.

Живое окаменело и поглотилось болотистой топью новой Земли. Поделки заморгали, вдохнули пахнущий озоном воздух, и, галдя, разбрелись осваивать новые территории. Желтая курица от испуга снесла первое яйцо.

Из панциря медленно выглянула сморщенная голова древней черепахи, осмотрела мир вокруг и довольно хмыкнула, увидев сохраненную жизнь.

Моя мастерская – это мой стол. Я его сделал сам из мебельных щитов дуба, покрасив морилкой и покрыв лаком. Поставил его на кухне у окна, и теперь любопытные синички часто висят вверх хвостом на противомоскитной сетке, наблюдая, как я по утрам пишу письма на ноутбуке.

Столик мой угловой. Слева, на боковой приставке покоится открытый компьютер, попискивая сообщениями, и иногда проигрывающий негромко что-то из «Раинбоу» или «Бэд Бойз Блю», а передо мной резиновый коврик с тисочками, куча заметок и рисунков. Следом, на подоконнике, инструменты в ящичках и коробочки со сверлами, саморезами и гвоздями. Под столом, на полочках разные деревянные заготовки для кукольной мебели.

К своей табуретке я приделал колесики и спинку, и могу, отталкиваясь ногами от пола, подкатить к плите, сварить кофе. Еще движение ногами, и я у холодильника, на котором, по обыкновению, дремлет кошка.

Когда дверка небольшого черного агрегата открывается, кошка тут же сует внутрь свою моську, смешно шевеля усами.

Сегодня я закончил тронный стул для принцессы. Некоторое время сидел неподвижно, глядя в окно. За ним, в сгущающихся сумерках, блестят купола церкви, а по зимним дорожкам мамашки ведут своих чад в музыкальную школу. Старые тополя, раскидав голые ветки над крышей школы, как могучие богатыри, степенно охраняющие покой этого места.

Я погладил рукой столешницу мастерской. Медленно, ласково. Она отозвалась теплом гладкого дерева, будто говоря: «Мы сделали стул. Что потом?»

— Потом будет изящная резная кушетка, — говорю я вслух.

Кошка встрепенулась, услышав мой голос, зевнула, моргая сонными глазами. Помощник мой лохматый. Ладно, заслужила сосиску.

А ночью, перед сном, я выключу ноутбук, погашу свет, и осторожно прикрыв дверь, оставлю свою мастерскую набираться сил для следующего дня. И она будет покоиться под светом яркой луны, или в кромешной тьме, чтобы утром встретить меня легкими бликами, весело играющими на глянцевой столешнице.

В мастерской работа подходила к концу и вскоре должен был прибыть заказчик. Двое пыхтели над работой стараясь успеть все в срок.

— Вот здесь, посмотри.

— Что там?

— Как что? — он ткнул в один из участков. — Вот здесь ночью будет светло, это нормально?

— Нормально… не всегда же так будет. Назовем это «Белые ночи».

— А здесь наоборот — полтора месяца мрак…

— А это назовем «Прелести Заполярья».

— Да иди ты со своими названиями!.. Куда ни плюнь — везде накосячил!

— Это не «косяки», и даже не недостатки. Это особенности. У нас эксклюзив заказан, забыл?

— «Забы-ы-ыл»… — передразнил его первый. — Кратеры не заделал, магма повалит еще на глазах у заказчика, или по дороге отсюда. Хочешь, чтобы на доработку вернули?

— Спят усталые вулканы… да и глина у меня уже закончилась.

— А ты на Эверест свой, зачем столько бестолку накидал? Сними верхушку, вот тебе и глина!

— Тебе бы по шаблону все! Эверест — изюминка, полночи творил! И вообще, — нахмурился второй — пора сделать перекур.

Первый достал из мешка кусок глины.

— Перекур потом, после того как заделаешь дыры. Держи.

Не успел второй взять материал, как в дверь постучали.

— Входите! — Вскинулся первый.

Дверь мастерской открылась и на порог взошел Солнце.

— Добрый день, господа! — он пожал первому руку.

Второй пряча глину за спину учтиво склонился, на что Солнце ответил тем же.

— Ба! Да я вижу у вас все готово!

— Да, только вот… — второй показал оставшийся кусок.

— Что это?

— Это последний фрагмент, фишка так сказать, как вы и хотели — чтобы необычно.

Он наспех скатал шар из глины и усадил его возле Земли.

— Назовем это Луна!

— Ага-ага, интересно!

— Ее бледным ликом будут восхищаться поэты…

— Кто, простите?

Первый угрожающе посмотрел на второго.

— Планеты. Он хотел сказать «планеты»…

— Ага, все как я и хотел — просиял Солнце.

Довольный, он рассчитался, принял работу и удалился.

— «Поэ-э-эты»! О, дурак! Чтобы я с тобой еще в паре заказ брал! Ты хоть знаешь, какие приливы будут из-за твоей Луны?

Второй, наливая кофе, тоже вскипел:

— А ты? Ты знаешь, что из-за твоих людишек, что ты вместо нормальной фауны подсунул, будет?

Первый растерялся:

— Думаешь, поймет?

— Не скоро, конечно… — второй присел и протянул ему кофе. — Как тут поймешь, когда они еще обезьяны обезьянами?..

— Это — да!

Второй закурил.

— Зря ты им все таки палку в руки дал, хоть бы до конца гарантийного срока не спалились…

Задумчивый Мастер сидел в своей каморке и мастерил слова из пластилина смыслов. Руки уверенно мяли податливую массу, губы что-то монотонно шептали, пластилин переливался разными цветами и вбирал в себя шепот Мастера. День работы – и слово готово. С полок на новичка смотрели другие слова и ждали, как он себя проявит.

Мастер поставил слово на пол и тихонько подтолкнул.

— Ну же! Не бойся!

Слово сделало первый неосторожный шаг и упало. Остальные молча ждали. И кто же у нас тут такой появился? Новичок поднялся и вопросительно посмотрел на Мастера.

— Машность! – нарек свое новое детище Мастер. День работы – не так уж и много для нового слова. Каждому – свой срок. На одних нужен месяц, на других – минута.

— Машность! – хором повторили другие слова.

— Машность! – пропищало слово.

— Ну же, давай! Покажи, какое ты есть, остальным.

Слово расставило маленькие ножки шире, сосредоточенно напряглось, и из маленького тельца полились образы. А в образах по улицам носились машные дети. Они кричали, бесились и были счастливы от чувства свободы и беззаботности. «Взмашнись!» — крикнул один мальчонка своему папе, — «Вспомни! Ты ведь тоже когда-то был маленьким!» И папа машнел, начинал кривляться и баловаться вместе с остальными. «Смотри, не перемашни, а то тебе завтра на работу!» — кричала папе мама, — «Начнешь машнить на работе, начальник тебя за это хвалить не станет!» И сама не понимая причины, мама вдруг машнела и бросалась играть в догонялки.

Машность расслабилась, образы исчезли. Другие слова стали перешептываться. Машность насторожилась. Мастер вздохнул, подошел к двери Мастерской и открыл ее:

— Тебе пора!

Машность испугалась, подбежала к Мастеру, вцепилась изо всех сил в штанину и со слезами на глазах посмотрела на своего создателя.

— Пора! – повторил Мастер, — Надеюсь, тебя там полюбят. А если нет, ты всегда сможешь вернуться, как вернулись Вструслость, Обникала, Всищность и многие другие. Здесь тебе всегда будут рады. Но там, возможно, кто-то ждет именно тебя. А как ты об этом узнаешь, если не проверишь?

Машность повернулась к других словам, оглядела их на прощание, крепко-крепко обняла Мастера за ногу и шагнула в мир.

Мастер закрыл дверь, сел на свой стул, и рука сама собой потянулась за новым куском смыслов. Остальные увлеченно следили за работой. И ждали, а кого же он сотворит в этот раз?

Иногда смотришь на мир вокруг и думаешь: «Надо же, как все интересно и сложно до нереальности. Сколько всего человек наворотил вокруг себя!»

Иной раз посмотришь и кажется, что не может быть это творением слабых рук человеческих. Но потом присмотришься и понимаешь, что выдумка и изобретательность человека практически безграничны.

И вот так идешь по городу среди высотных зданий, головой вертишь. Шум, гам вокруг, огни и вывески — все это руки человеческие создали.

И тут настигает осознание, мгновенное и всеобъемлющее: нет такой вещи, которой бы не коснулись руки человеческие. Не в переносном, символическом смысле, а в самом прямом. Вот плита в стене дома – это чьи-то руки ее тут ловили, когда со стрелы подъемного крана она свисала и медленно приближалась к недостроенному этажу. А до этого, кто-то заливал бетон в форму, в которую уже уложены были армирующие железные прутья, которые тоже кто-то сделал. И везде руки человеческие, везде внимание, на все потрачены часы жизней – за что не возьмись. Даже мусор — фантики, бумажки, окурки, пластиковые стаканчики – к ним тоже прикасались руки, на них тоже было потрачено время.

Когда осознаешь такие простые вроде бы вещи, начинаешь немного по-другому относится к окружающей второй природе, созданной человеком. Она сделала нашу жизнь удобней и проще.

Но часто забывается, что истоки созданного человеком в природе первой, естественной для Земли. Мы просто не видим преобразований. Если оглянуться вокруг, то вспомнишь, что вот это было рыже-бурым камнем изначально. Вот это росло много лет под солнцем. А вот это лежало в глубине недр. И все это было взято и переделано человеком. Теперь сразу и не разобраться что, как и из чего получилось.

Весь мир человек превратил в огромную мастерскую, весь свой дом, всю свою планету. Много в том мастерской обрезков всяких валяется, мусора, хлама. Торопиться человек лепить, строить, клеить, некогда ему за порядком смотреть.

А в живой природе мусора и грязи не бывает. Все для чего-то нужно, ничего лишнего. И если найдется мусор в лесу, то только из природы второй, человеческой.

Почти нет мест, где не наследил человек. Где есть просто горы и лес, вода и камни, и к чистой воде выходят напиться олени. Все это тоже сотворено, но уже не человеком.

Серые тучи быстро уносит в сторону. Лучи умытого солнца касаются капель на мокром старом заборе. Капли блестят, искрятся. А маленькая девочка в красной курточке и резиновых сапожках, что стоит у калитки, с восторгом смотрит вокруг: На улицу, такую яркую и мокрую после дождя. На лужи, в которых отражается солнце. И глаза ее синеют от яркого неба, где с одной стороны убегают тучи, а с другой солнышко рассыпает лучи. Одна природа озаряет другую. Какая важнее – уже не разобрать. Мы творим в мире, сотворенном Им.

Вечером, на окраине города, посмотришь вверх и увидишь голубое небо и розово-оранжевые облака и тебя настигнет осознание: Вот то, что ты всегда сможешь увидеть, если не забудешь взглянуть. Вот то, где увидишь, как Он творит беспрестанно.

— Серега-а-а! Привет! – крикнул мужчина в синей рубахе.

На крик обернулся парень.

— Что? Не узнаешь? – мужчина подбежал и стал трясти его за руку.

— А… Игорек, — равнодушно протянул парень, — задумался, не узнал.

— Ну, пойдем, провожу до дома. Вспомним наших ребят…

— Извини, мне в другую сторону, — перебил его Сергей.

— Как в другую? Ты что – женился?

— Нет… Продал свою однушку и купил мастерскую.

— Чего купил? – переспросил Игорь, — Когда? Мы виделись за неделю до твоего отпуска — ты ничего об этом не говорил. Ну, давай пойдем туда, покажешь, что ваяешь.

— Не обижайся… Нет… Никого туда не пускаю… Извини… — нахмурив брови, ответил Сергей и ушел.

Игорь непонимающим взглядом проводил его и зашагал дальше. А Сергей, дойдя до трёхэтажного дома, вбежал в подъезд.

Когда-то в школе он неплохо рисовал. Но потом жизнь повела его по другой колее – в автомастерскую. Работа ему нравилась. Запах машинной смазки, бензина, благодарные клиенты, пока два месяца назад он не поехал в отпуск на море…

Эти солнечные дни он не забудет никогда. Шумные волны, выбегающие на берег, купание в ночи — все было хорошо. В последний день отпуска пришел на берег прощаться с морем. Около скал, на большом камне, сидела девушка. Ветер раздувал ее рыжие, короткие волосы. Она задумчиво смотрела на горизонт. Серега замер, любуясь ею. Преодолев застенчивость, подошел и заговорил. Ее звали Ольга. Он пригласил ее прогуляться по пляжу, и она согласилась. Весь день прошел как в сказочном сне, вечер в ощущении полета, ночь… А на утро проснулся один в своем номере. Понимал, что так и будет, но надеялся на другое…и загрустил. Как доехал обратно – помнил смутно. Он ощущал, как боль буквально разрывает его изнутри. Дома неделю лежал на кровати — ему мерещилась Ольга. С работы выгнали. Потом, пересилив себя, продал квартиру и, купив мастерскую, стал писать картины. Работа шла плохо, ведь за последние годы в руках держал только гаечные ключи да колеса. Но, потратив немало времени и вернув навыки, сделал неплохие наброски, и по ним, красками, стал рисовать ее, свою Ольгу. Переступая порог мастерской, он забывал об окружающем мире и о том, что иногда так болит в груди. И рисовал. Устав, закрывал воспаленные глаза и, касаясь дрожащими пальцами лица на холсте, ощущал, как медленно тает расстояние, разделявшее их. В тот миг его мастерская наполнялась призрачным светом радости, а в глазах женщины на портрете вспыхивали искры… искры надежды на встречу… и он снова был счастлив, как тогда на море…

Погожий осенний денёк притулился за окошком.

Я открыл почту и увидел письмо. Денёк тоже его увидел и тихо вздохнул, пахнув в приоткрытое окно уходящим летом. В его вздохе слышался упрёк: «Опять сел за компьютер, нет, чтобы прогуляться со мной».

Но я его уже не замечал. Когда почту заводишь только ради того, что это нужно для регистрации (правда, зарегистрирован-то я был тогда лишь на одном литературном сайте), то особо писем и не ждёшь. А тут – письмо!

«Уважаемый автор, приглашаем Вас в Мастерскую писателей»

В Мастерскую?! Так, вроде бы, я пока не сломан, да и винтики все на месте – один за другой точно не заходит. И уже чинить? Достаточно и того, что на том сайте, где я тогда и находился, частенько появлялись те, кто не прочь был отремонтировать мои шедевры. А что же тогда ждёт на этом?

Но, перечитав письмо ещё раз, понял, что никто меня чинить не собирается. Мастерская, всё-таки, не для писателей, а писателей. Это как, к примеру, мастерская художников. Приходи и пиши!

Зайдя по ссылке, понял, что не ошибся. Так и есть. К тому же и девиз служил тому подтверждением – пишем легко и удобно. То, что удобно — это я понял сразу, как только принял приглашение, а вот – легко… Легко бывает, если только Музы помогают. Неужели сервер находится на самом Парнасе? Но, шутки шутками, а Музы в Мастерскую стали прилетать ко мне довольно часто. Да и попробовали бы они не прилететь, когда твои творения всем нужны – то на один конкурс нужны, то на другой…

И если послушать тех, кто эти конкурсы и ведёт – то веришь! – без Муз точно дело не обошлось! Очень уж ведущим эти творения нравятся. Правда, потом… когда сие труды читают и другие… то сразу начинают одолевать сомнения – а были ли Музы?

И от таких мыслей сразу и винтики куда-то выпадать начинают, и будто ломается что-то. А лечиться-то и некогда – очередной конкурс на носу, куда ж ему без моих шедевров-то? Винтики на место, гипс наложил – и снова готов творить.

Вот и сейчас, сижу и мастерю что-то и свято верю, что держу в зубах, ибо обе руки заняты, одну из Муз. И ещё более свято верю, что ведущему уж точно понравится!