"Салфетки" - 249. Тур второй. Итоги!

1 место — 3 балла, 2 место — 2 балла, 1 место — 1 балл.

1 — 2+1+1. Итого: 4

2 — 3+3+2+2+2. Итого: 12

3 — 3+3+2+3+1+1+1. Итого: 14

4 — 1+1+2+3+3+3+2. Итого: 15

5 — 2+2. Итого: 4

6 — 1+1+3. Итого: 5

В безлунной ночи по спящей деревушке крались двое мужчин, и если бы кто мог их увидеть в этой кромешной тьме, то сразу признал бы охотников за нечистью: в руках заряженные серебром арбалеты и деревянные колья, на шеях серебряные же кресты, с ног до головы облаченные в броню из кожи.

— Кент, ты уверен, что в там что-то есть? Дом как дом, днем ничего необычного я в нем не обнаружил, — шепотом поинтересовался молодой парень у своего напарника.

— Рик, не зли меня. Я тебе сколько раз говорил, что лучше перебдеть, чем недобдеть, — еле слышно произнес мужчина, названный Кентом, подкрадываясь к покосившейся лачуге. – Если местные сказали, что с домом что-то нечисто – значит надо проверить.

Наконец добравшись до цели, охотник медленно, стараясь сделать это бесшумно, открыл незапертую дверь и заглянул в недра помещения. Неясная тень метнулась в другую комнату, и оттуда стали слышны всхлипывания. Напарники переглянулись.

Засунув за пояс мешающий сейчас кол, Кент зажег на ладони небольшое пламя. Магом он не был, но парочка способностей досталась ему от матери-ведьмы.

Перехватив арбалеты поудобнее, охотники пошли дальше. Во второй комнате они увидели заплаканную девочку лет семи, которая при приближении мужчин постаралась забиться в угол.

Облегченно вздохнув, Рик повесил арбалет на пояс и, подняв руки, приблизился к малышке:

— Не бойся, мы тебя не обидим, — улыбаясь, произнес парень.

Кент же пытался понять, что его настораживало в девочке. Слишком чистое платье для обстановки этой халупы? Ухоженные волосы и ногти? Кровь отхлынула от лица мужчины, когда тот понял кто перед ним.

— Рик, не приближайся! – выкрикнул охотник, но было слишком поздно. Взмах руки – и напарник падает на колени, хватаясь за распоротое горло. – Это Игривая Адель…

— Узнал все-таки? – лукаво улыбнулась девочка, повернувшись к Кенту. – Впрочем, тебя это не спасет.

Арбалетный болт пролетел мимо, а в следующий миг мужчина почувствовал на своей шее смыкающиеся клыки. Пошевелиться он уже не мог.

Выходя из лачуги через несколько минут, вампирша пританцовывала, насвистывая какой-то веселый мотив. Через несколько шагов она остановилась и немного обиженно пробормотала:

— А вообще было скучно. Вроде и не новички попались, а драться совсем не умеют. На гильдию их напасть что ли? – задумчиво протянула девчушка, а затем кивнула сама себе. – Да, так я и поступлю.

Злорадно захихикав, Игривая Адель сорвалась с места…

Изредка, с той стороны клетки с ним заговаривали, но всегда несли такую чепуху, что в ответ он только молчал. Прожитые, без малого четыре сотни лет не давали понимания как отвечать на эти реплики.

Он любил наполнять тягучие моменты молчания смыслом, сгибал каждый раз по-новому поля своей шляпы и был безукоризненно печален. Вечерами, когда люди изловившие его, уставали от возни с зеркалами и серебром, он скреб на полу "… дай мне силы" и думал, что чеснок — это уже просто смешно. И без того, он безропотно принимал навязанную борьбу с самим собой, довольствовался кровью из Красного Креста и старался спать горизонтально.

Утренний солнечный зайчик, из зеркала самого младшего из домочадцев, щекотал внутренности и оставлял на бледной коже пузырящиеся ожоги. Но также, отвлекал от «следов преступления». К обеду всё заживало и он не сердился. «Дети — думал он, и плотнее кутался лабутеном — плащом с красной подбивкой». Хозяйка дома любила называть по-своему разные вещи, как ей казалось — острить.

Бороться со своими особенностями было легче чем с теми, кто посадил его в клетку. Бороться с людьми совсем не представлялось возможным. Он закладывал пакет с кровью в кожаный сапог и впивался в него клыками. Острым левым и немного сколотым о бряшку правым. Так было приятней, легче и естественней чем из стакана. Людям, такие его хитрости не нравились, но прихоилось терпеть.

Он был сыт и даже немного пьян и хотелось только одного — почувствовать, как под прояснившимися звериными лапами возгорается лесная подстилка, плавится песок, а под распахнувшимися, кожистыми крыльями леденеет ветер. Но, людям это тоже не нравилось и они настаивали на клетке.

Потому, с первым подрагиванием рассвета он возвращался. Бесшумно, и как ему казалось, почти безболезненно протискивался меж серебряных прутьев и уставший ложился спать. Предварительно оставив на видном месте небольшое зеркальце.

В тот год была свирепая зима. Несмотря на мои не по беличьи длинные клыки, в лесу мне было голодно. В деревне жилось легче — удавалось погреться и поесть вволю. Я облюбовал под житье трактир. Забивался под стреху и дремал до утра. К людям я привык.

Только крысы жить мешали. Они в трактире были огромные. Но я научился их убивать. И мои длинные клыки очень помогали. Я их не ел, конечно. Убив крысу, я старался кинуть ее на видное место.

В тот вечер, крысу я притащил прямо к стойке трактирщика – уронил с потолочной балки на горку ватрушек. И пара ватрушек полетела на пол. На них-то я и нацелился.

За ближайшим столом сидели только два едока. Один, разглядев меня на балке, метнул нож. Но второй успел ударить его по руке:

— Не надо. Это он крысу поймал.

— Кто это у вас там? – спросил хозяин ножа у трактирщика, кивая на меня. Я убегать не торопился – ватрушки манили.

Трактирщик выкинул крысу в помойное ведро и глянул в мою сторону:

— Не знаю, добре пане. Живет. Упыр, вомпер… щось таке зубасто.

Второй из посетителей, поднял ватрушку с пола, положил на стол и позвал меня:

— Хочешь? Иди сюда. Мы тебя не обидим.

И я пошел. Не знаю почему, но пошел. Косясь на людей, я выгрызал творог.

— Удивительно, — сказал второй посетитель, — это же мутант какой-то. Черно-бурая саблезубая белка.

— Она еще и летяга,– заметил от стойки хозяин ножа.

— Саблезубая летяга. Откуда же ты взялся, дружок?

Я покончил с творогом и обкусывал корочку. Вопрос застал меня врасплох. И неожиданно для себя я ответил:

— Из лесу.

Я давно научился разбирать и понимать людскую речь, но вот сам не разговаривал. В голову как-то не приходило.

У стойки расхохотался хозяин ножа:

— Да он говорящий! Ну и мутант!

Трактирщик боязливо спросил:

— а мутант, шо, хуже вомпера? Так може, ви його изведете… а то ж вночi ка-а-к в горло…

— Никого мы изводить не будем, — перебил угостивший меня ватрушкой. Потом он обратился ко мне, – послушай, дружок, пойдешь с нами?

— Куда?

— Вот! Деловой подход! – к столу подсел хозяин ножа. — я Стил, а это – Марк. А как твое имя?

Я застыл возле обглоданной ватрушки. Потом дернул хвостом:

— У меня нет имени, – слова выговаривались легко, но голос был чирикающим, как у птицы.

— Хочешь придумаем? Например, Робин? Или Сократ.

Я повторил:

— Сократ. Имя мне понравилось.

— Пойдешь с нами, Сократ? – вмешался Марк. – Скучно не будет, это уж точно.

Я решился:

— Хорошо, пойду. И, я люблю яблоки.

Стил рассмеялся:

— Наш парень. — И он двумя пальцами пожал мою протянутую лапку.

Так я познакомился с Братьями-Защитниками – магом Марком и воином Стилом. И немало подвигов с ними совершил.

— Че приперся так рано, ирод! — подбоченилась Валерия Петровна.

— И вам не хворать, В-в-валерия Петровна, — поклонился зять.

— Нет, вы посмотрите на него! Ясный день, а он дома!

— Так, В-в-валерия Петровна… Это…

— Что это, малахольный?

— Ирочка просила Дашку забрать, вот я и…

— И кого только моя дочь выбрала? — завела Валерия Петровна привычную песню.

Зять так же привычно поморщился. Приезжала Валерия Петровна редко, но жена сразу находила кучу поводов задержаться на работе, а дочка с криком покидала детский садик.

— Да ты знаешь, кто за ней ходил? Аристарх Вячеславович заведует кафедрой, Иван Васильевич играет в кино, а ты, вот ты! — ввинтился в мозг пронзительный голос.

Зять привычно краснел, пыхтел и злился. Валерия Петровна облизала губы, помахала сухим пальцем и продолжила с новым усердием.

— Столяр! Пьющий!

— Валерия Петровна, так всего сто грамм! И то праздник был!

— Пьющий столяр! — приговорил его палец с красным облезлым маникюром. — А когда столяр не пьет, под ржавой машинкой своей валяется!

На плите что-то забулькало, и Валерия Петровна отвернулась, но успела увидеть, как зять хватал ртом воздух.

Но тут ей стало не до него.

— Чеснок! Чеснока же нет, ну ирод и есть и ирод! В этом доме никогда не будет порядка, пока я его не наведу! Готовить никто не умеет, везде пыль! Где чеснок, я вас спрашиваю?

— Вот вам чеснок. — В руке ирода-зятя лежало три головки, обмотанные пластиковой сеткой.

— Чёй-то? — недоверчиво спросила Валерия Петровна. Однако чеснок взяла.

— И вот еще, — протянул зять деревянную лопаточку.

Валерия Петровна лопаточку почему-то обнюхала. Ухватила худой сильной лапкой и принялась мешать свое варево.

— Ну так я пойду?

— Иди, — голосом, куда меньше похожим на голос бормашинки, ответила Валерия Петровна.

«Ирод-зять» вышел за дверь, прижался к стенке и вытер холодный пот. Всего пять минут ужаса вместо привычных полутора часов. Как же удачно он углядел этот несчастный чеснок.

Валерия Петровна бурчала про себя и на полтона ниже.

Чеснок и осина помогают. А завтра ему обещали заговоренный серебряный крест!

Что-то разбудило меня, от странной тревоги сжалось сердце. Приподнялся на локте и прислушался к мирному дыханию жены. Наташа спала на спине, и мягкий лунный свет ласкал её лицо, закрытые глаза, осенённые пушистыми ресницами, нежные губы. Лёгкий шум привлёк моё внимание. Что-то мелькнуло за окном — неясная серая тень. Створка окна, которую я точно запирал на ночь, неведомым образом отошла с тихим скрипом. Сквозь неё просочилась темнота, будто тонкая струйка дыма. Высокая фигура выросла у кровати, наклонилась над нами. Блеснули острые белые клыки. Я отбросил существо на пол. Вскочил рядом, схватил за горло, пытаясь задушить. Но тварь ощерилась мерзкой улыбкой, раздвинув тонкие губы, и тут же нечеловеческая сила сбросила меня на пол. Подхватила и, подкинув до потолка, выкинула в окно.

Сальто-мортале в воздухе и я приземлился на травяной ковёр под окном на все четыре лапы. Нереально яркий свет полной луны ударил в глаза, напоил до краёв энергией. Оглушила какофония звуков. Множество, просто море самых разнообразных запахов хлынула в нос. Так бывает всегда, когда я перекидываюсь — меняю облик. Прыжок. И я оказался вновь в комнате, набросился на тварь, готовую вонзить острые зубы в нежную шею Наташи. Теперь и у меня были клыки, поострее и мощнее, чем у мерзкого упыря. Я свалил его на пол и с наслаждением начал рвать на куски. Он пытался сопротивляться, но силы были не равны.

Я принял человеческий облик и только тут заметил, что жена проснулась, в оцепенении сидит на кровати, прикусив мизинец на правой руке, и не сводит с меня широко распахнутых глаз.

— Что-что ты делаешь, дорогой? — срывающимся голосом пролепетала Наташа.

— Ничего, ничего, милая, окно открылось. Вот занесло что-то в комнату.

Я приподнял с пола то, что осталось от упыря — истерзанную летучую мышь. Подошёл к окну, быстрым движением оторвал ей голову и выбросил наружу.

— А где-где во-волк? — пугливо оглядываясь по сторонам, прошептала она.

— Милая, тебе почудилось со сна. Просто приснился кошмар, — как можно мягче сказал я.

Присел рядом, взял её за руки и пристально взглянул в глаза. Она обмякла и упала на спину. Я прилёг рядом, обняв её, зарылся носом в её волосы, ощущая их тонкий пьянящий аромат. Завтра она проснётся и ничего не будет помнить. Дикие инстинкты я давно сумел побороть, но древняя вражда между нами и вампирами вечна.

— Господа, у меня есть для вас неутешительные новости. К нам едет контролёр. Инкогнито. — Начал свою речь предводитель дворянства города Н граф фон Эрбер.

— Как-как? Контролёр? — Изумился князь Кровопийцев, до того дремавший рядом с кувшином свежей корви.

— Хантгалёг? — Поинтересовалась беззубая герцогиня Блюдшатц. — У наши угемена ни о хахих хантгалёгах не хлызиуали! Тхумайтхе, молотой хелофек, о гхём хофогить!

— Это истинная правда, любезные дамы и господа. — Забеспокоился вдруг граф. — Информация точная, к нам едет контролёр инквизиции. Что будем делать, дамы и господа?

— Споить! — Вскрикнул князь.

— Не поможет. — Вздохнул граф.

— Напиться самим! — Не унывал князь.

— Это на крайний случай.

— Пофлать ва гегхегом Кхофолюбом. Он помнит фгемена пофлефних хантгалёгоф.

— Нет, только не за ним. Он же обязательно попробует сказать тост, а это — конец любому веселью! — Заявил князь.

— Решено! Мы справимся своими силами.

На следующий день Кабинет графа.

Голоса за дверью

— Ну входи, Ленка, не боись!

— А сама -то чего не входишь первой. Интересно же.

— Так, мне тоже. Вот и входи.

— Не буду.

— И я не буду.

— Пожалуйте войти-с. — Раздался голос Дворецкого Василия. Двери распахнулись.

— Кто, о смертные желал меня видеть? Меня, Сильнейшего из вампиров и злобнейшего из упырей, когда я занимаюсь тёмными обрядами? — Прогремел граф, на четвереньках доставая особо зловредного призрака из-под буфета.

— О, могучий граф. Мы знаем кто контролёр. — Ленка захихикала и подруга пихнула её локтем.

— Вчерась припёрлась к нам в трактир одна рожа. Лыс, бородат, да с загадкой. Маленький, а глазки так и блещут. Сразу поняли, неспроста. Тем более он не платит. Обещался землю дать, всех накормить, войну завершить. В общем, уж очень странный дедок. Уж вы-то разберитесь…

Тем же вечером.

— Дамы и господа. Мы нашли контролёра. Надеюсь, вы подготовились к его появлению.

— Конечно, дружище! — Отозвался князь. Всё выстирано-выглажено. Контролёр посмотрит и похвалит.

— А у вас, герцогиня?

— Хахие мышли, молотой хелофек!

— Прекрасно. Я надеюсь.

Шум с улицы. Крики.

«Даёшь свободу пролетариату… Крестьяне и рабочие нещадно притесняются… Долой вампирическую буржуазию! Иностранные капиталисты пытаются отнять наше достояние и свободу, но социализм...»

— Похоже он привёл толпу! — Побледнел граф.

— А я столько времени пол в пыточной подметал! — Всхлипнул князь.

— Прохтите, гохфота! — И большая старая летучая мышь выпорхнула в форточку.

Час спустя.

«Ушли, гады!» — Думал Владимир Ильич. «Но всё нормально. Главное — поднять народ на борьбу. Итого… осталось сорок восемь вампирских домов. Да, без революции не обойтись. Да простит меня Папа.»