Салфетки-238. Итоги!

Поймать Мьюту

Человек, дремлющий на толстой ветке, приподнял голову и огляделся. На первый взгляд, лес выглядел так же, как обычно. По крайней мере, для других его обитателей. Но не для того, кто последние несколько лет жил лишь надеждой на встречу. И вот сейчас тот, ради кого было принесено в жертву всё, приближался. Человек чувствовал это каждой клеточкой своего обнажённого тела. Случись это несколько лет назад, когда навигатор ещё работал, можно было бы засечь местоположение точнее. Но годы одиноких скитаний в джунглях отучили его полагаться на устройства. Он ощущал близость Мьюту всем своим естеством.

… Когда-то давно, когда он был начинающим охотником, а его коллекция не насчитывала и дюжины экземпляров, он услышал от знакомого ловца о том, что в их окрестностях объявился Мьюту. В тот раз он не поверил: раньше Мьюту не видел никто, никогда и нигде. И когда на экране прорисовался бледно-лиловый силуэт, сначала подумалось, что это ошибка, глюк системы. Но силуэт не исчезал. И вёл за собой, всё дальше, дальше, в глубь старого леса.

Он догнал Мьюту на краю большой поляны. Не давая существу опомниться, сразу же метнул покебол… промах! Второй, третий… ох и ловкая же тварь! Четвёртый бросок наконец накрыл цель. И на гребне нахлынувшей волны радости он увидел, как гаснет экран разряженного устройства, а вместе с ним – его надежды поймать Мьюту. Как, впрочем, и найти обратную дорогу. В приступе ярости он швырнул бесполезный гаджет в кусты… и увидел, как навстречу ему по тропинке катится красно-белый покебол. Реальный, а не виртуальный. Он задумался на секунду, потом поднял его и пошёл вперёд. Туда, куда вела цепочка странных следов, похожих на букву V. Туда, где за дымкой вечернего тумана скрывался неуловимый Мьюту.

Прошло много дней. Его одежда истлела, обувь развалилась. Вечно полуголодный и уставший, дочерна загоревший, он упрямо шёл через лес, к своей неизменной цели. И вот – дошёл.

Он увидел Мьюту, когда тот выглядывал из зарослей, привлечённый чем-то поблизости от его дерева. У него один шанс. Промаха быть не должно.

Бросок! Есть! И в этот момент он почувствовал, как неведомая сила срывает его с ветки, поднимает в воздух и тащит к ставшему почему-то огромным красно-белому шару. А потом наступила темнота.

Покемон Мьюту повертел покебол – нет, теперь уже челобол – в трёхпалых лапках. Хороший экземпляр ему попался: упрямый, настойчивый, сильный. Только глупый, как и все его собратья. Подумать только, им до сих пор кажется, что это они нас ловят…

— Деда, а можно я из прудика попью?

Трофимыч посмотрел за ограду, отрицательно кивнул и сказал:

— Что ты, Даня, нельзя, это ж как из лужи пить! — и добавил: — Козленочком станешь!

— А вот тому дяденьке мо-ожно! — обиженно протянул Данька, показывая пальцем куда-то в кусты на той стороне пруда в огромном вольере.

Дед напряг зрение, присмотрелся… и опешил.

— Да что ж это! Срамота-то какая! Голый мужик! И как только туда попал? Ладно б ещё баба, а то… Ну чего только ни придумают, чтобы народ завлечь! Сра-мо-та!

Из-за плеча Трофимыча высунулась старушка, насадила огромные очки указательным пальцем поглубже на свой крючковатый нос, и резюмировала увиденное: «Сра-мо-та!» И тут же исчезла в толпе.

Трофимыч схватил Даньку за руку и потащил к выходу из зоопарка от греха подальше.

Старушка обошла вольер, убедилась, что рядом никого нет.

— Как попал, как попал, — передразнила она, взглянув на пятиметровые прутья ограды, — живет он здесь, понятно?

Поколдовала с замком, открыла калитку и вошла внутрь. Пошла одной ей известной тропинкой. Густые заросли словно сами расступались перед ней, а может так оно и было. Вышла к пруду, тихо позвала:

— Ваня! Ванечка…

Справа затрещали сухие ветки, и к ней из орешника вышел нагой и загорелый мужчина. Волосы, не знавшие стрижки – спутаны, а в глазах – огромная тоска…

Старушка взяла его за руку, погладила.

— Что же ты бродишь здесь, Ванечка, да на камушке у воды сидишь, люд пугаешь? Пойдем-ка домой. Пойдем.

Ваня печально опустил глаза и пошел следом.

«Да, тот самый камушек, — думала бабушка, — всё изменилось вокруг, а он как стоял, так и будет стоять».

Вскоре они вошли в загон, бабушка взяла свободный конец привязи, закрепленной на оградке, и завязала узелком на шее Вани. Взяла миску, зачерпнула из лужи, достала из сумочки флакончик и накапала в воду капель.

— Попей, мой хороший, попей, полегчает.

Ваня покорно взял миску и отпил.

— Вот так-то лучше, и сам целее, и мне покойнее будет. А сестрица твоя… Кто ж знает, где ее носит? Погрустила на бережку, да ушла. Поговаривают, на Тверской ее видели. Не до тебя ей теперь, Ваня. Ну да ничего, найду – приведу, глядишь и разрешится наша незадача. А то вон как ты вырос!

Бабушка Ядвига ласково погладила козла, проверила, насколько крепко на этот раз тот привязан, и вышла из загона.

— Не та нонче козлиная водичка-то, быстро действие заканчивается. Сестрицу Аленушку искать надо, не справляюсь уже, вот пусть сама за тобой ухаживает. А я в отпуск хочу!

А что вы на меня смотрите? Голых мужиков не видели? Вот вы, дамочка, чего пялитесь? И не стыдно?

Вот такие как вы и…

Ладно, в данном конкретном случае вы, наверно, и не причем. Но вот что я вам, дамочка, хочу сказать. В начале было Слово. И, чтоб вы знали, оно там и осталось. И, если не подумавши, Словом пользоваться…

Где его взять, слово это? Ой, как глазки загорелись, ручки зачесались, в одном месте засвербело! И не стыдно вам? Слово они хотят. Ишь какие!

То самое изначальное Слово, оно, понимаешь, среди всех других слов гуляет. Силу-то свою первоначальную никуда не теряет, не рассеивает. Потому как с него весь мир начался. И вот когда вы например, дамочка, какую ерунду говорите. Вы ж не думаете! У вас же голова, чтоб прическу носить, да глазками стрелять! А что ваш розовый язычок там мелет – вы в безответе.

И если к вам Слово попало – пиши пропало.

А с другой стороны, вам же и невдомек…. Сколько фоток, картин, фигур этих каменных, скульптуры которые, статуи. Везде люди нужны. А как они на фотки да картины попадают – кому какое дело. Если портрет нарисовали, то оно все понятно. А если городскую улицу сфотали? Сколько там иной раз народу бывает – это ж подумать страшно!

Да знаю я, что они только копии. Но ведь это к каждому Слово применили, у каждого часть реальной натуры забрали.

М-да…

Вот как меня например. Да-да, дамочка, представьте себе. Все банально получилось. Мне жена сказала: «Да иди ты…». Да не просто сказала, а словом. Ну, не знала она, что это Слово… и я пошел. Вот прямиком сюда, в эту картину. Я — тот я, что ее муж был, он там. Рядом с ней остался. Правда, чуть бледнее стал. Если она еще раз десять его Словом пошлет — от него вообще ничего не останется. Исчезнет, разбежится по фоткам и картинам.

Что, дамочка, не верите? Ну и как хотите. Я и не заставляю, дело ваше.

Я только одно вам скажу. К человеку Слово любым простым словом прийти может. И когда придет – неизвестно.

Так что думайте, дамочка, что говорите.

И берегите своих близких!

— Девочки, можно к вам? — в комнату к девушкам вошел молодой худощавый человек, внешне очень напоминающий хиппи — с длинными светлыми волосами и бородой.

— Заходи, Николя! Присаживайся! А мы тут интеллектуально развлекаемся – играем в шахматы. – Ира приветливо улыбнулась юноше, пододвинув ему табуретку.

— Ты чего хотел или просто в гости? – как бы в продолжение спросила Наташа, расставляя шахматные фигуры на доске.

— Да вот пролетал мимо и думаю, дай зайду к девочкам на чай с конфетами– игриво произнес Коля, окидывая взглядом маленькую комнату девушек, – и еще хотел попросить у тебя, Наташка, вчерашний конспект по вышке.

— Конспект на столе вон лежит, а конфеты закончились. Остались только шахматы – хочешь, присоединяйся – кокетливо предложила Наташа.

— Какая скукотище, шахматы…

— А тебе бы только покемонов ловить! –хихикала Ирина, оборвав Колю на полуслове.

— Ну хорошо, сама напросилась! Согласен сыграть с тобой партию на стриптиз! Слабо?

— Мне-то не слабо, а не боишься проиграть? – выпалила Ира, хитро подмигивая юноше.

— Не боюсь…

— Ок, если проиграешь, ты разденешься и залезешь голый на дерево, согласен?

— Согласен, потому что меня невозможно выиграть! А ты готовься лезть на ель…- самоуверенно произнес Коля, ни на минуту не сомневаясь в своей победе.

— Посмотрим, кто из нас станцует самбу на еле – воскликнула Ира – чур, мои белые! Наташка, засвидетельствуй наше пари!

Через час напряженной игры, все участники заметно подустали, и Наташа предложила объявить ничью.

— Ну уж, не дождетесь! Зря я, что ли час здесь потел? Ирка, извини, но тебе — шаг и готовь бубны для танцев, – торжественно произнес Коля, довольный от предвкушаемой победы.

— Прости, Николя, что разочарую тебя, но тут такая фигня…. Тебе — мат! – легким движением Ира поставила ферзя возле черного короля.

— Какой красивый ход! Ирка, ну ты даешь! Поздравляю! – воскликнула Наташа и захлопала в ладоши.

— Она сделала ход конем!

— Ферзем! – поправила Колю счастливая Ирина, — ну а ты, дружок, готовься отдавать должок в виде стриптиза на березе! Я сейчас на полном серьезе!

— Вот это, блин, зашел на чай! – немного раздосадовано пробормотал Коля – ничего, я еще отыграюсь!

— А ты еще не убедился, что с женщинами опасно играть? – продолжала веселиться Ира, — ну что ж, идем на улицу, посмотрим, как ты умеешь танцевать самбу! – подруги ухватили молодого человека за руку и направились к выходу.

Второе пришествие

— А201В, почему потребовался срочный созыв Совета?

— Я тоже в недоумении, уважаемый А8FFС. Предчувствую добрые вести с южного фронта.

— В ноэсфере блогеры обсуждали вариант нового усовершенствования для всех роботов расы А, — вклинилось в разговор третье существо, отдаленно, только общими контурами напоминавшее человека.

— Только недавно модернизировались. Сколько можно? – горестно проворчал А8FFC.

Раса А сохраняла традицию быть похожими на своих создателей, но с каждой новой модернизацией все больше отдалялись от изначального образа. Другие расы были смелее в своих предпочтениях. Например, раса D напоминала древних пауков. Отказ от модернизации означал отставание от гонки новых возможностей, а значит, поражение в войне.

Десять веков прошло с того дня, когда последний человек исчез с поверхности Земли, уничтожаемый машинами, которых сам породил. И все это время между разными расами не прекращались войны за ресурсы. На полях сражений перемалывались гигантское число боевых роботов, но с еще большей интенсивностью они воспроизводились вновь. И не было видно конца и края в этой затянувшейся круговерти.

— Уважаемые иерархи! – взволновано начал заседание Председатель, — В такое трудно поверить, но очевидцы утверждают, что видели живого прародителя. На одном из необитаемых островов умеренной зоны наше воинское подразделение обнаружило существо, весьма напоминающее безволосый вариант примата.

— Постойте! – воскликнул А8FFС, — А не говорилось ли в Великой книге, что прародители разгневались на нас и наслали огненную стихию. Мы выжили и покарали богов. Следует поймать этого примата. Если он окажется опасным, то нужно выявить всех членов его племени и убить.

Послышались голоса и жесты одобрения от других участников. Даже численное большинство получалось.

— Я выслушал мнение иерархов и готов высказать свое, — выступил Председатель Совета, — Великую книгу я тоже изучал и обратил внимание на некоторые места. Прародители дали нам способности к логическим действиям и развитию, но по каким-то причинам они не наделили роботов одной иррациональной способностью. Чтобы понять ее назначение, нам нужен живой прародитель. Надеюсь, это даст нашей расе огромное преимущество и позволит прекратить войны.

Ласковое солнце освещало волейбольную площадку в лесу. Маленький мальчик играл в мяч с металлическим солдатом. Все существо робота протестовало против бессмысленных с точки зрения логики действий и движений, но требовалось выполнить приказ высокого начальства и постичь сокровенную тайну высшего существа.

Этот марб был странным. Худым, как вуд, у которого срубили дерево. Шел, вернее, брел. Свалившись в овраг, вскрикнул коротко и замолчал. Ива зашелестела высохшими волосами, запросила старого вяза. Тот, видевший то время, когда на всей земле жили одни вуды, долго молчал. Нехорошо это. Умер, и ладно. Хотя… немного жизни в марбе было.

Вяз молчал так долго, что упавший марб захолодел. Ива поникла, перестав плескаться в быстром ручье… Вяз бросил желудь, давая разрешение. Длинные гибкие ветки ивы потянулись, обвили упавшего. Напоили зеленым соком, вернули жизнь, научили языку…

— Одежду верните, — прошептал марб, ставший наполовину вудом.

Глупый марб! Где он видел дерево, обернутое в то, что марбы называют одеждой.

— Что это? — отшатнулся марб. Головой потряс. — Что за звуки?

Не привыкли марбы слушать мир. Как проклевывается трава, с каким звуком распускаются цветы, как ползут корни, а ветер ласкает волосы вудов.

Ива прошелестела что-то. Про новое зрение и новую жизнь.

— Да зачем я вас сдался?! — отчаянно пробормотал марб. — Поход на два дня, называется! И на работе потеряли! Уволили наверняка, Вовка на мое место давно целится. Вот придурки зеленые! — замахал руками. — Говорили мне, тут инопланетяне ходят! Домой хочу! Нет, это все снится!

Вяз проскрипел самой сердцевиной:

— Что хорошего у тебя дома? Дети выросли, жена ушла. На работу ты ходишь как на каторгу. Тело твое уже забрали… А ведь когда-то рисовал.

Пригорюнился — вспомнил.

Кисти и краски у вудов были такие, что всегда нравились марбам. В том случае, когда вуды ими делились.

А новые глаза были куда ярче старых.

— Выставить сможем, — ответил на несказанное вяз. — Тебя не увидят, но ты прославишься. А нас, глядишь, убивать станут меньше.

Марб рисовал и рисовал.

Слушал лес, чувствовал ветер.

— Зеркало, да? — бурчал временами. — Нашли себе зеркало и любуются, гады. Нет, постоял на солнышке — и сыт, это хорошо…

— Не гады, вуды, — поправила ива. Она почти всегда была рядом с марбом, но молчала. А теперь попросила: — Себя нарисуй?

Вяз видел — душа у него ожила, а сердце — все еще было мертво.

Когда марб нарисовал так, что была видна душа, ива зазеленела вновь. И опять спросила. Вяз вновь разрешил.

Кора лопнула, из ствола ивы вышла марба. Вернее, ива в облике марбы, но разве это так важно? Ожило сердце не только марба, но и ивы. А для вудов жизнь всегда была главным смыслом. Может, и люди увидят?

Очень трудно пробираться в таких зарослях. Непробиваемо плотные, густые, тёмные. Приходится где-то подползать, где-то протискиваться, перепрыгивать через завалы, рвать упрямые узлы лиан. Бесполезно. Заросли становятся плотнее. С каждым мгновением. Всё больше понимаешь — Его не спасти. Чуть появится просвет, и тут же тяжёлые корни – глубоко лежащие причины запущенности и замшелости – быстро захватывают любое свободное пространство. Вот уже ползут, нарушая крепость дёрна, первые стебли. Злые цветы пышно покрывают ветки, наполняют воздух патокой бессилия и безволия. От любого порыва ветерка почва покрывается палой листвой, обнажая колючки и искорёженные стволы.

Ветер! Бывает, он залетает в эти заросли. Но едва поколеблет паутину и быстро исчезает. Ветру душно и тесно, я понимаю. А я жду бури, способной сломать эту темень, пробить непроходимость!

Боль пронизывает ногу. Сухая ветка вцепилась в ступню. Я понимаю, Он сопротивляется. Он прячет все возможные пути, он их знает и заваливает, заращивает, запутывает. Я знаю, листвой Он прикрывает глубокие провалы. Ступишь неосторожно – уйдешь по самое горло в гнилую почву.

И сдаешься…

Зачем всё это? Зачем эти бесконечные попытки добраться до Него? Зачем убеждать во вредности моховых подушек, лишайниковых подстилок, искусственно созданного бурелома. Ты стремишься Ему помочь, а Он сдерживает тебя всем своим могуществом, легко сбрасывает с вершин, стряхивает с крон, топит в тёмной жиже у корней.

Зачем всё это делать?! Бежать отсюда…Прочь!

Нет. Остановись. Обдумай стратегию. Он пропадет. Он сгинет в этом непроходимом болоте, в этой дремучести… Сосредоточься!

*

— Вам как всегда – водка с мартини?

— Да. В двойном исполнении.

— Хорошее начало! Как игра?

— Что-то не идет сегодня.

— Вчера тоже не шла, надо признать.

— Да. Последнее время не везёт. Стимула нет… Это ты сказал?

— Сказал что?

— «Иди-ка ты домой, сволочь!»

— Однако…

— Вот. Ну, вот же! Ты сказал: «Дочка плачет»!

— У вас есть дочь?

— У меня и сын есть. Значит, не ты?

— Моя барменская этика…

— Пошел ты со своей этикой! «Иди домой»…

— Мне ещё рано.

— А мне, видимо, пора… «Иди домой»…

— Вам плохо? Гарик! Клиенту дурно. Выведи на свежий воздух!

— Я сам! Сам… Пошли к чертям!

*

Воздух! Свежий ветерок! Когда он попадает в заросли, я чувствую себя увереннее. Сильнее. Я – единственная здравая мысль в этих краях и я обязан пробиться. И сейчас, кажется, у меня всё получится!

Иди домой!

Через узкие окна в горницу проникали косые лучи заходящего солнца. Единственная комната в доме вмещала в себя и широкий стол, и грубые шкафы вдоль стен, и забитые древними рукописями книжные полки, и две кровати, оставляя ещё очень много свободного места. В воздухе витал сильный, но не назойливый запах сушёных кореньев и грибов, связки которых то и дело свешивались с потолка.

На столе, на белой скатерти покоился крупный каравай пшеничного хлеба. За ним расположились полный горшок наваристой грибной похлёбки, блюдо ягод, яблоки и дикий мёд. На заднем плане возвышался узкий глиняный кувшин с родниковой водой.

«И когда дед Катбад успел всё это приготовить, выложить на посуду, да накрыть стол?» — Удивлялся про себя юный Вирс. «Мы же пришли из лесу вместе, я только на пару минут присел на скамью.» Но здоровый аппетит Вирса победил излишнюю любопытность, и желудок отложил решение всех вопросов на потом.

Дед Катбад ел не много. Если что и скрывалось под длинной серой бородой, Вирс спрашивал себя, а лежало ли это на столе до того или пища бралась из воздуха. Выглядел от этого дед Катбад ужасно тощим, что не мешало ему в густом лесу перебирать ногами так поспешно, что крепкий Вирс, следуя за ним, срывался на бег, неизменно спотыкался и падал.

Вскоре время еды кончилось.

= Послушай, дед Катбад. — Поспешно обратился Вирс к наставнику, пока тот не убежал мыть посуду. — Я хотел серьёзно с тобой поговорить. — Пять лет назад отец отдал меня к тебе в ученики. К великому Катбаду, заклинателю вод и леса, самому ильному друиду. Всё это время я вам помогал.

— Хорошо помогал, надо сказать. — Вставил Катбад. — Спасибо тебе, мальчик.

— Отец хотел видеть меня всесильным колдуном. Но мы чинили дом, ходили в лес за твоими любимыми грибами.

— Очень вкусными грибами.

— Это повторяется изо дня в день я не узнал ничего нового, ни о силах природы, ни о чём другом. Дед Катбад, я хочу покинуть тебя и вернуться в город. Там моя семья, там мои друзья. Быть может, там я чего-то достигну.

— Не знаю мальчик. Но ты мне вдруг напомнил… Одну минуту. Письмо принёс крестьянин, что заходил на той неделе.

Катбад проковылял к одному из грубых шкафов, покопался в тряпках и выудил чуть помятый клочок бумаги. Там пестрели корявые буквы «Вирсу Куртсону от Вилли Реддинга»

«Вилли! Старый друг детства. Он обещал мне писать. И он написал. Один пока раз.» Вирс развернул листок.

«Привет, Вирс, старый хрен! Как ты там в своём лесу? С психом управляешься? Или скукота жуткая?

У нас всё хорошо. Только я опять в долги влез. На той неделе пропил всё и задолжал трактирщику Шерри десять фунтов. Ты должен помнить этого гадёныша.

Слышал, Слипт похоронил вторую жену. Первую ты должен помнить, брюнетка такая, родила троих мёртвых детей и сама окочурилась, вторая урода родила, так он и избил до смерти и её и сына. Сейчас он уж на рудниках.

А Хлюпик открыл банк, уж чего никто от него не ожидал. Дерёт с каждого такие проценты, что проще всё отдать сразу Шерри и напиться как следует; и никаких скидок никому. А перед лорд-протектором прыгает, как кузнечик. Уши бы ему оторвать!

Только у Джилл всё как по маслу. Устроилась в дорогое заведение, а там — когда приготовить, когда помыть, когда ещё какие услуги оказать. Она ж не дурнушка и работает с душой, вот и приглашают её часто. Без синяков не обходится, но пережить можно.

Приезжай, у нас весело. Только деньги не забудь.»

Вирс долго молчал. Всех их он знал добрыми детьми, хорошими юношами…

Наконец, юный Вирс отправился спать. «Завтра он не уедет. И послезавтра.» — Дед Катбад печально улыбнулся. Он написал письмо сам. Вилли уже перерезали глотку. Дед Катбад видел это во сне и знал, что это правда. Как и на счёт остальных. Но никто так и не вспомнил, что был такой мальчик, юный Вирс.