Салфетки № 168. Чёрное-белое. Голосование.

— Я полюбил её, — начал Алексей Иванович свой рассказ. – Я полюбил её ещё в третьем классе. Тогда я впервые увидел… Нет, услышал… Впрочем, и то, и другое. Нет, конечно, я и до этого её видел – всё-таки в одном классе учились. А тут на уроке музыки глянул в её сторону…

Мы тогда учили новую песню. До сих пор помню эти первые строки:

«Давайте с вами будем

Всерьёз – не для игры,

Ко всем зверям и людям

Добры, добры, добры».

Как Маринка их пела! С такой душой, с любовью! Даже лицо её в тот момент светлело. А эти светлые кудри, этот задумчивый взгляд!

Я пропал. До этого я ходил в школу из-под палки, учился кое-как. Но с того дня стал ходить с радостью и счастьем. И за учёбу взялся всерьёз – вместо троек у меня пошли пятёрки. Учителя радовались, хвалили. Я же мечтал только об одном – чтобы Марина обратила на меня внимание. Но Марина на меня не смотрела. А сам подойти я никак не решался. Так до восьмого класса и доучились…

Алексей Иванович замолчал и отвернулся к окну.

— А что потом? – нам было любопытно.

Алексей Иванович ничего не ответил – только тяжело вздохнул. Мы подумали, что бедная девочка умерла.

С минуту стояла тишина, в которой было слышно, как стучат по рельсам колёса. Наконец, Алексей Иванович повернулся к нам и заговорил вновь:

— С нами училась Катька. Девчонка довольно-таки раскованная, разбитная. Учителя часто делали её замечания: юбка короткая, и красится ярко. А на уме одни танцы да мальчишки – не до учёбы. Марина считала её нескромной. Какие-то подонки её изнасиловали. Хорошо ещё – не убили.

— Кого? Марину?

— Нет, Катьку. А когда она вышла из больницы, пришла в школу, Марина сказала ей три слова.

Мы уже догадывались, какие. Судя по тому, как Алексей Иванович её описывал, что-то вроде: держись, не унывай.

— Она сказала: «Что, допрыгалась, шлюшка?»

Вот это да!

— Вижу, вы удивлены. Вот и я тоже не мог поверить, чтобы Маринка, мой добрый ангел… Я впервые в жизни увидел у неё на лице злорадство. В этот момент ангел умер. Передо мной стояла одноклассница вполне обычная, заурядная. Первое время я надеялся, что очарование вернётся – Маринка одумается, найдёт для Катьки добрые слова. Но до последнего звонка ничего, кроме насмешек и оскорблений. Нет, вы не думайте, Катька мне никогда не нравилась. Но я до сих пор не могу понять той неадекватной злобы. Что плохого Катька ей сделала? И теперь всякий раз, когда я вспоминаю тот урок музыки в третьем классе, мне кажется, что Маринка пела фальшиво. Может, это мне просто кажется? Или я тогда чего-то не заметил?..

Их было трое в тюремной камере. Яркий свет от фонаря, проходя сквозь зарешеченное окно, бросал косые жёлтые квадраты на пол.

Человек, сосредоточенно рассматривая их, вдруг сел и подался вперёд. Он протянул руку к косым квадратам, будто пытался поймать световой рисунок. Затем стал водить над ним рукой.

Второй заключённый, свесив голову, удивлённо спросил:

— Ты чего там делаешь?

— Играю.

— Чего? Со светом играешь?

— Да нет же. Представь, что это не косые квадраты, а чёрно-белое поле из клеток шахматной доски.

— Делать тебе нечего, — недовольно отозвался третий. – Нас повязали сразу после турнира, обвинили в шпионаже, а ты тут…

— Ну, а что мы можем сделать?

— Он прав, — поддержал второй.

Наступила недолгая пауза. Первый заключённый лёг, но, вновь обратив взор на косые квадраты света, задумчиво сказал:

— Чёрное и белое… Слушайте, меня осенило. Давайте, в партию. Мысленно, а?

— Тоже мне Капабланка, — недовольно пробурчал третий.

Соседние нары скрипнули. второй перевернулся на живот и тоскливо изрёк:

— Господа, а ведь это мы фигуры в шахматной игре. И, по-моему, пешки. Я опять сегодня не усну. Сначала перед турниром выкрал пару часов отдыха, теперь буду думать всю ночь, что дальше произойдёт.

— И почему нас арестовали? – спросил третий.

— У нас фамилии неправильные, — пошутил первый.

— Нашла коса на камень. Военная истерия, это называется, — сделал вывод второй.

— Господа, вы как? Сыграете партию? – вновь спросил первый.

— Так нас трое.

— Вы будете играть за один цвет, я – за другой.

— Тогда ты белыми.

— Решено.

И началась магия. На время поблекли краски минувшего дня: турнир, арест, глупые обвинения в шпионаже, тюрьма. Лишь царствовал правильный, стройный и логичный мир шахматной математики. Воображаемые фигуры стали реальными. Люди физически ощутили их гладкую и тёплую поверхность на кончиках пальцев.

Утром заключённых отвели к начальнику тюрьмы. Он извинился, вернул вещи и документы, пожелал успеха.

Они вышли на свободу. Двери учреждения закрылись за ними. Люди осмотрелись. Обычный летний день. Почти такой же, как и год назад. Вот только мир сильно изменился за прошедшие сутки. Он поменял полюса, люди окрасились в чёрные и белые цвета. Началась Великая война тысяча девятьсот четырнадцатого года.

Шандарахается бел человек по белу свету этаким кандибобером прасловянским, на бобылью судьбинушку обижаючись да посконной рубахой гроздья слюней утираючи. Ан одно тешит бел человека. — Ужотка я чай не арап какой косноязыкий да косорукий. Славянин есмь. Взберецца бел человек на хрюндиковую сосну, откушает румяно яблочко, а кругом благолепно-с! Брульянты у корундах отражаюццо, павьими крыльями обмахиваюццо. Страсть до чего красива жизня приключилася с бел человеком. Оглянулся с деревца свого, вынул новое яблушко румянобокое, краснопузое, золотом наливанное. Сидит себе знай, чавкает, благолепностью упиваючись. Аж тут хрясь! телега заломалася. А в ней арапы сидят. Чорныя-пречорныя! Смекнул бел человек, то ж он чорным со своей пальмы отражаеццо.

Белый на черном. Мелом на асфальте:

«Я тебя люблю»

Черный на белом. Ручкой на бумаге:

«Мне так тебя не хватает, любимая… Отсчитываю минуты до нашей встречи».

Белые на черном. Цветы на дереве. Серебряный крест.

Черный и белый. Строгость, изящество, стиль, контраст, благородство, минимализм. Если смешать эти краски получится серый — отсутсвие цвета, сумерки, безразличие.

Но вмешалась любовь, соединила полный мрак со слепящим светом и появилось солнышко: рыжее, голубоглазое, розовощекое, сияющее, говорливое. не умеющее делить мир на черное и белое. Любовь не разбирается в стиле и модных тенденциях. Она смотрит на людей через цветные стекла иллюзии и эмоций. Не судите строго любовь.

Это произошло до начала времен. Ибо не было там ни травы, ни дерева, ни воды, ни земли. Не было ничего. Были только – брат и сестра: свет и тьма. Тьма окутывала пустоту, а свет витал вверху. Но были они вместе, и никогда не расставались. Были они бесконечностью. И неизвестно, сколько еще так продолжалось, если бы не явился некто — прекрасный собой, ибо был он совершенен.

Свет и тьма не понимали — откуда он мог явиться, ибо вокруг, ничего кроме них не было. Он же, улыбнулся им, простер руки и сказал:

— Вот я и явился к вам. Вы прекрасны, как я и представлял себе.

— Кто же ты? – спросили Свет и Тьма.

— Имя мое – Илуватар. Я — един и велик, ибо нет подобных мне, — он улыбнулся и поклонился им. – Но вы еще прекраснее.

Это было им приятно. Но Свет, захотел узнать больше:

— Если явился ты, то может явится и другой, подобный тебе, не так ли?

— Нет. Ибо я един.

— Но почему, мы не знали тебя раньше? – удивилась Тьма.

— Потому что раньше, ничего не было. Но я подумал, что так негоже, и решил посетить вас.

— Что ж, прекрасный и единый. Ты увидел нас, а мы – тебя.

— Верно, — согласился Илуватар. – Но мне теперь грустно, ибо моим пристанищем, может быть только один из вас.

Свет и Тьма задумались.

— Так ли это? – спросила Тьма. – Почему бы не быть единым с нами?

— Увы, но я задумал великое творение, и оно будет жить. Но жить в пустоте — невозможно.

— Тогда ты можешь воспользоваться моим светом. Ибо ты пришел на свет? Не так ли?

Тьма обиделась, так как Свет забыл о ней. Она поспешила вмешаться:

— Но позволь, я гуще. И пришел он благодаря мне. Разве не так?

Илуватар обеспокоился их поведением и поспешил вмешаться:

— Что с вами? Вам не нужно спорить. Ибо мне хорошо в свете, но тьма даст мне отдых.

— Так значит, ты выбрал Тьму? – не скрывая возмущения, спросил Свет.

— Нет. Что ты, — Илуватар хотел объяснить Свету его значимость, но Свет отстранился от Тьмы и важно возвысился.

— Ну? Кто теперь важнее и значимее? – Свет был прекрасен. Тьма же опустила голову и промолвила:

— Ну что ж, брат, если ты так хочешь, то узнай и мою мощь и значимость, — Тьма, с необычайной грациозной легкостью окутала собой Свет. – Что теперь скажешь, Илуватар? – обратилась она к прекраснейшему.

Так они спорили и окутывали друг друга очень долго. Но вмешался Илуватар. Ему пришлось отделить Свет от Тьмы, ибо вместе они находиться уже не могли. Но Илуватар чувствовал себя виноватым в их ссоре. Поэтому он создал сумерки, что бы Свет и Тьма, не смотря на ссору, могли видеться каждый день. С тех пор так и повелось.

Какое красивое небо. Мне так спокойно, мне так радостно. А кто там пролетел? Жаворонок? Я тоже хочу птицей – распахнуть крылья и в высь! К свободе, к солнцу, к свету!

А тут темновато и скучно. Окно и то решёткой закрыто. Но ничего я буду рисовать. Я люблю рисовать – цветы, только распустившиеся. Ещё такие юные и свежие. Капли росы, сверкающие и чистые…

Шаги. Кто-то идёт? Демонесса? Она затопчет мои цветы! Зальет нечистой кровью. Не позволю. Кажется, я спрятал вилку. Всё, ей сегодня от меня не уйти. Аха-ха…

Я жду тебя, дорогуша.

Король Директор спустился по лестнице, отражаясь в полированных ступенях и зеркалах золотой птицей, волокущей за собой длинный хвост – шлейф королевской мантии.

Увидев меня, поманил пальцем и остановил в полуметре от себя.

— Отчёт по первому кварталу готов, Вашество! С ценными указаниями моего Короля не сделать отчёт вовремя было бы, по крайней мере, неприлично, — поклонился я.

Король одобрительно покачал головой и продефилировал мимо.

«Ага, указания. Пальцем, измазанным соусом, ткнул в графу «должники» и оставил пятно», хмыкнул я.

Придворные облегченно загалдели.

— Привет, Менеджер Оленьего Замка! Прекрасная охота была в четверг, — я крепко пожал руку коллеге. Он молча кивнул.

«Перехватил мою идею силков для зайцев и выставил как свою. Погоди ещё!»

— Канцелярии Монетного двора моё почтение! Прекрасный маркизет! – я искренне улыбнулся даме со старомодными буклями и в тугом корсете. Она раскрыла веер.

«Старая стерва, только не выпиши мне справку для Кредитного подворья!»

— Леди Венерва! Вы уже пробовали новый кофейный аромат «Негр в молоке»? – шепнул я девушке. Она вздрогнула, и, улыбаясь, поспешила к подругам из Ордена статистики.

«Змея! Знаю, ты спишь с простым водителем кареты. Время удивления твоего мужа ещё не настало».

— О! Лорд Солнечного Света! Сияние паркета в бальной зале ослепительно!» — с игривостью в голосе произнёс я немолодому, но смущенному как юноша, придворному.

«Потому ты натираешь паркет до блеска, старый козел, что хочешь опозорить кого-нибудь! В сложном прыжке во время танца ты ждешь, чтобы кто-нибудь упал и сломал шею!»

Минуя комнату за комнатой, залу за залой, улыбаясь всем искренне и широко, я прошел в цокольный этаж, углубился в подвальные помещения, спустился в канализационный люк, цепляясь за шаткие скобы лестницы. Добрался до обшарпанной двери с огромным замком. Достал ключ из жилетного кармашка, с трудом провернул его в замочной скважине и, войдя, сел перед зеркалом.

Я минуты три смотрел на его матовую поверхность. Я ждал. Но оно так и не изменилось. Моё отражение. Его не было. Только серая кучка тряпья с двумя раскрашенными в тоскливые цвета блюдцами. Каждый раз – тряпьё!

— Почему?! – вскричал я. – Я же так стараюсь! Почему я — никто? Почему я – без цвета? – донимал вопросами я зеркало, как будто оно могло ответить.

Расстроенный и хмурый вышел я снова в переливающиеся разноцветьем залы, наполненные веселой и шумной толпой.

«Глупцы! Набор свиней, неучей и прихлебателей!» подумал я и широко, насколько смог, растянул несуществующие губы в улыбке.

Белоснежное шелковое платье очень шло молодой покупательнице, и она это знала – потому и не спешила его снимать, вертелась перед зеркалом в примерочной.

— Мне правда идет? – спросила она продавщицу, отодвигая занавеску.

Та кивнула:

— Очень идет. Но белый цвет очень маркий… Не хотите взять такое же, но потемнее? У нас есть такой же фасон самых разных оттенков.

— Нет, — улыбнулась девушка, — мне белое нужно, я в нем замуж выходить собираюсь.

— А, тогда не вопрос! Поздравляю вас! – тоже заулыбалась сотрудница магазина.

— Спасибо. Я бы, может, и выбрала другой цвет, но жених уперся, чтобы обязательно белое… Он у меня жгучий брюнет, хочет, чтобы у платья был контраст с его шевелюрой. Не могу же я отказать любимому в такой малости?

— Страстный южный мужчина? – присоединилась к их беседе еще одна продавщица. Но клиентка не поддержала шутку: ее лицо вдруг стало сердитым:

— Разумеется, нет! Он русский. Чтобы я вышла замуж за чурку?!

Она задернула занавеску и вскоре вышла из примерочной в костюме, в котором пришла за покупками. Аккуратно складывая белое платье в пакет, она направилась к кассе.

Сконфуженные продавщицы переглянулись, и одна из них, чтобы разрядить напряжение, прибавила звук у работавшего в углу телевизора. Однако лучше от этого не стало – как назло, именно в этот момент передавали криминальные новости.

— …митинг националистов удалось разогнать, но они успели избить нескольких прохожих, которых приняли за приезжих из бывших союзных республик. Один из них скончался на месте, его личность устанавливается… — сообщил диктор с экрана.

— Так и надо этим чуркам, мало еще! – пробормотала покупательница, отсчитывая деньги. – Жаль ребят теперь пересажают, героев…

Получив от кассира сдачу, она вышла из магазина, прижимая пакет с белым платьем к груди. Через окно было видно, как она направилась к дороге, но внезапно остановилась и полезла в сумочку за мобильником.

— И ведь с виду – нормальная девчонка, — задумчиво проговорила продавщица, вновь уменьшая звук. – Любит своего жениха, замуж за него хочет, наверное, и детей хочет…

— Да, это особенно страшно, — согласилась ее коллега.

Девушка за окном все еще разговаривала по телефону. Потом она вдруг опустила руку с трубкой, немного постояла неподвижно и медленно пошла обратно в магазин. Когда она вошла, лицо ее было таким же белым, как только что купленная обновка.

— Я у вас сейчас платье купила, — шагнула она к продавщице, протягивая ей чек. – А вы сказали, у вас есть разные цвета… Я могу его поменять на другое? На черное.

Она не умела любить.

Она не умела дарить любовь, нежность, открывать сердце родным и чужим. Не любила шумных вечеринок, проще сидеть дома, с книгой. Знакомые считали её бессердечной, циничной. Близкие: недоверчивой, не благодарной, невоспитанной. Окаменевшее сердце человека не может отдавать, только — брать. Такой была она — Нина. Скупая на похвалу, красивая как кукла. Так и жила, разделив жизнь на чёрно — белые лоскутки. Чёрная полоса — это всеобъемлющая печаль. Стыд, страх, шок, кровь, боль, разочарование, ненависть, печаль.

Белая полоса – мимолетные всплески. Весенние цветы, осенние золотые деревья, влюбленность, любование животными, птицами, безграничная радость. Со временем Нина привыкла относиться ко всему с отрешенным спокойствием. Мужчины помогали ей: Игорь — с выставкой картин, Дима подарил дочь, Стасик-страсть. Все хвалили её картины с необычной цветовой гаммой. Она гордилась ими. А мать говорила: — Твоя мазня, никому не нужна. Иди, учись в институте на финансиста. И она согласилась, окончила институт, стала работать в банке. А потом залетела от инкассатора Димы. Да, он был женат! Ну и что с того! Кому нужны серьезные отношения! Хотелось немного ласки и всё. А ему – скоротать пару вечерков вдали от надокучливой жены.

Нина не хотела ребенка. Зачем рожать от кого попало! И тут ёё мать снова настояла на своём, буквально заставила оставить дитя. И она согласилась, как всегда, беспрекословно. Родила… а потом… выбросила… Ей было не до визжащего младенца, хотелось творить.

Всё изменилось теперь… Все цвета перемешались в голове образовав ярко красное месиво. И она обрела свободу. Вот сейчас как никогда нужно было сотворить что-то новое, никому до этого неведомое. То, до чего не додумался бы ни один художник: создать ароматную картину из специй.

– Это буде шедевр,- шептала. Взяла горстку корицы рассыпала на холсте, получилась извилистая тропка, затем немного ванили – белый снежок, две горстки пепла — красное марево заката. Картина готова. А какой чудесный аромат!

***

Пожилая строгая женщина с собранными волосами в пучок, спросила у следователя: « Что будет с моей дочерью?»

— По закону от 8 до 15 лет. Если врачи решат, что она вменяемая.

Мать даже не вздрогнула. Женщина до сих пор помнила, как пришла после работы и обнаружила свою внучку утопленной в унитазе.

– Как котёнка, дитя утопила, дрянь! Как котёнка, — кричала она чуть не плача, ком стоял в горле.

А дочь весело хохотала, разбрасывая по столу специи. Она не умела любить…

Бледный свет луны проникал сквозь витражные окна, заливая синевой бетонный пол церкви. Они стояли, склонившись над связанным, содрогающимся от ужаса телом, пристально всматриваясь в искаженное отчаяньем лицо. Батюшка выпрямился, крепко сжав в кулаке нагрудный крест, и сказал:

– Сын мой, одумайся, Бог покарает тебя за твои деяния!

Молодой парень встретился с ним взглядом и усмехнулся:

– А я думал, разговоры с тобой – и есть Божья кара.

– Эта невинная душа не заслужила таких страданий… ¬– отец прервался, так как понял, что его слова не достигают сердца юноши, жадный взгляд последнего изучал соблазнительные изгибы еще живого женского тела, – Вижу, мне тебя не вразумить. Вынеси её отсюда, я не допущу кровопролития в храме Божьем.

Парень хмыкнул, взяв в руки ноги жертвы:

– Ты, знаешь ли, отвратительный священник?! Помоги мне, она не такая уж и легкая.

Не без труда они выволокли девушку за пределы церкви, и батюшка, перекрестив её напоследок, уже было собрался удалиться, оставив тело на растерзание садисту, но неожиданно появилась Рози.

Белокурая девочка в лиловом под лучами лунного света платье, присела рядом с жертвой и погладила её мягкие волосы, от этого легкого прикосновения из связанного рта страдалицы вырвался сдавленный вопль. Рози восторженно посмотрела на взрослых и сказала:

– Красивая.

Садист горделиво выпрямился: «Я бы другую не выбрал».

– Я хочу с ней поиграть! – настойчиво заявила Рози.

– Нет, Нет! Это для моего убийства, – отрезал парень, – наиграешься потом.

Девочка захныкала:

– Я хочу сейчас! Мне не нравиться играть с мертвыми, они совсем не интересные.

¬– Я сказал «Нет».

Рози закрыла лицо ладошами и громко разревелась, взрослые тяжело вздохнули, пытаться успокоить её бесполезно.

– Рози, тебе надо научиться делиться.

– Играйся, – сказали они практически в унисон и удалились.

Рози радостно развязывала девушку, словно распаковывала рождественский подарок. Жертва, не веря своему счастью, вскочила на ноги и умчалась во тьму ночи.

«Почему, ни кто не хочет со мной играть?!» – с грустью подумала девочка.

Черное и белое, инь и янь – две составляющие одного целого, твоё Альтер эго в ядовитой оболочке. Не так уж сложно быть священником и серийным убийцей одновременно, особенно если у тебя диссоциативное расстройство личности.

Рабочий, полный лицемерия, день окончен.

В подъезде так знакомо пахнет сыростью. Даже скрип ключа в дверном замке успокаивает: он означает, что я вернулась домой. В мою крепость, скрывающую меня от внешнего мира.

Зайдя в квартиру, я первым делом снимаю с губ улыбку. Я возвращаю ее в тюбик с помадой, — пусть сохраниться до завтра. Иначе станет кривой и натянутой. Потом я смываю с глаз интерес и задорные смешинки – они ложатся на свои места: в палетку и тушь. Иначе станут тусклыми и неискренними. В баночку с румянами летит влюбленность – в жизнь, в работу, в замначальника. Влюбленность сегодня утомила больше всего.

Гляжу в зеркало: да, вот она — я! Усмешка на губах – усталая и злая, взгляд прищуренных глаз – тусклый и больной. Бледные до серости щеки. Теперь в зеркале отражается не маска, теперь оттуда глядит моя прогнившая душа. Так и разбила бы!

Это все она виновата! Жена Дмитрия, заместителя моего начальника. Она отобрала у меня цель в жизни и мечту — она спасла мне жизнь. Да, вот так! Кинулась как полоумная, вытолкнув меня из под колес автомобиля. Теперь она в инвалидной коляске, но, по-прежнему с ним, а я целая и невредимая, но по-прежнему одна. И буду одна – ведь засевшая в моей душе благодарность не даст мне влезть в их семейную идиллию. А кроме Димы мне никто не нужен.

Да, моя душа прогнила насквозь – я ненавижу человека, которому обязана жизнью. Но поменять работу, чтобы не видеть ни ее, ни Диму, — я просто не смогла. И, поэтому, изо дня в день – помада, румяна, тени, тушь. И из зеркала вновь смотрит милая Леночка, которую так любит весь отдел.

Говорят, недостатки — избыток достоинств. Да-а-а-а, определенно на талии и бедрах есть этот самый избыток, новые брюки не сходятся. Ох, уж эти зеркала! Вечно я отражаюсь в них темной стороной. И волосы уже не такие густые и длинные, и лицо местами тронули морщины, про фигуру… лучше вообще не вспоминать. Не люблю себя в зеркалах, ненавижу ходить в модные магазины, где худосочные юницы смотрят с жалостью и презрением и с порога заявляют, что на таких ничего нет, максимальный размер XL.

Хорошо, что есть ты, счастье моё, мой добрый молодец, который, как в сказке, сумел повернуть «старую избушку» к себе передом, к лесу чуждых стандартов задом. В твоих глазах только от отражаюсь настоящая я. Не сказочная бело-пушистая принцесса, не темная разрушительница. Вся Я целиком, в единстве инь и ян. Ты видел злобное чудовище, и не убежал в ужасе. Ты видел надменную королеву, и не оробел. Ты видел несчастное больное жалкое существо, и не отвернулся. Во все дни, под всеми масками, ты различал Свет моей души.

А я вижу твой Свет. И знаю, что ты — рыцарь, воин, герой. Чтобы и кто не говорил, чтобы в каких зеркалах не отражалось, я вижу настоящего тебя, сильного, мудрого, талантливого. Даже в лохмотьях нищего, ты — принц, мой ясный сокол. Когда неудачи и беды валят с ног, не сдавайся, взлетай.

Мы вместе, и к черту «зеркальную правду»! У нас есть своя, только это и важно.

СНЕГ

Снег!.. Наконец-то пошел снег. Он падает такой меленький, невесомый, Кажется, что каждая крошечная снежинка кружит отдельно, но вместе они создают неповторимый хоровод метели. Они касаются моего лица, как нежные поцелуи. Я иду навстречу снегу, вдыхаю морозный воздух и надеюсь найти что-то важное. Снег — моё спасение. Неожиданно для себя я обнаружила, что становлюсь чувствительной к тому, чего раньше не замечала. Вот уже второй день такая перемена погоды, как пасмурное ожидание снега, отзывается в моей бедной голове дикой болью. Проклятая мигрень лишила меня единственной радости, доступной каждому человеку, — возможности думать. При малейшей попытке сосредоточится, что-то осознать, мне начинает казаться, что мой мозг плавится, как сыр в микроволновке. И этот плавленый субпродукт готов вылиться наружу прямо через уши.

Думать… А зачем собственно? Большинство людей вокруг почти никогда этого не делают. Вернее они находят уйму способов, чтобы перестать думать. Думать — это одно удовольствие, не думать — другое))). Думать, осознавать свою жизнь и себя… порой это очень больно. Душа может болеть гораздо сильнее тела. И тогда есть тысяча способов заглушить её трепещущую боль, дать наркоз и усыпить на какое-то время. Наркотики, водка, виртуальные миры, игромания… Их так много — вариантов не думать.

Например, пиво — универсальный примиритель с жизнью. Мне в последнее время понравилось «Миллер», 0,33 светлого как раз хватает для просветления темной полосы в жизни. Ну и чтобы не казаться алкоголичкой, далее следует полномасштабно покушать. Набивание желудка — древнейший способ переключить приоритет кровоснабжения с мозга на желудок. И неважно, что в результате кое-какие части тела не помещаются на стуле и не вписываются в дверной косяк. Эти свинообразные формы ещё один повод не думать. Для чего потом хорошо почитать какую-то интересную книгу, максимально фантастическую, т.е. отдаленную от этого грустного настоящего, которое так неприятно считать реальностью. Например, про Майлза Форкоссигана или Корвина из Амбера. Они такие несгибаемые и умные. У них есть сила воли ползти, когда ноги отказываются идти. И хитрые мозги, чтобы придумать выход из любой ситуации. Или можно взять хороший фильм, ещё лучше сериал. Четыре диска «Звездного пути» и тринадцать дисков «Солдат» дали мне несколько недель безоблачного виртуального счастья: благословенную возможность не думать о себе, думая о них, таких смешных и героических. Переживать не о своих, их неудачах, или радоваться их победам (при отсутствии своих). Не говоря уже о месяцах виртуального счастья от прохождения «Героев меча и магии», «Звездных войн» и всяких прочих воркрафтов, когда не просто смотришь, а ещё и участвуешь в подвигах. Они перестают быть чужими, эти победы над драконами. Они кажутся родными, эти герои экрана.

Так от чего же именно сейчас меня так угнетает и мучает то, чего я добивалась всеми этими изощренными способами «недумания»?! Мне кажется, что именно сейчас, когда книги дочитаны, кино просмотрено, а комп сломался и сдан в ремонт, именно сейчас мой мозг, оставшийся без внешней пищи, взялся за переваривание внутренней. И в нем, как мимолетная искорка в выключателе, которую замечаешь только когда щелкаешь им в кромешной темноте и знаешь куда смотреть, чтобы заметить, проскочила какая-то важная мысль. Невозможность поймать её всё время ускользающий хвост разливается где-то в глубине, под сводами черепа, гулким болезненным эхом.

Сейчас, вот сейчас отступит мигрень, и я наконец-то увижу, почувствую, осознаю и пойму. Что? То, что вся моя жизнь — бегство. Виртуальное бегство от мира, бегство от себя. Мне было плохо «здесь и сейчас», мне было неуютно со всеми, даже наедине с собой. Что делаю я? Тоже, что и тысячи до меня. БЕГУ!!! Я создаю свой мир, прячусь в нем, как улитка в домик. Я — создатель волшебных миров! Почему меня это беспокоит? Раньше мне было всё равно, что этот мир нельзя пощупать руками, и что другие его не видят. Наоборот, я скрывала свой внутренний мир в глубине души, как величайшую драгоценность. Много-много лет я выбирала путь одиночества, желая избегать душевной боли. И вот однажды пригласила другого человека в сад своей души. Он представился мне «братом по духу», звал разделить с ним его фантазии. И мне показалось честным разделить с ним свои. Потом вдруг стало так одиноко без него. Любовь? Нет, скорее зависимость. Наверное, зря. Ошибка… большая ошибка… Мне стало казаться, что мой сказочный сад осквернили, плюнули на алтарь. Странно… Заметила закономерность: как только откроешь душу, обязательно кто-то в неё плюнет. В чем особая притягательность посыпания солью предательства открытых ран души? А может быть это какой-то рефлекс? Как глупо. С детства я наращивала душевную броню, на ежедневной боли училась не показывать свою слабость. Да, пнуть упавшего — это рефлекс, закон стаи. Нужно во что бы то ни стало стоять, не дать им радости наслаждаться твоими слезами. Так что же это со мной случилось? Почему вдруг я опустила щиты и вышла безоружная в мир? Пришло время? Невозможно соприкоснуться телами в скафандрах, невозможно слиться духовно, не опустив психозащиту. Казалось, что риск оправдан.

А может близость — это миф, сказка для тоскующей по раю души? А реальность простая: в этом мире ты либо жертва, либо палач. Как тонко чувствовал Тальков! Я не хочу быть ни тем, ни другим. Пробовала, не понравилось. И что же осталось? БЕГСТВО! Но невозможно убегать всю жизнь, и нельзя убежать от себя. Что делать? Кто виноват? Извечные вопросы русского человека.