Салфетки № 156. Тур второй. Голосование

Жители Мастерской, на ваш суд представлены 12 замечательных миниатюр!

Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие.

ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.

И пусть победит достойнейший!

  1.

На крыше

— Ты будешь мне мстить?

— Не знаю.

Молчание. Лишь шорох листвы, и катающаяся по крыше скомканная бумажка.

— Ты зачем это сделал?

— Прости, так получилось.

Снова молчание.

— И долго мы здесь будем торчать?

— Ты куда-то торопишься?

Вздох.

— Нет. Хотелось бы быстрей.

— Потерпишь.

На ветке дерева, что росло во дворе, устроился прилетевший воробей. Почистил перышки, чирикнул.

— Слушай, помнишь, как мы на твоих прОводах в армию угнали у Палыча мотоцикл?

Раздался смешок.

— Конечно, помню. И как мы втроем влезли на эту таратайку? Ты за руль вцепился, на башке ведро вместо шлема, на глазах очечки для плавания, рулишь. Куда?

Посмеялись. Опять замолчали.

— Ты зачем это сделал? – последовал вопрос. – Ты – мой лучший друг. Зачем?

— Мне нечего тебе ответить. Так получилось.

— Ну почему я это узнал не от тебя? Почему? Не от нее, не от тебя. За полгода ни слова об этом.

— А как?! – крик. – Я испугался. Она тоже. Мы не знали, что ты там учудишь, когда узнаешь. Вдруг, вздумаешь повеситься. Или прострелишь себя. Ты же псих. Нет, ну надо додуматься! Пойти служить в Афган. Ты чего там забыл?

— Да не ори ты.

— Нет, ты послушай. Ленка прибежала ко мне. Вся в соплях, в слезах. Кричит, письмо пришло матери твоей. Ты в госпитале, тяжело ранен. Кидается мне на грудь. Ну, я немного выпил с ней. Пытался успокоить, утешить.

— Ага. Утешил.

— Как смог. И чего мне теперь делать? С крыши сигануть?

— А хоть бы и так.

Раздалось несколько шагов.

— А знаешь, я не буду прыгать. Пошел ты, со своей местью. Тебе легче станет после того, как я прыгну?

— Не знаю. Прыгнешь — может быть, будет легче.

— Так определись.

— Рот закрой. Я не решил еще.

— Архимед фигов.

Снова молчание.

— Ты как с этим жить станешь? Ведь каждый день встречаться будем.

— Уедем мы.

— Далеко?

— Далеко. Тебе то, что?

— Ничего. Скоро поженитесь?

— Через неделю. Хотели. Теперь не знаю.

— А чего?

— Ты же с крыши меня спустить хочешь.

— С чего ты взял?

Молчание.

— Ты издеваешься?

— Нисколько. Знаешь, я не буду тебе мстить. Ты сам себя наказал. Теперь будешь жить с нелюбимой женщиной, и нянчить ребенка, которого не хотел. Конечно, вы можете потом развестись. Но это будет сломанная жизнь. И тебе, и Ленке, и ребенку. Жаль. Нет, не вас с Ленкой. Ребенка жаль.

— Это почему? А может у нас все хорошо будет.

— Не будет. У вас нет любви. Утешение одно. Будете, как маятники по жизни. Счастья искать там, где нет его. И всю жизнь жалеть о минутной слабости. Все. Иди. Друг мой бывший.

Воробей сорвался с ветки дерева, и унесся прочь.

2.

Эта влюблённая парочка сразу привлекала внимание, в первую очередь из-за высокой рыжеволосой девушки в курточке и юбке, сквозь глубокий разрез которой проглядывали сильные стройные ноги.

Молодые люди попрощались, и парню пришлось даже привстать на цыпочки, чтобы достать до губ подруги. Дальше она пошла одна, летящей походкой богини рассекая воздух.

— А что красавица, — из тени шагнул кряжистый плечистый мужчина небольшого роста. — Не страшно одной гулять? Давай провожу.

Она остановилась, тусклый свет фонаря высветил нижнюю часть лица с пухлым ротиком, накрашенным ярко-алой помадой.

— Простите, мне не нужно провожатых, — глухо пробормотала она, пытаясь обойти мужчину.

Но схватив за руку, он потащил её в густые заросли у дороги. Бросив на землю, потянулся, чтобы сорвать юбку. Неожиданно мощный удар в грудь отшвырнул его в сторону. Удержавшись на ногах, мужчина грязно выругался. Тонкое длинное лезвие блеснуло в призрачном лунном свете. И тут же резкая боль в запястье заставила насильника выронить нож. Девушка в мгновении ока оказалась рядом, и с такой силой заехала насильнику в нижнюю челюсть, что у того перед глазами вспыхнуло северное сияние. Он закачался и рухнул на колени. Ещё одно ловкое движение и на руках подонка защёлкнулись наручники.

***

Через пару часов в кабинете следователя Эдварда Истрицкого негодяй раскололся и, брызгая слюной от злобы и ненависти, поведал, как вечерами выслеживал влюблённые парочки, где девушка обязательно была высокой, с красивыми длинными ногами. Нападал на неё, избивал и насиловал. А потом душил. Мстил за то, что женщины, особенно высокие, презрительно обходили его, некрасивого коротышку, стороной.

— Эх, если б не та прыткая бабёнка, — пробурчал маньяк, потирая ушибленную челюсть. — Я бы их стерв, душил бы и душил, — он смерил статного следователя взглядом, полным зависти.

Внимательно слушая извращенца, Истрицкий прятал в уголках рта улыбку. Когда он предложил начальству привлечь к ловле маньяка переодетых в девушек оперативников, представить не мог, что именно ему, старшему следователю, придётся сразиться с подонком.

Коллеги потом долго подшучивали над Эдвардом, предлагали дать ему грамоту от министерства не как лучшему следователю управления, а за самые красивые ноги МВД, которые ввели в заблуждение даже мстительного сексуального маньяка.

Но Эдик никогда не обижался. Не в его добродушном характере это было. Собственную мужественность он предпочитал доказывать в работе.

3.

Не тронь!

Собаки взяли след волчицы, что таскала овец последние две недели. Довольно быстро охотник нашел логово, в котором обнаружил мать троих волчат. Волчица отчаянно защищала свое потомство, но все старания прервал меткий выстрел в голову, а собаки не оставили шансов щенкам.

-Вот и всё,- сказал только охотник,- теперь можно возвращаться домой.

Когда охотник вышел на опушку, из леса донесся волчий вой, полный боли и отчаяния…

***

Вечер был безоблачным и приятно теплым. Фермер готовился к приезду гостей и делал маринад для будущих шашлыков из баранины, а его шестилетняя дочь резвилась в песочнице.

— Смотри, какой домик я сделала!

Девочка как раз заканчивала ровнять песчаную крышу.

— Какой красивый! Хочешь лимонад?

-Да!

-Тогда жди, я сейчас вернусь.

Поцеловав дочку в лоб, отец пошел на кухню.

Через две минуты лимонад был готов

-Аня, я принес лимо…

Фермер осекся на полуслове. Дочь была не одна.

-Смотри, какая собачка! — радостно воскликнула девочка, продолжая гладить крупного волка по спине. «Собачка» уставилась янтарными глазами в лицо охотника.

От страха руки мужчины задрожали так, что он не удержал кувшин с лимонадом. Фермер не мог пошевелиться, только смотрел в янтарные глаза волка, в которых была грусть, боль, и гнев. Он здесь не случайно… Такие же глаза были и у загрызенных волчат.

-Не тронь! Не тронь её! Убей меня! Только не её! — только и мог прошептать мужчина. Слезы потекли по щекам.

Волк не напал на Аню. Он ушел, бросив последний взгляд на фермера. Зверь отомстил без крови, показал, что он сильней, передал свое чувство боли и дал понять, что человек в ответе за смерть его детей…

-Пап, что с тобой?

-Все в порядке…

Отец обнял подошедшую к нему дочь и громко заплакал.

4.

К вам, читатели. Я провожу акт мести, и заметьте, весьма сурово, что имело в себе причину наличия отсутствия вас, образно выражаясь, в пестроте благодарного населения в процессе взыскивания обложения всевозможными и яркими, как вскакивавшие в бору, то есть лесу, состоящем преимущественно из престарелых мудрых древ класса дубовых, подосиновики после обильного ласкового дождичка, капавшего из облаков прямиком в почву, меня высокоуважаемого в определённых кругах. За место того наличествовло отсутствие вас неблагодарных в в моих. так называемых произведениях, что я печатал, позвольте заметить, на клавиатуре в редкие часы духовного одухотворения души.А написание письма, заметьте, как протяжная песня Марка Аурелия, что стоял на носу своего соснового баркаса, когда норманны штурмовали его владения, писались мною, как акт написания произведения писателем, отнимает премногое количество силовых ресурсов. Ведь Пушкин являлся талантливым поэтом и прозаиком. А я ж подчёрпываю с жестяного тазика жизни не то, что все. То то, что все мне не нужно из-за отсутствия потребности меня в этом. А это, то есть, то, что подчёрпываю я, являет зерно нейролигвистзма и не моет быть отвергнуто человечеством по природе его. А я ведь стараюсь, заметьте, пишу для вас, направляю факт моей мысли на вас и не нахожу канатосплетений и развязок ваших мыслей. Как говорится, на безрыбье и рак рыба. так что всё-таки почитайте меня.

5.

Божий бич и Божий Лев

Аттила, король гуннов и множества иных народов, вторгся в пределы Италии в 452 году от Рождества Спасителя, пятого индикта, в консульство Споракия и Геркулана. Начало беде, как часто водится, положила женщина. Юста Грата Гонория, сестра императора западных римлян, понесла от некоего вельможи. Его казнили, а Гонорию сосватали за почтенного сенатора. Не желая того, она послала Аттиле письмо, предлагая гунну себя и владения брата.

Конечно, Атилла был варваром, но мудрым и искушённым. В юности он заложником жил в столице западной державы Равенне. Там овладел он письмом и чтением, изучал искусство правления. И теперь понял, что может стать императором. Он объявил, что Гонория сговорена за него, и если её будут притеснять, отомстит Риму.

Всё же Гонорию замуж выдали, и тогда Атилла со своим свирепым войском набросился на Галлию, но был остановлен в тяжкой битве. На другой год гунны ворвались в Италию со стороны Паннонии, разорив множество городов. Среди пылающих вилл, предсмертных стонов мужчин и воплей насилуемых женщин, носился невысокий смуглый всадник — Аттила.

— Я бич Божий! – восклицал он.

Воистину так, ибо Рим погряз в пороках и грех пожирал его, как проказа.

Войска гуннов встали у реки Минчио, намереваясь идти на столицу, а после – на Рим. Но тут в чаду и смраде лагеря явилась странная процессия — почтенный старец на муле и пеший отрок, осенявший старца большим серебряным крестом. Они направился к шатру Аттилы. Никто не остановил их, лишь стражники у шатра подняли луки.

— Мир тебе, бич Бога, Которому я служу! – зычным голосом возгласил старец и Аттила вышел. Его седые распущенные волосы трепал ветер, узкие глаза вперились в гостя.

— Кто желает мира сыну войны? – недобро спросил он.

— Смиренный служитель Божий, — отвечал старец, которого позже назвали Папа Лев Великий.

— Что тебе? – спросил гунн.

— Мира, — ответил Папа.

— Я не мир несу! – расхохотался Аттила в лицо епископа Рима.

— Ты пришёл наказать нас. Но когда раб наказан и бич напитается его кровью, Господин откладывает бич в сторону.

Аттила замолчал, вглядываясь в безмятежное лицо Льва, потом резко кивнул, приглашая того в шатёр.

О чём несколько часов говорили великий воитель и великий святой – тайна навеки. Быть может, они вовсе молчали. Но когда Папа уехал из лагеря на своём муле, под сенью креста, Аттила приказал отступать. А спустя год умер – захлебнувшись во сне собственной кровью. Господин отложил свой бич. На время.

6.

Мой рассказ не приняли. Вернее, даже не так… Его практически уничтожили! Вырвали все волосы, сломали хребет, поставили с ног на голову, надавали тумаков…

Я сидел перед монитором и не верил своим глазам. Рассказ, в который я вложил частичку своей души, раскритиковали так, как будто это была писулька распоследнего сорта! Как же так? Ведь я не спал ночами, забывал поесть. С любовью и трепетом выстраивал фразы…

Сутки я плакал. Неделю беспробудно пил. В похмельном забытьи удалил непринятый рассказ со всех файлов. Стёр его из памяти Вселенной! У меня было такое чувство, будто я убиваю своё собственное дитя…

Прошли месяцы.Я оттачивал слово за словом. Читал книги и рецензии. Копался в словарях и справочниках. С критиками, которые смешали моё детище с грязью, я подружился. Да-да, не смейтесь! Я хотел досконально знать их в лицо: что они за люди, что едят на обед, чем дышат, что ими двигает… В дружеской беседе выяснилось, что сама идея моего погибшего рассказа им — критикам — понравилась. Но очень уж коряво написано — так они сказали! И чтоб я не обижался, а принял их мнение к сведению.

Уязвлённое «Я» не давало мне спать. Я осунулся, похудел. Под глазами поселились устойчивые чёрные круги. Какой-то азарт точил меня изнутри…

Ровно через год я послал на конкурс второй рассказ. Он отличался от предыдущего — «убитого» критиками — как брат отличается от своего однояйцевого близнеца. При этом я чувствовал себя Богом, отправляющим в мир ещё одного Христа! Рассказ был выстрадан и выверен мною до последней буковки, до ничтожнейшей запятой. И я — победил! А мои критики заняли пятое, восьмое и шестнадцатое места…

7.

Видит бог…

Фоме Невермоу крупно повезло на бирже. Его грязные спекуляции принесли вдруг солидную прибыль. Прямо вот на пустом месте. Вроде как – повезло, бог дал…

Конечно, стоило ему пойти в церковь, поставить свечку: минимально поблагодарить небеса. Разумеется, надо было б перечислить часть дохода в детский дом, где он некогда воспитывался и учился. Может быть, стоило нанять для выходов в опасный город нанять охранника. Да, конечно, затратная идея, но жизнь, личная безопасность стоят того. Фома, разумеется, не стал в один миг денежным мешком, чтобы тратить немало средств на защиту себя, любимого, но его внезапная платёжеспособность стала предметом зависти для охотников до чужих денег.

Удачливому спекулянту потребовался экономный способ надёжной самозащиты. Невермоу не стал долго размышлять. Он пошёл и легально приобрёл для ношения кольт. Удовольствие, конечно, не из разряда дешёвых, но и не так, чтоб убийственно разорительно. Это точно не пресловутая благотворительность, обедняющая состоятельного господина катастрофически. «Что ни говори, а пистолет внушает, – оценил Фома боевую игрушку. – Внушает уважение изобретение дядюшки Кольта! С ним и сам чёрт не страшен!»

Так уж устроено в мире, что эгоистичное решение не понравилось ни небесам, ни воспитанникам детдома, где ранее скромно, но достойно вырос Невермоу. И решили они – каждый в своей епархии, конечно – проучить загордившегося спекулянта.

Как-то под вечер Фома надумал смотаться в ночной куб, где бойко работало подпольное казино. «Пока мне везёт, — рассуждал удачливый скряга, — надо сорвать джек-пот…».

Когда Невермоу выезжал из гаража, вдруг разразился ливень. Ударила молния, и высокий кипарис рухнул перед кабриолетом. Фома выскочил из «Феррари», дождь хлестал вовсю: не было видно даже ворот усадьбы. Тут из пелены ливня вышли семеро.

— Купи, господин хороший, у нас кипарис! – крикнул один из воспитанников. – А то применим грубую силу. Вам же известно: добро должно быть с кулаками.

— Ничего я не куплю, выродки! А кипарис и так мой! Убирайтесь, а то я стрелять начну!

Семёрка не шелохнулась. Фома выхватил кольт, пальнул в небеса. Суровые воспитанники растворились в ливне. Невермоу на миг застыл с поднятой рукой, оценивая результат выстрела. Но секунды хватило – в оружие ударила молния. От жадины осталась кучка пепла. Правда, одна искра подожгла машину, она взорвалась. Чуть позже карающее пламя перекинулось на особняк. А ливень тут же стих.

Когда прибыли пожарные, некогда богатая усадьба превратилась в жалкое пепелище…

8.

Ресторан Жизнь

Добрый день. Рад приветствовать Вас в ресторане Жизнь. Меня зовут Энджел, я буду Вашим официантом.

Позвольте зажечь благовония опыта. Они создадут благоприятную атмосферу для Вашей трапезы.

Как новым посетителям разрешите порекомендовать универсальное блюдо — Любовь. Можно начать с чего-то легкого. Например, часто заказывают детскую Влюбленность или Любовь к первой учительнице. Уже более опытные гурманы отдают предпочтение взрослой Любви, со всеми ее прелестями и изысками. Правда, при выборе партнера к этому блюду, надо быть очень осторожным и внимательным. В противном случае, может остаться неприятное послевкусие.

Хочу отметить, что в нашем ресторане повара находят уникальный подход к каждому клиенту, создавая из обыденных эмоций особые рецепты, в зависимости от индивидуальных предпочтений, и могут подать Любовь любых “оттенков”. Есть чистая и искренняя, есть темная, и даже страшная.

Так же, в качестве гарнира, к этому блюду подается Секс. Некоторые предпочитают заказывать только Секс, без любви. Вкусы у всех разные, и Любовь может удовлетворить их практически все.

Могу посоветовать фирменное — Месть. Стоит дорого, но вкус оправдывает цену. Изумительные ощущения на любой выбор. Ее можно подавать как горячей, так и холодной, острой, под слоем специя, и приторной, почти ядовитую. Удовольствие от одной порции Мести можно растянуть на всю жизнь, а можно мгновенно сгореть пожаре бушующих эмоций.

Месть, как и Любовь, тоже можно назвать универсальной. Отлично удовлетворит любые прихоти, как низкой натуры, так и благородного аристократа. Ею можно насладиться, даже не вкусив. Прощение, в некотором роде, тоже можно считать Местью.

Это блюдо имеет отличное послевкусие, некую гармоничную смесь радости, блаженства и облегчения.

Лучшая Месть – это забвение врага. Оно хоронит недругов в прахе их собственного ничтожества.

Питательная Месть насыщает душу и придает смысл жизни, взращивая на пути судьбы ростки ненависти.

***

А вы готовы сделать заказ в ресторане Жизнь?

9.

Шёл Илья Муромец день и ночь. И ещё день, и ещё ночь. А на третий день упал, прямо посреди леса, и захрапел, ибо двое суток на ногах и богатыря ухайдакают. А как проснулся, видит — сидит перед ним на пенёчке кикимора, и молвит человеческим голосом:

— Поцелуй меня добрый молодец. Стану я девкой красною, женой тебе безоб… эээ… прекрасною.

Не захотел богатырь целовать непонятную зелёную хрень и запулил в неё булавой. Выбралась кикимора из просеки, что после её полёта образовалась и говорит:

— Ну беегишь, добший молодешь! Я шебе отомшу!

Сказала так и сгинула. Подумал Илья над этими словами, сплюнул да и пошёл булаву искать, а как нашёл — дальше двинул. Шёл, шёл, да и вышел на опушку огромной поляны. Посреди поляны — дворец красоты невиданной. Подходит он к воротам — а там его уж ожидают. Стоят слуги в прикиде богатом, золотом вышитом, Илье в ноги кланяются да во дворец приглашают:

— Позволь проводить тебя, добрый молодец! Хозяйка наша уж заждалась тебя!

Ведут Илью вглубь дворца, а он всё понять не может, откуда посреди леса такое диво. Провели его прямо в спальню, а там Хозяйка их возлежит. Да на таком сексодроме, что и батюшка царь обзавидуется. Дивится Илья, а Хозяйка его уж на ложе любовное зазывает. Подумал он и порешил: «Чего бы и не расслабиться, раз такая халява?» Схватил он хозяйку да и начал лобзать уста её сахарные. А потом и не только уста…

А посреди топкого болота, кикимора с удовлетворением наблюдала, как богатырь развлекается с охреневающей от такого извратства лягушкой. А вот нечего в женщин булавой швыряться!

10.

Провинциальный городок. Без названия. В 1989 году в нём родился я. К двадцати пяти годам, занесло попутным ветром меня в партию. Без названия. Разочарование наступило через два месяца политической деятельности. Партийные собрания — панихиды. Партийная деятельность — имитация. Агитация новых кадров — поиски воды в пустыне. Разношу газеты, раздаю листовки. Люди фыркают и отворачиваются. Воротят нос от меня, как от прокаженного.

Не даёт покинуть партию мне женщина. Она тоже родилась в провинциальном городке. Без названия. В 1924 году. К семнадцати годам, непонятно какими ветрами её занесло на войну.

Ту войну, название которой, многие сейчас не помнят.

Узнав о том, что у меня нет трудовой книжки — искренне удивляется. Показывает свою: двадцать шесть лет работы на градообразующем предприятии. На заводе, снабжающем троллейбусами всю страну. Восемнадцать лет в школе с таким же порядковым номером. Странное совпадение. Трудовой стаж — 44 года. Целая жизнь.

Спросила она меня как-то, что в своей жизни сделала не так? Молчу как дурак. Глаза прячу.

«Может быть, мне мстят?» — не унималась она. «Кто?» — несмело и глупо спрашиваю я. «Враги», — морщинистое и доброе лицо нахмурилось.

Двадцатого декабря этого года ей исполнится девяносто лет. Почти век. А враги всё мстят. Стыдно признаться, но я боюсь её дня рождения. Боюсь тостов и поздравлений. Ещё больше боюсь осознания того, что она не боится никого. Ни врагов, ни мести. Анализирую. Может, правда мстят? Страны нет, завод разрушен, школа закрыта. Партия в предсмертных конвульсиях. Чем не месть? А она им назло живёт. Глуховата только стала.

11.

Снег бесчувственно падал на мокрый асфальт и таял. Мимо мчались машины, не замечая её. Лиза оправила складки белого платья из тонкого батиста, именно оно было на ней в день их первой встречи. Дикое чувство – желание выглядеть перед ним хорошо. Она ждала его. В любое время в назначенном месте. Белые полоски на черном асфальте стали для неё обителью и личным залом ожидания. Лиза изучила их вдоль и поперек, прошла, истоптала, вымерила своими черными босоножками: длину, ширину, интервал… именно они были на ней в ту ночь.

По сути, все последние шесть лет сводились к ожиданию и замерам этих полосок. Но сегодня час расплаты казался особенно близким, она не знала, но чувствовала его приближение. Он где-то рядом, возможно всего лишь один поворот. Как она хотела его увидеть. Нет! Как она хотела, чтоб он увидел её. Этого должно быть достаточно, а если нет, Лиза приложит свою руку, или то, что от неё осталось, но этот переход вновь зальет кровь, только теперь его. А Лиза уйдет на небеса, как он уехал, не оборачиваясь, прочь, когда она умирала в неположенном для смерти месте, разукрашивая алой кровью белые полосы.

12.

На последнем уроке — уроке биологии — все ученики в классе стали «близнецами»: искреннее непонимание отражалось на их лицах. Учительница объясняла нам новую тему у доски, и как, наверное, хорошо было бы её понимать. Нет, вы не подумайте ничего плохого, я слушал внимательно, но иногда мне казалось, что учителю всё равно, понимаем мы или нет.

— Вам понятно? — прозвенел голос Натальи Николаевны.

Все молчали оттого, что стеснялись спросить или просто не хотели показаться глупыми перед остальными учениками. Я поступил точно так же.

— Хорошо. Поехали дальше.

К концу урока я имел красивую двойку и скрытый намёк на то, что я, видите ли… не понимаю элементарного. А ведь не я один! Но кого это интересует? Ни спорить, ни жаловаться никто не станет. Собственно поэтому я, собрав всю свою гордость, подошёл к учительнице и нарочито медленно протянул:

— Извините, я вот тут не понял…

Она тут же перебила:

— У меня сейчас нет времени, я ухожу. Надо было слушать на уроке.

Да! Вот она логика!

Дома я сразу начал изливать все свои претензии к учительнице маме. Говорил в основном, какая она такая-сякая и вообще объяснять не умеет. Краски-то преувеличил, ну да ладно — во благо!

— Вот бы перешла в другую школу, зачем она преподаёт, если её, похоже, раздражает собственная работа. Заболела бы на недельку, что ли.

— Никогда не говори о людях… так! Мало ли что может случиться! Боженька ведь всё слышит. А… если так не любишь её, то докажи учительнице, что прекрасно знаешь биологию.

— И какая ж это месть? Да я и не наврежу ей этим!

— С одной стороны, нет, но с другой… Послушай, сынок, месть и хорошей тоже может быть. Вот ты говоришь, что она считает тебя…

— Нулём, — подсказал я.

Мама кивнула.

— Так докажи обратное. Она-то уверена в своей правоте. А ты раз — и на пятёрку материал рассказываешь. И учительница поставит эту оценку, даже если у неё и есть к тебе какая-то неприязнь. Хотя этого не должно вообще быть!

На уроке меня снова вызвали к доске. Вчера до ночи готовился, зубрил. И теперь… всё как в учебнике и рассказал.

— Что ж… Что такое?.. — она спросила меня довольно простое определение, и я без особого труда ответил:

— Четыре.

— Неверно. Пять. Уже лучше, но… только «три».

— Да как же! Сами посмотрите! — я схватил первый попавшийся на глаза учебник. Открыл нужную страницу.— Четыре!

Она скрипнула зубами.

— Что-то я забыла. О другом думала. Не туда посмотрела…

— Так «пять»?

— Да! Садитесь!

— Большое спасибо.

В этот раз я выиграл. Но теперь готовиться нужно к каждому уроку. Может, это и к лучшему.

Вот, что значит — отомстил!