Салфетки № 276. Голосование

Уважаемые мастеровчане!

На ваш суд представлено 6 конкурсных салфеток и одна внеконкурсная.

ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.

Проголосовать нужно до воскресенья 17.09.2017, до 21.00 по московскому времени.  

1.

За иллюминатором лениво поплескивался океан, сизый и клочковатый, как борода нашего капитана. Верещали чайки и невыносимо хотелось на берег, домой, к жене, нашему «райскому саду» с несколькими яблонями, к расшатанным табуреткам, рассохшейся калитке, деланно сердитому ворчанию на тему «сколько ты еще будешь носиться по своим морям-океанам», и теплому запаху ее тела.

Лариса, Исса, — это был один из наших условных сигналов. Как позывные «SOS», слали друг другу шифрованные послания о том, что помним, ждем, жаждем. Мы обменивались только нам понятными именами и словами, наполняли ими эфир, и казалось, что чайки, пронзенные нашей нежностью, страстью и тоской, как раненные, вскрикивали и падали на воду, чтобы подняться с выловленной рыбиной.

Вчера ты, запинаясь от счастья, прошептала, что тебе приснилась рыба. Я понял, что ты уже точно все знаешь, и моя рука, сжимавшая трубку вспотела, а голос резко охрип. «Все будет хорошо, Исса, все будет,» – все, что успел тебе сказать, пока не услышал крики «полундра!» и надрывный вой сирены.

Наше судно затонуло, распоротое осколком ледника. Остальные осколки ледника осели на волосы моей Иссы, в одну ночь, окрасив их мягкое золото в сизый и хмурый цвет моего последнего океана.

Она больше никогда меня не видела, но вырастила нашего сына, и сегодня он, выпускник мореходки, идет в свой первый рейс. С берега его провожает она – любимая, жена, мать. «Исса, Исса, Исса», — слышится в криках чаек.

2.

Приветствую. Меня зовут Джесси Андерсон, мне двадцать пять лет, и я работаю преподавателем математического анализа в том самом университете, в котором когда-то учился.

Сегодня в одной из наших многочисленных аудиторий состоялся большой семинар, посвящённый 250-ти летию со дня всемирно известного математика Карла Фридриха Гаусса. Особенность этого семинара состояла в том, что с проектами приходилось выступать не студентам, а преподавателям. И вот настал тот час, когда на кафедру взошла она! Это богоподобное создание неземной красоты звали Эми Мур. Она, как и я занималась матанализом, только если я преподавал интегральное исчисление, то она — дифференциальное.

-Приветствую всех собравшихся! Позвольте мне…

Но к этому моменту её уже никто не слушал. Все смотрели только на её милое личико и роскошный бюст. Как только Эми отошла от кафедры и подошла к доске все уставились на её восхитительные белые ножки, выглядывавшие из-под облегающей юбки. Эми некоторое время рассказывала про кватернионы, однако внезапно она замолчала и спустя некоторое время сказала.

-Господа, я прекрасно понимаю, что никого из вас не интересует моё выступление. Единственный человек, который меня по-настоящему слушал — это Джесси Андерсон, только в его глазах я видела огонек подлинного внимания и интереса. Всех остальных всегда интересуют только мои ноги, грудь и бедра. Я больше не намерена это терпеть, и хочу объявить о том, что с завтрашнего дня я здесь больше не работаю! Всего хорошего!

После этих слов Эми резко швырнула свой проект на кафедру и покинула аудиторию. На следующий день она уволилась из университета и устроилась на работу в местное модельное агентство. Вы спросите меня встречался ли я с ней после этого инцидента? Да, встречался.

Это случилось через несколько дней после её увольнения. Первое время мы болтали с ней о том, о сем, а затем я задал самый важный для меня вопрос.

-Эми скажи, ты не жалеешь о том, что уволилась из университета?

-Нет Джесси, я не жалею – радостно ответила она. Если честно, то математика меня никогда по-настоящему не интересовала. Я стала ею заниматься только потому что в своё время на этом настоял мой отец. Ты же знаешь, как это бывает, умница-дочка известного профессора и всё в таком духе.

-Да, я знаю.

-Я всегда мечтала о том, чтобы связать свою жизнь с искусством, стать актрисой или моделью.

-Это хорошо. Главное, чтобы ты была счастлива. А что собираешься делать с дифисчислением? Забросишь?

-Конечно нет! Я превращу его в одно из своих любимых хобби.

3.

Легкие размышления

— Ты не продвинулся ни на йоту в работе над собой. Я множество раз твердила: не поддавайся никому и ничему, прекрати свое непостоянное существование в образе тени и обрети собственную плоть.

— Ты повторяешь это изо дня в день, и я понимаю, чему желаешь меня научить, но, все же…

В слабо освещенной комнате, голые стены которой часто только друг друга и созерцали, на полу сидели мужчина и женщина. Их облачение было простое, без изысков, только свободные белые рубахи, да штаны. Сегодня два человека беседовали дольше обычного, время от времени погружаясь в медитацию, окружавшую их тишиной и спокойствием.

— Никаким «все же» не место в голове, сознание должно полностью отвергать любые сомнения. Ты то, что должно растворять, а не растворяться, иначе рискуешь потерять собственное «я» и стать никем, — в женском голосе чувствовались твердость и настойчивость.

— Я размышлял над этими словами, и пришел к мысли, что растворять не всегда правильно и нужно. Вот представь, — мужчина сделал жест рукой, будто стакан держит. — Перед тобой стакан с водой… или чаем, и в него принимаются постепенно кидать всё, начиная с сахара. Представила? Сахар — растворился, соль — растворилась; кофе, порошок, всевозможные субстанции — все, вроде бы, растаяло, исчезло. Однако чай уже не тот, каким был в начале, и переполнен тем, что ему не свойственно. Он не способен очиститься, не в состоянии что-либо еще вобрать в себя, и больше походит на грязь, которую не выпить никому. Чай растворял, и при этом не сумел остаться собой.

Женщина задумчиво посмотрела в сторону, будто там был кто-то, видимый лишь ей, способный дать подсказку.

— Но чай, растворяя в себе сахар, безвозвратно лишает его личного «я», и тот без следа исчезает; чай продолжает существовать, став лучше, вкуснее, а сахар — нет, — надменно и с победой в голосе произнесла собеседница, переведя взгляд на мужчину.

— Твоя правда. Но выходит, что сахар, как и остальные вещества — это большая сила, способная изменить чай так, как ему нужно. А это значит, что растворяться — ничуть не хуже, — на лице мужчины читалось спокойствие и терпение.

Женщина вновь задумалась, но уже не искала незримого подсказчика. Она закрыла глаза и ушла в себя, ее примеру последовал мужчина. В комнате воцарилось молчание — каждый отдался своим думам, и больше не произносил ни слова.

4.

Добрый совет

Маша размазывала слезы по лицу. Как ужасно все сложилось в новом коллективе! Виктор, у которого она спросила, какой марки его автомобиль, показал язык. Антон, проходя мимо, ущипнул за попу. А Ольга Ивановна, когда Маша хотела посмотреть ее книгу, накричала, вырвала книгу и даже шлепнула по рукам. А кому жаловаться? Они давно здесь, а Маша – новичок. Вот бы встретить волшебника!

Не успела Маша додумать, что она попросила бы у волшебника, как перед ней возник незнакомец.

— Не плачь, Машенька, — ласково сказал он. – Они все недостойны одной твоей слезинки.

— А откуда вы…

— Я все знаю. Я волшебник.

— Значит, вы все можете?

— Могу! И я дам тебе совет. Ты любишь чай с сахаром?

— Да.

— А кто сильней, чай или сахар?

— Наверное, сахар, он ведь сладкий.

— А вот и нет! Чай растворяет сахар, значит, он сильнее. И ты не будь сахаром, а стань чаем. Не растворяйся в обидах, а сама растворяй их, наказывай обидчиков!

Маша на секунду прикрыла глаза, стараясь осмыслить услышанное, а когда открыла, волшебника рядом не было. Маша повертела головой, но незнакомца и след простыл.

Тут Маша заметила подкрадывающегося Антона. Намерения были очевидны. Не дожидаясь очередного издевательства, она подскочила к обидчику и ущипнула его за пухлую щеку. Антон взвыл, то ли от боли, то ли от неожиданности. Маша ущипнула еще раз, на этот раз за другую щеку, и бросилась прочь.

Увидев Виктора, корчившего рожи перед зеркалом, Маша схватила со стола первую попавшуюся книгу и треснула врага по голове. Тот прикусил язык и заголосил, пытаясь укрыться от нападения за шкафом. Но это ему не удалось. Воодушевленная успехом, Машенька наносила все новые и новые удары, пока книга не разлетелась в клочья. Взглянув на обложку, она поняла, что это та самая книга, которую читала Ольга Ивановна, но отступать было поздно. Швырнув остатками книги в затаившегося за шкафом Витьку, Маша вытерла слезы и победоносно направилась в столовую.

Вечером, когда мама пришла забирать дочь из сада, ее встретили горящие восторгом глаза.

— Я их всех победила! Мне волшебник помог! – радостно сообщила девочка.

— Вы, пожалуйста, обратите внимание, на поведение ребенка, — как-то неуверенно проговорила Ольга Ивановна. – Сегодня она подралась с мальчиками, книгу порвала…

— Хорошо, я разберусь, — ответила мама и ласково погладила Машу по голове. А когда они вышли на улицу, добавила:

— Молодец! Никогда не давай себя в обиду!

Сторож Василий, который в этот день был волшебником, одобрительно посмотрел им вслед

5.

Роскошная красотка Шугар небрежным, но точно выверенным движением поправила платиновый локон, выбившийся из прически. Сидя у барной стойки в кафе эконом-класса, она была уверена в своей неотразимости. Очередной раз перебросив ногу за ногу, роковая блондинка окинула взглядом столики с сидевшими за ними посетителями. Она искала добычу, свою жертву, самца, готового на все ради одного ее взгляда и снисходительной полуулыбки. В конце-концов, до сих пор никто не мог избежать плена ее чар, теряя разум от одного вида этих сногсшибательных форм. И никто не видел, как под ресницами соблазнительницы копится разочарование одиночества, подливающее все больше яда в зелень ее глаз. Все смотрели не туда, и это вполне устраивало расчетливую Шугар, пытавшуюся заскочить в последний вагон уходящего экспресса.

— Карточки viza в этих джунглях принимают? – прозвучал у нее за плечом уверенный голос. Ноздри самки встрепенулись, учуяв запах дорогого парфюма, табака и достатка. Мужчина с кейсом и в плаще был явно не местным, похоже, решил передохнуть с дороги, зайдя в первую попавшуюся забегаловку.

Пока приезжему красавчику, как мысленно назвала его Шугар, наливали виски и меняли пепельницу, активизировавшаяся в блондинке охотница выпускала когти, заставляя девушку все чаще менять положение ножек и бросать в сторону незнакомца томные взгляды из-под полуопущенных век. Наконец она решилась и походкой пантеры подошла к его столику:

— Не угостите даму сигареткой? – с придыханием спросила красотка, стараясь не замечать, как брезгливо дернулся уголок его губ на эту банальность. Все забудется, главное – завязать разговор. Внезапно сквозь тягучую ауру мускусных духов сладкой бейби пробились спокойные, прохладные и свежие нотки лаванды.

— Тиа, — улыбаясь, представилась подошедшая к столику женщина. Неяркая шатенка без лоска излучала силу и необычное очарование, от которых приезжий засветился радостью и любовью. Он встал и нежно приобнял свою женщину. Они слились в объятиях, для них больше не существовали ни кафе, ни приторная Шугар. Были только он и она.

6.

***

Космический лайнер «Звездный лев» привез на Землю две тысячи пассажиров. Голубая осьминожка подошла к стойке паспортного контроля последней. За ней шел шестирукий робот-носильщик, с чемоданом в каждой руке.

— С багажом все в порядке? – обратился к нему таможенник.

— Проверку прошел, — ответил тот глухо. – допуск получен.

— Окей. – второй таможенник пощелкал клавишами, занося соответствующую информацию.

Таможенников были молоды. Рич был великобританец, Джон — великоамериканец. С Голубой осьминожкой не должно было возникнуть никаких проблем, поэтому Рич ей приветливо и искренне улыбнулся.

— Ваш паспорт, мэм. – Судя по сероватому оттенку кончиков щупалец, осьминожка была весьма преклонного возраста. На голове у осьминожки было что-то вроде клетчатого чепца. Взгляд синих глаз был доброжелательным. Из восьми щупалец четыре служили ногами, а еще четыре – руками. Осьминожка одной парой держала вязание, в другой — АйДи-паспорт и клубок пестрых ниток.

— Вот. Возьми сынок. – и она протянула документ Джону.

— Какова цель визита?

— Хочу навестить внука. Он в дипмиссии работает.

— Как долго планируете пробыть на Земле?

– Два месяца, думаю. Внук обещал мне показать ваши великие водопады. – голубая осьминожка мило улыбнулась.

Пока Рич опрашивал, Джон отсканировал данные паспорта и прочитав первые строчки на экране, издал невнятный возглас. Ричи оглянулся.

— Что-то не так?

Джон потыкал пальцем в монитор. Рич вчитался.

Имя: бабушка Даша. Родная планета: Лагуна. Статус: третья осциаловая бабушка клана. Национальность…

— Русская?!!! – У Ричи глаза полезли на лоб.

Никаких национальностей у голубых осьминогов с Лагуны никогда не было. В этой графе всегда был прочерк. А тут!..

— А ты что, сынок, что-то против русских имеешь? – бабушка Даша с подозрительным прищуром взглянула на таможенника. – А может, ты, милок, русофоб?

Рич справился с собой.

— Извините, бабушка Даша. Просто национальность «русские» относится обычно к людям.

— А-а-а, — осьминожка поняла ситуацию по своему, — ты сынок, ксенофоб! Жаль, жаль. Такой молодой, а уже… — она осуждающе покачала головой.

Рич покраснел. Джон не хотел, но тоже покраснел.

— Извините, прошу вас. Никаких проблем, никаких претензий. Добро пожаловать на Землю! Мы очень рады!

Джон вернул паспорт.

И старая осьминожка величественно прошествовала к выходу. Робот просеменил за ней.

Таможенники смотрели ей вслед. Джон сказал:

— Совсем эти русские в посольстве охренели. Осьминоги у них уже русские. С ума сойти!

Ричи покачал головой:

— Не скажи. Не зря они это делают… Я тут пил недавно с ними… Знаешь, русские, это не национальность. Это… это состояние души. Оно такое…

— У осьминогов состояние души? – перебил его Джон. — ты ничего не путаешь?

— Ну, не души… Это отношение к миру такое… Не знаю, как сказать…

-Ага. – хмыкнул Джон. – Или проклятие.

— Тогда это очень заразное проклятие. Сами русские говорят, что русским может стать любой, правда, не сразу. Но навсегда.

-Да?

— Да.

Внеконкурс

Звезда и Крыса

И какого, скажите мне, лешего, я потащилась в Ла Пинеду по бездорожью? Впрочем, по бездорожью – сильно сказано – дороги на побережье Коста Дорада как раз выше всяких похвал. И для машин, и для пешеходов. А вот про велосипедистов забыли. И езжай на своём велосипеде хочешь – по тротуару, хочешь – по проезжей части. На первый вариант я не решилась – там же дети. А наездник я, мягко говоря, неважный. Значит, будем исходить из того, что автомобилисты – взрослые и ответственные люди, и что к даме на велосипеде они будут вежливы.

Ла Пинеда (а по-нашему, Сосновка) действительно оказалась красивым городком. Но Салоу всё-таки красивее. К тому же, в Салоу есть велосипедная дорожка до самого Камбрильса и фонтан поющий.

И вот я несусь по тёмной трассе поздно вечером навстречу машинам, молясь всем святым о прощении грехов своих. Дождь хлещет, как из ведра. И когда он только успел? Дождевик спасает слабо – от стекающих по дороге бурных рек ноги забрызганы до самых колен. Куда же тебя, Лариска, занесло?

А ещё мобильник трезвонит. Должно быть, мама. Извини, мам, сейчас реально не до тебя! Тем более, тут стенка – надо быть осторожнее, а то как сбудется Иркино пожелание.

«Убейся об стенку, тварь! – орала тогда моя подруга на весь двор. – Ты предала Родину, предала Президента! Я тебя никогда не прощу!».

А ведь до антиайданного психоза была добрейшей души человеком.

Так, стенку проехала – слава Богу. На этот раз Ирочка осталась в накладе. Ещё бы не врезаться в столб и не шлёпнуться прямо в лужу…

И вот, наконец, после стольких мытарств – усадьба Masina Catalana. Здравствуй, Салоу! Значит, недалеко и родная гостиница…

Оказавшись в номере, я первым делом залезла под горячий душ, поставила чай, чтобы выпить с мёдом. И позвонила маме.

— Лора, ты в порядке? Я уже так перепугалась!

— Да я гуляла, звонка не слышала. А что случилось?

— Да звоню тебе, а в трубке голоса. Мужчины и женщины.

— Не знаю, мам. Мужчин со мной точно не было.

— А я прямо слышу такой отчаянный крик: «Эстрелья! Эстрелья!». И какая-то женщина стонала, звала какого-то Энеко. Я уж думала: то ли с тобой что-то случилось, то ли телефон украли.

— Да нет, со мной всё нормально. Может, ты просто не туда попала?

— Может быть.

Разумеется, о погоде и о своём приключении в Ла Пинеде я рассказывать не стала. Что я, раненая, что ли?

Положив трубку, стала думать о случившемся. Однозначно, сбой на линии. Нет среди моих знакомых никого с такими именами. Эстрелью знаю только одну – из пьесы Лопе де Вега «Звезда Севильи». Читала ещё в школе. Да и честно сказать, не понравилась она мне. А Энеко – вообще не помню, слышала ли это имя? Возможно, в каком-то сериале.

— Представляете, Хулио, вчера ездила в Ла Пинеду, а тут такое…

Хулио – это бармен в отеле. Весёлый, отзывчивый человек. С ним очень интересно поболтать за жизнь, попивая в стойки эспрессо со сливками. Правда, говорить с ним приходится на его родном – русского Хулио не знает. Зато я знаю язык Сервантеса достаточно, чтобы мы могли друг друга понять.

Когда Хулио узнал, что на Родине весь двор называет меня Крыса-Лариса и мажет мою дверь помоями, стал относиться ко мне ещё лучше.

«Вы поддерживаете оппозицию? Пишете письма узникам Болотной? Esta bien! Muy bien!* У меня дед был коммунистом, сидел при Франко, при диктатуре. Tiempo horrible!** Он считал, что лучше погибнуть, чем встать на колени».

«Франкисты его убили?» — спросила я тогда, прекрасно понимая, что подобные режимы с инакомыслящими не церемонятся.

«Нет, к счастью, нет. Дедушка пережил диктатуру, успел ещё внуков понянчить».

Однако страданий дедушке Хулио пришлось испытать немало. Хорошо, моя мама этого разговора не слышала. И так она мне говорит:

«Когда же ты, наконец, успокоишься? Неужели не понимаешь, что против лома…».

Да понимаю я, конечно, что диктатуру на раз-два не одолеешь. Но унижаться перед ворами и беспредельщиками – противно.

— Связь плохая. Мама говорит, слышала крики, стоны. Какой-то Энеко, какая-то Эстрелья…

— Как Вы сказали, Лариса? – Хулио отчего-то заметно разволновался. – Это серьёзно? Не розыгрыш?

— Да какой тут розыгрыш? Мама реально перепугалась! Звонит мне, а в трубке неизвестные голоса.

Хулио вдруг стал на удивление серьёзным, задумчивым. Что это с ним?

— Понимаете, Лариса, Энеко – это имя моего дедушки, и жил он в Ла Пинеде. Его первую любовь звали Эстрелья. Она была для него настоящей путеводной звездой.*** Его жизнь была её жизнью, а его смерть стала бы и её смертью тоже. Любила она моего дедушку безумно.

Но не суждено было ей разделить всех его печалей и радостей. Франкистские полицаи, желая не то запугать Энеко, не то проучить за непокорность, ворвались ночью в дом к Эстрелье и попытались её изнасиловать. Девушка сопротивлялась так отчаянно, что трое здоровых мужиков не могли ею овладеть. Возможно, роль сыграло и то, что все трое были по-скотски пьяны. Желание, если оное и было, довольно быстро уступило место дикой злобе. Непокорную повалили на пол и забили ногами, буквально не оставив живого места. Когда пришёл Энеко, то застал Эстрелью умирающей. Только и успел, что проститься с возлюбленной.

Признаться, от этой истории мне стало не по себе. Мало того, что вместо меня маме ответили чужие люди, так ещё, оказывается, и покойники. Нормальненько!

После мощного выброса адреналина в самый раз – тихая автобусная экскурсия. И желательно куда подальше. Валенсия для этой цели подошла как нельзя более кстати. Сначала нас повезли в биопарк с различными зверушками. Без клеток, без решёток – только скалы и насыпи вокруг. Потом была пешеходная экскурсия по центру города с фонтаном, кафедральным собором, самым узким в мире зданием и мясным рынком. Там, оказывается, будучи опальным, жил драматург Лопе де Вега. За что его центральная власть невзлюбила – не знаю, но возможно, за пресловутую «Звезду Севильи», в которой король представал не в лучшем свете. И всё-таки ему повезло больше, чем нашему Радищеву – в Валенсии теплее, чем в Сибири.

На следующий день я купалась и загорала на пляже, а через день поехала в вечернюю Барселону с аквариумом и поющим фонтаном. А ещё через день я смотрела танец фонтанов уже в Салоу.

Накануне отъезда полдня каталась на водных горках в аквапарке.

С мамой, конечно, созванивалась, но на посторонние голоса она больше не жаловалась.

И вот незаметно подкрался конец моего пребывания в Салоу. Пора возвращаться на Родину. Что меня там ждёт? Вдруг моим соседям надоест Крыса-Лариса, и они придумают что-нибудь поинтереснее типа зелёнки в лицо, поджога квартиры или группового избиения? От телезомби, убеждённых, что всякий, кто не с ними – враг народа, такого вполне можно ожидать. Что предпримет центральная власть, которая явно не в восторге от оппозиции и сочувствующих оной? Внесут ли меня в чёрный список, чтобы по заграницам не шастала, а слушала лишь то, что рассказывают по телевизору? Посадят в тюрьму по надуманному поводу, приписав статью погрязнее? Или и вовсе объявят невменяемой и запрут в психушку?

За окном автобуса проплывали песчаные и каменистые пляжи, скалы, покрытые редкой растительностью, отели, бассейны с голубой водой. До свидания, Каталония! Или прощай? Надо позвонить маме, сказать, что уже объезжаю.

Однако после длинных гудков послышался голос вовсе не мамин. Он звучал словно издалека и принадлежал молодой девушке.

— Лариса…

— Алло! Кто говорит?

— Лариса… Oyes?****

Дальнейшее расслышать было трудно. Раздался треск, шипение, голос девушки стал неразборчивым, без конца прерывался.

— Эстрелья, это Вы? – спросила я по-испански.

Конечно, в помехах на линии нет ничего удивительного, и имя у меня, если разобраться, не такое уж и редкое. Ума не приложу, почему мне пришло в голову самое невероятное?

Среди стрёкота девушка продолжала говорить на испанском. Но даже говори она по-русски, понять было тяжело. Лишь когда посторонний шум на минуту стал тише, я сумела разобрать три слова:

— Лариса… не бойся…

И всё – тишина…

— Лора, привет! – а вот и голос мамы. – Ты как?

— Привет, мам! Да вот уже в автобусе, едем в аэропорт.

— Ты там будь внимательнее, не опоздай на самолёт.

— Постараюсь.

А у самой мысль: может, лучше было бы и опоздать? Здесь тепло, и люди ко мне так хорошо относятся.

Но ведь в Испании сейчас демократия, а я — турист, который платит. Мне же неизвестно, что говорили бы и делали эти самые люди, будь у них сейчас франкистская диктатура? Как бы они отнеслись к Энеко, будь он их современником? Называли бы верную ему Эстрелью Звездой или дали бы кличку Звезданутая? Ведь сказать: не люблю Франко! – когда он давно уже истлел – не то же самое, что сказать это же при живом и правящем. И пожать руку иностранному оппозиционеру, приехавшему в качестве туриста – не то же самое, что вступиться за несогласного с властью в своём отечестве. Но зато мне хорошо известно, что говорили и делали те, кто выходили на митинги против коррупции и мошенничества власти, когда их сажали по тюрьмам, что говорили в своих интервью уже познавшие тюремный ад, и чем стали заниматься ранее всерьёз не помышлявшие о правозащитной деятельности. Те, которые сумели остаться на Родине после того, как от её имени с ними обошлись так несправедливо. Нет, не стану я пытаться всеми правдами и неправдами удержаться в Испании. Вернусь в Россию. Вернусь не к ворам из власти, не к дебильным соседям, а к ним – людям чести и настоящим патриотам.

Интересно только, что имела в виду Эстрелья, когда говорила: не бойся? Мол, ничего плохого с тобой не случится? Или: не бойся страдать? Знает ли она, что Стас Павлищев, который должен выйти на свободу в апреле, нравится мне не только как человек? Наверное же знает.

*Это хорошо! Очень хорошо!

**Ужасное время!

***Estrella – Звезда

****Слышишь?

Задание writercenter.ru/blog/sbattles/salfetki--276-zadanie.html