Салфетка №312. Голосование.

Остался час до финальной черты! Голосуем, товарищи!

Жители Мастерской, на ваш суд представлены восемь замечательных миниатюр.

Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие.

ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.

Голосование продлится до 5 мая до 12:00.

___________________  

№1

Маленькая комната с недоразбитым окном. Приоткрытая форточка. Случайно залетевшие снежинки обречённо падают на растрескавшийся подоконник, чтобы мгновенно превратиться в капли дождя, а может, слёз.

В комнате двое. Я и я, но на жизнь младше. Молчим. Курим. Стряхиваем пепел в видавшую виды жестянку из-под кофе. Говорить не о чем — той, что связывала нас, нет уже три года. Зачем я здесь?..

— Пап, ты не обязан…

— Брось. Мы одна семья.

— Правда?

Выдерживаю пронзительный, тяжёлый взгляд собственного отражения, глубоко затягиваюсь, выдыхаю дым, молчу. Мне нечего ему ответить. Когда Бог рядом, когда ты дышишь с Ним одним воздухом, когда в любой момент можешь в своей руке почувствовать теплоту Его ладони, всё просто, и мир не кажется бездонным вместилищем боли. В какой-то момент перестаёшь ценить это Присутствие, обращаешь на него внимания не больше чем на бег секундной стрелки по заколдованному кругу циферблата, и Бог уходит. Устаёт ждать, дарить тепло, не получая в ответ даже простой улыбки…

Моим Богом была его мать.

— Хватит, пап. Серьёзно. Не надо сюда больше приходить.

— Но…

— Тебя не было рядом, когда… Тебя не было. Не было! НЕ БЫЛО!!!

Тушу окурок, обнимаю сына, прижимаю к себе. Он пытается вырваться, оттолкнуть меня, бьёт кулаком в грудь. Скорее от отчаянья, чем от ненависти. Как маленький мальчик, у которого кто-то из старших отобрал игрушку. Терплю и обнимаю ещё сильнее. Живительная влага слёз пропитывает свитер. Осторожно забираю окурок из дрожащей руки, щелчком отправляю в недолгий полёт на дно импровизированной пепельницы. Похлопываю по спине.

Он поднимает взгляд.

Её взгляд.

Тихий, всепрощающий, любящий.

Любящий, не смотря ни на что.

К горлу подступает ком, прорастает слезами. Они прорывают плотину ненависти и боли в глубине сердца, появляется безумная лёгкость, я словно бы воспаряю над телом, сбрасываю его оковы. Подкашиваются ноги, падаю на колени.

Бог бережно поднимает меня с пола, шепчет: «Не уходи».

И я возвращаюсь, покорный Его воле.

№2

В белесой пелене облаков появилась Богиня-матерь, в белоснежном платье, украшенного лилиями, вышитыми золотистой нитью.

Последовательница Богини златокудрая Апи поднесла ей нектар и спросила:

— О чем тревожитесь, о великая богиня-мать!

Богиня-мать выпила нектар, потом промокнула губы платком и сказала: — С недавних пор, я устала любить детей Земли! Последний из рожденных мною мужей слабостью и благодушием своим лишил меня надежды на признание этих низших созданий. Никак ни запомню их имени.

— Вы говорите о людях?

— Да, именно о них! Сколько раньше у меня было последовательниц: Анаит, Кори, Миноха, Аллат, Исида, Хатор, Афродита, Деметра, Гера и еще много других? Но со временем они исчезли, потому что люди, так ты их называешь, перестали верить в них.

— А мои фигурки для жертвоприношения, пылятся на полках, никому ненужные! А я всего-то жажду признания! Знаешь к кому они теперь взывают с просьбами?

— К кому? — Апи присела на лавочке у трона Богини-Матери.

— К ТОЙ, ЧТО ЯКОБЫ ПОНЕСЛА ОТ САМОГО ГОСПОДА БОГА и зовет себя МАТЕРЬ БОЖЬЯ.

— Но она же не Богиня? – возмутилась Апи.

— Увы, я пыталась вразумить их. Вот, послушай. Богиня мать открыла свиток и начала читать: «Живущие на земле, взирающие на небеса как на обитель богов, взываю к вам с единою просьбою: отрекитесь от той, кто зовет себя МАТЕРЬ БОЖЬЯ. Ибо Она мнит себя выше всех остальных смертных, считая богиней, выдавая ложь за правду».

И вот, что они ответили мне, Богиня –мать достала еще один свиток: «Мы, Дети Земли, преклоняем колени перед МАТЕРЬЮ БОЖЬЕЙ, ибо она не взымает с нас жертвоприношений, не требует поклонения, не карает за проступки и прощает нам грехи наши! Ты же опустошаешь дома! Забираешь наших детей, чтобы просить у тебя помощи, нам нужно принести жертву! Называя нас детьми Земли, ты, забываешь о наших истинных именах, именах наших народов. Хотя у тебя самой много имен».

И я возмутилась, как мне не возмутиться таким и рассердившись сказала им:

«Разве не мне выпала «честь», даровать этому ничтожному созданию, зовущему себя МАТЕРЬ БОЖЬЯ, дитя. Разве не мне она молилась, прежде чем понесла, при этом не соизволив принести в жертву хотя бы одну из птиц, живущих в ее доме. Но, мой благодушный Бог-муж, так просил меня о непорочном зачатии, что я, самая благородная и щедрая из всех богов, согласилась. И что я вижу — ничтожные дети Земли, вы называете ее БОЖЬЕЙ МАТЕРЬЮ, а ее дитя БОЖЬИМ СЫНОМ. Неужели она достойна того, чтобы имя мое, вы отдали той, кто только и хвалиться тем, что родила СЫНА БОЖЬЕГО! Что ж, я не раз рождала сыновей божьих, но ни разу перед вами этим не хвалилась! Чем же тогда она покорила вас, если вы подлинное имя мое отдали смертной. Чем же лучше она других смертных, что тоже дарили вам детей и тоже с моею помощью!»

Но они остались слепы к моим словам и просьбам: «Как снести сию несправедливость! Породив мужа своего, создать губителя своего, пожалев мужа своего, узреть изничтожение свое!»

— И как вы собираетесь поступить, о могущественная повелительница всего живого и не живого! –спросила Апи.

— Я устала любить людей Апи, теперь я буду карать их! И пусть их защитит ТА, ЧТО ЯКОБЫ ПОНЕСЛА БОЖЬЕГО СЫНА.

— Но, если она не защитит их? – испугалась Апи.

— Тогда люди уверуют в меня!

И посыпались на людей беды: засуха, болезни, ураганы, землетрясения, ливни, пожары. Обратились люди к Матери Божьей за советом и ответила она им: «Смиритесь, терпите невзгоды!» Испугались люди и взмолились к Богине-матери. Не смогла Богиня-мать простить людей! Смыла всех небесною волной!

№3

Сделав первый шаг в Поднебесную, я не спешил идти к Создателю. Сегодня тут пасмурно, а значит Бог не в очень хорошем настроении. Он вызвал меня к себе на ковёр, а это никогда не предвещало хорошего будущего.

Остановившись перед ковром, я снял обувь, чтобы босыми ногами выйти на разговор. Ковёр весь засеянный цветами, но сегодня их бутоны закрыты и скрывают свою истинную красоту. Я не понимал, что это могло значить. Создатель закрылся или цветы недовольны мной? Волнение и страх усиливались…

– Добрый день, ОАН, — сухо сказал Бог.

– А он точно добрый, создатель?

– Наверное, да. Ты же уже сделал свой выбор. Я давно наблюдал за твоими мыслями. Ты не хочешь жить с нами. Ты хочешь к людям. Твои желания порочны и алчны, ты не доволен жизнью с нами, ты хочешь в мир разврата и похоти. Я принял решение…

– Я всегда уважаю ваш выбор…

***

Плавно набирая скорость, я двигался по кромке поля. Постепенно смещаясь к центру, я обманывал противников финтами, с каждой секундой приближаясь к своей цели. Сегодня газон очень приятный, вдохновляет на футбольные подвиги.

Отдаю пас нашему полузащитнику, быстро ускоряясь в сторону чужих ворот. Он, красиво обработав мяч, навешивает мне на ход. Мы обманули команду противников и обошли их стену защиты. Я, получив мяч, действую решительно. Не сильный, но техничный удар ставит в тупик соперников и вызывает удивленный возглас на трибуне. Мяч меняет траекторию в своём полёте, коварно обводит перчатки вратаря и влетает в верхний угол ворот. Мяч в сетке, на большом экране стадиона моргает надпись «ГОЛ», наши фанаты восхищённо шумят и прыгают, а я радостно бегу в угол поля.

Праздновал гол я всегда одинаково, указывая пальцем на место на шее, где красовалось яркое тату. Розово-красный след от поцелуя. Этот жест много обсуждали в прессе, а я всем объяснял, что на мне поцелуй Бога. Они смеялись, а я свято в это верил.

Трибуна поддерживает меня победным кличем. Я стою, закрыв глаза и подняв руки к небу. Эта атмосфера бодрит меня и делает сильнее. Сейчас, я счастлив как никогда…

***

Вечером этого дня мы уже сидели за накрытым столом в ночном клубе. Последние полгода это место стало для нас вторым домом. Обычно мы здесь отдыхали, отмечали свои победы и праздники. Но сегодня мы проиграли, уступив соперникам со счётом 3:1.

Официальную денежную премию после такого мы не получили, зато нас щедро отблагодарили в конверте. Всё опять прошло по придуманному сценарию. Наше руководство ещё в начале сезона огласило нам свои задачи. Главная цель была опорочить наш клуб и привезти его к краху. Сценарии всех игр обсуждаются заранее. Большие люди играют в свои игры, правила которых нам не знакомы.

Изначально мы были недовольны и удивлены происходящим, но потом втянулись. Такая жизнь не может не привлекать, а меня радует даже больше остальных. Ведь именно за этим я тут. Слава, постоянные девочки-фанатки, кальянчик каждый вечер, большие деньги и уважение в мире футбола. Это то, о чём я мечтал.

Спасибо, Тебе, что перестал меня любить, создатель…

№4

Интересно было смотреть, как еще мгновенье назад бывший частью тела живого человека кусок плоти становился просто кровоточащим мясом с лоскутом посиневшей кожи, торчащими обрывками сухожилий и еще какой-то мути. Вот только что это была часть бедра молоденькой рыжеволосой девицы, а теперь — обваленный в грязи огрызок, из-за которого дерутся псы.

Девица, как обычно, дико выла, когда Урс неторопливо вырезал препарат и пришлось её приколоть — просто не выдержали нервы. «Надо было завязать рот, что-ли...» — с досадой подумал он.

Крик страшно отвлекает от наблюдения за великим таинством — как Жизнь уступает место Смерти. Когда убиваешь по необходимости, вот как сейчас он заколол эту крикливую стерву — или просто нет времени, или сразу отвлекаешься на что-то другое и от тебя ускользает это мгновенье истины. Было нечто живое и тут р-раз! Уже ничего нет… Непонятно, как происходит переход, где находится та граница, за которой начинается Смерть.

Урса не интересовали сами муки жертв — вопли и стоны не приносили ему болезненного наслаждения, скорее мешали и раздражали. Мешали искать Истину. Он не хотел быть мучителем и палачом, он просто хотел знать и понимать.

И никогда не уродовал тела, как например его брат, Харр — не выкалывал глаз, не вспарывал животов, не сдирал с живых кожу — ему этого совсем не требовалось.

Сначала он полагал, что если просто сложить куски тела снова вместе — человек оживет. Поэтому и действовал осторожно, не прибегая к излишним разрушениям. Но ни один опыт с приставлением отрезанных голов обратно к туловищам положительных результатов не принёс… Видимо какое-то значение имело то, что успевало вытечь слишком много крови. Собственно кровь всегда вытекала из любой, даже маленькой раны — это было известно и ребёнку! Урс и сам не раз старательно высасывал собственную кровь, сочащуюся из полученных мелких ран.

«Значит, если из человека вытечет вся кровь, он умрет!»

Следующая серия опытов заключалась в том, чтобы заставить всю кровь покинуть тело. Урс пробовал делать надрезы в разных местах, отрезал пленникам кисти рук, пробивал головы… Оказывается, кровь была распределена по телу неравномерно — иногда медленно сочилась и человек оставался живым очень долго, а иногда — выстреливала фонтаном и жертва умирала за несколько минут. Очевидно, гипотеза была все таки верной.

Харр относился к затеям младшего брата с откровенной насмешкой.

— Зачем тебе все это? — говаривал он. — Ведь гораздо приятней просто мучить! Посмотри, как этому дылде не нравится жрать собственные кишки, ха-ха…

Харр был взрослее на четыре года и уже давно усвоил то, что малышу было пока недоступно:

«Всего знать нельзя, но следует успеть насладиться тем, что уже знаешь.»

Так ему сказал их отец, убийцей которого он потом стал, впервые в своей жизни.

№5

Шарлиебдовое

— Межконфессиональный саммит объявляю открытым!

Ангел-секретарь в очках и деловом хитоне отыграл на лире рингтон, возвестивший о начале самого знакового события текущей эры.

Длинный стол на сцене предназначался для президиума из богов, представляющих три мировые религии. Места в зрительном зале заполняли боги рангом помельче.

— Вы не учли наши реалии! — выговаривала организаторам Матерь Божья, — Христианам поставили три кресла, а у нас по Троице от католиков, православных и протестантов. Да ещё куча автокефалов нагрянула. Срочно примите меры!

На сцену поднялся огромных размеров Будда. Окинув взглядом расталкивающих друг друга христиан, он сел на пол, скрестил ноги и уставился в одну точку.

Следом появился Аллах. Не дожидаясь, пока христиане отхватят лучшие места, он подозвал Мухаммеда. Тот вытащил из рукава дымовую шашку и швырнул её на стол. Христанские конфессии разлетелись в разные стороны.

— Всё тлен, – произнес Будда, не шелохнувшись.

Расчистив место, Аллах важно уселся в центре. Переглянувшись, христиане бочком-бочком придвинулись и толерантно поднесли ему халяльные яства.

Толкая впереди тележку с контрафактом, в дверь зала протиснулся Конфуций.

— Продаю за юани! Продаю за юани! — вещал он, с трудом пробираясь между рядами.

***

— Саммит объявляется открытым! — перекрывая галдеж, надсадно повторил ангел…

Его возглас заглушил звук свирели. Наигрывая болливудский хит, в зал вошёл синий Кришна. За ним следовала подтанцовка из других индуистких богов. Навстречу им гордо выступил бог ацтеков.

— Вы кто?

— Индийцы. А вы?

— Индейцы.

— Самозванцы?!!!

— Ша, ребята! – взялся за миротворческую миссию Яхве, — Это таки недоразумение. Христиане поднапутали. Кстати, вон они, колонизаторы. Сидят на сцене. Да-да, вон те… Цельтесь получше, ну что же вы?

Прячась от стрел и дротиков, христиане хором нырнули под стол.

— Как тебя зовут, отец? – спросил один из краснокожих.

— …..! — промычал Яхве.

— Как?

— ….!!! Имя мое нельзя произносить.

— Волан-де-Морт? – неосторожно высунулся из-под стола Бог англиканский, одетый в мантию фанатов Гарри Поттера. Снаряд мстительного ацтека просвистел в сантиметре от его головы.

Тем временем в зал ввалилась толпа африканцев. Стуча копьями, они прошли прямиком на сцену, где за столом в гордом одиночестве восседал Аллах. Желая сесть на престижное место, лидер африканцев вытащил куклу вуду и вонзил в неё иглу. Аллах схватился за сердце, но подоспевший Мухаммед опять швырнул дымовушку.

Протирая слезящиеся от дыма глаза, боги утихомирились, но долгожданную тишину нарушил стук в дверь.

— Здравствуйте, в мире творится беззаконие, это от неверия в Меня, не хотите ли вы бесплатно изучать Библию? – вежливо, но настырно интересовался у каждого из собравшихся Иегова.

***

— Саммит открыт! — в очередной раз проорал осипший ангел, — И посвящен он безобразному поведению человечества!

Утомленные перепалками боги стали прислушиваться.

— В качестве исправительной меры предлагается повторить потоп!

— Не надо радикальных мер! Мы опять взвалим на себя все грехи и претерпим ради них! – вскричали разом все Иисусы.

— Ну уж, нет! – уперев руки в боки, на сцену вышла Матерь Божья, — Хватит с меня! Не для того рожала!

— Не смущай видом своим разум мой, неверная! – вскричал Аллах, — Прикрой лицо и покинь собрание сие!

— Отвянь от мамы, феодал! — пошли на него в наступление Иисусы.

В зале вновь воцарился хаос…

Эх, Боги наши, Боги… То ли мы созданы по вашему лекалу, то ли вы — по нашему…

№6

«Бог просто устал нас любить!», — кричала жёлтая листовка, намертво приклеенная к столбу и тщательно пожёванная временем.

Андрей поковырял пальцем засохшую корочку клея, намертво въевшуюся в столб электропередач, — нет, не отлепишь. Если только по частям, но тогда она потеряет значимость.

Раньше таких листовок было много. Напечатанные на дешёвой тонкой бумаге, они, словно октябрьский листопад, покрывали мостовую центральной площади. Кисли под дождём, выгорали под безжалостным солнцем… Люди втаптывали в грязь то, за что сейчас Андрей готов продать душу.

Но кому нужна душа старика без божественного света? Невидимый, неощутимый, невыгодный товар, размазанный по асфальту равнодушия, лицемерия и злобы. Как жёлтая листовка — не подковырнуть, не отрезать.

Андрей вздохнул и, толкая металлическую тележку, медленно побрёл вперёд. День выдался ясный и тёплый. Небо дышало весенним ветром, играющим с белым крошевом цветущих садов. Взахлёб переругивались воробьи: видно нашли что-то интересненькое прямо под носом у старика. Оставалось завистливо вздохнуть и смотреть по сторонам зорче. Воробьи – божьи птицы. Не отбирать же у мелких разбойников честную добычу?

Раньше ими все дворы были усеяны, на центральной площади промышляли голуби, в густом парке на окраине гнездились дрозды и коростели. Про галок, ворон и сорок – и вспоминать не стоит. Они, как и прочая мелкая живность, быстро перешли в категорию «соперников» и «добычи». Больше всего Андрей не любил белок. Мелкие, пронырливые, мясо жёсткое. Да и сколько там того мяса… Смех один.

«Бог устал нас любить!» — кричала очередная листовку, приклеенная на углу старого дома. Старик с азартом потёр ладони: кирпичная кладка – это вам не гладкий деревянный столб. Есть где ухватиться!

Бумага отрывалась с противным скрипом, будто поскуливая от боли.

— Ну, устал и устал, — приговаривал старик, облизывая потрескавшиеся губы. – Первый раз, что ли? Отдохнёт и снова полюбит. С потопом куда хуже было. А тут вон какая красота – солнышко, воробьи, сиренью пахнет.

Андрей брёл, толкая переполненную барахлом тележку, почти не оставляя следов на песке. Южный ветер пел земле о тёплых странах. Божьи твари дрались за хлебные крохи. Мир продолжал нас любить.

№7

Это сладкое чувство

Какое сладкое чувство – знать, что тебя любят! Не обязательно, чтобы тебе об этом говорили каждый день. Может быть, он даже никогда не произнесёт этого слова. Он будет говорить совершенно о другом, смеяться, плакать, волноваться. Он будет разговаривать с другими, будет молчать. Но если ты уверена, что тебя любят, всё остальное неважно.

Я уверена. Поэтому и испытываю это сладкое чувство. Откуда я знаю, спросите. Вижу! По его поведению, по движению глаз, по выражению лица, по другим едва заметным деталям. Когда тебя любят, ты это просто знаешь. Мир преображается, в душе распускаются цветы, сердце наполняется радостью.

В нашем мире любовь – единственное чувство, которое придает жизни смысл, дарит цель. Я наслаждаюсь, глядя на моего любимого. Радуюсь, думая о нём. Вдохновляюсь, представляя, как он однажды коснётся меня губами и прошепчет: «Люблю!»

Но может быть, он сделает это молча. И я сольюсь с ним, стану его частью, навеки растворюсь в его теле. Рано или поздно это должно произойти. Ведь он меня любит, а значит, хочет.

Пусть условности мира людей отодвигают миг нашего единения. Пусть жестокие запреты стоят на пути. Всё равно я знаю, что он любит меня и мы рано или поздно будем вместе.

Я готова ждать месяц, год, всю жизнь. Счастье, которое я испытываю в этом ожидании может сравниться лишь с тем, которое ждёт нас при соединении. Но это нынешнее счастье даже слаще, потому что оно длится долго, а миг единения краток. Так пусть же не кончается моё ожидание!

Но что-то колет сердце. Люди называют это ревностью. Он ведь любит не только меня! Он многое любит. А на меня свой взгляд в последнее время стал обращать всё реже. Уже неделю я его не вижу. А мне ведь достаточно одного взгляда, одного касания, чтобы продолжать чувствовать себя счастливой! Конечно, я всё равно уверена в его любви, но хочется постоянного хотя бы маленького подтверждения его чувств.

Он для меня – Бог! Он может всё. Он дарит мне свою любовь, наполняет моё сердце счастьем. Но он может и отнять эту радость, это счастье. Боги всемогущи. И почему-то мне начинает казаться, что он устал меня любить. Устал любить всех нас.

***

Вася очень любил Красную шапочку. Не девочку и не сказку, нет. Конфеты. Конфеты лежали в вазочке. Вазочка стояла в серванте на кухне. Находясь рядом, он всегда с обожанием смотрел на конфеты, представляя их божественный вкус. Иногда, когда в кухне никого не было, он позволял себе коснуться вожделенной обёртки, мысленно смакуя тот момент, когда можно будет развернуть её и дотронуться до прекрасной сущности губами.

Вася знал, что конфеты отвечают ему тем же, просто чувствовал. Много волшебных дней провёл он в мыслях о единении с Красной шапочкой и физически ощущал исходящие из вазочки ответные эманации. Без этой любви жизнь мальчика была бы пуста и бессмысленна. Но любовь давала его существованию цель, дарила мечту. Когда-нибудь он всё-таки сорвёт чудесный покров и узнает вкус счастья.

Но однажды мама убрала конфеты в закрытую часть серванта и даже заперла дверцу на ключ. Наверное, она хотела, как лучше. Ведь после того, как Вася попал в больницу, врачи запретили ему всё сладкое. Зачем же смущать ребёнка?

А Вася страдал, не видя любимой Красной шапочки. Конечно, в мыслях он всегда был с ней, но без взглядов и касаний было трудно. И ещё он понимал, что Красной шапочке тоже тяжело без него, верил, что она продолжает его любить и так же ждёт встречи. Он надеялся, что любимая ощущает его чувства и не подумает, что бог просто устал её любить.

№8

В парке Бах любил сидеть на широких качелях с удобной спинкой, смотреть на облака, людей, и ни о чем не думать. Летом здесь была тень. Осенью каменная ограда прикрывала от северного ветра. Да и зимой к качелям вела тропинка. Бах однажды видел, как Сальери раскачивал русскую царицу Елизавету. Та смеялась. Уже не молодая, она была необыкновенно хороша. Сальери был в нее тайно влюблен. И когда сноб Лермонтов что-то заметил, колко и холодно, по этому поводу… В салоне повисло гробовое молчание. Сальери покраснел и вот-вот вспыхнула бы ссора… Но тут Пушкин сказал строго:

— Что-то вы, Мишель, впросак попадаете. Не стоит так, – и Лермонтов вдруг смутился. А Пушкин стремительно подошел к Сальери, взял того под локоток и повел к окну. Бах расслышал только: – А знаете, сударь, я ведь в молодости большой шалун был. Уж и писал-то…

И расслабились, заговорили. Герр Иоганн открыл ноты и опустил руки на клавиши.

… Бах глядел на осенний закат. Раньше он любил лето — с яблоками и сливами, молодым вином.

Но сейчас, когда его уже не тяготили заботы земные, ему нравилась осень. В ее закатах было что-то пронзительное и хрупкое, божественное и земное одновременно.

— Иоганн! – К нему, помахивая тростью, шел Пушкин – худощавый, почти седой, поэт уже не был так порывист в движениях, но легкость походки сохранил.

Пушкин подошел и присел рядом:

— Давно вас не видел. Неужто забывать нас стали?

Бах вздохнул:

— Приболел. А вы как?

Пушкин улыбнулся:

— Я сейчас больше окружением занят, чем сочинительством. Как удивительны бывают люди. Сейчас выиграл в шахматы у Моцарта, а он обиделся. Как мальчишка, право! — Пушкин развел руками. – убежал в салон, с Лермонтовым разучивать пьесу. И, представьте себе, наш надменный угрюмец Мишель так страстен в скрипичной игре своей!.. Вольфганг его в рамках пьесы удержать пытается. Но сам увлекается и там такой костер вспыхивает!

Я прогулялся немного. Пошел к Леонардо с Николо — они взялись малую гостиную расписать. Гляжу, стоят в дверях салона, с кистями в руках, и слушают этих двух репетиторщиков. Николо скрипач от Бога, а взялся живописи учиться… Но Мишеля оценил. Да.

Иоганн улыбнулся, представив картину.

— Лермонтов меня увидал, и сразу как что сломалось. До сих пор мою укоризну не простил. Гордец такой.

Бах вздохнул:

— Мы все тут гордецы. Когда думаю об этом и смотрю вокруг, на этот облетевший парк, всю эту смерть, кажется, пришло скончание времен. Но незаметно, без Апокалипсиса. Бог будто устал нас любить, будто и не надеется уже на нас. Мы не оправдали его надежд…

Пушкин глянул с прищуром:

— Простите, Иоганн, но вы душа католическая. Есть у вас что-то такое — обреченно-трагичное. Бог устал нас любить? Да с чего вдруг?! И где вы это смерть увидали?! – Пушкин порывисто вскочил, — Вы вдохните только! Какой чистый здоровый воздух, какая в нем сила!

Бах с удивлением смотрел на русского поэта:

— Но герр Александр. Вы же сами… в стихах?..

Пушкин махнул рукой:

— Да это по молодости, от несчастной любви. Тем более, что наша золотая осень действительно прекрасна. Но сейчас-то! Сейчас время готовности для глубокого сна. Семена просыпались на землю, укрыты листьями и травой. Все полно будущих свершений. И есть краткий миг, чтобы побыть с Ним. Не говорить, не молиться, не просить. А помолчать, как с добрым другом! — Пушкин будто обессиленный, сел на качели и те качнулись туда, сюда. Поэт смотрел куда-то вдаль и чуть улыбался.

— Знаете, друг мой, — великий органист тихонько кашлянул, — я как-то никогда не понимал это так… Но сейчас кажется, что в душе именно так и думал.

— Пойдемте-ка чай пить – Пушкин кивнул, — похолодало уже. Матушка Елизавета грозилась пирогов напечь.

И два гения зашагали к дому в глубине парка.