Салфетка №102, тур второй

Жители Мастерской, на ваш суд представлены 10 миниатюр на конкурс и одна внеконкурсная.

Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, самые лучшие. Голосование идет до воскресенья до 12.00 по Москве.

ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.

___________________________________________________________________________________

№1

***

Бандерлогин Иосиф Павлович пил уже третий стакан «Боржоми», а долгожданное облегчение не приходило. Язык прилипал к нёбу, каждая клеточка тела требовала живительной влаги, мозг отказывался воспринимать звуковые и световые сигналы, боль буравила виски. Похмелье было в самом разгаре. Захватив в буфете три бутылочки минералки, Иосиф Павлович отправился к ежедневному месту пребывания, а если быть точнее, за свой стол в IT-отделе.

— Утро доброе, — улыбнулась ему секретарша Эллочка. – Эдуард Алексеевич ждет Вас через десять минут. Не опаздывайте!

И весело подмигнула Бандерлогину.

«Странно, — подумал тот, – Эллочка никогда мне не улыбалась. И уж тем более не подмигивала. Иронично так улыбнулась… Странно…»

— Бандерлогин! Как здоровье! Ну, ты вчера и выдал! Может, здоровье поправим? – Копейкин, друг из отдела снабжения, похлопал Павловича по плечу.

— Неееет… Давай как-нибудь потом… А что я утворил?

— А! Спешу-спешу… Вечером… — и Копейкина поглотило чрево грузового лифта.

«Допрыгался, Бандерлогин! Не зря тебя шеф ждет! Уволит!» — от нахлынувших догадок Бандерлогину стало жарко-прежарко.

Плюхнувшись на стул и приложив к вискам прохладные бутылочки «Боржоми», он усиленно попытался восстановить события прошедшего корпоратива.

«Неужели я приставал к его жене? Точно! Она давно на меня глазки косит. Под столом носочком туфельки по моим ногам водила… И он нас застукал!!! Тогда, почему никаких следов?.. Или я все ему сказал? Что он самодур, дебил, урод рыжий… Точно! И челюсть у него выпирает, как у бульдога! Я его что, бульдогом назвал? Может, не идти никуда? Сразу заявление в отдел кадров и все? Я же не мальчик, чтобы меня в угол ставить! Напишу… Ей-ей, напишу!»

— Бандерлогин! Вы куда это направляетесь? Вас же шеф ждет! – Эллочка вынырнула, словно из ниоткуда.

— Йа… Это… Заявление…

— Какое заявление, Бандерлогин! Эдуард Алексеевич рвет и мечет! – Эллочка подхватила слабо сопротивляющегося Иосифа Павловича под локоть и потащила по коридору…

— А! Явился, герой! Проходи, проходи. Что это у тебя за бумаженция? Заявление? Ну, потом посмотрю. Ты лучше скажи, как ты до такого додумался? Как такое тебе в голову могло прийти?

Душа Бандерлогина ушла в пятки. Он бочком-бочком попятился к двери.

— Йа, это…

— Ну, не скромничай, не скромничай! – шеф со всей дури хлопнул его по плечу. – Расскажи-ка, голубчик, это как тебе, простому айтишнику, смогла в голову такая концепция развития прийти? Да, мы с такой концепцией не только на уровень СНГ — на мировой уровень замахнуться сможем!

№2

***

«А не выпить ли?» — дзинькнуло в голове, и Сеня повернул к «Щелкунчику» на пл. Восстания. Пока ресторан приближался, отставной моряк средиземных и индонезийских морей еще внутренне сопротивлялся желанию — «пополнить запасы рома и виски». Но лишь зашел в теплый, мурлычущий уют, пряный, как мадагаскарская ваниль, и разноцветный, как персидский ковер, — воля его рухнула. И стул перед барной стойкой скрипнул под ней, некогда железной, волчьеморской волей. Теперь ее пинали и теща, и зять, и… и не в фигуральном даже, а в прямом, физическом смысле.

— Как обычно? — благородным тенором пропел бармен.

Сеня, нежно зажмурившись, кивнул.

Стопки запорхали, ласково трезвоня о зубы и лакированную стойку: стойка-зубы, стойка-зубы, стойка-ваше здоровье-зубы. Стопки, листки меню, волосатые морды оленей и кабанов на стенах, блики и пятна — запорхало все, и барменова бабочка в красный горошек порхала тоже.

После пятой Сеня расплатился и вышел.

Небо — предштормовое.

Сейчас начнется!

«Поднять паруса! поднять якоря! отваливаем! по шканцам, кошкины дети! хвосты вам поотрывать!»

Не успел Сеня дойти до Обводного, как на него повалили со всех сторон — коты. Мягкие, пушистые, плюшевые, полосато-рыжие, мурлычущие, мяучащие, радостные, радужно окрашенные — завалили Сеню! И он, переполняемый счастьем, набрав в охапку дюжину, прыгал по мостовой, ласкался к мордам, бегал большими пальцами по их выгнутым спинам, щекотал за твердым заушным бугорком, чесал шерстяные горла. Коты! коты! едрить их! коты пришли!

Коты приходили к Сене уже третий год. Сразу после пятого виски с ромом. По поводу и без, по праздникам, в будни, в новолуние, в полдень, среди солнечного затмения — безотказно ласковые и нагроможденно-пушистые.

Очнулся он в районе Адмиралтейских верфей.

Небо все так же было предгрозовым, застывше-угрожающим. Дул ветер, тоскливо вечерело. Слева виднелся Исаакий. Чайки кричали противными, как звук железной терки по сковороде, криками.

Сеню слегка знобило, между пальцами радужно торчала шерсть, из подмышек пахло ромом, из кармана выкатилась мелочь, шнурки развязались, уши сладостно горели, а рот застыл в улыбке невыносимого счастья, изогнувшись корабельным изгибом.

Вдали, со стороны Исаакия, брели две вытянутые фигуры, напряженно сопротивляясь ветру. Часть их одежд — подол тряпичного платья и ленты матросской кепки — тревожно носились в пространстве. В руке одной из фигур бадминтонной ракеткой темнела сковорода.

«Сеня!» — звали они, то ли умоляюще, то ли угрожающе.

«Сеня!» — вопили теща и зять.

№3

***

— Капитан! Приближается шторм! — подбегая к высокому человеку со светлыми волосами, начал кричать матрос.

— Спустить все паруса, мы идём прямо на него! — не обратив внимание на матроса, сказал капитан и сам взялся за штурвал, отталкивая рулевого.

— Но нам же порвёт все паруса! — с трудом, стараясь перекричать навалившийся ветер с дождём, срывался парень.

— Ты мне будешь перечить! — после своих слов капитан начал раскатисто смеяться, опрокинув голову давая омыть лицо дождём, — Эй, боцман, забери отсюда этого мальца и объясни, куда он попал! Ха-ха-ха!

Получив пинок под зад, парень полетел по лестнице с капитанского мостика. Приземлившись на деревянный пайол, юнец увидел перед собой сапоги и почти сразу начал взлетать вверх. Это его боцман поднимал за шкирку. Как и полагается старому морскому волку, у него на лице был глубокий шрам и густая борода по бокам.

— Ты помнишь, как сюда попал, как… ааа… тысяча чертей, — шторм усиливался, и корабль начинало сильно шатать и боцман чуть на завалился на спину, успев схватиться за поручни.

— Я давно уже записан на корабле и никогда на другие не переходил. Я помню, как мы шли по узкому каньону. Всё было спокойно, но потом, я услышал сдавленный крик и меня что-то ужалило в шею. Теперь я вижу, как мы идём на шторм. — с явной озадаченностью неспешно рассказывал парень

— Ха! Ты посмотри на меня, посмотри получше, ты узнаёшь своего былого боцмана во мне? — старый волк схватил парня за грудки и притянул к себе.

Молодой человек, с явным отвращением, начал всматриваться в лицо старого человека и не мог узнать в нём своего начальника.

— Нет, — вытаращив удивлённые глаза на него, еле вымолвил парень.

Впереди поднялась высокая волна и корабль, с сильным ударом, врезался в неё носом так, что уже ни матрос, ни боцман не удержались и полетели вниз.

— Аррр…., — с рыком поднялся боцман, — как мне осточертели эти новички, а теперь слушай и вали заниматься своей работой! Ты умер и теперь находишься в аду, для моряков! Ты даже не понял, как тут оказался. Этот шторм повторяется раз за разом. Капитан пытался выйти из него, применяя свой опыт, но ничего не получалось и теперь он делает всё совсем наоборот, считает, что только так сможет выйти из этого шторма! —боцман развернулся и хотел было уходить, но

обоих накрыла волна, ударившая в бок корабля.

— Что это?! — крикнул матрос в спину боцману, почувствовав привкус горечи на языке и глазах.

— Это ром! — крикнул через плечо волк и поковылял вперёд.

— Хех, какой же это ад? Это рай, — сам себе тихо сказал матрос.

№4

***

Нож под ребро. Леденящая боль, время растягивается и останавливается. Взгляд фиксирует двоих, внезапно выпрыгнувших из-за гаражей. Кошелек? Телефон? Он бы и так отдал? потеря переживаемая. Да вот что-то отморозкам показалось или обкурились…

Холод разливается по телу. Как будто зимой распахнулось пальто, и ветер проник холодными колючими пальцами между пуговиц рубашки.

Что дальше? Сознание лучше всякого доктора ставит диагноз. И что же? Словно отстраненный свидетель оно регистрирует происходящее и на фоне этого, подчас так нужного в суматохе спокойствия, пульсирует печаль. Завершается персональная вечность и… Вот вокруг этого «И» печаль и разливается: там, за «И» ничего нет. Ни-че-го.

Он сто раз слышал, что перед смертью перед взором встает вся жизнь. Неясно, кто мог об этом рассказать, но он не обманул: встала, закутанная в рваный саван. Мгновения бестолкового детства (октябренок, макулатура, пионерский галстук, прожженный сигаретой, пиво, компания в подъезде), бесцельной юности (институт без понимания «зачем»), армия (хорошо устроился – просидел два года за пустым столом), наконец, работа. Вот тут печаль и развернула свои крыла.

Ради чего все это было? Он зарабатывал тем, что помогал зарабатывать другим за счет третьих. С десяти до семи за клавиатурой, до боли в шее и запястье, на совещаниях, в поездках к клиентам, килограммы книг, тренинги, информация, знания, опыт – чтобы лучше подать, чтобы лучше продать. И отметить успех новым гаджетом. Продать, купить, продать, купить, продать, купить…

Почувствовав слабину, выглянула с задворок сознания мысль: «Ради чего? Зачем ты существуешь, в чем разумность твоего вида, человек? В чем движение, в чем развитие? Каждый рождается, чтобы сделать свой шажок на каком-нибудь своем фронте. Кто побольше, кто поменьше… Ты же сидишь в своем стакане, сжимая синтетические фетиши счастья, наслаждаешься глутаматными вкусами, трясешься от страха надуманных бурь. Счастье в развитии! Движение — жизнь!»

«Движение – жизнь» — откликнулось эхом. Шаг. Еще шаг. В глазах светлым пятном маячат окна дома. Еще один шажок, опираясь на шершавую стену гаража. Движение – жизнь!

Откачали. Благо до домов оказалось близко и скорая примчалась почти мгновенно. Спустя три недели получилось встать, доковылять до тумбочки, вытащить ноутбук. Проект по Удоевскому комбинату он, конечно, пропустил, но заказы всегда были. Здесь, в одиночной палате, даже удобнее. Никто не голосит, не дергает, молчат телефоны… Работай – не хочу!

№5

***

Я не кричу: «Человек за бортом!» Потому что те, кто за бортом, ко мне не заходят. У них просто нет на это денег.

Зато заходят другие, разные. Все они сосредоточенно наблюдают обломки своих каравелл. Крушение надежд и кораблекрушение — вещи одного порядка. В обоих случаях одиночество и крах мечты.

Типология терпящих бедствие разнообразна. Вот интеллектуалы. Забавные, черти, ни слова в простоте. Они тебе и Бродским про коньяк, и Блоком про аи, и Мандельштамом про красное вино с бисквитами. Пьют что-нибудь эдакое, с претензией на близость к классикам. Но весь этот блеф держится до определенного градуса. А потом внутренний вакуум прорывается сквозь интеллигентную оболочку и являет миру мрак, тлен и обломки фрегатов. Реже мебели, приходится вызывать охрану. Что поделать? Слишком большие паруса, слишком долгий штиль.

Заходят и женщины. Одни эпатажно циничны и презирают устои, потому пьют водку и стесняются заказывать десерт. Другие – романтичные дамы с предусмотрительно свободной по вечерам жилплощадью. Эти начинают обычно как-то так: «Двести пятьдесят Егермейстера в охлажденном шоте!» Их кораблики еще держатся на воде, топорща мачты, но с каждым визитом все очевиднее их потери на личном фронте. Морской бой в чистом виде — Д2 ранен, А5 убит!

Преуспевающих не люблю. Хотят все по высшему разряду и «лечат» по поводу и без. А уж их диспуты о правилах пития! Об обязательном повышении градуса, о несовместимости напитков разной этимологии, о разнице метаболизмов в процессе усвоения. Молчу и поддакиваю. Под совершеннолетний Chivas Rеgal любят вспомнить, как они с Серегой пили самогон на выпускном у себя в Бельдяжках. Эти живут среди бутафории, и даже елочные шарики у них, как в анекдоте, не настоящие, потому как не радуют. Тут все понятно: количество денег не перешло в качество жизни. Опять обломки и сплошные руины.

Все они замирают, когда работает Костик. Потому что его музыка попадает в них, и они не чувствуют боли. Не потому что их демоны стихают от его импровизаций, а потому что просто убиты силой таланта и харизмой. Наповал. Когда же они возвращаются к жизни, начинают спрашивать: «Почему? Такой талант в нашей провинции!» Пожимаю плечами. Зачем рассказывать им о белоснежных Костиных фрегатах, затянутых все в ту же воронку?

Иногда они винят меня в своих бедах. Иногда благодарят за помощь. Но я не змий-искуситель и не психотерапевт. Я всего лишь бармен. Порой помогаю, да. Потому что все еще помню рваные паруса и обломки своего галеона.

№6

Стакан.

— Не может бы-ы-ть! — мужик недоверчиво посмотрел внутрь стакана, — Гонишь!

Незнакомец равнодушно пожал плечами и протянул руку, чтобы забрать стакан назад.

— Нет! — рука мужика инстинктивно отдернулась, пряча стакан за спину, — А проверить можно?

— Разумеется, но только после подписания договора, — в руке незнакомца неизвестно откуда появился невзрачный листок бумаги с мелким текстом, — Извольте приложить ваш пальчик…

Мужик, никак не в силах сообразить, в чем суть подвоха, уже в который раз переспросил:

— И че, он правда всегда будет наполняться выпивкой, сколько я захочу, и платить за это не надо?

— Да да! — незнакомец начал уже раздражаться, и в его голосе к ледяной самоуверенности добавились нотки гнева, — Крепи договор!

Глаза алкоголика светились предвкушением, на помятом, давно небритом лице возникло подобие жалкой улыбки — другой у него уже не получалось. Растерянно оглянувшись по сторонам, так до конца и не понимая, откуда на него свалилось такое счастье, он неуверенно протянул вперед свободную руку и прикоснулся дрожащим пальцем к листку. Ему показалось, что бумага под пальцем на долю секунды вспыхнула кровавым светом и он тут же испуганно отдернул руку.

— Вот и славно! — Худощавое лицо незнакомца тоже засияло, но радостно и торжествующе, — Желаю успехов…

Но мужик его уже не слушал, едва не засунув в стакан всю свою физиономию. Он даже не заметил, как незнакомец исчез, именно пропал, и только небольшой вихрь крутанул уличный мусор на асфальте, где он только что стоял.

А еще спустя секунду на набережной вдруг до самого неба взметнулся огромный фонтан, как будто целое море заставили протиснуться сквозь узкую трубу…

Но время было раннее, и никто в городе не заметил эту странную природную аномалию.

Или сверхестественную…

№7

***

Они вошли в селение на закате — грязные и измученные. Четверо мужчин, которые несли носилки с молодым человеком, на вид не более двадцати лет.

Их встретил старец и тут же, ни слова не говоря, склонился над лежащим. Он ощупал лоб человека, заглянул в глаза, после чего сосредоточенно замер.

— Вы сможете ему помочь? Нам сказали, что только шаман вашего племени сможет. Мы проделали долгий путь, умоляю, скажите, что не напрасно.

— Я попробую, — старец нахмурился. — Что с ним произошло?

— Мы держали курс к островам архипелага, когда начался сильный шторм. Мы не успели вовремя спустить паруса, и мачта сломалась. Падая, она задела реей капитана по голове. Он потерял сознание и с тех пор почти не приходит в себя, а в моменты просветления не узнает никого вокруг. Прошло уже пятеро суток…

— Плохо. Пять суток – очень долго. Его разум успел далеко уйти.

— Но надежда есть?

— Да. Есть снадобье, которое погрузит его разум в хрустальный сосуд души. Дальше всё будет зависеть от него.

Капитана принесли в шатер, старец порылся в мешочках и извлек маленькую бутылочку мутного стекла, открыл ее и влил содержимое в рот больному, после чего сел рядом и начал Песнь.

«Шторм. Когда же он закончится? И куда, чёрт подери, делась вся команда?» — капитан судорожно оглянулся. Он хотел позвать матросов, но не мог вспомнить ни одного имени. Он и своего-то не помнил, равно, как оказался здесь и зачем. Помнил только, что нужно выжить в этом шторме. А для этого надо спустить паруса – кажется это уже было. Но как это сделать в одиночку?

Штурвал рвался из рук, волна накатывала за волной – каждая следующая могла стать последней. Ждать дальше было нельзя, заклинив штурвал в одном положении обломком реи (кливера сорвало раньше), капитан рванул к инструментам, схватил топор и начал обрушивать удары на грот-мачту. Пару раз его чуть не смыло за борт. Но вот мачта накренилась и спустя еще пару ударов рухнула в направлении кормы. Капитан вздрогнул от смутного воспоминания и бросился к штурвалу.

Корабль бросало словно щепку. Капитан потерял счет времени, ему казалось, что шторм был всегда — нестерпимо хотелось пить, руки гудели от напряжения. Но вот волны начали опадать, а на горизонте показалась полоса рассвета и земля.

«Прорвался!» — подумал капитан и обессилено опустился на палубу, закрывая глаза.

Открыл он их уже в шатре, среди своей команды, еще не вспомнив всё, но уже вспоминая. Забвение отступило. Он сумел! Сумел провести корабль своего разума через шторм души. А впереди ждал рассвет и новые приключения.

№8

***

Иногда сила водной стихии кажется безграничной, способной смести все на своем пути. Как будто воды целого океана вырываются на свободу, поднимаются с бездонных глубин, стремятся заполнить собой любое возможное пространство. Сплошной стеной вздымаются волны, нависают, причудливо изогнувшись, и обрушиваются вниз с огромной высоты. Разбиваются, превращаясь в мельчайшие брызги и пену. Бушуя в неистовой ярости, смешиваются в хаотичных потоках водные пласты, с бешеной скоростью закручиваются по спирали в гигантском водовороте.

А потом, словно подчиняясь чьей-то неведомой власти, шторм утихает. Последние волны набегают уже мерно, перекатываются лениво и неторопливо. Вот уже застывает водная гладь, только легкая рябь изредка пробегает – до самого горизонта расстилаются спокойные воды тропической лагуны. Только они могут быть настолько кристаллически-чистыми и прозрачными. Такой фантастический, насыщенно-аквамариновый цвет обычно видишь лишь на обработанных в графическом редакторе фотоснимках. В замысловатый узор сплетаются отблески света, отражающиеся от водной поверхности. Возникает ощущение гармонии, спокойствия и безмятежности.

Бармен переливает из шейкера получившийся напиток в высокий стеклянный бокал, украшенный декоративной фигуркой корабля. Щедро насыпает лед и пододвигает мне коктейль.

Сделав глоток, можно узнать вкус океана.

№9

Стакангенс

Накативший вал швырнул «Эспаньолу», будто ореховую скорлупку.

– Кар-рамба! – заорал боцман Боб. – Ой, тьфу ты… Альгамбра!!! Нет, стой-ка… Лахудра!!! А-а, вспомнил — ПОЛУНДРА!!! Свистать всех наверх! Шевелись, крысы сухопутные, не то скормлю вас рыбам!

– Акулам? – полюбопытствовал пацанёнок-юнга.

– Разрази меня гром! Не акулам, а минтаю, тюльке и хамсе. До акул вы не доросли, дафнии сушёные! Зарифить грот! Ставь штормовой стаксель! Сто якорей вам в печень, бушприт в задницу и моржовым хреном по лбу! Бакланы позорные, всех перевешаю на фок-бом-брам-рее!

Очередной вал сбросил боцмана на палубу, вылив ему в придачу на макушку галлонов десять солёной воды. Вовремя взлетевший с его плеча попугай Яцек уселся на вант и нагло заорал:

– Пенёндзы! Пенёндзы!

Боцман запустил в него обломком грот-мачты, но попугай, ловко увернувшись в последний момент, победно воспарил над мокрой скользкой палубой, крича:

– Еще Польска не сгинела!

Обломок грот-мачты, просвистев по дуге, угодил в лоб капитану, который грянулся о палубу всеми тремястами фунтами весу. И как раз в это время бриг накрыло девятым валом. Переломившийся пополам корабль мгновенно пошёл ко дну. Последнее, что успел увидеть боцман Боб, опускаясь в холодные воды океана, была огромная меч-рыба, несущаяся на него и нацелившаяся остриём меча точно между ног…

***

– А-а-ааа!!! – Вован вскочил, держась за то самое место и всё ещё не веря, что его «стоячий такелаж» в целости и сохранности. Ничего не скажешь, отметили вчера двадцать лет выпуска с однокашниками из кораблестроительного… Нетвёрдо встав с койки, он попытался пройти по палубе если не до камбуза, то хотя бы до гальюна. Да-а, это вам не чаю попить на клотике…

– Штормит, кэп? Рому? Или обойдёмся кефирчиком? – издевательски приветствовала его жена, когда он наконец показался в дверях кухни. – Ты не забыл ещё, что вчера обещал перед уходом?

Обещал? В голове у Вована лихорадочно завертелись норковые шубы, бриллиантовые колье, шиншилловые манто и роскошные авто, но Татьяна, увидев на лице мужа столь нетипичные в последнее время признаки работы мысли, сжалилась и подсказала:

– Кто-то не далее как на днях похвалялся своим красным дипломом и тем, что до сих пор всю математику помнит. Ну так вот, твоя дочка тоже всё, что папа сказал, помнит. У неё контрольная скоро, а она ничего не понимает в этой тригонометрии. И вчера ты ей обещал помочь. Так что вперёд, тангенс-стакангенс, исполнять родительский долг, а не то…

– Сто якор-рей в печень! – радостно прокричал Яцек.

№10

***

— Чики, когда тебе будет плохо, сосчитай до четырех и сожми в кулаке крепко-крепко, и я буду знать, что в мареве туч ты угадываешь мою каравеллу. Я буду лететь к тебе, словно сам черт морской дует мне в парус!

Одной рукой она сжимала стеклянный медальон с корабликом, что подарил на прощание отец:

— Уно… дос… трэс… кватро…

Закрыв же другою рукой глаза, она терпеливо выжидала еще какое-то время и вглядывалась в горизонт, но тучи оставались только тучами. Тоскливо глядел на нее розовый шарик солнца, вздыхал и отворачивался.

Ей говорили:

— Займись-ка ты лучше делом. Для начала, причешись да умойся!

И стали ее умывать реки рома, разгульный ветер сплетал ей косы, и тогда она придумала песенку о лихом пирате Консуэло, и стала напевать ее:

«Прижимает корсара стихия к сердцу:

— Цела мачта и жизнь твоя.

Коль захочешь, еще мы сыграем,

А пока что ничья!»

А когда морской прибой впервые нашептал о красоте ее голоса, она стала петь везде и всюду.

Любопытный юный Начо, с вяленой скумбрией на нитке и черными глазами, везде следовал за ней по пятам. Глядя на него, Чики почему-то думала, что именно из-за таких как он, каравелла отца никак не причалит к берегу Севильи, и тайно его ненавидела. Вскоре она поняла, как Начо волнует ее персиковая, цветастая накидка, что чудным образом слетает с ее плеч и обнажает голос пред заезжими купцами. Сию секунду, мелькнув спиною, он уходил, но возвращался вновь и вновь…

Однажды он вернулся с небольшой укулеле вместо бус из рыбы. Она лишь мельком посмотрела и прохладно заметила:

— Вот бы ее сварить.

И продолжала петь. Она пела просто у моря, пела в портовых кабаках, в закоулках и подворотнях, как-то, даже, Начо решила спеть, но от неожиданности он сбежал.

Кутаясь в свою накидку, она стояла на берегу и смотрела вдаль. До жжения в руке она сдавливала свой медальон.

— Уно… дос… трэс… кватро…

«Может быть, сирена увлекла отца на дно?..»

— Уно, дос, трэс, кватро!

«И даже не единой тучки!»

Восемнадцать лет ей море дарило материнскую нежность, но оно не в силах было подарить ей отца.

Лопнула струна на шее, и пылающая рука уронила в море злосчастное стекло!

Вдалеке послышался витиеватый перебор гитары, она достала из лифа розу, воткнула ее в черный каскад волос и пошла от моря прочь.

Внеконкурс

Где ты, моя тихая гавань?

Он стоял на самом краю деревянного моста и вдыхал призывный аромат океана. Солёный воздух будоражил давнее ощущение полной несвободы. Ветер врывался в грудь, наполняя и разворачивая её, словно парус. Он расстегнул тугой ворот рубашки. Бескрайние просторы, манящие дали, неистребимая тяга к неведомому – всё это, глубоко засевшее в детстве, теперь переросло в сильное желание перемен.

Сегодня опять была ссора… Он вспомнил мягкие, прохладные руки, шоколадно-каштановые волосы и слегка терпкий запах её гладкой кожи.

«Странно… То, что раньше было таким магически-зовущим, сейчас не вызывает никаких эмоций. Ни за, ни против. Она не понимает моего стремления плыть в неизвестность и требует починить мост. Опоры давно прогнили и расшатались. А нужен ли ремонт?..»

***

Она стояла на старом мосту, дрожа от холода и страха. Изменчивый и колючий ветер безжалостно трепал каштановые волосы и иссушал незащищенную кожу. Скрестив на груди руки и взявшись за плечи, плотнее укуталась в тонкую шаль. Мост хрипел и качался от накатывающей приливной волны.

«Снова ссора. Опять эти бесконечные, изматывающие разговоры о том, что в ограниченное пространство не проникает вдохновение, и что якоря не нужны. Когда же он, наконец, повзрослеет?

Как увлекалась я его историями о дальних странствиях, о бесстрашных и мужественных героях! Он был так похож на своих героев тогда! Но теперь остались одни стремления. А еще претензии, что я не понимаю и не готова идти за ним.

Может, для начала починил бы мост? Проявил бы свой талант и героизм в этом, а дальше – посмотрим…»

***

Мгновенно приняв решение, он с силой оттолкнулся и глубоко нырнул в тёмную воду океана. Больно ударившись о подводный камень, отчаянно поплыл прочь, оставляя за собой струйку алого следа…

***

От толчка мост содрогнулся и со скрежетом рухнул под её ногами. Острые края сломанных опор больно вонзались и ранили кожу. Крик отчаяния поглотила приливная волна…