Салфетка № 44. Второй тур
 

Салфетка № 44. Второй тур

+25

Друзья-мастеровчане, на ваш суд представлены замечательные миниатюры по картинке: 18 конкурсных и 5 внеконкурсных.

Прошу вас проявить активность, прочитать и проголосовать за три наилучших конкурсных работы. Авторы ждут ваших отзывов и оценок.

ДЛЯ АВТОРОВ:

Голосование обязательно. За себя голосовать нельзя. Работы, авторы которых не приняли участия в голосовании, с конкурса снимаются.

 

Голосование закончится в 14 часов по Московскому времени 23 сентября, в воскресенье. Прошу не опаздывать!  

________________________________________________________________________________________

КОНКУРСНЫЕ РАБОТЫ

 

№ 1

Ловец

 

Солнечный летний день. Каникулы. Что еще нужно для счастья в моей жизни. Следующий год будет последним. Я выпускник. Повзрослел, возмужал. Только вот, все еще, в душе, остался маленьким мальчишкой, который любит бегать по лугу с сачком за бабочками. Как и сегодня, словно в детстве. Сижу на большом камне, мечтаю.

Недалеко от нашей деревни рос небольшой лесок, внутри которого расположилась прекрасная поляна, заросшая травой и одуванчиками. Мое любимое место. Именно здесь, я проводил большую часть своей жизни. На поляне лежал огромный валун, на котором, я очень часто сидел и мечтал о своей взрослой жизни. За несколько лет, я повидал множество красивых бабочек. Мне попадались: боярышница, капустница, луговая и многие другие. Я приносил их домой, рассматривал, хвастался своему младшему брату своими находками и тут же отпускал. Наблюдал, как они медленно взмахивают своими тонкими, нежными крыльями и улетают прочь, в поисках красивых цветков.

— Ех… детство, — потянувшись, произнес я. Взял в руки трехлитровую банку для консервации и внимательней рассмотрел двух пойманных бабочек. Одну из них, желтого цвета, я ловил и ранее. Это лимонница, а вот вторую не встречал ранее в нашем лесу. Обязательно нужно посмотреть в энциклопедии. Пока я рассматривал бабочек, мимо меня пролетела еще одна, очень необычного цвета ржавчины, с белыми разводами на тонких крылышках, но тут же упорхнула вглубь леса. Я поставил банку на траву, около камня. Хотелось бы рассмотреть, ту необычную бабочку вблизи. Наверно очень редкая.

В дали, между деревьями появился чей-то силуэт. Это была девушка. Она приближалась медленно. И уже через пару минут, она вступила на поляну. Я никогда раньше не видел ее, девушка была не из нашей деревни. Очень красивая. Длинные рыжие волосы, веснушки на лице, летнее платье в оранжевый цветок и босые ноги. Ее походка была плавной. Проходя мимо меня, девушка закрыла глаза, а на лице ее появился румянец. В волосах у нее сидела живая голубенькая бабочка, словно служила ей заколкой. Девушка дошла до конца поляны и остановилась. Развернулась ко мне лицом и открыла глаза. Я встал и направился к ней, чтоб познакомится, но как только я приблизился слишком близко, она рассыпалась на несколько сотен красивых бабочек, необычного ржавого цвета.

 

№2

Любовь и бабочки

 

— Брось книжку, пойдем гулять! – Люська обиженно надула губы.

— Потом!- отмахнулся Сережка.

— Ботаник! – Люська злилась. – Весна, солнышко, а ты тут, как червь книжный!

— Люсь, экзамены скоро, я должен поступить в ВУЗ…

Девушка нервно накрутила на пальчик рыжий локон:

— Ну учишься сейчас, потом учиться будешь, а отдыхать когда?

Сережка оторвал взгляд от книги и с усмешкой уставился на Люську:

— Ну вот женюсь я на фифочке вроде тебя… А у фифочек запросы – ого-го! Ну разве грузчиком я заработаю на шубу? Вот и учусь.

Люськины реснички задрожали, капелька сверкнула в уголке глаза и юркнула вниз по щеке. Девушка бросилась из комнаты. Сережка со вздохом отложил учебник и отправился догонять.

Она стояла на крыльце, закрыв лицо руками. Сережка обнял ее подрагивающие плечи.

— Я… не хочу, чтоб на фифе! – Люська всхлипывала. – Я хочу, чтоб на мне. Я ж люблю тебя… И грузчиком любить буду, и шубу не надо.

— Люсь, — произнес Сережка растерянно, — ну я тоже вроде люблю тебя, да не женюсь я на фифе… Вообще жениться не буду!

Люська вырвалась и толкнула Сережку.

— То есть ни на ком, кроме тебя, — попытался спасти ситуацию он. – Но ты маленькая еще, сама не знаешь, что такое любовь!

— А-а,- размазывая по щекам слезы, запричитала Люська, — я всего на два года младше, мне скоро шестнадцать. А любовь – это когда бабочки в животе! Вот у меня они есть, если тебя вижу…- и она побежала прочь.

— Люська, ну прости! – крикнул Сережка вдогонку. – Приходи вечером в сад, будут тебе бабочки…

Ответом была ослепительная улыбка обернувшейся зареванной Люськи…

 

— Я пришла первая, не опоздала, — от Люськи пахло духами. А еще на ней было новое платье.

— У меня сюрприз, — загадочно улыбнулся Сережка, пряча руки за спиной.

— Люблю сюрпризы, — Люська закрыла глаза и зачем-то выпятила губы вперед трубочкой.

— Бабочки! Сейчас они будут и у меня в животе, — торжественно произнес Сережка.

Люся распахнула глаза, и ее нетронутые ожидаемым первым поцелуем губы скривились: Сережка достал из стеклянной банки, наполненной чем-то живым, цветным, трепещущимся, крупную бабочку и поднес ко рту.

— Стой, дурак! Не ешь!

— Я хочу, чтоб и у меня бабочки были, — Сережка казался серьезным.

— Эх ты, а еще жениться собрался! – Люська деловито одернула платье, поднявшись с камня.- Подрасти сперва!

И она продефилировала мимо едва сдерживающего смех Сережки, гордо вздернув конопатый нос…

— А бабочки в волосах красивей, чем в животе, — крикнул вслед он, заметив, что несъеденная бабочка запуталась в рыжей шевелюре маленькой влюбленной…

 

№3

***

 

Время. Разве что-то может сравниться с ним в постоянстве? Оно было всегда и оно всегда будет. Но будучи величиной постоянной, оно остается самым относительным понятием из всех.

Минута. Минута это много или мало? Если это минута, которой не хватает, то мало. Если уже ушедшая, та, которой не хватило, то много, а если это минута ожидания? Минута ожидания подобна вечности.

Годы. Прожитые годы, они, то велики, когда используешь их опыт, то мимолетны, когда растет ребенок или встретил друга детства.

Время. Странная штука, будто нарочно издевающаяся над людьми. Смеющаяся над их календарями и часами.

Казалось, сколько лет прошло, а я прекрасно помню те мгновенья. Минуты ожидания, растянутые в вечность, короткие мгновения свиданий, и страшные, пугающие цифры на часах, кричащие, что я уже бесповоротно опоздал.

Детство. Прекрасная наивная пора. Друзья, игры, праздники, рыбалка, ловля бабочек, футбол. И поверх всего, первая наивная любовь. Огромный камень, восемь вечера. Я, будто так и надо, сижу на нем и жду тебя. Ты каждый день проходишь мимо, гордо вздернув нос, и будто бы не замечаешь. Тебе пора домой, тебя там ждут, и дальше чем «Привет!» наш не заходит разговор.

Ты хлопаешь калиткой, входишь в дверь, и я бросаюсь прочь, стремясь вернуть завтра. А дома ждет отец, нахмурив брови перекрыв проход. Я опоздал, опять. Вот, та минута, которой не хватило.

Отец посмотрит мне в глаза и улыбнется. Долго для меня было загадкой, почему опоздав с футбола, пускай всего на две минуты, я должен был выслушивать долгий монолог отца, а то и трепку отхватить, а если задержался на этом камне, то только хмурые брови да улыбка после.

Годы. Казалось, сколько лет прошло. Тех дачных домиков, в которых мы когда-то отдыхали, уже не сохранилось. А камень тот лежит. И наш сынок, уже почти дорос, чтобы сидеть на нем и ждать мгновений встречи.

 

№4

Бабочка

 

Мама говорит: — «Держи себя строго».

Сестричка старшая поучает: — «На парней не вешайся, не оценят!»

Что делать мне, если он не замечает? Все смотрят, глазами ощупывают, по коридору пройти стыдно, а он и головы не повернёт. Будто нет меня. Рук не распускает, языком вслед не цокнет, не присвистнет. Очкарик противный! В книжку уткнётся, или с Машкой с параллельного потока болтает. Знаю, нет у тебя с нею ничего. Не может быть! В рожу ей вцепиться, патлы растрепать?

В голову глупость всякая лезет:

«Тыц-тыц-тыц-тыц!

А одна из них надела даже чистые трусы!»

Ой, мамочка…

Спину выпрямить, лопатки ровненько, грудь вперёд – и мимо него. Раз десять на каждой перемене. Внутри – и жарко, и холодно. Вот я какая: лосины надела тонкие, черные, блестящие. Ноги длинные, рубашка чуть попку прикрывает, ни складочки не видать, ни резиночки. Трусики купила – полстипендии отдала – лишь бы ничего глазам твоим не мешало. Как сделать, чтобы их тебе показать?

А в голове – одно и то же:

«Тыц-тыц-тыц-тыц!

Завтра в школу не пойдём!»

Подружек про тебя спрашивала – ничего не говорят, глаза закатывают. Не первая я? Ну и пусть, бабочкой согласна в коробку, на иголку, рядом с другими.

Я завтра в сарафанчике приду – коротком-коротком, открытом, колокольчиком.

Только присмотрись.

 

№5

***

 

Артур за все утро поймал только много бабочек и раздал их всех своим одноклассницам, а осталось у него только две бабочки: желтая, розовая. Он не знал куда их деть, решил засушить и принести в школу.

Сестра Алена принесла от мамы завтрак Артуру. Сестричка была одета в красивое белое платье в оранжевый цветочек. Ее волнистые волосы прекрасного цвета украли ее, как не украшало бы любое другое украшение.

— Ты поймал только две бабочки — девочка рассмеялась.

Она взяла сачок и начала показывать брату, как надо ловить бабочек. Сколько она не пыталась поймать, у нее не получалось. Алене стало стыдно, но она усердно пыталась поймать хоть одну бабочку.

Наконец к полудню Алена поймала одну бабочку, голубую. Эта бабочка украсила ее пышные волосы.

Девочка извинилась перед братом и ушла, но не с опущенной головой, а с высоко поднятой. Когда она узнала, что ее брат подарил всем своим одноклассницам по бабочке, Алене покраснела. Ведь она думала, это так легко, поймать бабочку.

На следующий день Алена взяла сачок брата и пошла ловить бабочек.

Она наловила пять бабочек и подарила две бабочки двум своим подругам, а остальные три: маме, папе, брату.

Потом в их семье даже начали каждое воскресение устраивать конкурс, кто больше наловит бабочек. После конкурса все отпускали бабочек на свободу. Аленка всегда побеждала в этом конкурсе. Она тренировалась каждый день. Ей очень нравилось это занятие.

 

№6

***

 

Захлопнулась дверь. Дождь зашуршал резче, навязчивей. Я опять ушла прочь, не оглядываясь. Ты ударил кулаком по стене и упал на диван. Теперь щелкаешь мышкой или пультом телевизора. Так и вижу полный горечи взгляд и огненные щеки. Ты зол и смущен. Так бывает каждый раз, когда мы не понимаем друг друга. Но однажды мы научимся. Честно-честно.

Откину капюшон, помокну, поплачу. Раз ушла обиженная – сразу не вернусь. Ты это знаешь. Сегодня осень склизкая, раскисшая и дотошная. Это завтра будет перемирие, желтый круг ночника, печеные яблоки с медом и корицей, зареванные глаза и слова. Бестолковые, но до того теплые. Мы все равно будем вместе, как ты мечтал.

Помнишь тот день, когда мы впервые друг друга не поняли? Мне хотелось книжной романтики, приторных слов и пылающих глаз. Глупая была, маленькая. Ты обещал мне чудо, сказку. Притащил к реке, в наше тайное место. Лето было легким, смешным и искренним. Пахло сладким клевером и тиной. Я ждала твой сюрприз сильнее, чем первый гром. Ты подарил мне банку с двумя пленными бабочками. И сказал, что хотел бы оказаться на их месте, но только со мной. Я тогда ушла прочь, не оглядываясь. Не стала объяснять, что такое свобода и как мне жаль бабочек. Им не жить в стеклянной камере, прочной, но вместе с тем хрупкой. Ты не стал объяснять, что так представлял счастье, что это было твое чудо. Только щеки пылали.

Но ты сумел поймать меня.

Порой мне хочется разглядеть прозрачное стекло, что не дает нам разлететься в стороны. Не вижу и не верю в него, но отчего-то замедляю шаг и покупаю яблоки. Зачем-то смотрю в размытое небо, ловлю губами дождинки и улыбаюсь.

Если я подарю тебе сачок, ты поймешь, что я поверила в твое чудо?

 

№7

Ниточки

 

Ниточки.

В ясный солнечный день, за городом, я присел передохнуть и пожариться на солнышке. Я сюда не отдыхать приехал, как некоторые. Вон те например: две сестрички рыжие и парень.Расстелили одеяло и загорают. Старшая из девчонок, с парнем обжимается, а младшая только хотела сарафан снять, но меня увидела и передумала.

О сюда идет. Ручки и ножки, как ниточки, вся в веснушках, про таких говорят, мухи обсидели.

А туда же воображает, не подходит, не спрашивает, что я делаю, а задрав курносый нос, ходит круги нарезает. А мне все равно, мне может на ее сестру в купальнике интереснее смотреть, чем на эту малышню.

И вообще мне работать надо. Время летит, скоро рабочий день закончиться и мне надо успеть к этому часу в город приехать.

В банке уже несколько бабочек желтушек да крапивниц, так мелочь, ну нет сегодня улова, ничего интересного.

А пигалица все рассекает. И тут вижу в ее рыжих волосах, великолепного голубого парусника, крылышки так и переливаются на солнце.Замахиваюсь сачком и оппа, поймал, и бабочку, и девчонку.

Бабочка трепыхается, я ее, бабочку в банку уже сажаю, а сам жду, вот сейчас девчонка побежит к своей сестре ябедничать и получу я в ухо.

Но нет, молодец рыжая!

Сажаю красавица парусника в банку.

-Мальчик эта банка у вас морилка, вы их для школы собираете?

-Вот еще, не дождутся. А это и не морилка вовсе, а банка простая.

-А зачем тогда, — и ресницами хлопает. Ресницы у нее длинные и рыжие и глаза тоже, цвета гречишного меда с зеленым крапинками.

-На велосипед коплю. Вот сейчас на электричку, а там к метро. С руками оторвут. Парням, что на метро ездят экзотика не по карману. А девушке приятное сделать хочется, вот и покупают. Романтика называется.

-А что с бабочками потом?

-Летают, сколько они там живут, может день, может два.

Все вижу, сейчас заревет.

Уходит, нос курносый задрала гордо, сарафанчик тоже весь такой гордый, напыщенный, а из под сарафанчика ножки ниточки.

А мне, что делать, мне велосипед нужен. Если за одно лето не скоплю, тогда может к зиме коньки куплю.

Но я отчего-то не хочу, чтобы она уходила!

-Девочка, девочка, смотри!

И я подбегаю к ней, открываю крышку и вытряхиваю бабочек прямо на ее рыжую голову. Девчонка визжит от восторга, я смеюсь.

Романтика одним словом.

Вечером уезжаем вместе на последней электричке, я, Оксана и ее сестра с парнем.

 

№8

***

 

«Возврат к действительности принес ощущение соучастия в сказке. Вокруг полянки, на которой очутился Серега, цвел чудный летний день, гоняя белые облачка по небу, залитому солнечным светом, стрекоча кузнечиками в зеленой траве и шевеля теплым ветерком листья на деревьях. Смутные образы выплыли из подсознания — букет экзотических орхидей в простой стеклянной банке… красивая женщина в тунике… Осматривая полянку, Серега неожиданно увидел именно такую банку, в которой будто плавали сорванные со стебельков цветки орхидей. Он инстинктивно протер глаза — банка не исчезла, однако вместо орхидей в ней порхало несколько ярких бабочек, которых он и принял за цветы.

— Уже легче, — иронично произнес Серега. И тут только заметил, что на полянке он не один. Невдалеке, махая сачком, гонялась за очередной бабочкой голенастая рыжая девочка в цветастом сарафанчике. Тоже заметив Серегу, она подскочила ближе и весело затараторила,

— А ты из какого отряда, как тебя зовут, почему я тебя здесь раньше не видела? — задавая свои вопросы, она продолжала зыркать по сторонам зелеными глазищами, выискивая несчастных бабочек.

— Я… — начал было Серега, но девочка, видимо, даже не собиралась его слушать,

— А побежали к речке, там такие стрекозки ба-альшие, — наловим!

Она потянула его за руку, ничуть не сомневаясь, что ему дико интересны эти „ба-альшие стрекозки“. Инстинктивно сделав шаг, Серега вдруг оказался почти одного роста с девчонкой, спрыгнув с небольшого валуна, на котором, оказывается, стоял.

— Опять! — Серега возмутился такому беспределу, — его вернули лет на… дцать назад в биологическом исчислении, оставив, однако же его, Серегино сознание; теперь он тоже представлял собой худенького подростка — ровесника этой фанатки бабочек и стрекозок.

Между тем они, взявшись за руки, уже бежали, разбрызгивая кузнечиков и высоко задирая коленки, чтобы не запутаться в траве. Полянка закончилась, а за ограждавшими ее деревьями открылся вид на зеленеющее всходами поле, плавно спускавшееся к небольшой речке. По краю поля бежала грунтовая дорога, выворачивая из темнеющего в сотне метров сбоку леса. Оттуда слышался низкий гул мощных моторов.

Остановивишись на обочине, они стали ждать, кто (или что) появится из леса. Видимо, детское тело как-то повлияло и на Серегину психику, превратив его частично в мальчишку, любопытного и бесстрашного. Но ту часть, которая оставалась от немало повидавшего взрослого мужчины, охватило неприятное предчувствие.

… Которое не обмануло. Из леса, надсадно рыча, вывернулась приземистая махина танка с черными крестами на боках.

— Немцы! — сдавленно воскликнул Серега, инстинктивно приседая в траву.

— Ура-а, танкисты! — девчонка радостно заорала, выскакивая на дорогу, и замахала своим красным сачком, как флагом. В ответ со стороны леса раздалось тупое хрюканье пулеметной очереди, и пыльные фонтанчики взвились буквально за пару метров от ее ног.

Дальше темп времени замедлился, как в кинофильме. Серега, что-то крича этой дуре, выпрыгнул вперед, и сбивая ее вниз, прикрывая своим худеньким телом от пуль непонятно откула взявшихся фашистов, почувствовал, что кто-то с нечеловеческой силой, с размаху нанес ему удар стальным молотком прямо в затылок…

… Бездыханное тело с расколотым черепом распростерлось на асфальте, кровь, растекшаяся вокруг того, что только что было головой человека, пропитала ткань детского сачка для ловли бабочек, который, взявшись неизвестно откуда, лежал рядом. Прохожим, оторопевшим от увиденного, казалось, что пронзительный визг тормозов никак не закончится, переходя в дикий крик обезумевшего от ужаса ребенка...»

 

№9

***

 

— Сонь, смотри, я бабочек поймал. Для тебя. Нравятся?

Опять не смотрит, ну что ей не так? Конечно, самая красивая девочка в лагере, а я кто? Вон она какая, ходит одна, где хочет, песни не поёт, ни с кем не разговаривает, не дружит. Даже за вожатыми не бегает хвостом, как другие девчонки. И в лес уходит сама, не боится, что заблудится. Гордая, совсем как взрослая. А мне улыбнулась вчера, когда я ей одуванчиков нарвал. Может, лягушку ей поймать, вдруг она лягушек любит? Не зря же целыми днями у пруда сидит.

— Сонь, а ты лягушек не боишься?

 

Как же он меня достал! Вечно следом таскается и ноет, рожу эту конопатую видеть не могу! И здесь нашёл, нигде от него покоя нет!

О, Тьма Великая, ещё восемь лет! Магистр, чума бубонная на его голову! Из-за одного-единственного прокола! Разве я виновата, что там баба беременная оказалась? Видите ли, нарушение — лицензия на одну жизнь, а забрали две.

И теперь одна из самых сильных ведьм навечно лишена своего облика и вынуждена заново взрослеть, напрочь лишённая способностей. Да еще и в этом теле, Силы Тёмные, ненавижу рыжие волосы! Неужели нельзя было подобрать хоть немного на меня похожую? Хорошо, семью нашли приличную, эти интеллигенты чуть от счастья не перекинулись, когда их дочка-имбецил на шестом году жизни впервые заговорила связно. Вот удивятся они, когда после совершеннолетия их чадо снова начнёт слюни ронять. Нет уж, в этом теле я не останусь. Всё равно разрешение выбью, как только наказание закончится. Мрак Изначальный, восемь лет! По школам этим, да летним лагерям проклятым! А ещё впереди все удовольствия пубертата, хоть вой!

— Сонь, а хочешь, я тебе махаона поймаю? И в рамочку сделаю красиво…

— Моё имя – София! СОФИЯ! Запомнил?

Лёгкий щелчок пальцами, и мальчишка бледнеет, хватается за живот и прытко несётся в кусты. Прямо на бегу штаны стягивает. Хохма! Стареет Магистр, забывает о мелочах. А может, специально оставил, как поблажку. И на том спасибо, хоть душу отвести можно. Да и отсутствие братишек-сестрёнок я себе обеспечила. Пусть мои интеллигенты сколько угодно по клиникам ездят…

— Дети! Строимся на ужин! Кто сегодня запевает?

Ох, Тьма Великая…

 

№10

Бабочка

 

— Было это давно, лет семьдесят назад или чуть больше. Я тогда впервые приехал отдыхать к бабушке в деревню. Местная ребятня меня не приняла. Мне было грустно, но ничего не поделать — я был чужак. Но там была одна девочка. Я влюбился в неё с первого взгляда…

— А бабашка?

— Бабушку я тогда ещё не знал, а та девочка была моей первой любовью, это потом уж пришла настоящая — на всю жизнь. А та была, как облачко, как несбыточная мечта. Она совсем не была красивой, рыжая, конопатая, вечно лохматая с застрявшими букашками в волосах. Но нравилась она мне ужасно, просто сердце в пятки уходила, как видел её. И вот однажды я поймал очень красивую бабочку, никогда раньше не видал таких. И решил подарить той девочке, но никак не мог насмелиться. А потом бабочка умерла.

— Как так умерла?

— Глупый был, посадил её в банку и накрыл крышкой. Вот она и задохнулась. Решил, такую дарить нельзя, и забросил банку в огород. А на следующий день увидел ту девочку. Она сидела на камне у реки и что-то держала в руках. Я осторожно подобрался ближе. Девочка поднесла сложенные ладони и начала что-то шептать, а потом раскрыла их и, оттуда, выпорхнула бабочка. Это была моя бабочка. Я узнал её. Девочка оглянулась, увидала меня и убежала.

А на следующее утро приехала мама и забрала меня в город.

— И ты больше никогда не видел ту девочку?

— Видел. Ещё один раз.

— Когда?

— Через несколько лет началась война, и я ушёл добровольцем.

— Я знаю, мне папа рассказывал.

— Да, ты знаешь. Так вот, был страшный бой. Почти все погибли, и я тоже умер. А потом увидал бабочку, ту самую. У меня были закрыты глаза, но я хорошо видел, как она кружит надо мной. Я почувствовал, что ко мне возвращаются силы и сделал вдох, а потом открыл глаза. И увидел её, ту самую девочку. Она выросла, изменилась, но это была она. Такая же рыжая, с конопушками, но только очень красивая. Она улыбнулась и сказала: «Не смей умирать, тебе надо столько ещё сделать» и тут нас накрыл взрыв.

— И что было потом?

— Потом я очнулся в медсанбате, и мне сказали, что сестричка погибла, прикрывая меня собой. И ещё — у меня в зажатом кулаке была бабочка. Доктор всё удивлялся — откуда она взялась? Когда мне разжали кулак — она выпорхнула и улетела.

— Это была та бабочка?

— Да, внучек. Она спасла меня, даже не знаю почему, ведь я тогда убил её.

— Нет деда, она просто уснула.

— Ты так думаешь?

— Да. А она улетела к девочке?

— Надеюсь. Я всегда её помню и верю, что всё-таки бабочка помогла и ей…

 

№11

***

 

Она проходит мимо, красивая, горда, рыжая. Он смотрит на нее, а сердце в груди -бьется, бьется!

— Маша, а Маш! – задорно, задиристо, с вызовом, а на щеках — румянец.

— Чего тебе? – не остановившись, не обернувшись.

— Рыжая веснушка, лягушкина подружка! – отчаянно, с надеждой.

— Ну и дурак! – выкрикнула и убежала.

Проходит мимо, задрав нос. Он смотрит, а сердце — бьется, бьется!..

— Маш, а Маш!

— Отстань! – с досадой, даже не посмотрев.

— Погоди! – подбежал, руки за спиною. А щеки — алеют. – Вот, тебе…

Протянул ладони, а в них — банка, крепко-крепко сжимает. А там — бабочки, синяя, красная, зеленая, крылышками хлопают, кружатся, а наружу — никак.

— Ой!.. – вздохнув, с восхищением. – Васенька…

А он – на цыпочки и – чмок! в щечку.

— Ты что? – отшатнулась, смотрит гневно, с негодованием.

— Люблю… – опустив глаза, смущенно, с запинкою.

— Ну и дурак! – развернулась и убежала.

Пальцы разжались, банка – дзынь! разбилась о камни. Бабочки вспорхнули крылышками и — на свободу, синяя, красная, зеленая…

А по щекам — слезы. Отер кулаком и к обрыву. Разбежался, прыгнул и – в полет!..

Больница, а в ней палата, восьмиместная, полупустая. А там – Вася, лежит, а на руке – гипс. Выписывают вечером, с переломом и дома можно.

— Больно? – сочувственно, но без вины. Тряхнула рыжими кудряшками и вздохнула. Вроде и жаль Васю, а вроде и все равно…

— Не-а, — покачал головой и улыбнулся мужественно, через муку. Врет, ой, врет! Но как правду скажешь? Пусть думает – герой!..

— Ну и ладно, — сидит на стуле, болтает ножками. Скучно!..

— А теперь любишь? – с надеждою в детских глазах.

— Нет! – в сердцах всплеснула руками.

— А если совсем расшибусь? – угрюмо, наморщив лоб.

— Дурак ты, Вася!.. – воскликнула и убежала, взмахнув на прощание рыжим вихрем волос.

А Вася остался, не понятый, не смирившийся.

— Все равно люблю! – решительно, мрачно. А на губах – улыбка, нет-нет, да и появится…

 

№12

***

 

Он просто ловил бабочек, и он просто был влюблен. А она просто шла мимо…

 

С тяжелыми сумками Анна бежала к автобусной остановке. Дома, в маленькой квартирке ее ждали муж и трое детей. Анне было всего 32, но ежедневные заботы уже оставили на ее лице следы в виде ранних морщин.

— Анечка!..– вдруг раздался откуда-то сбоку радостно удивленный возглас.

Анна механически повернула голову и остолбенела. У обочины дороги стоял шикарный кабриолет, за рулем которого сидел…

— Мишка?..–изумленно пробормотала женщина.

— Глазам своим не верю!– выскочив из машины, взволнованно воскликнул мужчина.– Сколько лет мы с тобою не виделись?!

— Да уж лет двадцать,– смущенно пробормотала женщина и украдкой постаралась прикрыть пятно от шоколадки на юбке.

— Да…- задумчиво протянул Михаил.– Я же до 16 у бабушки жил, а потом к родителям переехал…

Воцарилось неловкое молчание, словно каждый из них вспомнил то, что не нужно было вспоминать.

— Я ведь и жил у нее все эти годы только по одной единственной причине…- вдруг напряженно проговорил Михаил и пристально взглянул Ане в глаза.– Из-за тебя. Я же с самого детства в тебя был влюблен…А ты, бывало, пройдешь мимо, вся такая гордая, и даже не посмотришь на меня…– мужчина вымученно рассмеялся, чувствуя, как в душе всколыхнулась застарелая боль.–А потом, лет в 16, я все-таки набрался сил и признался тебе в любви, но ты меня отвергла…

Женщина принужденно улыбнулась и легонько пожала плечами. А что она могла ему сказать? Что нескладный подросток из бедной семьи ну никак не мог заинтересовать самую популярную девчонку во дворе?

— Потому я и уехал…-Михаил немного помолчал.- Знаешь, я ведь тогда твердо для себя решил, что обязательно всего добьюсь в этой жизни. И тогда, быть может, ты меня полюбишь…- он усмехнулся.– Так что, в какой-то степени, всем, что у меня есть, домом, машиной, деньгами, я обязан тебе.

А Аня подумала о своей крохотной квартирке, о муже-неудачнике и, почему-то, о пятне на юбке.

— Знаешь, а давай как-нибудь с тобой…-заговорил было Михаил, но его оборвал женский возглас:

— Котенок!

Аня обернулась и увидела выходящую из дверей spa-салона девушку.

— Прости, я немного задержалась!– она чмокнула Михаила в губы и собственнически обвила руками за шею.- Кто это?

— Старая знакомая .- небрежно оборонил Михаил и поцеловал подругу в ответ.– Ладно, рад был повидаться, Аня, пока!

— Пока…- едва слышно прошептала Аня, глядя вслед уходящей парочке. А что еще она могла ему сказать?..

 

Он просто ловил бабочек, и он просто был влюблен. А она просто прошла мимо…

 

№13

Бабочки

 

Студент плавал в невыученном материале, а за окнами шелестело зелеными листьями, щебетало воробьиными голосами лето. Ольга Николаевна тяжело вздохнула и подписала зачетку:

— Идите, Лаврухин. Три. — Тот с явным облегчением исчез за дверью.

Ольга Николаевна посмотрела на часы. Осталось сдать ведомость в учебную часть и заскочить домой за вещами. Если нигде не задерживаться, можно успеть на дневной автобус. Теперь она, доцент кафедры беспозвоночных Кудасова, в отпуске. Даже не верилось, что учебный год наконец закончился. Впрочем, почему не верилось? Александр Иванович, а мужа она привыкла называть по имени-отчеству, уже три дня на даче. Профессор-энтомолог, а гоняет по лугам и полям, как мальчишка.

На автобусную остановку приехала в последний момент. Народ еще толпился, значит, успела. Нагретый солнцем асфальт и отсутствие ветра усиливали жару. Над вазоном с пыльными цветами кружили бабочки. Грузный мужчина в светлой рубашке обмахивался газетой. Ольга вспомнила, что муж просил привезти свежую прессу. Заголовки газет в киоске поражали своей апокалиптичностью: “Неизвестный вирус угрожает населению планеты”, “Пропадают взрослые”, “Землю ожидает губительный для цивилизации кризис”. “Очередной свиной грипп, как же это достало,” — подумала Ольга и сунула газеты в сумку.

Переполненный душный автобус не спеша полз за город. Стайка подростков на задних сиденьях, оживленно общаясь, иногда взрывалась тихим смехом. “Надо все-таки решиться и завести ребенка, — глядя на их счастливые лица, подумала Ольга. — Диссертацию жалко, конечно, но иначе будет поздно, все-таки 36 лет— это много.” Многоэтажки вдоль дороги сменились лесом.

Дорога к поселку Лесные озера была окутана безмятежным покоем. Трава у обочины доходила до пояса. Ольга вынула шпильки и распустила волосы. Они легли на плечи, отсвечивая медью. Голубая бабочка подлетела и села на голову вместо банта. Ольге сделалось легко и радостно. Три километра до дачи прошли незаметно.

Закинув сумки в дом, она разулась и босиком отправилась искать мужа. В вышине порхала мелкая птаха, теплая пыль щекотала ноги, вдруг как девчонке захотелось пробежаться. На нагретом солнцем камне сидел симпатичный мальчишка с сачком. Влюбиться бы в такого. Ольга прошла мимо, но сердце екнуло, и она обернулась. Мальчишка удивленно смотрел на нее синими глазами.

— Саша?

— Оля?

На столе дачного домика над забытыми газетами кружили бабочки, пестрели буквы заголовков: “Инопланетный вирус стремительно превращает взрослых в подростков! Берегитесь бабочек!”

 

№14

***

 

Жила-была девочка, которая больше всего на свете любила бабочек. Они летали в ее мыслях, трепетали в нежной улыбке и плавных жестах, заставляли ее смотреть на мир восторженными глазами и призывали мечтать. Бабочки заполняли своими силуэтами стены ее комнаты, взмахивали крылышками в каждом рисунке девочки, шелестели на страницах многочисленных энциклопедий и альбомов. Гордостью девочки была собственноручно сделанная коллекция засушенных бабочек в рамках, которая постоянно пополнялась новыми экземплярами…

Жил-был мальчик, который больше всех на свете любил эту девочку. Бабочки летали в его душе от одного ее взгляда, а уж когда она заразительно смеялась, принимая очередную партию пойманных в округе мотыльков, его счастью не было предела. Мальчик хотел, чтобы этот смех никогда не заканчивался и все свое свободное время проводил в поисках крылатых красавиц…

Настал день рождения любительницы бабочек. Ее юный ухажер решил подарить ей ровно сто бабочек и уже почти приблизился к заветному числу. Но ведь еще не вечер, и мальчик верил, что он успеет до конца дня выполнить задуманное…

Он просто не знал, что девочке уже сделали самый лучший в мире подарок – синенькую заколку, о которой она давно мечтала, в виде бабочки и сенсорный телефон. Хулиган с соседнего двора всегда знал, что любят девчонки, и имел богатых родителей, чтобы воплощать девичьи мечты в жизнь…

Мальчик горько плакал, смотря вслед удаляющейся парочке. Разбитая банка и сломанный сачок лежали у его ног, а вокруг кружились бабочки всех размеров и расцветок…

 

№15

***

 

— привет, — она позвонила минут через пять.

— привет…

— ну как тебе? еще не спишь?

— нет, не сплю, — ответил он, узнав ее дрожащий от смеха голос — словно радостные брызги висели на всем протяжении телефонного провода от нее к нему. И ее радостная дрожь переселилась в него, мягким, но тяжелым комом, оттягивавшим голос вниз горла.

— понравилось? — брызнула она снова бриллиантовым звоном.

— да… я, это… я весь переполнен, — он боялся вздохнуть, чтобы речь не показалась взволнованной и прерывистой. Но он все-таки вздохнул, так, что в эфире его дыхание колыхнулось далеким судорожным вскриком.

Она засмеялась:

— у тебя это впервые?

— такое — да, — ответил он, покраснев, и темнота вокруг его глаз и горевших щек сгустилась еще сильнее.

— может еще раз тогда?

— нет, не надо… пока не надо… не сейчас… — он хотел выразить голосом благодарность за глубину и весь тот огромный мир, который она ему подарила, но вышло как-то невыразительно и глухо.

— ну ладно, — ответила она, разочарованно и быстро, словно хотела ему досадить, — тогда пока, до следующего раза. — и исчезла из эфира, оставив сонные и округлые гудки.

 

Он встал и вышел на балкон.

Небоскребы мегаполиса взмывали, как тени от ракет, оставляя, словно искры, горящие миллионы далеких окон.

Он глубоко вздохнул и ему показалось, что во рту еще оставлся вкус сигареты, которую он никогда не курил.

 

Там, далеко, в окнах, горели и пролетали жизни.

Такие же, как и его, подключенные к межсетевому просмотру снов.

Они, как и он, подростки, гуляли по настоящему, разноцветному, живому лесу, никогда не виденному в жизни.

Они встречались, ходили по мшистым холмам и шелестели листвой.

Обнимались в тени дуба, ловили бабочек шелковыми сачками, зыркали в гнезда и щурились на солнце сквозь листву.

 

Он провел языком по верхним деснам и снова ощутил вкус сигареты, горькой и сладкой, которую он курил вместе с ней — одну на двоих.

 

№16

Письмо сыну.

 

… Мне, маленькому мальчику, всегда было всё непонятно про девочек. Абсолютно всё.

Я ловил для неё бабочек, желтых, розовых и голубых, — она отворачивалась. Тянулся к шее застенчивыми губами, — она щелкала меня по носу и пела: «Рыжий, рыжий, конопатый...»

Дергал ее за косички, таскал ей портфель, дрался с мальчишками у нее на глазах – ноль внимания.

… В двадцать лет уже многое получается. Я научился игнорировать её быстрей, чем она меня и играть нашими чувствами. Мне под силу казаться опытным и почти бессердечным. Да, помню еще ожидание, не до конца осознанное, напряженное. Непонятное ожидание.

Потом я стал еще взрослее, спокойнее. Ожидания больше нет, и когда я вижу её, бабочки танцуют у меня в животе. Значит, это – Она.

А сейчас кажется, будто я опять открытый и доверчивый мальчик. Не надо торопиться, притворяться, переигрывать. И лучше не обращать внимания на мелочи. Мир видится, как в детстве, настоящим: ярким, волшебным, бесконечным. Мы мечтаем и живём на двоих, а музыка разноцветных бабочек звучит только для нас.

 

№17

***

 

— Зачем?

Я дёрнулся. Так замечтался, что даже не заметил, как рядом на скамейку сел какой-то старик. Благообразного вида, с тростью в широкой ладони. И взгляд у деда хмурый, будто я натворил чего.

— Извините?

Он ткнул пальцем в банку на моих коленях. Внутри неё бились прекрасные пленницы — бабочки.

— Собираю. Разве это такая редкость?

Старик грустно улыбнулся и поднял выцветшие глаза к безоблачному небу.

— Я тоже собирал. Когда-то. Младше тебя был года на два.

Его голос дрогнул. Мне стало неловко и почему-то стыдно за себя и этих бабочек, ломающих крылья в банке.

— Большую коллекцию наловил, — продолжил старик, — Но однажды я поехал на неделю к бабушке и в деревне увидел рыжую, как лисицу, девчонку, лет девяти на вид. В её пылающих на солнце волосах сидела синяя, словно сегодняшнее небо, бабочка-заколка.

Он замолчал. Я заинтересованно выдохнул, привлекая внимание:

— А дальше?

Старик перевёл на меня свои бесцветные глаза, и я задержал дыхание от неясного волнения.

— А дальше — влюбился. Но из-за упрямства, присущего всем мальчишкам, не хотел признавать этого. Делал всё наоборот, если она просила о чём-то, — он усмехнулся и отвёл взгляд. — Например, не ловить бабочек. Из обиды она воротила от меня нос. Говорила, что нельзя. Особенно в этой деревне, особенно на той поляне.

— А что с ней было не так? — удивился я.

Старик рассмеялся, но, думаю, он предпочёл бы заплакать.

— В последний день я поймал бабочку. Рыжую, как и она, моя любовь. И понял, что не хочу расставаться. Побежал мириться, хотел подарить её и поклясться, что никогда больше не буду собирать подобных коллекций. Но не нашёл.

— Та девчонка обиделась?

Старик покачал головой.

— Тогда я тоже так подумал. Разозлился и решил, что она не хочет прощаться. И увёз ту рыжую бабочку в город.

Положив свою трость на колени, старик потянулся к карману и вытащил из него что-то в кулаке.

— Раскрой ладони.

Какая-то тёплая железка коснулось кожи. Я опустил взгляд, и моя душа онемела в предчувствии чего-то страшного: на руках лежала синяя, словно небо над головой, бабочка.

— Я уснул в машине, — старик встал со скамейки и поплёлся вверх по дорожке. — А когда проснулся, уже дома, она не билась о стекло. Только безжизненная заколка и осталась на дне банки.

Я смотрел на его старую спину, пока он не скрылся за поворотом. Крышка с лёгкостью отделилась от горла стеклянной клетки. Вы свободны, красавицы.

В моей коллекции теперь будет лишь один экземпляр. Но зато какой…

 

№18

Гурман

 

— Ты кто?

— Я волшебник.

Она недоверчиво покосилась на его драные шорты:

— Что-то не похож.

— А ты знаешь многих волшебников?

Девочка деловито теребила рыжую косичку:

— Волшебников не существует, так говорит бабушка.

Он хитро прищурился: это была его любимая часть разговора. Жаль. Дети пошли не те. Раньше всё было куда проще.

— А каким должен быть волшебник?

Она задумалась, теребя косичку ещё усерднее.

— В дурацкой мантии и с бородой. А у тебя грязные шорты и дырявый сочок. Странно, как ты вообще этих бабочек поймал?

Он замер в предвкушении, затаив дыхание. Детское любопытство – это особое блюдо, лакомство, достойное такого гурмана, как он.

-Хочешь, я покажу тебе фокус?

Она сразу перестала теребить косичку и даже подошла на пару шагов ближе. Ах, любопытство…

— Делай раз!

Дырявый сачок опустился ей на голову и девочка задорно хихикнула.

— Делай два!

Она радостно захохотала, захлопала в ладоши, воспаряя вверх. Коротенький сарафан раздулся колокольчиком, косички забавно топорщились, в глазах — огонёк восторга.

— Делай три!

В обычной трёхлитровой банке отчаянно трепыхались три ярких пятна. Они сумбурно носились, бились об стенки, но…

— Разве бабушка не учила, что нельзя разговаривать с незнакомцами? Детское любопытство – мой любимый десерт.

 

ВНЕКОНКУРСНЫЕ РАБОТЫ

№1

***

 

— Ну, Евгений Александрович… Что тебе еще нарисовать?

Клоун выжидательно посмотрел на мальчика.

— Нарисуй меня. Но только, как будто я уже большой…

— С усами и в пиджаке?

— Нет. Просто подрос. Ну… Чтобы мне было не восемь, а десять.

— Таак… Рисуем взрослого Евгения Александровича…

— Вовка! И девочку нарисуй из соседнего блока. Она такая… гордая всегда. Никогда не здоровается.

— Это ты про кого? Про Катерину Михайловну?

— Да нет. Она тут давно жила. Когда ты еще к нам не приходил.

— Ага…

Клоун торопливо нарисовал девочку и сказал:

— Ну хорошо. Что ты еще хочешь?

— Я хочу, чтобы пришел папа, — мальчик оторвал голову от подушки, чтобы заглянуть в рисунок, и равнодушно добавил: — Только он с нами больше не живет.

Смешно захлопав глазками, клоун зашепелявил:

— Евгений Алекшандрович! Мы как договаривалишь?! Папа обязательно придет, только тебе нужно немножко подождать. А сейчас мы рисуем! Не отвлекаемся…

На листок из-под пляшущего карандаша выпрыгнул нарисованный мальчик. Клоун подумал, и спросил:

— Слушай, а тебе нравятся бабочки? Красивые, правда?

— Я когда был маленький, мы с папой ловили бабочек. Только они все разлетелись.

— А мы их сейчас посадим в банку, и никуда они не улетят, не бойся.

Мальчик внимательно следил, как на рисунке появляется банка с бабочками внутри.

— Я и не боюсь… — сказал он, и вдруг спросил: — Вовка, а ты чего-нибудь боишься?

Клоун старательно выводил сачок и медлил с ответом.

— Ну… я… боюсь быть слабым.

— Это как? Ты же большой, как ты можешь быть слабым?

Нарисованная улыбка клоуна весело смотрела на мальчика.

— Ну вот смотри: я перевожу через дорогу старушку. А у нее сумка тяжелая! Я ррраз! Двввва! А поднять не могу… Плохо быть слабым?

— Да, плохо. А я сильный.

— Я знаю.

Клоун поднялся.

— Ну вот. Мне пора, нужно еще на работу забежать. Держи рисунок, придумай, что мы на нем дорисуем.

— Когда ты придешь?

— Как всегда. Неделя быстро пролетит. А ты — думай над рисунком! Потом все мне расскажешь…

Клоун стремительно вышел. В конце коридора, у самых дверей что-то писала сестричка. Ни слова не сказав, они еле заметно улыбнулись друг другу. Он нарисованной улыбкой на лице, она — сеточкой морщинок в уголках глаз.

На улице выдох, вдох, и полетели в багажник куртка, парик, пластмассовый колпачок носа. Влажной салфеткой стирая белый грим, клоун смотрел в зеркало заднего вида. В узкой полоске были видены лишь усталые глаза. Нарисованной улыбки больше не было.

 

Кровать была аккуратно застелена свежим бельем. Кто-то мягко тронул клоуна за плечо.

— Володя… Женечка оставил вам записку.

С обратной стороны рисунка были детские прописные буквы.

«Вовка, ко мне приходил папа! Мы играли. И я придумал, что нужно дорисовать. Нужно выпустить бабочек из банки. Им там плохо. Не бойся, Вовка, пусть они улетят.»

 

Клоун едва не бежал к машине. Судорожно доставая из кармана ластик, роняя карандаши и фломастеры.

— Чего ты боишься, Вовка? Быть слабым, — повторял и повторял себе клоун, стирая с листа нарисованных бабочек. Со злостью, сминая лист, в тупом усердии стирая бабочек. Пока они окончательно не исчезли.

 

№2

***

 

Рано утром Саша взял сачок, стеклянную банку и пошел на поляну ловить бабочек. Мальчик мечтал поймать много красивых и разнообразных бабочек, прийти в школу и показать. Чтобы учительница его похвалила.

Саша поймал всего две бабочки, оказалось это не такое легкое дело.

Они были, ну очень уж красивые, жаль Саше стало их засушивать, и он решил раздарить их девочкам, которые пройдут мимо него. Мальчик сел на траву и начал ждать. Он ждал и ждал, это было слишком утомительно. Решил Саша отдать две бабочки маме и бабушке.

Как раз в тот момент, когда он для себя решил мимо него проходит Джен. Самая красивая девочка в их классе.

Белое платье в оранжевый цветочек отлично сидело на Джен. Ее рыжие волосы развеваются на ветру, а на них красивая голубая заколка в виде бабочки. Засмотрелась Джен на бабочек и говорит:

— А зачем ты их ловишь? Что ты будешь делать с ними?

— Засушу.

— Зачем? Они ведь такие красивые. Может, отдашь мне?

— Нет, не могу.

— Ну, ладно — девочка с обиженным видом и поднятым высоко носом ушла.

 

№3

***

 

Мы были вместе в счастливой поре колясок, мягких игрушек, формочек и песка. Мы окунались в пьяное буйство красок, мир был велик, а мечта наша так близка. Звезды садились птицами нам в ладони.… Верили мы в нерушимость своей любви.

Всё до того, как узнал я, что род драконий в вечной вражде с недоверчивыми людьми…

Может, и стоило плюнуть на эти сплетни, и позабыть навеки, как страшный сон. Только так вышло: единственный я наследник. А мой отец – великий король-дракон.

Мы ведь как люди: волосы, губы, плечи, руки и ноги – различий особых нет…

Облик сползает обманчиво-человечий, лишь исполняется нам восемнадцать лет. Разум мутится, пляшут в крови гормоны, пламя бежит по жилам, кипит в груди. Годы уходят, чтоб воспитать дракона, соединить стихии и победить. Каждый дракон в себе носит частицу бога: вечно горящий в сердце цветок огня…

Люди хрупки́, они и живут немного. Станет ли ждать невеста моя меня?

Я рассказал принцессе сегодня это, втайне надеясь, что милая скажет “да”. Я получил, конечно, на всё ответы, но не совсем такие, как ожидал.

«Знаешь, — она сказала, — не надо сказок. Я уловила этой легенды суть.…Если решил расстаться, давай уж сразу: мол, разлюбил, прости, навсегда забудь. Дружба прошла, мы с тобою уже большие, мне предстоит довольно удачный брак. Я даже рада, что этот вопрос решили. Ну, я пошла. Пока. Не скучай. Вот так».

Рыжих волос вдали промелькнуло пламя…

Замерло время…

Тихонько запел сверчок – я просидел весь день на холодном камне, крепко сжимая ненужный уже сачок. Звезды зажглись, опустился на землю вечер.

Мир изменился, хватило всего лишь дня: я повзрослел, чешуя облегает плечи, рвется из горла гневный поток огня. Пламя кипит. Я взлетаю над спящим лесом, нашу поляну дыханьем спалив дотла…

Я же дракон (и найдутся еще принцессы), в сердце разбитом – пламя, в душе – зола…

 

№4

***

 

— Вы там как?

— Как, как? Как светляк! Хреново, сам, что ли, не видишь?

— Если я его отвлеку, вырваться смогете?

— Да шмель его знает, вродь он нас не плотно тут закупорил, но как ты его отвлечёшь то?

— Да, придумаю, тут осы были рядом, я к ним, по быстрому, и обратно, одно крыло здесь, второе там.

— Не порвись.

В банке сидело двое. Две бабочки, совсем еще молоденькие, только-только скинувшие коконы и уже попавшие в плен к злодею.

— Ну, что, Синий справится?

-Я не знаю, Красный, должон, вроде еще не подводил никогда …

— Мы его знаем первый день! – пискнул Красный, заставив Желтого возмущенно сложить крылья.

— Красный, это не повод не доверять хорошему имаго!

— Ребята, Ребята – раздался голос Синего – я договорился, сейчас тут будет рой полосатых, но с нам нектар.

— Да не вопрос – радостно заголосили пленники – наберем, когда они будут?

— Через пару минут, я пока присяду, отдохну, налетался, а вы готовьтесь.

Синий устроился в волосах рыжего человека, и вскоре ушел вместе с тем. А на поляне появились новые действующие лица. Рой крепких ребят в полосу. Радостно жужжа в предвкушении халявного нектара, осы окружили маленького человека и очень грамотно оттеснили его от банки.

— Свобода! – затрепыхав крыльями запищал Желтый

— Свобода – подтвердил Красный.

 

№5

***

 

1918 год. Февраль. Небольшой хутор близь Дона. Добровольческая Армия генерала Корнилова рвалась к Екатеринодару — там боеприпасы, провиант, экипировка и теплые квартиры. Там стоял отряд капитана Покровского.

После боев за Батайск, где мальчишки-юнкера в очередной раз продемонстрировали чудеса храбрости и стойкости, задержав войска краскома Автономова и обеспечив относительно спокойный отход остальным частям армии, часть раненых осталась на этом хуторке. Измученных, голодных и промерзших бойцов рискнули приютить казаки, дав Корнилову возможность хоть немного облегчить обоз. Три десятка тяжелых, семь сестер милосердия и десяток раненых в охранении — вот кто теперь расквартировался на хуторе. Почти пять десятков людей, но всего лишь малая толика из всех. Здесь оставили только имеющих родню неподалеку.

— Ингвар Илларионович, — к стоящему в дозоре молодому прапорщику подбежал унтер из Корниловского полка, — казаки говорят, выдал нас кто-то, рядом видели отряд Вихтюка.

От брани удалось сдержаться, нельзя, не перед подчиненным. Пусть тот и старше. Да и чем смог бы удивить вчерашний кадет уже седеющего унтера?

— Что еще говорят?

— Ну, — ветеран замялся, подбирая слова, — в общем, они нас выдавать не будут, сейчас кинули клич по соседям, завтра должны собраться. Вихтюк, он кто — он бандит. Но, говорят, что надо нам быстрее на ноги вставать, потому как если с Вихтюком они справятся, то с Автономовым — нет, армия — не банда. Рано или поздно наведаются сюда из Ростова с продразверсткой.

— Спасибо Семен, иди, погрейся.

Соседи подойти не успели. Часа не прошло, как на заснеженном кургане нарисовался всадник. Через несколько минут вместо одного на холме гарцевало уже с десяток. С гиканьем конники двинулись в сторону хутора, на ходу срывая винтовки. За ними неслись подводы с пехотой. Ближе к селению пехотинцы попрыгали в снег, и плотным огнем прижали начавших было огрызаться хуторян.

— Ингвар, — окликнул еще один боец Юнкерского батальона, студент из Новочеркасска Григорий Стышка, — осторожно …

Это было последнее, что Ингвар услышал в бою за хутор Малицкий. Разорвавшаяся рядом ручная бомба посекла тело, добавив к уже имеющимся двум ранениям еще с десяток, и он осел в сугроб, щедро окрасив снег своей кровью.

«Господи, что же так, — пришла мысль уже в полузабытьи, — почему я? Под Нахичеванью выжил, в Ростов ходил, остался живым, хоть почти вся рота полегла в той безумной атаке через Балабановскую рощу. Потом прикрывал отход батальона на Кизитеренку, опять живым ушел. Через день опять на Ростов — и ни царапины. Даже недавно, когда прикрывал отступление армии, удерживал переправу, отделался только ранением в ногу. Если бы не нагноение, был бы в строю, а не лежал бы весь в дырах..."

Холода не чувствовалось, наоборот, стало жарко. И сжалившийся разум вернулся в жаркое лето, когда Ингвар, совсем еще мальчишка, отдыхал в имении у дяди возле Новочеркасска.

Ингвар сидел на большом камне, нагревшемся за день от солнца так, что ногам было горячо. Он сидел и ждал Варю. В руках держал сачок, а у ног стояла банка с добычей. Назавтра Ингвар должен был уезжать, его отправляли к тетке в Одессу, чтобы привык к городу и готовился к поступлению в кадетский корпус. Но уехать, не попрощавшись, не мог.

— Привет, — раздался звонкий девичий голос, — давно здесь сидишь?

Ингвар вскочил, как ошпаренный, и замотал головой:

— Нет, не очень. Варь, я завтра уеду, это тебе.

Он протянул ей банку с тремя бабочками и букет ромашек.

Варя покраснела, увидев букет, её лицо слилось с копной рыжих волос, но рассмотрев, что ей протягивает Ингвар, побледнела и неожиданно зло бросила своему кавалеру:

— Ну и уезжай! Ты только и можешь, что обижать беззащитных.

Не дав ему опомниться и сказать хоть что-то, Варя вздернула нос и ушла, оставив банку с бабочками и букет у камня.

— Варя, я не хотел тебя обидеть, — прошептал Ингвар и пришел в себя от боли. Над ним стояли трое: молодая девушка в форме медицинской сестры и двое мужчин. Ингвар не мог разглядеть их лиц, перед глазами всё плыло, как в тумане, но казалось, что они смотрят на него участливо.

— Он вроде, звал вас, — пробасил один из мужчин, голосом сфокусировав на себе внимание. Говорящий оказался высок ростом, черен волосом, с лихими усами и в казачьей форме.

«Свои», — промелькнуло в голове, а память услужливо подсказала чин и войско казака. Выходило, что этот был совсем не «свой», о чем свидетельствовала красная лента через папаху. Осознав это, Ингвар опять прикрыл глаза и провалился в дрему, придя в себя от резких криков.

— В расход?! — ревел мужчина, одетый в черное крепыш, прижав руку к бедру. — Да я тебя, гниду, самого в расход пущу!

Кого хотел пустить в расход этот громогласный революционер, судя по силуэту, моряк, было непонятно, фигуры сестрички и красного казака заслоняли обзор.

— Он враг народа! — орал в ответ неизвестный. — Вы понимаете, что пособствуете белой контре!? Я буду …

Что он будет, узнать не удалось. С резвостью, неожиданной для человека, по очертаниям напоминающего квадрат, матрос переместился к невидимому для Ингвара собеседнику и прошипел:

— Рыпнешься, и я тебя со всем моим революционным удовольствием расстреляю, как шпиона, а Гаврила подтвердит. С чего ты взял, что этот пацан — беляк? Тут, на хуторе, такая мясорубка была — поди пойми, кто есть кто. Говорят, были тут беляки, возможно, но их побили бандиты Вихтюка, потом наши, узнав о бандитах, налетели и перестреляли их к чертям собачьим, но и сами оказались в западне. Отряд, уничтоженный на хуторе, был только разведкой, а основные силы зажали тут наших бойцов из тридцать девятой пехотной, и только хлопцы Гаврилы, да мои матросы с канонерки на бронепоезде спасли остатки твоей пехоты от полного истребления. Чем ты поручишься, что это не новобранец доблестной рабоче-крестьянской Красной армии? Или не Вихтюковский боец? Да и что — если беляк, ты на него глянь, он совсем пацан еще! Мобилизовали, дали винтовку — и в строй. Отвоевался он уже.

К прокуренному голосу матроса присоединился и бас казака:

— Пасюк ты драный, а не человек, Полин. Ты сам где был, когда я хутор брал? Вот. И с теми, кого я спасать прилетел, тебя не было, не то тоже лежал бы тут. Молча. Так что не гоношись. Федор тебе дело говорит.

— Да какое дело, товарищи хорошие, — прошептал утихший незнакомец. — У него же форма …

— Что — форма? У тебя — такая же, — сказал, как отрезал, матрос и добавил со злостью и грустью: — Брат брата убивает. У всех — одна форма, один язык и кровь одна… и Родина одна. Бьем тут друг друга, а немец уже из Румынии вылез, Киев взял, говорят.

— Да, товарищи … — опять начал неизвестный.

— Нет тут у тебя товарищей, — рубанул Гаврила.

— Вы на жетон гляньте, на знак нагрудный. Он же кадет, — не унимался Полин, — не мобилизованный он, а идейный. Из тех, что Ростов брали да переправу на Дону держали. Волчонок это, вырастет — волком станет, будет рыскать, драть наши стада.

— А крепко они нам тогда, — непонятно кому сказал казак, — хорошо дрались, мальчишки, как черти, я не ожидал.

— А ты думал, — все с той же злостью ответил матрос. — Русские же …

Минуту в избе было тихо, потом всё тот же матрос продолжил:

— Уйди ты, Полин, чтобы глаза мои тебя не видели. Не искушай. Грохну ведь, возьму грех на душу. Ну что ты тут можешь? Федора Кочергу весь бронепоезд знает, там кроме машинистов одни Черноморцы, да и железнодорожники скорее меня послушают, мы все же одним миром мазаны. Казаки тебя тоже не любят — иногородний ты, комиссар. Твоих красных орлов сейчас на улицу не выгнать, ну что ты тут на дерьмо исходишь? Парнишка и так в штаб Духонина собрался. Тебе мало зверств, не напился крови еще? Так надо было в Германскую, на фронт идти, а не в подполье сидеть. Покормил бы вшей в окопах, может по-другому бы говорил, человеком, быть может, стал.

Казак отошел в сторону и Ингвар успел заметить, как матрос вытащил из кобуры худого, затянутого в кожу мужчины, наган и вытолкал того за дверь.

— Э-эх, кадет, что же ты, — с грустью пробурчал Кочерга. — Варенька, скажи хоть, жить-то он будет?

Девушка стояла молча.

— Отстань, Федя, она тебе кто — профессор? Доктор придет, скажет, — ответил за нее казак, — а ты, Варя, вот что: ты с него жетон сними и значок, да карманы проверь, не надо ему никаких документов. Прав ты, Кочерга, русский он, в первую голову, и Родина у нас с ним одна. Пусть Господь знает — мы с тобой сделали для этого мальчишки всё, что смогли.

Сестра склонилась над теряющим сознание Ингваром и ее лицо вдруг показалось ему таким знакомым, и звали ее так же: Варя.

— Лисичка, Варенька, прости, я не знал, что ты так бабочек не любишь …

Варя остановилась, прекратив откручивать значок, и уставилась на раненого. Она не верила глазам. Израненный кадет и тот мальчик, которого все звали женским именем Инга — они не могли быть одним человеком! Ингвару Дорохову сейчас должно было быть всего семнадцать, а здесь лежал отнюдь не юноша — на кушетке умирал молодой мужчина с резкими чертами лица, с глубокими морщинами, жесткими складками рта. Но вот сейчас, прошептав эти слова, он на какой-то миг преобразился, откуда-то вынырнул тот мечтатель, обещавший ей в детстве путешествие в Индию, рассказывавший чудесные сказки, переведенные с французского и немецкого.

— Не умирай, Инга, — давясь слезами, зашептала Варя, со страхом шаря по карманам. Найдя кадетский билет, она зажала его в руках и зарыдала беззвучно, уткнувшись в казака.

— Ну, полно те, полно, — пытался успокоить её Гаврила, — вы с ним знакомы были?

— Да, — всхлипывая и размазывая слезы, ответила Варя, — он… мы, когда еще детьми были, у его дяди усадьба была рядом с нашей станицей. Он… мы… я … Он сказки мне рассказывал, он добрый был, умный, говорил, что выучится, станет капитаном и отправится в кругосветное путешествие и меня возьмет. Он мне цветы дарил, стихи читал. А потом он должен был уехать и поймал мне бабочек. А я… я на него накричала и ушла. Мне так жалко было бабочек, они же умирают, если их поймать, а они такие красивые. Мы даже не попрощались… Я его так обидела, на следующий день прибежала к ним, а он уже уехал. А теперь …

Варя разрыдалась еще сильнее, а ветеран Японской и Германской войны гладил её по косам да прижимал к себе, стараясь унять вздрагивания, как успокаивают испуганных жеребят.

— Ты не плачь, ты же с ним теперь, выходишь его, он поправится, пойдет учиться в мореходку, — начал шептать казак. — Вон, Федя ему поспособствует, так, Кочерга?

Матрос хотел было кивнуть, но потом покачал головой, закрыл парню глаза и прикрыл его лицо простыней:

— Отмучился кадет.

 

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль