Битвы на Салфетках № 309: Продолжение. Работы

Трэш проснулся, неторопливо потянул щупальца, проверяя, всё ли в порядке, удовлетворённо заурчал и отправился на обход своего маленького царства. Он медленно и вдумчиво переползал от блока к блоку, тщательно осматривая каждую мелочь на своём пути: где пропало, что исчезло, кто забрал… Если находилось нечто интересное, яркое, шуршащее, то сразу же вплеталось в щупальца или пряталось в самые тайные уголки. Гладкое бережно укладывалось к мягкому, блестящее наматывалось на скрипучее, а тёмное… По позвоночнику Трэша пробежала сладкая дрожь: тёмное отправлялось к пыльному под строгий надзор восьмилапых. Трэш любил восьмилапых, считая их своей маленькой и очень далёкой родней, которая однажды заехала погостить да так и осталась.

Мимо коробок, бумажек и старых крошек прошмыгнула серая тень, не забыв почтительно вильнуть хвостиком. Трэш успел заприметить у неё в лапах зелёную ворсинку плесени, пахнущий, как склад той материи, что двулапые надевают на свои длинные конечности. Пускай забирает. Никто не мог упрекнуть Трэша в жадности. Честно говоря, он больше любил черствяк, чем гниль, но вряд ли рискнул бы кому-нибудь в подобном сознаваться: не поймут. Восьмилапые и зелёная плесень – надёжное оружие против двулапых, которых стоит один раз запустить на свою территорию — и уже не выведешь ничем. Даже чёрной плесенью.

Трэш тяжело вздохнул и кинул взгляд, полный тоски, на плантацию изысканной пыли, которая созревала под самым небом его царства, надёжно защищённая старыми коробками. Скорее бы вдохнуть этот дурманящий аромат и расчихаться от полноты чувств, приводящих в эйфорию!..

Он не удержался и смахнул несколько частиц из-под кровати, наблюдая, как те танцуют вокруг солнечных лучей. Кр-р-ра-а-асота! Восьмилапым тоже нравилось – они перебирали мохнатыми лапами по звонким струнам паутины, стараясь попадать в такт солнечного балета.

Трэш вслушивался и тихо урчал от счастья. Жаль, что двулапые не могут почувствовать солнечную симфонию...

Марья Ивановна сидела с ногами на диване, целиком погружённая в Агату Кристи. В такие минуты она воображала себя мисс Марпл. Правда, с аккуратной и чистенькой героиней у неё не было ничего общего. Её маленькая квартирка могла бы претендовать на уютное гнёздышко, если бы не была доверху захламлена. Для самой Марьи Ивановны вещи, находящиеся в квартире, не были хламом: нет, всё это были очень нужные вещи, которые рано или поздно да пригодятся. Она жила по принципу – «всё в дом». По этой причине от неё однажды и сбежал муж, уставший бороться с пухнущим, как на дрожжах, барахлом. Её недальновидный супруг, в отличие от неё, всё тащил из дома. И не нужно уточнять, что вещи он тащил на помойку, заявив, что только там им и место.

Нет, в глазах соседок эта фраза – «он всё тащил из дома» — приобретала совсем иной смысл: несчастная Марья Ивановна жила с мужем-алкоголиком. В гости она никого никогда не приглашала, так что увидеть правду они не могли.

Отложив книгу, Марья Ивановна обвела глазами комнату, а потом решила, что нужно всё-таки провести ревизию. На носу — Новый год, а тут ещё и в передаче одной рассказывали об обычаях в некоторых странах выкидывать ненужные вещи. Марья Ивановна поднялась с дивана и стала перебирать своё богатство. Оно было везде: и в диване, и в шкафу, и в многочисленных тумбочках, и на полках, и даже стопочкой на полу. Кофты, юбки, платки, покрывала, коврики, полотенца…

Большую часть Марья Ивановна привозила от своей сестры.

— Да ты что? – возмущалась она. – Это и на помойку? Да это же ещё носить можно!

— Мань, оно ж тебе велико будет, — вздыхала сестра.

— Велико – не мало! – парировала Марья Ивановна.

И вот теперь, скрепя сердце, она всё-таки отобрала кое-какие вещицы на выброс. Это слово резануло её по живому. « Ну уж нет! – подумала она. – Только не на помойку! Вывешу в подъезде. Кому-то будет подарок к празднику!» И от этих мыслей почувствовала себя едва ли не благодетельницей. Да ещё и открытие сделала: оказывается, быть доброй – это тоже приятно для себя.

Сказано – сделано!

На следующее утро Марья Ивановна высунула нос из квартиры и увидела, что все вещи так и висят на своих местах.

«Хорошо жить стали!» — не без злости подумала она и вышла на улицу. У подъезда уже дышали воздухом знакомые соседушки.

— Видали? – обратилась она к ним. – Кто-то вещи такие хорошие выложил. Есть же добрые люди.

— Да ну! – махнула рукой одна из соседок. – Кому это барахло нужно-то?

Марья Ивановна возмущённо открыла рот, но вовремя захлопнула. А тут ещё в довершение всех бед из подъезда вышла уборщица с ворохом тряпья и, ворча что-то под нос, направилась к помойке.

Это поставило жирный крест на доброте Марья Ивановны.

В конце концов, она была очень законопослушной гражданкой и беспрекословно выполняла законы господина хлама, один из которых призывал верить в его нужность, важность и необходимость.

Есть у меня друг, Стас — умный ужасно. Без иронии говорю. Для физиков программы какие-то создает. Компанейский, но с такими тараканами в голове, что жутко становится. Посудите сами: вечер пятницы, я зацепил двух девчонок, ну и сидим вместе, попиваем пиво в “Барабульке”. С рыбкой, разумеется. Вика — со мной, Даша — со Стасом. Общаемся. Все указывает на то, что сегодня нам обломится. Я что-то заливаю Викусе про Канарские острова и тут краем уха слышу от Стаса его любимое: “Теоретически”.

— Слушай, Стас, ты заколебал со своим “теоретически”! Теоретически то, теоретически это! Как так жить можно? Ты хоть в чем-нибудь уверен на сто процентов? Ну вот, например: перед тобой — кружка пива. Ты же уверен, что ее допьешь?

— Ну… теоретически… я допью его с очень высокой долей вероятности. Аллергии на пиво нет, времени предостаточно, беседа интересная, поэтому шансов допить кружку много. Но стопроцентной уверенности нет.

— Стоп! То есть, сейчас, совершенно серьезно, ты допускаешь возможность, что не допьешь это пиво?

— Конечно. Ведь если смотреть дальше этого столика, помешать допить мне может все, что угодно, начиная от автомобиля, въехавшего в витрину бара, до случайного метеорита, заблудившегося в нашей солнечной системе.

Девчонки переглядываются с взглядом типа: “Ну понятно, поехавший”, и я бросаюсь спасать ситуацию в надежде перевести все в смех:

— Так, ну а как же законы? Например, первый закон Хлама! Хлам всегда вытесняет не хлам! Это же истина. В этом можно быть уверенным на все сто! Готов доказать. Вот смотрите: есть в доме пыль. Для того чтобы ее убирать, необходимо купить: тряпочку, салфеточки, щеточки, пылесос в конце концов — а все это ни что иное, как другая разновидность хлама! Хлам вечен, как вселенная!

Викуся и Даша прыснули со смеху — шутка удалась — но увидев глаза Стаса, я понял: лучше было молчать. Он весь собрался, даже чуть-чуть привстал и, наклонившись над столиком, заговорил:

— Вечен, как вселенная, говоришь? Когда у Солнца закончится топливо, и оно не просто погаснет, а сколлапсирует и превратиться в красный карлик, уничтожив предсмертным взрывом Землю, когда одна за одной погаснут все звезды и только их сморщенные трупы будут крутиться в бесконечно холодном космосе, настанет время черных дыр, куда отправится вся существующая материя. И когда взорвется последняя Черная дыра, оставив лишь море остывающих фотонов, расширение Вселенной будет постепенно остужать их до абсолютного нуля. Все станет одной температуры. Впервые в жизни вселенная станет постоянной и неизменной. Не будет хаоса. Не будет хлама. Все станет ничем. История вселенной завершится.

Стас сел, глубоко вздохнул и добавил:

— Но и в этом я не уверен на сто процентов.

В неловкой тишине Даша стала выбираться из-за столика. Стас потянулся следом:

— Стой, ты куда, Дашуль?

— Домой

— Но почему? Хорошо же сидим.

— Знаешь, я только что на сто процентов уверилась в одной штуке.

— Да? В какой же?

— Ты мудак, Стас. И это в доказательствах не нуждается.

Эти люди привыкли только наслаждаться и потреблять. «О, Бен, понюхай, как пахнут мои новые французские духи! — О, Трис, а ты в курсе, что вчера в продажу поступил новый айфон?» Даже когда с пылающих небес на статую Свободы падали ядерные заряды, я готов поспорить, что они все уткнулись в свои чертовы смартфоны и этого не видели. А ведь я подозревал: что-то должно произойти в ближайшем будущем! Не случайно ведь я вырыл бомбоубежище на городской свалке. Это мой бункер, я здесь хозяин.

— Эй, дружок, подай-ка мне мой разводной ключ.

Лохматый пес, немного потрепанный от взрывов и прихрамывающий на одну лапу, разворошил гору инструментов, беспорядочно лежащих на полу моего убежища, и, безошибочно отыскав нужный, схватил его клыкастой пастью и поднес его мне.

— Бедняга, тебе здорово досталось от людей. Не зря мы с тобой так похожи. И в технике ты разбираешься явно побольше этих идиотов, оставшихся погребенными на поверхности, — потрепал я преданного друга за ухом, вознагражденный в ответ его благодарным скулением.

Сейчас мы протянем пару болтов, а затем прикрепим этот гофрированный шланг к корпусу пылесоса при помощи этих проржавевших хомутов. Вот так! А теперь примотаем парочку баллонов с газом стальной проволокой. Тащи плоскогубцы, дружок.

Вчера, когда я в очередной раз выбрался на поверхность, чтобы обойти свои новые пустынные владения и пополнить заканчивающиеся запасы еды и ресурсов, мне повезло, что я успел вовремя заметить ту кучку одичавших тварей. Это были уже не люди. Радиация поджарила им мозги, словно барбекю, превратив их в ужасных злобных созданий, готовых кидаться на любое живое существо. Хорошо, что я всегда беру с собой гладкоствольный пистолет собственной сборки. Возможно, труба, прикрепленная к обструганным доскам, и не выглядит совсем уж грозным оружием, зато подожженный запал хорошо воспламеняет порох. А инерции взрыва отлично хватает, чтобы придать отпиленным шляпкам гвоздей неплохое ускорение движения, достаточное, чтобы превратить головы этих тварей в стейк средней прожарки.

Нет, такое оружие никуда не годится! На дворе XXI век, а мы носимся, как обезьяна с палкой. Сейчас подтянем пружину и отрегулируем плавность спускового механизма. Вот, как-то так. Ну что, дружок, опробуем наше новое творение?

Открываем люк импровизированного корпуса, высыпаем внутрь заранее приготовленное содержимое коробки. Груда мелких болтов, пластмассовых обломков, перегоревших лампочек и микросхем — в общем, всего понемногу. Ловим плакат с Элвисом Пресли на прицел шурупа, вкрученного в металлическое дуло. Плавно спускаем крючок. Бу-у-ум! Пыль летит в стороны, металл падает с грохотом. Кхе! Ну и вонища. Но зато даже клочьев от бумаги не осталось.

Ну что, дружок, пойдем выберемся на поверхность и проверим, как там поживает старушка Америка? Бьюсь об заклад, опять не встретим никого из адекватных людей. Ну что ж, недоумки сами виноваты. Они так и не поняли, что их старому миру скоро наступит конец. А новый мир, восставший из кучи хлама и мусора, будет жить по новым законам. По законам хлама! И тот сильнее, у кого его больше и кто умеет с ним правильно обращаться.

Кстати, свое новое изобретение я назову «Хламотрон». Красивое название, не находишь? Жизнь напрасна, если вы ещё никого не убили деревянным карандашом! А-ха-ха! А завтра нужно будет довести до ума тот старый российский УАЗ, что ржавеет на юге свалки. Русские всегда понимали, что ждет всех нас в будущем. Их технику, созданную в кустарных условиях, может починить даже ребенок. И запчастей особых не нужно – не то, что наше дерьмо папочки Сэма. А потом мы сольем с тобой пару канистр горючего с генераторов и отправимся колесить по руинам ночного Нью-Йорка.

— Не надо думать, надо просто знать! Вы думаете, что знаете? Нет, вы просто ошибаетесь — чтобы знать, надо отказаться от этого насилия над своим мозгом, принуждения его думать. Мозг — не ваш раб, он лучше нас всё знает, только делает вид, что обслуживает нас, а на самом деле…

— Стоп, стоп, достаточно… Следующий!

— Вам не понравилось, сэр?

— Следующий!

— Но-о…

— Просто выйдите и не мешайте. Вам потом скажут, что делать.

— Так я… подхожу?!

— Вы сейчас выходите и уходите! Не насилуйте наши мозги.

Претендент в расстроенных чувствах покинул комнату, что-то бормоча себе под нос. Председатель с торжествующей улыбкой посмотрел на остальных членов Комиссии:

— Видели, как я его?!

Следующим претендентом оказался нечистого вида субъект с растрепанными волосами и диким взглядом. Казалось, он не очень понимает, где оказался, а главное — зачем.

— Говорите!

— А..?

— Высказывайтесь.

Претендент вытер у себя под носом замызганным рукавом рваного пуловера и, прищурившись, с интересом изучил результат, потом невидящим взором посмотрел сквозь членов Комиссии и сказал:

— Странно… А я думал, здесь кормят.

Председатель восхищенно разинул рот и, пару секунд помолчав, прошептал:

— Вот, коллеги, наконец-то… Это то, чего мы с вами ждали…

***

Он стоял над тем, что ещё недавно было прекрасным цветущим миром, а ныне представляло собой горы никому не нужного хлама. Мир опустел… по пустынным улицам ветер гонял фантики от конфет, листы бумаги и жестяные банки, играл обрывками газет и упаковочной плёнки. Мусорные баки были переполнены, и то, что не поместилось, вываливалось из них и громоздилось рядом. Если бы кто-то заглянул в дома, то увидел бы в них тот же бардак и разорение. Запустение и хлам.

Удивительно, как много хлама генерируют люди, как много хлама остаётся после их ухода. Прошло три дня с тех пор, как ушли в небо корабли с последними представителями человечества, и всего месяц с тех пор, как на мир обрушился неизвестный вирус, уничтожая всё живое. Люди начали спешно покидать Землю, забирая с собой самое нужное и оставляя горы ненужного за собой. И с каждым днём эти горы становились больше и больше. И даже сейчас, когда все уже ушли, хлам прибавлялся словно сам собой, постепенно превращая мир в одну огромную помойку. Это было невозможно, но это было так. И это было неправильно.

Робот-уборщик издал звук, похожий на вздох, и начал методично собирать мусор в утилизатор. Впереди было ещё очень много работы, а заряда батарей надолго могло не хватить. И кто знает, когда их невозможно станет зарядить. Но даже простенький искусственный интеллект диктовал роботу, что люди всё ещё могли вернуться, а значит, мир стоило сохранить для них. Стоило хотя бы попытаться.

«Законы хлама»

У каждого из нас хранятся свои скелеты в шкафу. Вот только у Васьки для подобных хранений имелся целый чердак. Нет, не подумайте, он хранил не скелеты в том месте, а вариации неудавшихся образцов его будущего творения.

Васька мечтал вдохнуть жизнь в бездушное железо силой своей мысли. В прямом смысле. Он впивался глазами в жестянку, словно вампир. Ему было девять, и недавно он узнал о магнетизме и телекинезе.

И вот уже второй месяц Васька проводил эксперимент. Как и положено любому учёному, он даже нашёл белый халат. Ну, хорошо. Белую простыню.

Перед ним на столе покоился всякий хлам, который должен был ожить. Должен был… согласно размышлениям Васьки.

***

Прошло ещё две недели.

Васька прогуливался по берегу июньской реки, заросшем густою травой. В одной руке он держал книгу Мэри Шелли «Франкенштейн», а в другой — пакетик прохладного апельсинового сока.

Рухнув в белой простыне на траву, он занял отличное место для чтения: ему казалось, что учёный, ожививший неживое, поможет ему оживить хлам.

Ветерок приятно обдувал шёлковые волосы, охлаждая напряжённое личико, читающее страницу за страницей.

Внезапно его накрыла тень, загораживая книгу. Приподняв голову, Васька встретился лицом к лицу с Машенькой, чем невольно смутил её и вогнал в краску.

— Знафит, вот где ты теперь пряфефься…

— Не мешай. Я занят, — резко ответил Васька, быстро спрятав своё лицо за книгой.

— Ух ты! Франфенфэйн! Какая футкая облофка…

Шепелявой Машеньке было очень интересно то, чем стал заниматься её друг, но её огорчало, что он ничего ей не рассказывал. Совсем ничего. Он даже перестал улыбаться и махать рукой в знак приветствия.

— Когда ты уфе офивифь свой… хлам?

Васька быстрым прыжком взлетел с земли и с краснеющим и обиженным видом выпалил:

— Это не хлам! Как ты не понимаешь?

— Но, Вася, это же…

Васька стал захлёбываться слезами. Всё его существо запротестовало речам девочки, стоявшей перед ним.

— Ты… ты… ты! Я знал, что ты не поймёшь… Ты… не способна понять!

И с горькими всхлипываниями он убежал со всех ног к себе на чердак, где заперся от всего мира, упал на пол и серьёзным тоном прошептал:

— Машенька, передо мной сейчас — будущая и цветущая жизнь. И ты, подобно хламу, попыталась вытеснить не хлам, но это ты — хлам. Вытеснили здесь только тебя…

Затем ему пришла мысль, что нужно придумать и остальные законы для хлама. Может быть, они и помогут ему в дальнейшем исследовании?

Кто-нибудь из вас любит уборку? Только честно. Вот и я не особо. Но иногда всё-таки приходится разгребать авгиевы конюшни немытой посуды, нестираного белья, тревожить мавзолей мух, почивших вечным сном между створок окон, зарываться с головой в разгадку тайн советских шифоньеров и кладовок. Иногда это приносит весьма неожиданные результаты. Например, между сломанной хоккейной клюшкой и пыльной вазой со сколом на горлышке ты вдруг находишь тонкую тетрадку, перетянутую резинкой для волос. Казалось бы, ну и что такого? Тетрадка и тетрадка. Выбросить и забыть. Идёшь в кухню — мусорное ведро там, а приготовить заранее пакет для всякого хлама — лень — и вроде бы даже нажимаешь на педаль. Крышка практически бесшумно взлетает вверх, но ничего не падает в алчущее жерло. Она захлопывается с обиженным всхлипом, когда ты снимаешь ногу с педали и садишься на табурет, ближе к окну. Мир перестаёт для тебя существовать.

Рассвет застигает юношу на кухне. Он сидит на стареньком, скрипящем табурете у окна, вдохновенно пишет что-то на последней странице тетради. Места не хватает, и его угловатые каракули, сшибаясь и нанизываясь друг на друга, постепенно заполняют обложку. Поставив наконец точку, юноша отрывает глаза от листа и смотрит в окно. Он улыбается, и солнце улыбается ему в ответ, подкрашивая лёгкие облака розовым, апельсиновым, золотым светом. Солнце — лучший художник, и наблюдать за его работой — подлинное счастье. Юноша счастлив.

«Хлам!», — резко бросаешь ты, перевернув последнюю страницу тетради. Перетягиваешь её резинкой и оставляешь на подоконнике, решив выбросить в следующий раз. Выходишь из кухни, а через несколько минут возвращаешься с тетрадкой-близнецом, ручкой, садишься у окна и начинаешь писать:

«Кто-нибудь из вас любит уборку?..»

По указу императора

— Не-е-т! — отчаянно кричал мальчишка в парадной зале дворца.

Слуги крепко держали его за ручонки, но он умудрился вывернуться и выхватить из кучи хлама… своего друга – плюшевого мишку. Мальчишка прижался к шерстяной голове и зарыдал в голос.

Детские слезы не приветствовались в этом обществе, но ему было все равно. Это не тот момент, когда он будет следить за статной осанкой и правильной улыбкой.

— Сын, — прогремел металлический голос императора, – ты уже взрослый! Вещи, которые тебе не нужны, подвергаются сжиганию в моем государстве. Это указ! Мой указ! Он не имеет исключений!

Шестилетний мальчишка прижал игрушку еще крепче и мотал головой в знак несогласия.

— Он мне нужен, нужен, — шептали детские губы.

Отец был непреклонен.

— В моей империи нет места музеям, мавзолеям и всякому хламу в сундуках и на чердаках! Ты ни разу не взял в руки свою игрушку за этот год!

Мальчишка зарыдал еще громче. Да, это была правда. У него появилось новое увлечение – забавный живой щенок. И он забыл про плюшевого друга. Но это же не значит, что его нужно сжигать. Он и представить себе не мог, что страшный закон коснется его игрушек и любимых вещей.

Минуту назад он легко отказался от старых конструкторов и поломанных машин, от вертолетов и самолетов, даже от живого пони, сломавшего ногу год назад. Но мишка, его верный друг…

— Любая вещь, которая не была востребована в течение года, предается огню, дабы не захламлять государство, – бубнил монотонным голосом глашатай, читая императорский указ в сотый раз.

Отец не мигая смотрел на сына. Его губы были растянуты в правильную улыбку.

Ледяной взгляд и приветливая улыбка. Приветливая улыбка и ледяной взгляд.

Мальчишка сдался. Дрожащими руками он протянул слугам любимого мишку.

Сердечко разрывалось от горя.

— Прости, друг, — шептал он чуть слышно, — прости, прости…

Сейчас не станет того, с кем он разговаривал целыми ночами и днями напролет.

Когда няньки были заняты не им, когда отец руководил империей, когда мать устраивала пышные балы, он вел доверительные беседы с одним-единственным существом на земле. Им никогда не было скучно вдвоем!

Но… не будет больше доверительных бесед, потому что… его верный друг …плюшевый мишка… сгорит … сгорит в этой бездонной печи.

***

Старик подслеповатыми глазами всматривался во всадника на коне.

— Сын, — крикнул он слабым голосом, — одумайся!

Красивый статный воин слез с коня и подошел поближе к немощному старику в богатых одеждах.

— Отец, за этот год я ни разу не воспользовался твоим советом и ни разу не подошел к тебе.

Он выдержал паузу. Оглядел хозяйским взглядом свою многочисленную свиту в дорогом убранстве и вновь повернулся к старику.

— Я чту и исполняю указы бывшего императора. В этих указах нет исключений!

Затем нынешний император подарил отцу правильную улыбку и бросил короткое:

— Сжечь!