Жители Мастерской, это наконец-то случилось, и вашему вниманию представлены 5 (пять) замечательных миниатюр.
Пожалуйста, поддержите участников своими голосами за три наилучшие, по вашему мнению, работы.
Голосование длится до воскресенья, 18 февраля 2018 г., до 21:00 по Москве.
ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: вам нужно проголосовать обязательно. За себя, как водится, голосовать нельзя.
Напоминаю, что заданием этого тура была вот такая милая песенка:
Собственно, работы.
Если ангелы умеют петь
Вы спросите, жалею ли я о прошлом? Да, жалею. Я жалею, что не оказался там раньше, на том злополучном пикнике, когда моя звездочка Дженни Баррет встретила этого ублюдка.
Это она привела меня к богу. Да! Каждое воскресенье я ходил в церковь посмотреть на Дженни. Слушал, как она поет. Иногда думал, что ее улыбка для меня, но – нет: позади сидел ее отец. Старик смахивал слезы, глядя на дочь, но это не мешало ему бросать на меня тяжелый взгляд: «Смотри, Тед, не балуй!»
Что вы, мистер Баррет, я не из таких. Я делал немало подлостей, но никогда не посмел бы обидеть вашу Дженни. Мою Дженни. Ангела Дженни.
Знаете, что отличает нас – местных парней, выросших под жгучим алабамским солнцем – от тех, что приезжают сюда на каникулы? В нас нет той гребаной спеси, которой они успевают набраться, просиживая свои задницы в университете. Кто-то вбивает им в голову, что другой цвет кожи делает их особенными. Они уверены, что белый хлопок растет не из черной земли. Они наивно думают, что попадая в ад, могут выкупать себе лучшие места с видом на океан. Черта с два!
Это она была особенной… С чистым взглядом и открытой, пылкой душой. Она согревала оледеневшее сердце отца после смерти матери. Всегда улыбка, всегда приветствие. И хотелось остановить в ответ: «Дженни! Как дела? Как дома?» Конечно, все хорошо, а как иначе? У нее всегда все было хорошо. И она этим делилась. Делилась теплом. Щедро и искренне…
Да, я жалею, что не оказался тогда рядом со старой конюшней, когда моя бедная птичка трепетала под ним и просила пощады. Но я не жалею, что в моей руке оказалась кирка, когда я встретил его через неделю, после того, как Дженни, не выдержав позора, раненой пташкой спорхнула со скал, и ее отпевали в той самой церкви.
Я помню, как старик Баррет смахивал слезы и потом — в зале суда. Но теперь его глаза смотрели на меня с благодарностью.
Уже двадцать лет я не слышал ее. Все это время я так и держу в руках кирку. Изо дня в день. Мы выстилаем эту чертову дорогу своими костями. И каждый из нас знает, куда она ведет. Каждый чувствует, где будет конец. Я прокладываю путь к моей Дженни. Осталось немного. И если ангелы умеют петь, то совсем скоро я услышу ее голос.
Знойное марево тяжелыми пластами поднималось вверх, к маленькому зарешеченному окну, чтобы на мгновение выглянуть и снова опуститься на голову маленького смуглого человечка. Пишущая машинка была раскалена добела, но тот снова и снова в исступлении бил по клавишам. Пот невыносимого страдания заливал ему глаза, но привычный, въевшийся в самую сущность страх лишний раз моргнуть заставлял внимательно следить за текстом. За грамматические ошибки хозяин лишал дневной пайки.
Но и в такой чудовищной жизни литературного негра были светлые моменты. И в эту темную каморку время от времени заглядывали три прекрасных дамы — Вера, Надежда и, конечно же, Любовь. Так вышло, что в этот раз именно Любовь правила бал и именно её причуды руководили человечком, когда он выводил красивым шрифтом на бумаге:
“Дорогая, ты, наверное, уже и позабыла, как я выгляжу, но я в своем сердце храню твой лик, подобный святой иконе, и сияние озаряет мою скорбную жизнь в этом вертепе, в котором не дано выжить потомку Адама и Евы…”.
Буквы выливались на бумагу вместе с невыплаканными слезами, вплавлялись в строчки с шипением стальной заготовки, погруженной в смесь воды и жира. Многое в них было — и юные мечты стать именитым писателем, и робкая тень шанса на успех в литературной мастерской великого Маэстро, и медленная потеря желаний при написании очередных авторских листов связного, но пустого текста, которым измерялась суточная норма еды…
Поставив точку, человечек еще раз перечитал свой текст. Оказывается, он всё-таки умеет писать, черт побери. Слова складывались в такой замысловатый узор, в котором только слепой и неграмотный не признал бы маленького шедевра. Робкий лучик возможного счастья уговорил Любовь немного посторониться и уступить место для Веры.
Неожиданный треск распахнувшейся двери заставил человечка съежиться. Так мог заходить только один человек — Хозяин.
— Ну и что ты сегодня написал, ленивая скотина? — Властный голос прибил человечка. — Корми тут дармоедов, только и думают, как бы оболгать меня да выставить дураком перед всем миром. Глаз да глаз за вами нужен. Бестолочи! Показывай свою, то есть, мою нетленку!
Покорно ссутулившись и опустив глаза, человечек вытащил из машинки листок и протянул его вошедшему. Глаза, привыкшие метать молнии, впились в текст. Да, можно было много чего плохого сказать об этом человеке, но ни слепым, ни неграмотным назвать его было нельзя.
— Вот, всё-таки чему-то научился, не зря я тут с вами бился, — сказал он, складывая бумагу во внутренний карман и направляясь к выходу, чуть не наступив на полу платья покидающей помещение Надежды.
Давай, соберись, еще строчку, еще строчку…
Почему так? Я же институт прикладной автоматизации и программирования закончил! Востребованная профессия — говорили они, четырехкратная нехватка программистов говорили они, будешь нарасхват, говорили… денег будешь зарабатывать…
Биим — голосит ноутбук, оповещая о новой задаче на портале — Исправить слайдер на сайте “Столица Приморья”. Проклятые закорючки кода сливаются в кашу, переделать легче, чем исправить.
А главное, директор студии такой: “Послушай, Серега, у тебя опыта маловато, начинающий ты, давай на испытательный срок десять тысяч, а там посмотрим”. Пять месяцев этот испытательный срок уже длится. Нет, мне, конечно, нравится моя работа, каждый день много нового узнаю. Каждый день: загрузил редактор, открыл двадцать вкладок в браузере и разбираешь, разбираешь, разбираешь. Не видно конца и края. В восемь утра сел к ноутбуку — и:
Биим — сломались отзывы на недвижимость.ру
Биим — обмен данными на стройматериалах отвалился
Биим — раздел Акции глючит на инвестор.ру
Чернеет в глазах от усталости и уже темно за окном, в голове гул и «Биим», «Биим», «Биим». Закрываю крышку ноутбука, а он, словно пытаясь достать меня, издает свой последний «Биим» на сегодня — первый на завтра. А так хотелось бы махнуть в Таиланд, работать только по желанию, а не вздрагивая от этих чертовых, бесконечных «Биим». Но невозможно, просто невозможно, надо опыта набраться. Но сколько это — набираться опыта? Ой да ладно, хватит! Ведь сегодня уже воскресенье, и есть две сотни на пару пива.
Ежедневно понедельник и мышка в моих руках.
Ежедневно воскресенье и пиво в моих руках о-ах.
Хорошо… о-ах…
Бурлак On-Line
– Э-эй, ух-нем!
– Ну, поднажмите, соколики!
Твою ж, куда поднажать, голова только что не лопается от напруги.
– Э-эй, ух-нем!
– Сашка, с твоей стороны провисает!
Провисает у них. Сашка-то новичок совсем, третий день всего, не отвлекали бы парня: задолбается – уйдет, ищи потом замену.
– Э-эй, ух-нем!
– Серега, блин! На карантин захотел?! Ослабляй…
В голову врывается поток образов: темный коридор, белые стены, редкие лампы в стеклянных плафонах и проволочных сетках, медсестра с полуведерным шприцем, доктор в хоккейной маске и молотком для отбивания мяса.
Сразу видно опытного человека. Ударник информационного труда. Герой-инфопроводчик. Раньше-то ему все клизмы мерещились…
– Э-эй, ух-нем!
– Олька, выдыхай! Выдыхай, говорю!
Твою ж, опять увлеклась. Хороший она парень, хотя и девчонка. Героизм бы выбить, такие же не гнутся – ломаются, не соберешь.
– Кто там о жратве размечтался?! Ванек?!
Уж и помечтать нельзя!.. Да и черт с ней, с контекстной рекламой, все равно никто ее не смотрит, а обед уже два часа как прошел.
– Э-эй, ух-нем!
– Внимание! Трафик растет!
До чего же все, если задуматься, нелепо, а. И тут ручной труд дешевле машинного. Аппаратные мощи вздорожали…
– Ванек, не деморализируй мне смену!
Дружное ржание. Работать становится веселее. Игорь хороший парень, хоть и старший. Сам тут по восемь часов пахал, теперь других подстегивает. Комиссар.
– Еще ух-х-нем!
– Опять провисает! Давай, доходяги! Навались, болезные!
Ат же зараза, наверняка кто-то из следующей смены проснулся. Поднапрячь нас решили, чисто по-братски, чтобы дома ни о какой сети даже не думалось.
Да не на тех напали! Конечно, после работы от всех этих гигабайт сваленной в сети муры с души воротит, но ради такого дела… Знаю я там пару бледных немочей…
– Е-э-ще-о-ра-а-зик, е-эще-о-р-р-раз!
Голова болит все сильнее. Надо было таблетку съесть, да нельзя по технике безопасности.
– Э-эй, ух-нем!
– Ванек, соберись!
Твою ж… Олька мысленно подставляет плечо. Попрошу, чтобы завтра ее не будили, пусть хоть на работе выспится. Если подумать, вообще-то это не женское дело – сеть держать. Даже если не концентрировать внимание на том, что через наши мозги перегоняют. Равно что кайлом махать.
– Э-эй, ух-нем!..
Ничего. Еще три жалких часа – и держись, бледная немочь!
Мы долбили и долбили эту скалу, ощущая, как в кожу въедается пыль, а сердца каменеют. Время от времени тихо разговаривали, перебрасываясь ничего не значащими шутками – лишь бы сделать вид, что мы все еще вместе не по принуждению, а по дружбе, по зову души. Смешно и грустно, хотя ни повеселиться, ни погрустить вдоволь здесь все равно не разрешали. Вся жизнь в этом месте была четко расписана и укладывалась в жесткие неизменные рамки от подъема до отбоя. «На работу!», «В столовую!», «В душевую!», — резкие, как стрельба по консервным жестянкам, окрики надзирателей током пробегали по теперь уже вечно полусогнутым позвоночникам, не давая забыть, что мы все еще тут – в пристанище обреченных.
Первым сломался старый Джо. Постоянный зачинщик бунтов, он переключился на нас, братьев по несчастью. С потемневшими от исступления глазами, срывающимся голосом он хрипел нам, что с последним заключенным падет и тюрьма… Но мы все еще хотели выжить, потому старались не слушать его, отворачивались и молча шли на работу. Потом неладное стало твориться с Сэмом. Он всегда был выносливым и настойчивым, мог выдавать по полторы нормы, но никогда раньше не кичился заслугами, вел себя как равный с равными. В конце концов, всех нас объединяло и ставило на одну планку общее горе. И все же в последнее время Сэм явно изменился. Он смотрел на подуставших товарищей как на слабаков, а надзирателю каждый раз исправно докладывал, сколько он накопал, учитывая все до грамма, ни горстки не оставляя на долю отстающих. И несмотря на то, что никаких особых привилегий ему за это не выдавали, ощущений раскола между нами все нарастало. Это был не раскол стен темницы, которым бредил старый Джо, это расходилась прорва между нами. Скала побеждала, а наши окаменевшие сердца врастали в нее, и было совершенно неважно, чье окажется выше, а чье – ниже. Все были обречены.
Просьба к голосующим:
Участники наверняка будут рады не только топам, но и хотя бы паре слов по поводу своих работ, поэтому если у вас будет возможность или желание их озвучить, это было бы просто здорово
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.