Битвы на салфетках №201. Голосование.

Дорогие мастеровчане!

На ваш суд представлены восемь замечательных миниатюр и четыре внеконкурсные работы.

Пожалуйста, поддержите участников — проголосуйте за 3 миниатюры, которые, на ваш взгляд, являются лучшими.

Голосование идет до воскресенья, 11 октября 13:00 по Московскому времени.

Голосуют все желающие.

По результатам голосования определяется победитель. Он же ведущий следующего конкурса.

ПАМЯТКА УЧАСТНИКАМ: Вам обязательно нужно проголосовать. За себя голосовать нельзя.

Темой служила вот эта картинка:

№1

Две женские фигуры неопределённого возраста стояли на хрупкой черепичной крыше и, опираясь о мётлы, рассматривали безмятежно спящий город.

— А красиво всё-таки у нас, правда? – спросила одна.

— Красиво, – отозвалась вторая, – да только давай не тянуть резину, а? Нам ещё отчёт на завтра надо приготовить.

Первая фигура со вздохом повертела в руках метлу и недоверчиво спросила:

— Тебе не кажется, что они какие-то ненадёжные с виду?

— Не выдумывай! – ответила вторая. – Мастер сказал, что в этот раз всё исправили и всё учли. Даже коэффициент гравитации.

— То есть, я уже не буду в больнице валяться целый месяц с переломом, да? – на всякий случай уточнила первая.

Вторая почесала через капюшон затылок и отозвалась уже не так уверенно:

— Ну…не должна, по крайней мере…

— То есть, ты сама не веришь этим олухам из Лаборатории Изобретений? Ну так давай забьём на это испытание, а в отчёте напишем, что… Да придумаем что-нибудь!

Вторая   покачала головой:

— Не, не пойдёт. А вдруг проверят?

— Кто проверять-то будет? – возмутилась первая. – Кому оно там надо? Отдадут на доработку по результатам первичных испытаний – и всё! Тебе, я смотрю, вообще ничего не дорого, да? Ни красота, ни здоровье, ни жизнь! Как наркоманка какая-то адреналиновая с этими испытаниями, честное слово! А то, что я лицо открыть не могу уже две недели, как из больницы вышла – как от чумы, все шарахаются, – это тебя не волнует, да? Тебе лишь бы отчёт написать – мол, испытания прошли успешно, мётлы можно пускать в производство…

— Ну всё, всё, не шуми, – махнула рукой вторая. – Весь дом разбудишь. Раз ты так боишься, я сама справлюсь. Но твоя подпись на отчёте всё равно должна быть. А то сама знаешь, что будет…

Первая вдруг примирительно заговорила:

— Да не боюсь я вовсе. Просто надоело мне своими костями за чьи-то ошибки расплачиваться.

— Меня заверили, что никаких травм не будет, – отозвалась вторая и испытующе посмотрела на собеседницу. – Ну так как? Бунт на корабле подавлен?

Первая засмеялась – неожиданно молодым звонким переливчатым смехом:

— А, чёрт с тобой – полетели! Только…страшновато больно, – внезапно поёжилась она. – Хоть они там и наобещали всего-всего, но как-то…

— Ну так давай споём для храбрости-то, – предложила вторая. – Знаешь, как помогает перед испытаниями? Вон, даже космонавты в полёт не отправляются без «Земли в иллюминаторе».

— Давай – согласилась первая.

И в прозрачной ночной тишине раздалось душевно-слаженно-красивое:

— Ой, полным-полна коробушка,

Есть и ситец, и парч…

— ААААУУУУУ!!!!..

№2

Лунная сказка

— Подождем?- спросила ведьма Аделаида.

— Подождем, — согласилась Гортензия и покосилась на стоящий у ее ног чайник, полный лунного света и готовый вот-вот закипеть. Свету не много нужно — чем гуще темнота, тем быстрее он закипит. А так как с темнотой в Полнолуние не очень, то ведьма выставила чайник на крышу заранее. И усадила рядом кошек — помочь кипению. Ничто так не помогает закипеть, как кошачьи «концерты»!

Дела на сегодня были почти закончены: солнечный свет сметен с крыш в корзинки, где обратился в золотые монеты — это единственная твердая форма, какую умеет принимать дневное сияние; из всех букетиков нарциссов, которые люди оставляют в вазах у порога — специально для Аделаиды с Гортензией — выбран один, сделанный с самыми добрыми чувствами; и договор с хорошей погодой продлен еще на неделю. Значит можно было сесть и попить лунный чай.

Крышка чайника подскочила, заставив кошку фыркнуть. Гортензия достала из пустоты между вчера и завтра чайный сервиз, поставила на край крыши, села, подвинув в сторону метлу. Аделаида села рядом, взяла одну из чашек — и шикнула на подругу, заметив, как та потянулась к корзинке с монетами.

— Нельзя! Знаешь же, это не для нас!

— Знаю, — вздохнула Гортензия и не стала спорить.

И они пили чай, а Луна набирала силу и в свете ее золотые монеты в корзинке начинали делаться полупрозрачными. В какой-то миг Аделаида скомандовала:

— Пора! — и чашки исчезли как по волшебству. Ведьмы встали. Гортензия взялась за ручку корзинки и чуть наклонила — в водосток посыпалось лунное золото.

— Счастья, — сказала она. — И удачи. И здоровья. И…

— Потише, — остановила ее сестра. — А то другим ничего не останется.

Но Гортензия сделала еще несколько пожеланий, заставивших лунное золото блеснуть. Завтра утром оно снова станет светом — и наполнит дом, на крыше которого устроились передохнуть лунные ведьмы.

До самого утра сестры рассыпали по водостокам лунное золото добрых пожеланий, а там, где дела были совсем плохи, оставляли на пороге нарцисс — чтобы у хозяев дома появилась хотя бы надежда, ведь без нее даже Лунные ведьмы ничего не могут изменить. А потом вернулись на любимую крышу и запели Лунную песню, что давала им Добрую Силу, а они отдавали ее Добрыми Пожеланиями людям. Когда-то их звали за это Лунными Феями. Но что поделать, если все стареют, даже феи, а по мнению людей старая фея — это ведьма. И пускай это немного обидно, но главное же не в этом. Главное, что пока ты нужен, совсем не важно, каким именем тебя зовут.

№3

На вечернем с редкими облачками небе появилась луна. Осветив крыши маленького городка, она застыла на месте, наблюдая за припозднившимися гуляками. Среди них были пьяницы покинувшие трактир — они шумели, орали невпопад песни, дворники, подметающие улицы после рабочего дня и прочий люд.

К полуночи похолодало. Из печных труб к небу поднимался белый дым. Две ведьмы старушки Эльза и Роза возвращались с шабаша. На них были тёплые кофты, поверх длинных юбок — фартуки. На ногах зашнурованные башмаки. Ведьмы летели на мётлах, прижимая одной рукой к груди сумки и букеты. У Розы — жёлтые нарциссы, у Эльзы – целебные травы. Они летели над городом, не боясь быть обнаруженными, впрочем, никого на улице уже не было. Разглядев в темноте свой дом, ведьмы приземлились на черепичную крышу. Там их уже ждали три кошки.

Кошки окружили старушек и принялись ласкаться. Эльза устало вздохнула, поправила букет с травами из-за чего одна ручка её сумки выпала и показались золотые монеты. Поставить сумку она не могла, так как крыша крутая. Роза небрежно бросила свой букет на крышу и повесила сумку на плечо.

— Эх, и ловко же мы с тобой, Эльза! – воскликнула Роза.

— Не говори! На этот раз всё получилось так быстро и просто! И золото у нас! – Эльза потрясла набитой золотыми монетами сумкой. Несколько монет высыпалось и скатилось в водосточную трубу. Ведьмы захихикали и посмотрели на кошек:

— Что, заждались? – спросила Роза. – Теперь можно и чай попить. Я смотрю, вы уже и чайник приготовили, — она кивнула в сторону старого чайника взявшегося на крыше.

— Да это местные любители тишины их концерт так приветствовали! – хихикнула Эльза. Кошки в ответ замурлыкали. Ведьма погладила их, устало улыбнулась и прошептала:

— На этот раз мы к пиратам наведались, так они с испугу сами отдали всё золото. Мы оказались вне конкуренции.

— Прекрати шептаться! – воскликнула Роза. – Мы – лучшие! Можно ещё пошуметь! Ну?! — она подмигнула кошкам и, запрокинув голову, завыла.

Эльза рассмеялась и присоединилась к подруге. Кошки не заставили себя упрашивать и затянули свою песню. Ночную тишину нарушило завывание ведьм и кошачье пение. Внизу залаяли собаки, закричали недовольные соседи, но воющая и поющая компания не обращала на это никакого внимания. Шабаш продолжался.

№4

В пору моего детства у нас в Подрадужном ходил слух:

в момент, когда полная луна озаряет ночные переулки, где-то

в потаённом месте прямо с неба сыпется поток золотых монет.

Помнится, воодушевлённый этой легендой я подолгу бродил по

закоулкам сонного города в поисках загадочного места,

мечтая о тёплом свитере и лекарстве от старости для

дедушки. Может быть они и бывали, те дожди, однако

разыскать их маленькому ребёнку среди тоскливых лабиринтов

домов было очень непросто. И вот однажды, когда круглый

месяц очертил очередной круг, а мне исполнилось ровно семь

лет, дедушка позвал меня на крышу старой читальни, что на

торговом перекрёстке, дабы наконец приоткрыть занавесу

тайны и подарить надежду.

***

— Йен, ты пришёл, — промолвил дед, проведя сухощавой

рукой по тёплой черепичной кровле, — садись сюда, здесь

луна светит ярче.

Мальчишка немедля юркнул из люкарны, уселся где велено

и замер, в предвкушении внемля речам старика.

— Я сам был лет семи от роду, — начал тот, — в ту пору

здесь ютились две сестрицы — местные дворничихи,

сердобольные были старушки. Они жили в нужде, как и мы с

тобой — три кота, медный чайник, да цветники с жёлтыми

нарциссами — вот все их богатства.

— И что с ними стало, деда?

— Нищета не пощадила их, — ответил старик, — однако,

не смотря на это они до последнего делились скудными

пожитками с местными сиротками, — дед лукаво прищурился,

с надсадой склонившись ближе. — Но однажды я видел как они

пели, прямо здесь, на крыше старой читальни.

— Ты видел их после смерти? — испуганно прошептал

мальчик, старик же игриво потрепал его по волосам,

улыбнувшись:

— Да! Иногда души остаются на земле, чтобы помогать

людям, — и заговорщически добавил: — Ничего не бойся, Йен,

сегодня я останусь с тобой.

Старческие руки бережно обхватили мальчика, медленно

погружая в царство морфея.

— Значит это они устраивают дождь из золотых монет? —

чувствуя, как его заботливо укутывают в потрёпанный

бурнусик, пролепетал Йен.

— Да, но дождь этот видят только круглые сироты, —

сквозь сон донёсся ответ старика, тот хотел было ещё

что-то добавить, но так и не успел — уснул.

В ту ночь мальчику снились поющие сёстры, их неизменно

сопровождали три кота, в унисон вторящие своим хозяйкам, а

когда звуки мелодии касались месяца, в ридикюлях старушек

возникали из неоткуда золотые монеты, они множились,

накипали, словно уваристая каша и падали на крышу, ссыпаясь

по гладкому жёлобу водостока прямиком в детские ладошки

Йена.

№5

Поздний вечер плавно перетёк в ночь, погрузив деревню в сладкую дрёму. Жители давно разошлись по домам и готовились отойти ко сну. Желтый диск луны нагло заглядывал в окна, упрямо стрекотали сверчки, не желая мириться с приходом осени. Кое-где ещё струился дымок из печных труб и перебрехивались собаки. И если бы кто вдруг вышел из избы и взглянул поверх домов, то мог бы наблюдать интереснейшую картину. Прямо на покатой крыше портнихиной избы сидели две старушки и тихо беседовали.

— Эх, Васильевна, последние тёплые деньки дохаживаем – тяжело вздохнула женщина в накинутом на плечи шерстеном платке в зелёную клетку.

— Да, Петровна. На исходе уже бабье лето, – в тон ей ответила подруга – Но ничего, год урожайный выдался, будет чем зимой себя побаловать.

— Это да, вдоволь солёностей да варенья на зиму заготовили. Хороший год был. – поддержала Васильевна.

Погладила сидевшую рядом кошку и с кряхтением поднялась.

— Ох-хо-хоюшки! Пора, Петровна, дома уже заждались.

— Бывай, Васильевна. Жду в субботу на пироги. Ох! – поднялась на ноги и Петровна.

Две подружки подобрали лежавшие рядом мётлы и озорно переглянувшись на два голоса затянули:

— Мя-у-у!

— Мя-у-у!

Кличь тут же подхватили все местные кошки. Залаяли во дворах собаки, возмущённые таки нахальством. Захлопали ставни, недовольно загомонили люди успокаивая мохнатых охранников.

А на крыше уже никого не было, и лишь слабый ветерок шевелил первые опавшие листья.

— Вот те крест, Кузьминична! Своими глазами вчера видела!

Истово шептала подруге местная сплетница Агаповна, дородная баба с большими и водянисто-серыми глазами, жена мельника.

— Вечером вышла к коровнику, посмотреть хватает ли корму. А потом глядь на небо и их увидала. Сидят рядочком на крыше портнихиной избы и колдуют чевой-то. А потом как заорут я с перепугу с ног свалилась да глаза зажмурила, а как открыла так нет там ужо никого!

— Страсти то какие деются, Агаповна! Надо к батюшке скорей бежать да рассказывать! – всплеснула руками Кузьминична, такая же обширная как и её подруга женщина.

— Так а я о чём толкую, Кузьминична! Скорее, скорее пошли, покуда эти бестии не прознали ничего да пакость какую не придумали.

И две женщины поминутно оглядываясь и пригибаясь к земле быстрым шагом направились к стоявшей на околице церквушке.

№6

— Слышь, Вальдемаровна, а ведь полнолуние сегодня…

— Так знаю я.

— А ночь-то самая короткая в году…

Не переставая стучать спицами, седая старушка удивленно подняла глаза на подругу:

— Авгуровна, ты на что намекаешь, карга старая?

— Ничего не намекаю, шабаш сегодня, или совсем склероз одолел? Может, давай, Вальдемаровна, а? Гульнём.

— Да ты что? Отлетали мы свое, отгуляли. Вспомни-ка, когда последний раз с тобой на шабаше были? Лет сто, сто пятьдесят назад?

— Ну так что с того, хоть двести! Мы же с тобой ого-го какие заводные!

— Заводные-то заводные, а правила новые читала?

— Какие еще правила?

— На сайте Люцифера огненными шрифтами писанные. Дресс-код ввели на шабаше нынче: на метлах ведьм не пускать, только с телепортом персональным, чтоб без выбросов серы в атмосферу. Кошку обязательно породистую: сфинкса египетского или питерского, как минимум. Да взнос еще депозитный — пять тысяч золотом.

— Совсем Люциферу ведьмы молодые голову задурили, навыдумывал правил. Чтобы я своего Мурыча на какого-нибудь египетского общипыша поменяла, не бывать тому, даже ради шабаша.

Старушки синхронно вздохнули, и несколько минут тишину комнаты нарушали только треск полыхающих в камине дров и щелканье спиц. Первой не выдержала Вальдемаровна, и, отложив вязание, покряхтывая, встала с кресла-качалки:

— Ну, Авгуровна, душу растравила, а теперь так и сидеть будешь? Вставай, хоть по крыше пойдем погуляем, под лунным светом покрасуемся.

— Ты что, Вальдемаровна? Крышу черепицей два года назад покрыли, обвалится же, костей не соберем.

— Не боись, старая, сохранилась у меня настоечка для телесной легкости, сейчас мы ее отведаем и порхать будем, как бабочки.

Через час тихая ночная улочка, освещаемая серебристым светом полной луны, наполнилась ужасными звуками. Две старушки с метлами стояли на краю крыши и в два голоса, под аккомпанемент кошачьего мяуканья, затягивали: “Только, рюмка водки на столе...” А разбуженные соседи выглядывали из окон и, увидев причину шума, прятались обратно, запахивая шторы поплотнее. Никому не хотелось навлечь на себя проклятье.

И в момент, когда зажглись все звезды, а луна закрыла собой полнеба, только коты проводили взглядами двух юных ведьм, взмывших в высь.

№7

— Чудовищный, несправедливый мир, где нет места любви и верности. Здесь все женщины распущены, а мужчины ветренны. Здесь разбиваются сердца, ломаются жизни и не исполняются мечты. Сколько дней минуло с нашей последней встречи, сколько лун постарело.Сколько песен не спето дуэтом, сколько тортов не съедено одной ложкой. Ты был мужчиной хоть куда, в самом расцвете сил. Ты обещал вернуться и я ждала. И сейчас жду, видишь? Помнишь наши сладкие ночи? Сгущенка, варенье, пряники? Чай из блюдечка? А наш полет над ночным городом помнишь? Ты держал меня за фартук, а я чувствовала себя чайкой. Душа-птица рвалась на свободу!

— Так она и вырвалась! Кто напился и бегал по дому с молотком в руках, бил богемское стекло?

— Мы так шалили!

— А кто отравил хозяйских кошек?

— Я страдала – меня бросили!

— Поэтому свернула головы попугаям?

— Я очень страдала!

— За то, что помогла ограбить семью Малыша?

— Мой любимый обещал забрать меня с собой и начать новую жизнь.

— Вот он ее и начал, только без тебя, старая и толстая размазня!

— Женщина, вы кто?

— Свят-свят! Твое отражение! Твоя потерянная совесть, мстительное альтер-эго, темная половина. Продолжать?

— Пошла вон с моей крыши, не мешай ждать!

— Сама гуляй! Я тоже его жду. Он вернется ко мне, а не к тебе, лицемерная святоша! Мужчины любят плохих девочек! А хороших только используют!

***

— У ну-ка, Фрекина, на бок! Ложись-ложись! Я укольчик сейчас сделаю. Что-то ты разговорилась сегодня! И окно завесь, нечего на себя- красавицу пялиться. Одно и тоже каждый раз!

— Он обещал вернуться!

— Конечно вернется. Ты сейчас поспи, он и прилетит.

— Милый-милый.

***

— Беда с этими брошенками. Мало, что весна, еще и полнолуние. У моей крышу вдвойне сносит. Говорят, ее бывший любовник кражами промышлял. Домушник-форточник. А она нянечкой у местного олигарха работала. Там дом был, что крепость – не подступиться. Так Фрекина ухитрилась сигнализацию отключить, а потом показала, где что лежит. Ну и финал. Мерзавца след простыл, а она теперь в Карлсона играет.

— Хорошо не Бетмана! Так бы и сиганула с седьмого этажа – мир спасать.

— Да, мне еще повезло! Фрекина спокойная. Стоит и стоит у окна, на себя любуется. Вот у Михаловны, больная каждое утро железную дорогу собирает, поперек ложится и поезда ждет! А потом кричит: — « Я не странная – я дурная!»

— Осознает! Уже хорошо. Дело на поправку идет.

Маленький провинциальный городок укутала звездными крыльями ночь. Безмятежную тишину нарушали лишь гудки паровозов на сортировочной, да призывы чердачных котов. Перед окнами сумасшедшего дома, еле слышно шурша пропеллером промелькнул маленький человечек. Зависнув напротив верхнего этажа тихонько постучал в окно.

— Выходи, Фрекина! Пошалим!

№8

Говорят, что женщины, как кошки: ласковые, хитрые и приставучие. Это только на первый взгляд. На самом деле, это кошки похожи на женщин и поведением, и характером, такие же обидчивые, а еще невероятно живучие.

Но одно отличие все-таки есть. Женщины очень скрытны становятся с годами, защищая себя настоящих. А вот кошки не прячут свое естество. Что думают, о том и поют.

Искренне, от души, во всю кошачью глотку…

О своем поют, о сокровенном, о сути женской, переполненной мечтами, надеждами и накопившейся энергией полноты жизни.

Люди слышат кошачий хор на крыше и думают, что кошки плачут о котах. Наивные. У мужчин свои песни, тем более у котов.

Кошки же поют о сокровенном — о таинстве продления жизни. О счастье, которое желают своем роду и, конечно же, о себе, любимых.

О чем еще петь женщинам лунной ночью, глядя в звездное небо?

Конечно же, о любви…

Внеконкурс.

№1

— Луу-нааААА, луу-нААА!!!

Высокий чуть дребезжащий голос летел над черепичными крышами старинного городка.

— Мряя-ААА, мряя-ААА! – вторил ему кошачий баритон.

— Аннушка, ты что же творишь? – вклинился в согласный хор вопрос старушки, стоящей на крыше рядом с самозабвенно вопящими.

— Я?! – встревожено спросила та, что выпевала про луну, — а что я? Я ж пою, зову.

Бабулька оглядела небо, удовлетворено улыбнулась полной ванильной Луне, и опять вознамерилась было продолжить свой призыв.

— АННА!!! – вторая старушка повысила голос, — ты что поешь? Ты кого зовешь?!

— Ну, это… — певица вдруг замешкалась с ответом, но, глянув на зажатый в руке пучок распушившейся вербы, вдруг весело рассмеялась.

— Ой, Сонечка, я забыла… ой, перепутала… такая Луна сегодня, ой… сейчас, все будет – всплеск руками и фразы посыпались из хохочущей бабушки, как монетки из раскрывшейся сумочки.

— Дзынь… брям-с, дзынь…, брям-ссс, пшссс… — отдельные монетки со звоном скакали по черепице, собирались в лужицу у стока и дальше уже шелестели одним потоком вниз. Там у трубы на тротуаре уже тускло поблескивала целая кучка. Аннушка продолжала смеяться, монетки катились по крыше. Одного из усатых бэк-вокалистов заинтересовало это движение, и он осторожно прикрыл лапой пробегающую мимо денежку. Бабульки не заметили, а потому был присвоен еще один кругляшок. Но золотой поток быстро иссяк. Опоздал.

— Ну, Сонечка, ты же меня знаешь, склероз, — смеяться певица прекратила и сумочку закрыла, — сейчас начнем новую песнь.

Она оглядела помощников, оперлась на метлу, и скомандовала:

— Ну, начали!

И снова полилась мелодия в ночной тиши.

— Вессс-нААА, вессс-нААА!!! Мы ждем тебя!!!

На крыше своего дома две стареньких ведьмочки в компании с четырьмя котами и Луной выпевали древнюю песнь призыва Весны. Время пришло. Пора.

Теплое дыхание свежего ветерка коснулось бабулек, растрепало пух серебряных волос, оживило бахрому платков и распушило кошачьи усы, залетело в носик чайника, и тот отозвался тихоньким свистом — готово. А потом ветер помчался дальше, набирая скорость, унося с собой светлые полупрозрачные облака и ту невидимую еще, но ощущаемую носами и душами, такую долгожданную Весну.

№2

Что за картина? Просто диво!

На крыше черепичной ведьмы

Зачем-то воют в небеса?

Поют три кошки вместе с ними.

Букет цветов нарциссов жёлтых –

Это поклонников восторг?

А чайник – это недовольных

Жильцов ответ? Сюжет мне ясен.

О чём художник рисовал?

Быть может, он хотел сказать нам,

Что в голове его скандал?

Не знаю. Обсуждать не стану.

Я не хочу прослыть невежей.

Быть может – это чудо сказка,

А может что иное здесь.

Художник – творческая личность.

Так надо, значит надо так.

№3

Две старые бабки стояли на крыше,

Одна заявила, печально вздыхая:

— Луна поднимается выше и выше,

Сама понимаешь, примета плохая.

А может быть, хватит сегодня улова,

Все доверху сумки. К тому же так поздно…

— Опомнись, подруга, — вторая сурово

Смотрела на небо, где падали звезды.

Мы ждали с тобой эту ночь звездопада —

Забыла, конечно же? — с прошлого лета.

Давай соберись, потому что нам надо

Собрать все упавшие звезды-монеты.

Две старые бабки набили баулы,

Кряхтя, разогнулись, поправили платья.

— Наверное, снова мне спину продуло.

— Да ладно, теперь на лекарства-то хватит.

Мурлыкали кошки, блестели монеты,

Две бабки в пространство «спасибо» кричали.

И хоть, вы, конечно, не верите в это,

Чего только здесь не бывает ночами…

№4

Ругались, конечно. Все никак не могли поделить.

В одной утробе у мамки вместе лежали, в одной коляске ездили, одинаковые платьица носили, а выросли – мужика не поделили.

Да и был бы там мужик! Низкорослый, пузатый, рябой весь какой-то…

Но вот эта его кнопка на пузе и вентилятор за спиной!.. Заводился с пол оборота! Ну и мы за ним, конечно… Заводились.

Всю жизнь по очереди за ним по крышам скакали, прямо затмение какое-то.

Но веселый был, тут не отнимешь. Задыхались от смеха с ним. Домой, бывало, под утро… силушки ни капли не осталось… а в ушах только ветра свист да его эти «бл-бл-бл-бл-бл!», что он губами делал смешно, щекотливо…

И варенье еще. Тазами ему варили! Пол жизни по крышам, а пол жизни на кухне банки закатывали.

И шоколадки. В фольге, как монетки. Любил очень. Миллионами ел! Охочий был до сладкого.

А уж мы в молодости сладкие были! Да…

Он улетел, но обещал вернуться. А мы ждем. Что нам остается… Но когда становится совсем невмоготу, не сговариваясь мы выходим на крышу, и зовем. Уже ничего не вернется, ни те бесшабашные ночи, ни смех, ни свист ветра, и шоколадные монетки высыпаются, ускользают, как время, а мы все равно зовем. И кажется иногда, вот-вот зажужжит негромко родимый моторчик и снова, совсем как когда-то, над ухом звонко раздастся щекотливое «бл-бл-бл-бл-бл!»