Битвы на салфетках № 153. Голосование

1.

— Элла, давай клубни.

Хрупкая ассистентка молча протянула учёному пакет с клубнями картофеля.

— Вот и славно! Сейчас будем их облучать.

Глаза старика горели юношеским задором. Ассистентка мялась в нерешительности.

— Пётр Андреевич, — наконец, решилась она спросить. – А это точно безвредно… для человека?

— Обижаешь, Эллочка! Это будет обычный картофель, только в десятки раз больше. С одного кустика можно будет накормить целый дом. А нам ещё за это Нобелевскую премию дадут. Весь мир узнает, кто такой Пётр Вронский!

Элла спешно собрала вещи в сумки. О дачных работах на ближайшую неделю можно забыть. Звонили из больницы – у мамы инфаркт. Выживет или нет – неизвестно.

Закрыв калитку на замок, девушка посмотрела на часы. Шестнадцать тридцать. До станции минут двадцать, а электричка в сорок пять уже отходит. Не успеть. Если только… Да, безумие, но другого выхода нет.

Картофельный лес – не то место, где можно чувствовать себя в безопасности. Прав был биохимик Вронский – сама картошка, несмотря на десятиметровые кусты, оказалась безвредной. Но не для колорадских жуков. В первый год многие из них погибли. А те, что выжили, очень быстро мутировали. И горе тому, кто попадётся им в лапы. Именно этого не учёл Пётр Андреевич, бесследно сгинувший в желудке одной из тварей.

Внезапно послышался шорох. Девушка обернулась. И закричала. Прямо на неё, быстро перебирая лапками, полз трёхметровый жучище.

«Вот и смерть пришла в полосочку!» — подумалось Элле.

Бежать, скорее! Скорее!

Но жук явно не собирался отказываться от своей добычи. Бросив сумки на землю, девушка припустила из последних сил, но расстояние между ней и преследователем стремительно сокращалось.

Чуть-чуть, ещё, ещё! Неожиданно под ногами оказался камень. Элла поняла это лишь когда, споткнувшись, растянулась во весь рост. Жук, предвкушая вкусный обед, навис над ней чёрной тенью.

«Мамочка, прости… Прости…»…

— Девушка, Вы в порядке?

Элла открыла глаза. Враг валялся мёртвым кверху лапками. Перед ним с баллончиком в руках стоял молодой мужчина.

— Дихлофос нового поколения, — объяснил неожиданный спаситель, заметив заинтересованность в глазах девушки. – Мой отец изобрёл.

— Ваш отец…

— Химик Смирнов. Я его сын Николай.

— Очень приятно. Элла…

— А всё-таки как вы с Колей познакомились?

— Да говорю же, случайно. Я шла на станцию, он – на дачу. Увидел Коля, что у меня сумки тяжёлые, сказал: давайте, девушка, провожу…

Правды Элла твёрдо решила не говорить. Зачем волновать маму понапрасну?

2.

Перчатки надевать противно. Противен звук, противен запах. Внутри неуютно и липко пальцам рук. Кому приходилось хоть раз это делать, тот меня поймёт. Хотя, может быть, только мне всё это неприятно? Смотрю на своего помощника Никиту, ему до лампочки. Нет, не до той, конечно, постоянно мигающей и периодически гаснущей лампочки, что висит в нашей лаборатории, что соткана из грязно-белой плитки. У него своя в голове. Энергосберегающая, наверное. Никита давно соотнёс количество движений с уровнем заработной платы. Боится план перевыполнить, грань нарушить. Великие цели лаборатории нашей не интересуют его, как впрочем, и многих других. Мне тоже порой приходится подбадривать себя. Идём долго. Цель ясна. Результатов нет. Всё на энтузиазме. Для продолжения работы нужен положительный результат. Вся жизнь состоит из достижения промежуточных целей. А здесь целей нет. Они есть, но идём мы к ним слишком долго. Многие не выдерживают. У меня есть секрет. Мой секрет прост. Мой секрет в моей голове. Мой секрет — воображение. Представляю себе в маленьких пробирках и колбах целые миры. Гораздо больше и древнее нашего. Целые вселенные заключаю в стекло. Планеты, спутники, черные дыры — всё в моих руках. Приливы и отливы, реки и озёра, моря и океаны повинуются мне. Вся флора и фауна неизвестных планет и миров, существа там живущие, природные катаклизмы, болезни и эпидемии… Всё в руках человека в белом халате с месячной зарплатой, равной цене бутылки приличного коньяка. Спасают только мысли. Спасает лишь воображение. Буду думать, что мой мир, вместе со мной, находится в других руках. Пробирки там красивее, кафель чище, а резиновые перчатки приятнее. Может и коньяк дешевле. Кто знает?

3.

Боинг летел над облаками. Небо растянутой радугой переходило от алого заката к чернильной темноте. Пассажиры спали. Николай Иванович сидел в полудрёме, то проваливаясь в сон, то, сквозь прищуренные глаза, любуясь незамутненным пространством за иллюминатором. Соседка по креслу закашляла булькающими звуками.

— Настаиваю на бескровном пути, — едва слышно зашипела она. – Увеличить количество химических производств. Если добавки в продукты не эффективны, предлагаю вносить черную споровую пыль при очистке воды и воздуха. До оговоренного срока люди перехоронят себя сами.

Её сосед, сидящий ближе к проходу, ответил чуть слышно:

— Заказ был только на ископаемые и артефакты. Воду и воздух сказали не трогать, экспонаты могут быть повреждены, а это нежелательно.

— Можно – массовый гипноз. Тот, что в играх, надо усилить на порядок, а в фотокамерах сразу на два – селфи который год популярно. А детям в гель подгузников можно добавить реагент. Пусть при воздействии мочи он не проявляет себя, а вот при опрелости выделяет парализующие вещества. Результат – дети капризны, с рук не сходят, потом жалуются на боль в ногах, привязаны к дому. Ну и постоянные дерматиты в будущем.

И соседка опять булькающе закашляла, а через несколько минут успокоилась и уснула.

Изящная кисть руки с неброским маникюром чуть больше допустимого показалась из-под рукава жакета, и в прорези застегнутой блузки блеснула, отражая закатное солнце, плотная зеленоватая чешуя.

***

— Он — не идиот. Или спал. Да наш спектакль – просто смешной! Подумаешь – формальдегидное производство меня инвалидом оставило.

В здании аэропорта Ирина нервно стягивала с руки манжет, покрытый искусственной чешуёй.

— Экология – не пустой звук. Но если общественному деятелю такого уровня мы бы всё сказали в глаза, нас бы тут же изолировали от него! – ответил ее попутчик.

Николай Иванович нашел взглядом парочку и вздохнул. Услышанный разговор повлиял на его решение. Хотя исследовательская работа была практически завершена, и процессы, ведущие к ухудшению экологии, обозначены, он решил внести туда ряд существенных поправок. Ему есть за что получить благодарность от соотечественников — за чистую Землю! Но сейчас мысли его были заняты тем, что надо найти санузел, вымыть руки, прополоскать жабры и, спустив оболочку, расправить, наконец, неприятно заломившийся еще со дня межзвёздного перелёта хвост.

4.

Титаник

В конференц-зале был аншлаг. Известная компания “White Star” обещала представить технологию, способную свершить революцию в мире кино. Зал был полон, все 432 места заняты. Перед каждым креслом располагался прибор, напоминающий велосипедный шлем.

Спустя 10 минут, когда все посетители заняли свои места, в центр зала вышел молодой мужчина в элегантном черном костюме.

— Добрый вечер, Дамы и господа. Меня зовут Томас Эндрюс, я — главный инженер компании «White Star». Сегодня я не буду утомлять вас техническим описанием моего… простите, нашего детища. Поговорим о кино. Знаю, здесь сидят не только ученые, но и журналисты, режиссеры, актеры… Так вот, когда братья Люмьер представили публике фильм «Прибытие поезда на вокзал Ла-Сьота», люди в панике выбегали из зала, чтобы не угодить под колеса приближающегося паровоза. О, это был успех и в то же время вершина кинематографа! К сожалению, больше кино не удавалось заставить зрителя быть участником действий, происходящих на экране. Появился звук, цвет, даже стереоскопическое изображение… Бесполезно! Но! Инженеры «White Star» намерены исправить ситуацию с помощью прибора Олимп.

Ведущий указал на один из «велосипедных» шлемов.

— Прошу надеть их, не стесняйтесь, — с улыбкой потребовал Эндюрс.

В конференц-зале началась суета.

— Все надели? Тогда продолжим. Принцип работы Олимпа прост: прибор посылает специальные сигналы в разделы мозга, отвечающие за пять чувств: зрение, слух, осязание, обоняние, равновесие, вкус. В результате кино возникает у вас буквально в голове, тем самым вы становитесь участником событий, происходящих в фильме.

Зрители скептически улыбнулись.

— Я вижу недоверие в ваших лицах. Что ж, позвольте развеять ваши сомнения. Я долго думал, какую картину выбрать, и остановился на одном из самых успешных фильмов двадцатого века — «Титаник» Джеймса Кемерона. Приятного просмотра!

И оратор нажал на кнопку…

***

Газета “Today” от 15.04.20*2: Во время конференции компании ”White Star” погибло сто двадцать шесть человек. Причиной смерти стали удушение и переохлаждение. Томас Эндрюс покончил жизнь самоубийством.

5.

Мы занимаемся гуманным делом, уничтожаем оружие. Любое. Холодное — вроде сюрикенов или двуручных мечей, огнестрельное, такое, как пулемёты или гаубицы, кидающие полутонные снаряды. Танки и пистолеты, гранаты или авианосцы, — размер не имеет никакого значения, всё, что предназначено для убийства, сгорает без остатка, стоит ему попасть в поле действия нашего патентованного луча!

Наш генератор — простая штука. Мы выпускаем множество вариантов: ручные, станковые, мобильные и для подводных лодок.

Разумеется, противолуч у нас тоже есть. Он совмещён с генератором. Главное — правильно его сориентировать.

От заказчиков нет отбою.

Ведь мы продаём самую мирную вещь в мире…

6.

Бета версия

— А чем его первый вариант-то не устроил?

— Да кто его знает?! Нёс какую-то чепуху, гадёныш… Тут конец квартала, план горит, а ему, видишь ли, не подхо-одит, — старший лаборант так себя завёл, что передразнивая «гадёныша», чуть было не чертыхнулся, но вовремя спохватился, — Ладно, нам скорректируют план, это ж Его любимый проект… Где-то там ещё оставался генный материал, тащи сюда, будем синтезировать бета версию.

Помощник достал из холодильного агрегата заиндевевшую кювету с биркой, на которой виднелась литера «А» и вынув из неё кусок, похожий на кость, тщательно его осмотрел и сунул в биосинтезатор. Старший колдовал за компьютером, внося требуемые изменения в программу синтеза. Наконец, все было готово.

— Ну, с Богом, — старший запустил аппарат.

— Ну, что, что там, получилось? — помощник с любопытством пытался заглянуть из-за крыльев старшего лаборанта в камеру синтезатора.

— А как же… — в голосе старшего слышалось неприкрытое злорадство, — Теперь пусть с этой помается, гадёныш…

7.

Мастер и Маргаритов

Дед Потап не спал и не ел двое суток, не до этого ему было. Совершенно случайно, не желая того, он изобрел вечный двигатель. «Наконец-то! — подумал Потап, — а то всё стараются, тратят народные денежки, а толку — шиш! Ученые, называется!» Обмозговав всё, как следует, Потап легко собрал машину из подручных материалов. Двигатель оказался небольшим по размеру, но вечным.

Потап надел костюм, который до этого надевал всего четыре раза, один раз на свою свадьбу и три раза — на похороны, завернул двигатель в женину шаль и отправился в районное УВД.

— Вот. Вечный двигатель. Изобрел. — Сказал он устало и водрузил машину на стол перед дежурным Маргаритовым.

— И чего?

— Как чего? Справку пиши! Мол, принято, спасибо, обязуемся отправить в инстанции.

— Дед, ты че, бухой? Какие инстанции?

— Научные инстанции. Ждут они, измучились уже без двигателя! Оформляй, говорю! Не тормози прогресс!

— Я те щас оформлю… Забирай свою кофеварку и топай в инстанцию сам.

— Дык она в Москве! Чай, не дотопаешь!

— По почте шли тогда. И не ори на меня!

— По по-о-о-очте. — Передразнил Потап. — А платить за посыль кто будет? Я изобрел, я же и плати? Нашел платилку…

— Дурак ты, дед! Вечных двигателей не существует!

— Ишь ты! А это, по-твоему, что?

Потап развязал шаль и нажал на рычаг. Машина заработала. Маргаритов долго наблюдал за крутящимся колесом, пока его не начало клонить в сон.

— Ну, убедился? — спросил Потап.

— Ну двигается, и чего?

— Как, чего? Принимай.

— Не-а, не приму.

— Значит, не примешь?

— Сказал же, не приму.

— Не примешь?

— Не приму!

— Гнида ты, Маргаритов! — Потап схватил со стола двигатель и с размаху запустил им в участкового. Хорошо, промазал, не то, сидеть бы Потапу в районной каталажке до конца дней. Гнида Маргаритов пригрозил, что если дед Потап еще раз явится к нему со своей железякой, то он ему устроит «нападение на должностное лицо с применением холодного оружия».

После удара об пол, вечный двигатель, конечно, двигаться перестал. Потап даже не глянул на него, махнул в сердцах рукой и ушел. Даже шаль не взял. Её потом Маргаритов доставил деду вместе с деталями двигателя.

Починить-то можно было, но дед Потап не стал. Крепко он обиделся и решил больше ничего не изобретать. «Мучайтесь дальше без двигателя, раз такие умные…»

8.

— Светик, ты Воннегута читала? – со Светкой только так и можно разговаривать: подкараулить момент, когда она наморщит свой лобик, что означает у неё процесс напряженной умственной работы, и задать ей вопрос не в тему, вообще абстрактный вопрос.

— А? Что? Курта, что ли? Не, не читала, отстань, романы Курта страшно проигрывают в оригинале. И вообще, я сейчас про другого Курта напряглась, не видишь что ли?

Вижу-вижу. Я вообще всегда всё вижу. Особенно в микроскоп. Сидим, мы, значит, со Светкой уткнувшись в микроскопы, каждая в свой, и усиленно подсчитываем число митохондрий. Светка при этом ещё умудряется про какого-то другого Курта напрягаться, а я умудряюсь, не напрягаясь провоцировать Светку на ошибки. Потому что, если Светка ошибётся, ей не дадут премию, её премию отдадут мне, я-то не ошибусь. А мне её премия ой как не помешает.

— Ритуля и Светуля, быстренько бросили своих митохондрий и начепурились! Через двадцать минут у нас будут немцы. По ушам я им ездить буду сам, а вот глаза им застить своей невообразимой красотой – ваша главная задача. Вы у меня будете главным калибром, а то умников всяких они уже навидались, наслушались и нанюхались. Да, про нанюхались: Elizabeth Arden 5th avenue NYC – это то, что я для вас сегодня приготовил, а этот Black Saffron с прошлого раза – по домам, чтобы я его больше тут не нюхал! – Этот наш старый маразматик, это наше светило незакатное – прелесть что такое. Он знает, как гранты выбивать, чем пронять таких же старых маразматиков, которые эти гранты делят. Хорошо, что на столе танцевать в неглиже не заставляет, или нет, плохо? А что, мы бы смогли позажигать, если для пользы дела, правда, Светик?

Сидит Светик, всё про какого-то Курта напрягается, сейчас этих Куртов понабежит, а нам с ней цвести и пахнуть. Спасибо дедушко, спасибочки, академик наш ненаглядный, мы уж как пахнём, так пахнём, не посрамим!

Ну вот, я, кажется, тоже ошиблась. Не видать мне Светкиной премии, как своих ушей.

9.

— Бабуль, рыбки в моем окошке исчезли…

— Значит, вышел им срок.

— Окно теперь всегда будет прозрачным?

— Варюш, ентот скрин и так долго прослужил, я еще в твоем возрасте любовалась им.

— А может починить?

— Живых тебе рыбок в спальне поставим, в аквариуме! А такие одни иишники чинили.

— Иишники? — девочка округлила глазки.

— ИИ – енто значит искусственный антиллект, милая – бабушка присела на край кровати. — Было время, когда люди жили с роботами на земле. Их-то иишниками и звали. От обноковенных людей они ничем не отличались, одно — что бормотали все, как неживые. Машины – они и есть!

— А куда же они исчезли?..

— Было их не счесть во времена моей молодости. Тогда при власти уже Ту Двести Пятый был, и людям на земле совсем туго приходилось. А тут еще у ботов неприязнь к ентой, как её… поэзии обнаружилась. Да такая, что, только кто в рифму что скажет, так иишники все вокруг кашлять начинают, а другие и падают, кто послабее! Выдали закон тогда, запрещающий стишки усякие произносить, и даже поговорки, где рифма проскакивала, а каждого, кто ослушивался, сажали в тюрьму — за покушение.

Внучка слушала внимательно, хоть и понимала мало.

— Однажды пришли они и ко мне. Говорят, мол, признавайся, где стихи свои прячешь! Я совсем молоденькой была, и слов таких не знала. У нас в Гиблых Гаджетах никто тех стихов и слыхом не слыхивал! Планшеты инвиди… ивдиви… — старуха чертыхнулась — индивидуальские еще в три тысячи третьем изничтожили, а бумажную книжку я только раз в детстве видала. Не поверили тогда мне роботы, и родителям моим. Сказали, что изобрели лекарства от стихофрении, и я должна пройти курс лечения. Вот так, забрали меня из дому и поместили в лечебницу с такими же, как я. Лечили нас не долго, но усердно. Да что-то не так было с тем рифмогнобином, что кололи нам днем и ночью. Стали мы еще говорливее. Что ни фраза, то в рифму! А я так вообще огонь, а не девка сделалась! — Что ни рифма, так ботов и лежит сотня-две! Языки повываливались, глазища на пружинах повыскакивали! Страх, да и только! В общем, пропали ентые антиллектуалы! – Бабулька хохотнула.

— А люди заново усё придумают?

— Ага, а в окошко пущай звездочки ночью смотрют – как и положено.

Старушка поцеловала девочку и заботливо укрыла одеялом.

— Ну, усе, спи.

— А ты?

— А я, помолюсь и тожа спать.

Старуха стояла на коленях пред портретом Ту Двести Пятого, которому пририсованы были низкие баки и кудрявая шевелюра:

«У Лукоморья дуб зялёный;

Златая цепь на дубе том:

И днем и ночью кот ученый

усё ходит по цепи кругом…»

10.

«Лучи смерти»

— Мерзавец! Подонок! Я найду тебя даже на том свете!

Двое охранников в чёрной форме тащили извивающегося человека. В безнадёжной попытке он пытался вырваться. Конвоиры втолкнули его в зал, усадили, привязав ремнями к креслу, которое по периметру окружали высокие стержни, увенчанные шарами. Я подошёл к рубильнику на стене, и произнёс с улыбкой:

— Прощай, Кеннет.

Из шаров вырвались мощные разряды, скрестились на человеке в кресле. Ослепительная вспышка. Повисло облачко золотистой пыльцы и через мгновение растворилось в воздухе.

— Впечатляет, — изрёк Морган, глава компании «Омен Корпорэйшн». — Не осталось ничего, даже золы.

— «Лучи смерти» в действии. Полный распад на атомы. Через пару месяцев освоим эту технологию в промышленном масштабе.

— Отлично. Я удовлетворён вашей работой. Большая часть человечества — генетический мусор, его давно надо было проредить.

После экзекуции я направился по коридору в свой кабинет.

— Он же был твоим другом! — из тени выскользнула фигура, на смертельно бледном лице сверкали гневом глаза.

Выстрел обжёг плечо, но ловким движением я вырвал из рук женщины пистолет. И бросил её в руки подбежавших на шум охранников. И даже в глазах такого дьявола, как Морган, вспыхнул испуг, когда я сказал, что согласен на казнь собственной жены.

— Она собиралась убить величайшего учёного в мире, — объяснил я спокойно. — И достойна смерти.

***

Я стоял в центре лабораторного комплекса и наблюдал, как на экране стремительно уменьшается число — количество жителей Земли. Вначале это происходило медленно, потом все быстрее и быстрее. Когда процесс завершился, я в прекрасном расположении духа вернулся в центральный зал с моей установкой, установил таймер. С тихим шелестом отошла толстая стальная дверь, я прошёл внутрь и сел в кресло. Закрыл глаза, начал считать про себя: десять, девять…

***

Заливные луга на горизонте переходили в скрытую лёгкой дымкой горную гряду с рядами башен.

— Дорогой, — жена обвила меня за шею. — Почему ты никому не сказал, что это не «лучи смерти», а портал на другую планету? Ни мне, ни Кеннету.

— Прости, Линда, я не мог никому доверять, — я отстранил её, вгляделся в излучающие радостный свет глаза.

— Но они могут воспользоваться твоей технологией и найти нас!

— Нет, ни за что. После моего перемещения сюда, все установки самоуничтожились. Мы свободны, Линда.

11.

Шесть бессвязных фраз

Когда в одной из уединённых институтских лабораторий журналисточка вроде этой спрашивает, почему я, создатель мезонной бомбы, неожиданно подался в гуманитарные науки — огонёк моей особой сигареты становится чуть ярче, смазливое личико напротив морщится от дыма, и всего шесть бессвязных фраз превращают её вторую древнейшую профессию в первую, вознаграждая меня за усердные труды на ниве нейролингвистики.

12.

Песня релаксации

Экран весело показывал кадр за кадром, демонстрируя одну из лучших комедийных картин мира. Дети заворожено наблюдали, как смешной азиат, отбиваясь от плохих парней, пытался по канату взобраться на летящий воздушный шар.

Яне было приятно осознавать, что ее дети выбрали добрую комедию вместо жестокого боевика. В то время, когда весь мир захлестнула волна пустой ненависти, в ее доме царят порядок и гармония. Хороший дом в престижном районе Москвы, два милых сыночка, согревающих сердце, и молчаливый муж, готовый встать горой за свою семью. Что еще надо обычной домохозяйке для полного счастья?

В практически пустой комнате, на небольшом кожаном диване, сидел невысокий плотный мужчина средних лет. Его пустой взор направлен в экран, мерцающий всеми цветами радуги, а потные руки с душевным теплом прижимают к телу две безжизненные куклы.

На экране радужные искры сменялись дымчатой пеленой, сквозь серую гладь пробивались цветные волны. И весь этот танец разноцветного безумства сопровождался рядом самых разнообразных, слышимых и не слышимых звуков.

— Как видите, подопытный считает себя женщиной, этих кукол своими детьми, стул, на котором лежит газета, своим мужем. И вообще, весь мир ограничен для него этой комнатой. – Молодой темнокожий мужчина в белом халате обернулся к инспекционной комиссии. Три военных генерала внимательно выслушивали доклад ученого.

— У Вас извращенная фантазия, профессор.

— Спасибо. Я просто пытался определить границы возможностей моего открытия. – Доктор мечтательно прикрыл глаза, но тут же опомнился. – У вас есть еще вопросы?

— Я так и не понял, Вы можете заставить человека делать все, что угодно? – Один из военных, явно старший в группе, задумчиво посмотрел на подопытного через одностороннее стекло.

— Это не совсем так. Понимаете, нельзя полностью подавить волю или парализовать психику человека. Зато можно перепрограммировать центр информационного восприятия.

— А какая разница? – Военные – люди далекие от науки, и поэтому понимали максимум половину из снисходительных объяснений ученого.

— Я не могу заставить проголосовать людей за определенного кандидата, но могу внушить им доверие к любому лицу, что практически равноценно победе. – Профессора немного раздражал тот факт, что приходиться разъяснять такие элементарные вещи. – Вы просили вывести ваш народ из депрессии. И я справился с поставленной задачей. Но при этом даю вам более мощное оружие, чем вы можете себе представить. А как им распорядится — уже вопрос вашей совести.

13.

Учёный и пыль

Видный учёный-нейрошизик А.Б. Болькин-Зверь увлечённо копался под микроскопами.

В этот момент к нему заглянул молодой аспирант, подающий большие надежды — Иван Хлебайло.

Был он высок, могуч и чем-то сильно напоминал своего тёзку из «Мастера и Маргариты» великого Булгакова.

Иван протащил в дверь вихрастую голову и увидел лишь болькинско-зверский зад, обтянутый белым когда-то халатом.

— Атом Бенедиктыч! «Славянской» не было!

— Как не было?! — раздалось глухое из-под микроскопов.

Видный нейрошизик совершил неимоверное усилие высвободиться — но тут же на него с грохотом и звоном обрушились стеклянные и нестеклянные приспособления для химических «деликатесов».

— Только «Докторская», — упавшим голосом отвечал Иван, помогая Болькину-Зверю высвободиться.

Учёный презрительно взглянул на приторно-розовый колбасный батон, который выглядывал из-за пазухи аспиранта.

— Мне нужна была именно «Славянская»! И не один кэгэ, а один литр! Балда вы, Иван! — заявил он и звонко постучал узловатым пальцем по хлебайловскому лбу.

— А-а! — глупо заулыбался аспирант. — А зачем?!

— Понимаете ли, Иван, — глубокомысленно изрёк Болькин-Зверь. — Я додумался до одной вещи. До одной ма-а-аленькой — вот такой! — вещи!

Он соединил большой и указательный пальцы и показал Хлебайло щёлочку между ними.

Иван посмотрел очень внимательно. Действительно — щёлочки не было!

— Однако эта маленькая вещь способна нанести немало пользы окружающему нас с вами миру! — закончил своё признание Болькин-Зверь и пафосно надул щёки.

— И что это за вещь? — затаив дыхание, спросил аспирант Хлебайло.

— Средство для уничтожения пыли. Абсолютно. Безвозвратно. Навсегда. Навечно — если хотите! И я назвал его: «Вонпыль»! — торжествующе развёл руками нейрошизик.

— А-а!.. Э-э!.. Ну да!.. А — водка зачем?! — совсем уж глупо поинтересовался Иван.

— Как зачем?! — покатился со смеху учёный. — А отметить-то, га? Такое событие!.. Только вот…

Он помрачнел, нахмурился и принялся елозить пальцами по исписанному столу.

— Только вот «Вонпыль» этот и доброкачественных уничтожает тоже, — тихо и застенчиво произнёс учёный.

Иван с минуту смотрел на Болькина-Зверя, соображал. Потом хлопнул себя по лбу, нейрошизика — по плечу и воскликнул:

— Да что вы, Атом Бенедиктыч! А мы — водочкой их! Враз на место вернутся! Щас я сбегаю!..

— Вы думаете? — печально улыбнулся учёный.

— Уверен! — кивнул Иван Хлебайло, пихнул учителя на драный стул и побежал к двери. — Я мигом вернусь! Вы только стаканы найдите!.. Где тут у вас чистые стаканы-то?..

14.

Ноги по колено увязли в рыхлом асфальте ядовитых улиц. Что-то явно пошло не так. Возможно, он не вовремя вышел в магазин за молоком или появился на свет, возможно, ему не стоило начинать изучать химию, или всё же стоило её доучить?! Ему не довелось создать ни одного путного изобретения, зато у него занимательно получалось оружие массового уничтожения, благодаря последнему навыку работа была всегда. Все постоянно твердили, что он бездарность и лишь преступный синдикат стремящейся к мировому господству ободряюще хлопал его по плечу и чесал за ушком. Последнее казалось особенно странным, но данная организация была так мила и галантна, что даже согласилась расторгнуть их контракт без возмещения неустойки. Они всего лишь периодически звонили ему, любезно интересуясь, не желает ли он вернуться? Ивон старался не отвечать.

Вот и сейчас возвращаясь из магазина домой, он упорно игнорировал ушераздирающее сковульчание своего телефона. Из сумрака с истошным воплем навстречу ему выбежал человек и скрылся в темноте переулка. Прежде Ивон не замечал, чтобы жители его района праздновали Хэллоуин. Также он не видел, чтобы туман клубился лишь у обочин дорог и в кронах деревьев:

– Хм, подозрительное распределение газообразного вещества.

Теперь все будет иначе, он заживет по-новому. Уникальная формула чистящего средства, уже практически доработана. Конечно, это не такое уж и выдающееся открытие, и ему явно не вручат нобелевскую, но люди будут ему признательны и благодарны. Он станет добропорядочным гражданином и все наладится. Ивон и не обратил бы внимания на девушку, если бы она не продолжала биться головой об уличный фонарь подмигивающий в такт её ударам. В нос ударил едкий запах химикатов, где-то в глубинах мрачных переулков бездомные собаки залаяли навзрыд. Он поднял глаза к небу и с уст его сорвался судорожный вздох, кровавое солнце укуталось в белую дымку, а ведь сейчас ночь.

Ивон спешным шагом вывернул на свою улицу и замер… со всех щелей его дома валил густой туман. Люди подобно жуткому замесу в кипящем котловане ведьмы танцевали сатанинский танец, кто-то подвывал собакам, кто-то жевал траву, кто-то облизывал асфальт напоминающий шоколадную слякоть. «Да уж, не самая удачная идея разместить лабораторию дома». Из заднего кармана раздался скрежет телефона:

– Алло, не могу долго говорить, мне надо срочно попробовать шоколадный асфальт. Зайдите ко мне в лабораторию и заберите образец номер один один триста семьдесят два. И захватите с собой респираторы.

15.

— Изобрели, изобрели! — кричал один безумный учёный, врываясь в кабинет ответственного за проект.

Трудягин сидел на диване перед телевизором и ел чипсы. «Ей, богу, переехал. Ещё б семью сюда притащил», — подумал он.

— Чего вам, Помешанкин, надо? — заросший чёрными волосами человек, не выключая телевизор, встал и подошёл к безумному учёному.

— Вот, — тот поднял пузырёк с жидкостью какого-то болотного цвета и потряс им перед глазами Трудягина.

— Что? А!.. Это же!.. Сразу бы так и сказали! Пройдёмте!

Двое серьёзнейших учёных остановились в центре комнаты и посмотрели друг на друга.

— Кто первый будет? — ехидно улыбнулся Помешанкин.

— Кто-кто? Я, конечно! Должен же я хоть как-то поучаствовать в научном открытии, ведь — это… это…

— Глотайте! — в глазах Помешанкина появился лихорадочный блеск. Он передал Трудягину пузырёк.

Учёный открыл его и поднял высоко на вытянутой руке, словно собрался говорить праздничный тост:

— Вот, оно! Лекарство от всех болезней!

Он залпом опустошил пузырёк.

— Ну как? Что-нибудь происходит? — спросил Трудягин.

— Да вроде нет. Хотя… постойте. Вот же! Ой…

Ухо Трудягина сначала позеленело, потом раздулось до огромных размеров и, в конце концов, мертвенно побледнело. Он как-то странно взглянул на Помешанкина — стеклянные зрачки ничего не отображали. Глаза закатились, и учёный рухнул на пол.

— Ну вот, — Помешанкин несколько раз толкнул его ногой. Ничего.

— Эх, ещё один. И почему никто из ведущих учёных, что нам присылает правительство, не задерживается дольше недели? Ладно, — он набрал какой-то номер. — Алло. Да. Да, опять. Ага… забирайте.

16.

Сильнейшие маги заключили пари с Небесами. Если сердце смертного способно создать что-нибудь новое, что не заложено Небесами, божества позволят людям идти тем путём, что победит в избранных душах.

Колдунам дали волшебную кузницу, что смогла бы создать искомый предмет в обмен на желание. Пятнадцать тысяч людей пришли к Кузнецам, каждый шёл со своим даром-желанием. Так создавалось оружие, то, что разило врагов, и не знало промахов.

Сначала к Кузнецам могли приходить только самые сильные и влиятельные. Мудрейшие из них быстро поняли, что Кузнецы берут из души ненужное качество, и переплавляют в другое. Что бы создать что-то новое, от чего-то нужно избавиться. Создавая острый клинок, ты избавляешься от милосердия. А собирая богатство, — от желания поделится с другими. У аристократов вошло в моду создавать артефакт лишь для того, что б навсегда удалить лишнее качество.

Два колдуна сокрушались. Посетители не создавали в себе ни Свет и ни Тьму, и Небеса лишь смеялись над магами, и всё шло так, как и было предопределенно самими Богами. И вот, когда уже Кузнецы почти совсем впали в отчаяние, и захотели сдаться на милость Бродячему Богу, в кузницу заглянул паренёк. Конечно, он заказал для себя колдовской меч, что бы разил всех врагов, и не ведал промаха. И, конечно, сказал, что меч нужен за тем, что б защитить от бандитов деревню.

Мальчик был очень глупый. А Кузнецы знали, что бы он победил, должен был переплавить свою глупость в разумность. Но паренёк не хотел отдавать глупость в уплату. Так же был он и слабым, — едва удержать мог в руках у себя даже острую палку. Но не хотел заменять силу на слабость. Кузнецы-колдуны взялись за работу, с интересом смотря, какой же клинок выйдет из настолько обыденных чувств и желаний.

И вот, вскоре паренёк получил свой заказ, и вышел из Кузницы, прижимая к груди самый обычный клинок, завёрнутый в тряпицу. Не ощущалась в клинке ни особая сила, ни огромная магия. Долго два Кузнеца смотрели вслед пареньку, Кузнецы, и невидимый Бог, размерами с гору.

Мальчик тот победил всех врагов, стал вождём, и защитил от бандитов деревню. Тот клинок не придал ему сил, ведь Плавильный Котёл лишь создал пустоту, и забрал из души неуверенности. И вместо неё у него в сердце появилась отвага. Потомки стали славить мальчика, как Короля, побеждавшего силой и мудростью. А человечество с той поры пошло не путём Света и Тьмы, а путём своих чувств, и таких обычны, простых, бытовых и житейских идей и желаний.

17.

В пакетах оказались конфеты. Обычные шоколадные конфеты трех сортов в ярких обертках из фольги. Вика помнила, как Олег угощал её вот такими продолговатыми, с ликёром внутри, как раз в тот вечер, когда оставил записку и ключи от своей квартиры и исчез.

Странная то была записка. «Если что, второй ящик справа от окна». Что он понимал под этим «если что»? Голодный обморок?! После того, как на нее и детей напали на Никольском шоссе (а она не сомневалась, что именно напали, а не случайно подрезали), надеялась найти оружие. Или хотя бы ответы, поэтому, опасаясь засады, попросила подругу как бы «по-соседски зайти». Но незамысловатые «шпионские хитрости» оказались лишними: квартира мужа, доставшаяся ему по наследству от родителей, оказалась пуста и заброшена, а в ящике стола нашлись лишь три пакета к чаю.

— Зина, там точно больше ничего не было? Может быть какая-то записка приклеена скотчем к задней стенке ящика или тайник с двойным дном?

— Да проверила я, проверила, ничего там нет! — подруга с досадой топнула каблуком по заснеженному асфальту, — Вас трое, каждому по кульку конфет к Новому Году. Заканчивай ты манией преследования страдать. Обычный подарок, и нечего тут воображать какие-то детективные сюжеты. В командировке он, на стройку видно снова вызвали, а там же тайга глухая, сети нет. Объявится. Ведь и раньше уезжал. А уж ночью в метель по гололёду в аварию попасть, так вообще легче лёгкого. Радуйся, что сама цела, Петя не пострадал, а Машенька жива и скоро поправится. Забирай свои конфеты и дуй домой, валерьянки выпей.

— Спасибо, Зина, выручила. Может ты и права, это просто нервы. Не знаю, как благодарить. Зайдешь к нам на чай? Нет? Ну, возьми хоть часть конфет себе.

— Ох, да брось, вот я ещё детей не объедала, — подруга махнула рукой и удалилась в сторону своего подъезда.

Вика пыталась осмыслить сказанное ей, теребила уголок пакета. Одна конфета, круглая, в красной блестящей бумажке, выскользнула на снег. Машинально подняла её, развернула и сунула в рот. Сладость молочного шоколада через пару секунд сменилась пронзительной горечью. Воспоминания вернулись резко, скачком. Теперь она знала, что на самом деле происходит, и опрометью кинулась домой. Нужно было уходить, немедленно забирать детей и уезжать из города, из страны, с планеты. Эта разработка не должны попасть в чужие руки. Вернее, в загребущие клешни Чужих.

1.

Неугасимое солнце

Когда Люциус появился в Серых Тучах, в городке стало светлее. Откуда он появился, никто не знал. Некоторые говорили, что Люциус – путешественник, нашедший, наконец, приют в Серых Тучах, некоторые считали его изгнанником, впавшим в немилость у себя на родине. Сам же Люциус на все расспросы отшучивался, и вскоре его перестали об этом спрашивать.

По утрам Люциус неизменно просыпался с улыбкой, напевая себе под нос весёлую песенку, гладил Гелия по рыжей шёрстке, завтракал и шёл в свою мастерскую, где лепил из воздуха и пламени маленькие солнышки. По ходу нередко разговаривал с Гелием, который любопытными глазищами наблюдал, что делает хозяин.

С утра приходили заказчики, и Люциус аккуратно заворачивал горячие жёлтые шарики, улыбаясь и желая им доброго дня и побольше света и тепла в доме. Одни приходили нечасто, другие же – почти каждый день, жаловались, что солнышки быстро угасают. Тогда мастер принимался изготавливать новые.

В один прекрасный день к Люциусу, робко постучавшись, пришла незнакомая девушка.

— Входите, — ответил мастер с улыбой.

Она была худенькой и очень милой. Золотые волосы, большие глаза, детское, наивное личико. Вошла и встала, удивлённо разглядывая мастера. Люциус уже привык, что именно так смотрят на него новые посетители. Наслушавшись про талантливого солнечного мастера, многие ожидают увидеть седого старика и очень изумляются, когда вместо него видят перед собой молодого человека с тёмными кудрями.

— Добрый день. Могу я чем-нибудь помочь?

— Я Эльза, новая служанка купца Бранденбурга. Хозяин велел мне заказать ещё солнышек. Прежние быстро погасли.

— А я-то думаю, почему фрау Дитрих уже который день не приходит. Стало быть, её уволили?

— Да, — ответила Эльза. – Хозяин говорит, она была уже стара и не так расторопна.

— Хорошо, сделаю ему солнышки. А для себя не хочешь?

— Я бы с радостью, но…

Люциус давно знал, что купец Бранденбург не слишком щедр, когда речь идёт о жаловании для слуг, поэтому с них, как и со всех бедняков, брал за свою работу очень немного.

Из мастерской Эльза выходила с полной корзиной солнышек для хозяина и с одним маленьким для себя.

Через два дня Эльза снова отправилась к Люциусу. Солнышки хозяина погасли. Только в её каморке жёлтый шарик светил и согревал по-прежнему. Не погас он и через неделю, когда солнышки хозяина снова пришлось менять. И даже через месяц солнышко Эльзы продолжало дарить свет и тепло, словно было только что изготовлено.

Проведал об этом хозяин, напустился на девушку:

— Почему мои солнца гаснут, а твоё всё ещё светит? Отвечай, негодница!

— Я не знаю, — ответила удивлённая Эльза.

— Заберу-ка я твоё. Не дело, чтобы у слуг было солнце лучше, нежели чем у господина!

Но на следующий день Эльзино солнце погасло в покоях купца.

Люциус, узнав об этом, сделал для неё другое солнышко.

— Моё, моё! – закричал купец, едва девушка переступила порог дома. – А себе возьми вот это, — он протянул ей одно из хозяйских солнышек.

Солнце, что предназначалось для Эльзы, прослужило купцу ровно три дня, когда то, которое ей досталось, всё ещё оставалось тёплым и светлым.

— Вот это – моё! – закричал купец, забирая у неё солнце.

Взамен протянул ей другое, уже почти погасшее.

Оказавшись в каморке у Эльзы, оно ожило, вновь засияло ярким светом, излучая теплоту.

Тогда разгневанный купец отправился к Люциусу:

— Что ж ты, негодяй ты эдакий, для какой-то служанки делаешь на совесть, а мне подсовываешь дрянной товар?

— Ничего не знаю, господин купец, — отвечал Люциус. – Я для всех делаю одинаково, с душой.

— Тогда почему мои солнца быстро гаснут, а у служанки светят, как новые?

— Так солнце, господин купец, надо питать. Добротой и любовью. Иначе оно будет гаснуть.

— Ничего не желаю слушать! Если ты, негодник, завтра же не сделаешь для меня такое солнце, чтоб не гасло, я на тебя мэру, а то и самому королю, пожалуюсь!

— Хорошо, господин купец. Сделаю такое, чтоб не гасло. Только это займёт два дня.

Через два дня неугасимое солнце было готово.

— Только Вы, господин купец, будьте осторожнее. Где любовь и добро, оно будет тёплым и ласковым, но где злоба и ненависть…

— Пусть только попробует погаснуть! – перебил Люциуса Бранденбург. – Головой ответишь, имей в виду!

Но солнце не погасло ни через день, ни через два. Обрадованный хозяин продолжал жить как прежде: бранился с хозяйкой и распекал слуг по поводу и без. А солнце всё не гасло.

Через три дня в покоях купца стало нестерпимо жарко, и он, обливаясь потом, ещё пуще принялся бранить слуг. Раздражать его стала даже белая ангорка Кэт, которая принялась ластиться к его ногам.

— Пошла прочь, тварь! – закричал он, пнув несчастную со всей силы. – И без тебя жарюсь, как на сковородке!

Кэт с жалобным мяуканьем полетела к стене. Вошедшая Эльза ловко подхватила её на руки, стала гладить, утешать.

Купец, увидев это, наотмашь ударил её по лицу:

— Ах ты, негодница! Кошку пожалела, а хозяин, значит, пусть пропадает! Вон из моего дома вместе с этой тварью! Чтоб ноги твоей здесь больше не было!

Эльза ушла, забрав с собой Кэт и своё солнце. Краем уха услышала, как хозяин упрекает жену, что та совсем распустила слуг, те места своего не знают. Та в ответ кричала, что он, старый дурак, сам всех замучил, и что если бы не богатство, она бы вовек не стала его женой.

Но не видела девушка, как неугасимое солнце, всё больше распаляясь от злости хозяев, стало нестерпимо горячим…

На следующий день, когда Эльза зашла в мастерскую с Кэт и солнышком, Люциус не скрывал своей радости:

— Эльза, ты живая? Слава всем святым! Все Серые Тучи только и говорят про страшный пожар в доме купца Бранденбурга. Я уж думал, ты погибла. Проходи же. Будь моей гостьей.

Через минуту девушка сидела на лавке и смотрела на очаг, в котором, переливаясь золотыми лучами, ярко горело солнышко. Возле очага Гелий ублажал Кэт, мурлыкая ей о любви.

— Скажи, Люциус, а давно у тебя это солнце?

— Ещё с детских лет, — гордо ответил мастер. — Я его сам сделал, под присмотром отца. И до сих пор оно не гаснет.

— Оно тоже неугасимое? – спросила девушка.

— Нет, самое обычное… Видишь ли, Эльза, одному мне трудно справляться с кучей заказов, нужен подмастерье. Только я никак не мог найти подходящего. А ты пришла, солнце засияло ещё ярче. Хочешь остаться в качестве подмастерья?

— Я… я попробую, — ответила Эльза, и в её больших глазах отразилось солнце.

2.

Бесполезная книга

В солнечном луче, чудом пробившемся сквозь щель между шторами спальни, танцевали пылинки. Потянувшись, Эрвин Кановски подошёл к окну и залюбовался утренним небом. Сегодня ему некуда спешить – ни лекций, ни экзаменов, ни заседаний редакции журнала, будь они неладны. А, главное, никаких коллег с кафедры, упорно пытающихся втянуть его в обсуждение международной политики и нынешней войны. Вояки кабинетные, чёрт бы их побрал. Эрвин временами просто зверел от их патриотического запала и кликушества пополам с шапкозакидательством. Для последнего к тому же не было никаких оснований: уж об этом-то он знал точно, и не из каких-то закрытых источников, а из обычных сводок новостей – благо психолингвистический анализ текстов был его коньком. Но своего мнения он старался не высказывать – делать ему больше нечего, только отбиваться от обвинений в «пораженческих настроениях» и «равнодушии к судьбам Отечества». Перебьются.

В глубине же души Эрвин радовался, что его научные труды никогда не станут инструментом в руках солдафонов, которым всё равно, кого убивать, лишь бы убить побольше. Ему судьба Оппенгеймера не грозит: с помощью статей и монографий по лингвистике не соорудишь ни атомной бомбы, ни даже плохонького фугаса. А вот когда рванём к звёздам и начнём искать общий язык с собратьями по разуму – тут-то его работы и пригодятся. Может быть…

От размышлений его оторвал звук затормозившей машины. Из чёрного джипа, остановившегося прямо возле калитки, вышли двое. В штатском, конечно. Один из них взглянул в свой блокнот, потом на табличку с адресом. И нажал кнопку звонка.

– Профессор Кановски?

– Да, – почему-то Эрвин понял, что с этими двумя лучше не валять дурака.

– Служба контрразведки, – один из них раскрыл тёмно-багровое удостоверение. Эрвин не успел прочитать, что было написано на корочке, не говоря уже о фамилии внутри, но это было неважно. – Вы поедете с нами.

– Могу я узнать, куда? Могу сообщить близким? Могу я собрать вещи, наконец?

– К сожалению, нет. Ни то, ни другое, ни третье. Идёмте, времени у нас мало…

***

Коридоры старинного здания, с высокими потолками, просторные, почему-то всё равно производили гнетущее впечатление. Первая паника прошла, на смену ей пришли равнодушие и расслабляющая покорность судьбе. Будь что будет, думалось Эрвину, всё равно я ничего никому не докажу. Сейчас, по крайней мере, выяснится, в чём меня обвиняют.

Дверь в кабинет открылась. Человек в форме полковника, сидящий в дальнем углу за письменным столом, жестом приказал подчинённым удалиться. Потом встал из-за стола и сделал несколько шагов навстречу Эрвину.

– Здравствуйте, профессор, – произнёс он радушно, глядя ему прямо в глаза. – Давно не виделись.

– Хильгер? – от изумления Эрвин потерял дар речи, – Не ожидал найти вас… в таком месте.

Хильгер был одним из самых талантливых его студентов. Однако, получив степень магистра, он наотрез отказался от предложения продолжить научную карьеру, и после этого о нём ничего не было слышно. Некоторое время Кановски пытался навести справки, но Хильгер как в воду канул. И вот…

– Садитесь, профессор.

– Спасибо. Может быть, по старому знакомству расскажете, в чём меня обвиняют? Хотелось бы знать, в чём мне надо сознаться, чтобы не тратить зря ваше драгоценное время…

– Вы и правда о нас так думаете? – Хильгер обезоруживающе улыбнулся. – Зря, профессор. Никто вас ни в чём не обвиняет и не собирается. Но дело действительно важное. Вот это вам знакомо?

Он поднял со стола книгу, в которой Кановски с удивлением узнал свою монографию о языке племени атуэйро, по структуре не похожем ни на один из человеческих языков. Вспомнилось почему-то, как профессор Ленц, поздравляя его с выходом этой работы, заметил с обычным ехидством: «Гениальная книга. И совершенно бесполезная».

– Вы следите за событиями на фронте? – продолжал между тем Хильгер. – Думаю, тогда вам известно, что наши успехи пока хм… отнюдь не блестящи. Разведка противника переигрывает нас, особенно по части дешифровки. Их лингвисты не зря едят свой хлеб. Но у нас есть вы. Единственный специалист по уникальному и никому не известному языку почти вымершего племени. Так что выбора у нас не было. Возьмите своё служебное удостоверение. К обязанностям приступите немедленно.

Он протянул Эрвину тёмно-багровую «корочку». И снова улыбнулся.

– Вы ведь в своё время хотели работать со мной, профессор? Что ж, постараюсь вас не разочаровать.

3.

В этот раз они решили собраться на Башне Урука. Габриэль с Михаэлем гадали, что же Отта-Улук им может ответить.

Внезапно их совещание прервал сильный взрыв на импульсной башне.

На главном экране появилось изображение слоноподобного щупальцевидного существа с двумя зазубренными клинками. Существо воинственно протрубило в свой нос, и замахало клинками:

— Я есмъ сверкающий генерал Нахтинг-Тахаг, главнокомандующий армии пурклосоидов! Жалкие нежные сенептоиды, сдавайтесь нашей доблестной армии и становитесь рабами! У вас нет прочных панцирей и острых бивней, вы все обречены на аннигиляцию!

Михаэль горько вздохнул, отключил все экраны, и обратился к Улуку:

— В этот раз враги приближаются из созвездия Пурклосов. Ты, как специалист по примитивным культурам, должен придумать, как отвести от нашей планеты угрозу.

Отта-Улук оглядел испуганных братьев. На фоне разноцветных одежд и мерцающих знаков средневековый наряд Отта-Улука выглядел консервативным. По крайней мере, Отта честно старался, скопировав облик из древних картин и микрофильмов.

— Не волнуйтесь. Я уже что-то придумал.

Спустя пятьдесят циклов правители сенептоидов собрались в Башне Совета.

— Прими искренние поздравления, уважаемый Отта-Улук, — похвалил Михаэль главного по контактам. Скажи, как тебе удалось остановить пурклосов одним лишь межзвёздным торговцем?

— Ну что ж. Я изрядно переделал убранство торговца. Во внутренних помещениях повторил архитектуру Торгового Центра в стиле 20-го века. Прямо у шлюза я разместил казино, в которых азартной игре захватчике могли бы выиграть жетоны. Дальше по главному коридору расположил всевозможные магазины, в которых пурклосоиды смогли бы обратить эти жетоны в товары. Злость и азарт возобладали в захватчиках, каждый из них возжелал получить как можно больше добычи, и вскоре враги на орбите перебили друг друга.

— Но, как ты сумел заразить непритязательных варваров стремлением к роскоши?

Отта-Улук важно поднял палец, — Я воспользовался наследием Великих Империй, и создал искусственный спрос, и привил юным варварам потребность в деньгах, подняв интерес к деньгам через азарт и жадность наивных созданий.

Изучая историю 20-го века, я проникся духом той славной эпохи. Времени, когда даже учёные, изобретая чего-то, создавали лишь только оружие.

Отта-Улук перевёл дух, улыбнулся, и посмотрел на карманный селектор:

— Ну а теперь, уважаемые господа, я приглашаю вас отдохнуть, и посмотреть, как уважаемый офицер Нахтинг-Тахаг продемонстрирует для нас танец с мечами.