Битвы на салфетках - 137. 2 тур. Голосование.

Дорогие Жители Мастерской, на ваш суд представлены 12 замечательных миниатюр и 3 удивительных внеконкурса.

ПРАВИЛА второго тура прежние:

— проголосуйте за 3 лучших, на ваш взгляд, миниатюры;

— голосование участников обязательно. За себя голосовать нельзя;

— голосование продлится до воскресенья 20 июля до 12-00 Msc;

Убедительная просьба: не оставлять пустые топы, комментируйте. И не забудьте уделить свое внимание внеконкурсам.

Всем участникам огромное спасибо за то, что откликнулись

___________________________________________________________________________________________________

№1

«Чертовски знойное утро — подумал я, протискиваясь в салон. — Лучше не придумаешь!»

Двери шумно закрылись. Я левой уцепился за поручень. Скорее привычка, чем необходимость — в такой толпище даже если захочешь, не упадешь. Только бы не раздавить груз. Рюкзак с грузом висел, опасно болтаясь между ног соотечественников. Автобус дернуло, и я крепче вцепился в рюкзак.

«Старый маразматик! Додумался поручить перевозку груза практиканту! — улучив момент, я вытер пот со лба и снова потянулся к поручню. — Только бы не грохнуться в обморок. Ненавижу жару!»

«На Технической — выходят?.. На Спортивной — выходят?.. На ЦУМе...» — верещала кондукторша.

Три остановки промчались, не останавливаясь. На четвертой вышло (скорее, вывалилось) несколько человек. Дышать стало легче, но ненамного. Открытые окна не помогали. Футболка облепила тело.

Устраиваясь на практику в полузаброшенную лабораторию, оставшуюся от некогда известного НИИ, я знал, что будет нелегко. Зато это была реальная практика — найти подобные вакансии в нашем городке довольно трудно. В основном, мне давали мелкие поручения, но время от времени случалось и поучаствовать в работе с образцами, в нескольких странных опытах. Толком мне, конечно, никто ничего не объяснял. Ссылались на режим секретности, что-то толковали об уровнях допуска и сводили разговоры на нейтральны темы.

Я догадывался, что работают над каким-то крупным проектом, и вопросов больше не задавал. После каждого не к месту заданного вопроса меня загружали очередной нудной работой, не имеющей никакого отношения к практике. И я научился помалкивать. Надеялся, мне поручат что-нибудь интересное. И вот, допросился. Везу образцы через весь город в чертовом душном автобусе!

Конечно, мне показалось странным, что эти ампулы нужно было тащить через весь город, да еще на автобусе. Но возражать не было смысла — это грозило еще неделей ночных дежурств в лаборатории. К тому же шеф был очень возбужден, передавая мне груз. Думаю, если все пройдет успешно, они наконец-то меня оценят… Наконец мне доверят настоящую работу.

Автобус резко затормозил. Меня вжало в потные спины попутчиков. Послышался треск.

Черт! Я пощупал рюкзак. Мокрое пятно на дне быстро испарялось. Я стал проталкиваться к выходу. Но поздно. Ноги налились свинцом, в глазах помутнело. В легких словно взорвался комок стекловаты. С остальными явно творилось нечто подобное. Наверняка они приняли это за последствия жары. Но я уже знал. Возможно, это была моя последняя осознанная мысль.

Я сам выбрал свою дорогу в ад.

№2

Эмбрион шевельнулся. Я вздрогнул, уставившись в его широко открытые глаза. По-моему, он улыбался. Я подался вперед, оперся локтями о колени и склонил голову набок.

– Черт знает что такое, – пожаловался я ему, – Я уже всю задницу себе отсидел. На кого рассчитаны эти сиденья?

Эмбрион что-то пробулькал, распрямил правую ручку и заглянул в ладонь. Может, там была какая-то подсказка? Хотя, вряд ли. Ладошка у него была слишком маленькой.

Я откинулся на спинку и закрыл глаза. Сизифов, мать его, труд. Работаешь, работаешь, а потом оно – рраз! – и ко всем чертям, хорошо, если успеешь отскочить. Хотя, собственно, мне отскакивать уже то ли не надо, то ли вообще поздно. Я приоткрыл глаза и посмотрел на лепечущий эмбрион. Он менялся. Уже можно было предугадать, во что он превратится… и что пойдет не так.

Может быть, свернуть ему шею? Пока не поздно, а?

Вряд ли он читает мои мысли. Зачем ему? Какое ему теперь до меня дело, правильно?

Я встал.

– Ну, я пойду…

Он посмотрел на меня (глаза без белков, темно-фиолетовые, с огромным черным зрачком). Я оглянулся на дверь.

– Увидимся.

Врешь… Зачем врешь? Понимает он или нет?

Я подошел к двери, постучал. Замок щелкнул. Я потянул дверь на себя и оглянулся. Эмбрион теперь изучал левую ладошку. Он менялся. Медленно, но верно. Да, друзья мои, тут я уже ни при чем. Про меня он уже и думать забыл. Он про всех забыл.

Я помахал рукой и вышел.

Тихий незаметный человек закрыл за мной дверь.

– Как вы? – спросил он.

– А… Какая, собственно, разница? – ответил я.

Человек протянул мне правую руку. В руке он – рукояткой ко мне – держал пистолет.

– У меня похожий был, – заметил я, осторожно беря оружие, – в детстве… Куда дальше?

Человек указал рукой вдоль коридора, в сторону, противоположной той, откуда я сюда пришел. Что ж, логично. Я переложил пистолет в другую руку, попрощался (за руку же) с человеком и вышел.

– Можете не спешить! – крикнул он мне в спину.

Я, не оборачиваясь, кивнул. Это точно, уже могу не спешить. Куда теперь спешить-то…

Коридор сворачивал направо. Там было совсем темно. Я покосился на пистолет. Ладно, посмотрим… Может, и дверь найдется…

№3

Направление

— А вам, молодой человек, туда, — безликий служащий, уткнувшись в экран монитора, не вставая и не удостоив меня даже взглядом, махнул рукой в сторону невзрачной обшарпаной двери, видневшейся в темном углу позади конторки.

Нехорошее предчувствие сжало грудь. Все посетители, которые были передо мной, получали от суетливо подскакивавшего офисного работника сияющую улыбку, долгое дружеское рукопожатие и доброжелательный взгляд, которым он сопровождал их до самого исчезновения в роскошных двустворчатых дверях с празднично сверкающей над ними светящейся надписью «Willkommen im Paradies».

«Ну вот, я и получил то, что заслужил… А кто бы мог подумать, что это окажется правдой?! Госпо… Черт! Черт, черт...» Кто-то как будто управлял моими мыслями.

Видимо я от смятения задержался у конторки больше, чем следовало, потому что по сигналу служащего ко мне подошел охранник в сером плаще и довольно бесцеремонно ухватив под локоть, стал уводить. Отрешенно взглянув перед собой, я заметил, что побелевшими пальцами намертво вцепился в столешницу, а ногти оставляют в темном дереве глубокие царапины.

— Давайте, имейте совесть, не задерживайте! — служащий, строго и холодно взглянув на меня, негромко, но укоризненно сделал напоследок замечание и с дружеской улыбкой обратился к следующему посетителю. Я для него больше не существовал.

Охранник доволок мое не сопротивляющееся тело до темного угла, сам распахнул обшарпаную дверь и не без удовольствия впихнул меня внутрь…

Ничего не произошло. Я сидел на знакомом старом диване, в руке была банка с пивом, в телевизоре напротив мелькали сцены какой-то кровавой драки.

— Ну братан, а я уж подумал, ты отключился! — раскрасневшаяся морда приятеля всплыла сбоку, — Хорош дрыхнуть, поехали к бабам!

Жизнь продолжалась.

№4

Дорога в ад (в двух частях)

1. Путь физический

Где живут люди, которые имеют возможность сделать выбор? В комфортных условиях. Где ни холодно, не жарко. Если взять такую комфортную зону в масштабах Земли, то это будет своеобразный «пояс» комфортных условий, прерываемый океанами, расширяющийся на побережьях и сужающийся вглубь континента.

Рядом с людьми, имеющими свободный выбор, есть почва для процветания самых искусных и дорогих мастеров. Кутюрье, архитекторы, живописцы насытят пояс произведениями искусств. «Пояс» комфорта одновременно станет и «поясом» культуры.

Посмотрев на расположение столиц древних цивилизаций (Египта, Греции, Италии) видно, что эти «жемчужины» культурных поясов смещаются географически по одной наклонной прямой. Исходя из направления оси, следующей столицей культуры цивилизации является Париж. А если заглянуть в историю, и по этой «оси столиц» посмотреть на времена «Доегипетские»? Первой остановкой от Каира будет район Мекки и ниже, раньше: Йемен, Сейшелы в Индийском океане.

А есть ли рай на географических картах? На карте Козьмы Индикоплова, к востоку от Каспийского моря и Персидского залива есть надпись «Земной рай».

Так какое направление выбрала цивилизация? Не к раю, на восток, а от рая. На северо-запад. В ад?

2. Путь моральный

Твоё чувство – твое проклятие. Мать. Жена… Женщина. А внутри – бес, тяга порочная, большая, больше тела, больше совести. Рык звериный, первобытный, всё заглушил. Долго терпела, жила не собой. А потом сорвалась. Вывернулась к дикости своей. Пропади пропадом всё: семья, близкие, работа. Ушла к нему — к разговорам его, к душе, глазам злым, глубоко посаженным, грубости, непечатным словам, сухим ладоням. И не ищи её. Глотает жизнь для себя, не в себе, пьет, любит. На дне омут, пучина, провал в такие дебри с тайнами, что не знаешь, где всплывешь, да и всплывешь ли. Находят, потом, тощую, кошку драную, на грязных «хатах». Или придут неизвестные: мол, твоя там, Каренина, валяется на рельсах со сломанной ногой. А у нее это выше сил, выше порядочности. Одна ли она такая?

Батюшка говорит: «Вам молиться надо денно и ношно». Совладаешь ли? Завяжешь похоть узлом? Подлечится, отъестся, родных обзвонит — мол, хорошо все, в больнице лежала. И дите молодец, и муж молодец. И планы строит большие, книгу написать хочет. Завязала – ан нет, это самообман, в глазах читается «катись все под откос».

№5

Двери со скрежетом растворились, стук колёс больше не заглушал жужжание моторов. Лишь один шаг вперёд, вглубь жизни, и в нос ударил резкий невыветривающийся тамбурный запах дешёвого табака. По громкоговорителю передали серию помех, в которой только по интонации можно было разобрать, что первые два «слова» — это «следующая станция».

Скрипят подошвы ботинок, отъезжает дверь в пассажирское отделение. Там толпа народу ругается плюётся, шуршит, суетится, но чудом удаётся протолкнуться на единственное незанятое место с содранной обивкой.

Состав тронулся. Мужчина рядом усердно жестикулирует и банкой пива в руке, отчего обильные брызги орошаю лицо и новую белую рубаху. Какая-то не слишком трезвая студентка горланит под гитару бойфренда отчаянно тряся пластиковым стаканчикам так, что может показаться, что у неё Паркинсон. Рядом – массивная низенькая дама преклонных годов вся в подтяжке, обильной пудре, с исзелена-серыми волосами и ярко-розовом платье что-то монотонно бурчит. Какие-то подростки обильно ржа дёргают за стоп кран. И только один в вагоне не издавал звуков – прилично одетый человек склонивший голову с закрытыми глазами. Казалось, он спит, но кровавая рана посреди живота, которую так упорно окружающие не хотели замечать…

В глазах помутилось, предстали босховские полотна вместо пассажирского отделения. Толпа разом превратилась в раздувшуюся копошащуюся жижу слизи, хитина, крыльев, щетинистых волос. Мимо пронеслись десяток фигур с огромными рогами и хвостами, за которыми неслась змееподобное облезшее существо возглашающее замогильным голосом: «Оплатите штраф за безбилетный проезд».

Но вот двери растворились и единственный живой человек устремился к ним и последним толчком вырвался на пустынную платформу. Над пустошью висело холодное бледное солнце. «Слава Богу, ещё один круг позади» — подумал Данте.

№6

— Уважаемый! Я категорически настаиваю на моей высадке из этого чертового трамвая! Я здесь совершенно по ошибке! Меня здесь находиться не должно! Что вы молчите? Кто у вас тут главный? Мне очень нужно поговорить с главным! Тут какая-то нелепая ошибка! Понимаете?

Трамвай резко дернулся и остановился.

— Вот! Можно я сойду?

— Слышь, куда ты сойдешь? Ты вокруг посмотри… — обреченный мужчина кивнул в окно.

За окном было… Ничего!

— Я не понимаю, что происходит! Я категорически настаиваю на своей невиновности! Я всю жизнь приносил пользу людям, меня не за что в ад! Женщина! Да перестаньте вы бренчать! Неужели в этом дурацком трамвае можно еще бренчать! Это же бред какой-то! Понимаете ли вы, куда направляетесь, граждане? Почему вы молчите? Не знаю, как вам, а мне это очень не нравится! Я хочу пересмотра моего дела! Я не хочу – я требую!!! Кстати, а почему стоим, господин рогатый?

— Не твое дело! Стих бы уже, а?

— А почему это я стихнуть должен, когда тут такая адская несправедливость твориться? Да меня, между прочим, здесь по рангу находиться не должно! Что я тут, среди этих людей, делаю?! Аааа… Теперь понятно, чего стоим: райский автобус пропускаем… Ишь ты! Глянь, какие все холеные, светлые, ручками машут… Может, мне туда, гражданин рогатый? Я запросто выйти смогу… Здесь очень-очень душно, не правда ли? Да, почему вы все молчите? Как можно спокойно спать?! Зачем меня сюда дернули? Я же молодой! У меня жена и дети! Невыращенные еще! Столько дел! Столько надежд! Все пропало! Верните меня назад!

— Ради всего святого заткните кто-нибудь эту свинью! Всю дорогу мозг выносит! Кстати, Чёрт Аликбекович, а, действительно, зачем нам этот жирный хряк?

— Так это… Завтра у Номера 13 мальчишник – на шашлыки пойдем…

№7

Адский поезд

«Обычное московское метро. Кто бы мог подумать, что в наше время можно попасть в другие измерения».

На часах было 23:59, когда я подошла к платформе. Ровно в 00:00 подъехал поезд. Я вошла в вагон и села на свободное место. Достав книгу, я стала читать, ехать все равно было долго. Через какое-то время в вагоне стало невыносимо жарко. Оторвав взгляд от книги, я стала изучать своих случайных попутчиков.

Вполне обычные люди только выглядели они очень грустными. Незнакомый мужчина заметив, что я его рассматриваю, встал со своего места и сел рядом со мной.

— Первый раз здесь? – его голос был очень тихий.

— Да, нет, я часто возвращаюсь с работы на последнем поезде.

Это было правдой. Я работаю менеджером в крупной компании. Мы очень часто задерживались до позднего вечера. Поезд резко дернулся и остановился. Двери открылись. «Остановка, — подумала я». Я хотела снова вернуться к своей книге, но новые пассажиры привлекли мое внимание.

В вагон зашли двое. Один был высокий с тросточкой, второй маленького роста. Я посмотрела на лицо коротышки. Моим глазам предстало не лицо, а морда свиньи. Самой настоящей свиньи. «Может это маска, и ребенок просто едет с вечеринки, — решила я». Теперь я уже изучала внешность высокого человека. И снова это было не совсем лицо. У мужчины было красного цвета лицо, черные волосы, длинные уши. А на лбу торчали два больших рога. В точности как у нашего козла в деревне.

Заметив, что я на них смотрю, они направились в мою сторону.

— Чужак в поезде, — сказал высокий.

— Она живая, — сказал коротышка с лицом свиньи.

Все пассажиры сидевшие в вагоне уставились на меня. Мужчина, который сидел рядом со мной шепнул мне на ухо:

— Беги отсюда.

Я была удивлена и напугана одновременно. Поезд снова резко дернулся и остановился, двери открылись. Следуя совету, я пулей выбежала из вагона на перрон.

№8

Меня доставили первым классом: на скоростном лифте с зеркалами по периметру и двумя скамьями по обе стороны от металлических дверей. Сопровождающий всё это время не сводил с меня глаз, поблёскивающих из-под надвинутого на лицо капюшона. Чем ниже мы спускались, тем шире становилась его улыбка. Он даже пару раз облизнулся чёрным языком.

– Долго ещё? – Спросил я, не ожидая получить ответ.

За зеркалами начали проступать пятна красно-жёлтого света. Постепенно стены стали полностью прозрачными, открыв панораму Инферно: бурлящая магма обрамляла чёрную дымящуюся землю. Земля шевелилась, сплошь покрытая кишащими телами человекоподобных существ.

Лифт чуть замедлился, но продолжил своё движение прямо через поток магмы. Зеркала потускнели, в кабине начало быстро темнеть.

Вскоре лифт остановился. Металлические дверцы медленно открылись, слабый свет проник внутрь, отразившись в зеркалах. Мой сопровождающий подождал, пока я выйду, а потом нажал на кнопку. Лифт исчез, словно его и не было.

Я остался стоять посреди широкой дороги, тянущейся мимо гротескных плит надгробий высотой с пятиэтажный дом. Вокруг царила полнейшая тишина.

– Это ты, о, счастливейший? – Внезапно раздался голос. Передо мной возник человек в красном фраке и с полосатым цилиндром на голове. Он улыбался во весь рот. – Тебе несказанно повезло! Выиграть билет на экскурсию в Ад – это редкая удача!

По спине пробежали мурашки, в голове закапризничала трусость, заявив, что хочет домой.

– Нет-нет, домой ещё рано! Всё только начинается! – Субъект ухмыльнулся и жестом предложил следовать за ним.

Мы сели в повозку без лошадей и та помчалась вперёд, пересекая кладбище, в город, руинами распластавшийся под багрово-чёрным небом. Мы заглядывали в окна домов, во дворы, на детские площадки. Цилиндр не говорил ничего, он лишь изредка указывал на фигуры, отдалённо напоминающие людей, своим синим костлявым пальцем. А я смотрел. Смотрел внимательно, впитывая каждую деталь.

– Вам понравилась экскурсия? – Спросил цилиндр, сверкая маленькими жёлтыми глазками, когда повозка остановилась у указателя «Вы покидаете шестой уровень Ада».

– Было весьма информативно, – пробормотал я.

– Пожелаете остаться?

– В другой раз.

– Тогда, до встречи! – Цилиндр улыбнулся и хлопнул в ладоши.

Я резко проснулся. В вагоне было пусто. Поспешно покинув поезд, я поднялся по эскалатору и вышел на улицу. Тёплый летний вечер таял в сиянии городских огней. С одного из рекламных щитов с надписью «Увлекательная экскурсия в Ад» во весь рот улыбался Цилиндр.

№9

Дорога в Ад

На станции тихо. Еще две минуты до прибытия следующего поезда, и у меня есть время на любимое занятие – поразмышлять. Вспомнить яркие моменты своего прошлого, пофантазировать по поводу будущего… Хотя какое будущее? У меня впереди вечность. На этой станции. В одиночестве.

Много ли это – две минуты? Если сравнивать с теми тысячами лет, что я прожил, они покажутся песчинками в пустыне. Но для меня эти две минуты – нечто большее. Моя отдушина. Мой оазис.

Каждые десять минут приходит по поезду. Обычно это «Адский экспресс», реже – «Загробная стрела», но, независимо от названия, до моей станции это обычные поезда с мертвецами.

Слышится гудок прибывающего поезда – мои две минуты на исходе.

Приятный женский голос объявляет по громкой связи:

— Поезд номер 2014-07-18-17-42, Чистилище-Ад, прибывает к первой (и единственной) платформе. Спасибо за внимание.

Начальник станции «Чистилище» приветствует вас!

Пыхтя пламенем из трех массивных труб, «Адский экспресс» грозно подкатывает к платформе и резко останавливается. Из окошка локомотива высовывается рогатый машинист, поворачивается в мою сторону, и снова жмет на гудок, заставляя меня поморщиться. Из бутафорских труб опять вырывается пламя.

— Роджер! Есть кто особенный? – кричу издалека. Этот сорванец не упустит возможность погудеть еще, если подойти ближе.

— Нет, Ваше высокородие! – и снова скалится, специально каждый раз придумывает мне новые титулы, знает, что я их терпеть не могу.

— Тогда езжай, — отмахиваюсь, предвкушая следующие две минуты тишины, когда поезд исчезнет за поворотом.

Состав трогается, Роджер протяжно гудит, пускает языки пламени из труб. Вагоны медленно ползут мимо меня, и я от скуки рассматриваю пассажиров. Все серые, скучные, как обычно.

Разворачиваюсь чтобы уйти, но вдруг замечаю маленькую искру в последнем вагоне. Неужели ошибка? Неужели кто-то недоглядел и посадил в «Экспресс» не того человека?

Поезд набирает скорость, а я все еще всматриваюсь в последний вагон, пытаясь убедить себя, что мне показалось. Мои две минуты… они так близко!

Это не моя ошибка. Его, этого светляка, должны были вычислить еще при посадке и обеспечить место в «Загробной стреле». Виновных накажут, а мне уже ничего не исправить… почти.

Две минуты – бездонный океан, по сравнению с теми секундами, что остаются на принятие рискованного решения.

И я дотягиваюсь, мысленно, до стрелочного перевода и переключаю путь. Правила летят к черту, и «Адский экспресс», впервые за свою историю, катит в Рай!

№10

Тишина, нарушаемая лишь собственным дыханием, совсем не угнетает меня, напротив, она позволяет мне снова и снова прокручивать в памяти то, что я совершил, казалось совсем недавно. Крики, страх в расширенных глазах, боль, слезы, смерть и неизменный оргазм, — целый калейдоскоп картинок перед глазами, заставляющих мое сердце биться быстрее. Лежа на койке в этом маленьком тесном помещении с тусклым светом, я часто дышу и облизываю сухие губы, оставаясь практически неподвижным из-за ремней, сковывающих мое тело.

Как я жалею… Но не о тех несчастных, что пали от моих рук, а лишь о том, что больше не испытать мне той радости, что доставляли убийства моему больному разуму. Приговоренный к смертной казни, я не чувствую раскаяния. Мне зачитывают приговор, а человек со шприцом в руках бесстрастно смотрит на меня, в его выражении лица мне чудится дьявольская радость. Секунда и мне делают укол, практически сразу чувствую невероятную боль, которая заставляет мое тело биться в конвульсиях. Мгновение и боль уходит, вокруг меня тьма, я ничего не вижу и не слышу.

Тьма рассеивается, я стою на платформе подземки, на мне та же одежда, что и в тюрьме, а самое удивительное, что вокруг меня много людей, мне совершенно незнакомых: старые и молодые, взрослые и дети, женщины и мужчины. Звук приближающегося поезда. Мы заходим внутрь, поезд трогается и набирает скорость, снаружи очень темно, а в вагонах лишь чахлый свет небольших ламп. Куда же ведет эта подземная дорога?

— Это дорога в ад. С самого первого злодеяния ты шел сюда, с каждой жертвой твоя душа гнила, и, наконец, ты почти на месте, там, где и положено тебе быть, — издевательский голос кого-то невидимого шепчет мне на ухо и сменяется отвратительным хихиканьем. Оно становится громче, кажется, уши вот-вот лопнут, все внутри и снаружи содрогается от этого смеха.

Это безумие не кончается, но, наконец, поезд останавливается, двери открываются, и невидимая сила толкает на выход. Впереди какое-то тусклое свечение, подойдя ближе, я вижу, что это глыбы льда, и от них веет адским холодом. Холод такой, что обжигает, как огонь. Я замерзаю и горю одновременно. Нет больше тьмы, все вокруг было заполнено льдом, который так мучительно жжет. Возле меня никого нет, только я и этот обжигающий холод. Мне больно, я замерзаю и горю одновременно. Если это ад, то он более реальный, чем что-либо. Страшно и больно, в глазах темнеет, и сквозь пелену смерти слышу голос:

— Гнилая душа, не раскаявшаяся даже перед смертью, не заслуживает ни малейшего сожаления…

№11

Она «ушла» быстро и легко. Только ЗДЕСЬ успела произнести: «Господи, я так устала». Продолжила уже ТАМ: «Позволь, мне отправиться по этой дороге. Господи, ты же знаешь, – я никогда ни о чем не просила тебя. А сейчас умоляю — позволь!»

Получив разрешение, обрадовалась так, как давно уже ничему не радовалась. Не радовалась с того страшного дня, когда потеряла свою двадцатилетнюю дочку. И теперь, очутившись на этой дороге, мечтала только об одном, — чтобы поскорее закончился путь.

И тогда она быстренько (в земной жизни она все делала на бегу) пробежит эти шесть кругов, чтобы наконец-то попасть в заветный седьмой, и, оказавшись там, рядом с самым хрупким, беззащитным деревцем, закрыть собой его нежные веточки и тонкий ствол. Пусть ужасные гарпии терзают только Её. Пусть не доберутся они ни до одной самой тонкой веточки — романтичной и ранимой души ее девочки-скрипачки. А если невозможно быть рядом, то она обязательно придумает, как сделать так, чтобы привлечь всех птиц на себя. Она не смогла защитить девочку от злых людей, но обязательно защитит ее от злобных птиц.

Она не задумывается о боли. Эта боль — пустяк, по сравнению с той болью, которую она испытывала долгие тридцать лет. Боль за свою девочку, у которой она каждую ночь просила прощения за то, что не смогла вовремя увидеть ее переживаний и оказаться рядом в тот час, когда отчаявшаяся девушка решилась наложить на себя руки. Тогда никого не оказалось рядом. Только скрипка – безмолвный свидетель ее сердечных мук и… ухода. Инструмент мог звучать только в руках девушки. А руки уже были безжизненны.

Она готова была сразу броситься за своей доченькой, только одно удержало ее – материнский долг. Надо было растить второго ребенка. Она выполнила долг жены и матери: воспитала прекрасного сына, подрастила внуков, оградив всех от забот и волнений, до последних дней сама ухаживала за тяжело умиравшим мужем. ЗДЕСЬ она сделала все.

Теперь ТАМ она сможет всегда быть рядом со своей кровиночкой. Только бы побыстрее закончилась эта дорога, сулящая встречу – дорога в Ад.

№12

Шесть «позитивчиков»

Один.

Это отличный поезд! Классный вагон, свет мягкий. Он и спать не мешает, и для чтения его хватит, если у кого книжка есть. Сиденья жесткие – это чтобы спина прямая была, а не крючком. А у кого работа сидячая, те стоят с удовольствием – вредно много сидеть!

Два.

Такие лица у пассажиров умные! Мысли у всех о судьбах Государства, наверное. Жаль, что я не художник, а то бы нарисовал эти лица – за такую картину на рынке кучу денег бы отвалили! Маме на платье хватило бы, точно. Но чтобы велик купить, надо таких картин штук пять нарисовать.

Три.

В конце вагоне стоит Проводник. Очень светлая голова! И всегда во все зубы улыбается! Я часто его встречаю в поезде, он разных людей сопровождает. Людей тех я больше ни разу не видел, а Проводник возвращается. Сегодня вот провожает ту неловкую женщину, которая спотыкается часто. Ну, ничего, он ее поддержит.

Четыре.

Неподалеку от Проводника стоят Деловые Партнеры. Может, они велосипедами торгуют? Маленький все время жестикулирует, объясняет, наверное, товарищу, как бизнес расширить. Иногда, правда, случайно рукой в чужой карман попадает, но спутник у него деликатный, сразу прикрывает маленького своей солидной фигурой – пассажиры не замечают и не обижаются.

Пять.

Сзади меня Слепой сидит. Он ненадолго слепой — наша медицина все болезни лечить умеет, а он скоро, наверное, денег на операцию накопит. Мне Слепого жалко немного – он же Влюбленную Парочку не видит! Они славные, прижимаются друг к другу, одежды на них почти нет. Правда, зачем влюбленным одежда? Мешает только. Пассажиры на них смотрят. Весело!

Шесть.

Рядом девушка с гитарой, поёт. «Ай-йа-йа, Sentir y ser libre!»* — забойный такой припевчик. Она по вагонам ходит, чтобы люди не скучали, просто так, не за деньги. За ней тот тип краснорож… тот мужчина с красным лицом приглядывает. Он полицейский, следит, наверное, чтобы девушку случайно не толкнули. Песни ее слушает, в книжечке что-то помечает. Заботливый. Уф, все!

***

Педро стащил с лица яркую маску. И чуть не заплакал: глаза открыл – картинка придуманная рассыпалась. А должна держаться! Кругом опять грязь, рожи эти. Учишь домашку, шесть «позитивчиков» ищешь, а ничего не выходит! «Позитивное мышление» — трудный предмет. Учитель говорит, что в нем – основа Государства, гражданин должен видеть в своей стране только хорошее. А он, Педро, плохой гражданин – видит то, что есть! Это называют ругательным словом «реалист». Мама плачет, обещала велосипед подержанный купить, если Педро справится. Но велика, наверное, не видать. И маму жалко.

______________________________

Sentir y ser libre! (исп.) — почувствуй себя свободным!

ВНЕКОНКУРС

№1

***

Я стоял на платформе в ожидании электрички, время от времени заглядывая в чёрный провал тоннеля. Он постепенно просыпался – сначала сделал лёгкий выдох, затем задышал в полную силу, обдав меня своим дыханием, и, наконец, выдохнул электричку. Передо мной оказался слабо освещенный вагон, но это не помешало увидеть, что сидячие места уже заняты. Бежать к следующему вагону не хотелось, поэтому я повернул рычаг, и двери послушно распахнулись, пустив меня внутрь. На всякий случай обвёл глазами вагон – а, вдруг, есть свободное местечко? – и в изумлении застыл.

Все пассажиры были в масках. Это выглядело тем более странно, что никакого приложения к маскам в виде карнавальных костюмов, я не увидел – на всех обычная одежда, и лишь на лицах – маски! И не просто маски, а маски животных.

«Спокойно, без паники, — подумал я, почувствовав неприятный холодок, — может, они едут с какой-нибудь вечеринки». Успокаивало и то, что на меня никто не обратил внимания, кроме одного мужчины в маске льва.

Я отвернулся к дверям, и тут увидел своё собственное отражение. На меня смотрел щенок! В стекле, как в зеркале, я видел себя, но вместо лица была маска. И это была морда щенка. Именно, щенка, а не взрослой собаки. Мне стало не по себе. Я провёл рукой по лицу – отражение сделало то же самое, но маска никуда не исчезла, хотя рукой на своём лице я ничего не почувствовал.

— Да вы не пугайтесь, идемте, сядем и поговорим.

Я даже подскочил от неожиданности. Рядом со мной стоял «лев». Тон у «льва» был миролюбивый, страх уступил место любопытству, и я пошёл за ним.

Одно сидение было свободно – его сидение, но все остальные были заняты. И тут «лев» махнул рукой «зайцу», что сидел, как раз, на соседнем со «львом» сидении. Жест означал – давай, давай. Что «давать» «заяц» сразу понял, потому что тут же испуганно вскочил и уступил мне своё место. Мы сели. Теперь я мог спокойно разглядывать сидящих напротив меня пассажиров. Осёл, кот, баран, мышь… кажется, я начинал кое о чём догадываться, но догадки были слишком невероятны.

Осёл… простодушный такой, глуповатый тип. Кот – холёный, ленивый, любитель пофлиртовать, недаром же – кот. Баран – упёртый, твердолобый…

Неужели не маски, а сама внутренняя сущность отражена на лицах?

— Спорим, что ваши догадки неверны? – засмеялся из-под маски «лев». – Ведь вы подумали о внутренней сущности этих людей, не так ли?

Я кивнул.

— И вы ошиблись! Эти маски отражают не внутреннюю сущность её обладателя, эти маски – отражение того, как и кем их видят окружающие.

— Вот как? А на самом деле, значит, они не такие? – тут я вспомнил своё отражение и глянул в стекло напротив. «Щенок» никуда не исчез. Интересно – кто же надел на меня эту маску? Не я же сам. Сам-то я себя ощущал довольно взрослым и опытным псом, несмотря на возраст. И я снова несколько раз провёл рукой по лицу, но всё тщетно.

— Да перестаньте вы умываться!– снова засмеялся «лев». – А такие они или нет – кто знает? Лучше обратите внимание на даму рядом с вами. Что скажите?

Я осторожно покосился. Рядом со мной сидела женщина в маске овечки. Бедная такая, несчастная овечка, и даже руки, лежащие на сумочке, были похожи на сложенные копытца.

— Скажу лишь то, что вижу. А вижу я – овечку.

— Овечку! – снова засмеялся «лев». – Как бы ни так. Уж я-то хорошо знаю эту даму и могу сказать, что это хитрая и коварная лиса. А это лишь маска, причём настолько правдоподобная, что заставляет и других в это поверить.

— Но, позвольте! – воскликнул я. – Так что же первично? Маска, надетая самим человеком или же маска, которую надевают на него окружающие?

— Ты специалист – ты и думай! – рассердился «лев» и сильно ткнул меня в бок. Так сильно, что я чуть не свалился с сиденья, и чтобы не упасть ухватился за что-то руками.

Это «что-то» оказалось столом.

Почти с минуту я растерянно хлопал глазами, пытаясь сообразить – где я? Не было ни вагона, ни «льва», ни людей в масках. А был мой кабинет, я сидел за столом, а напротив сидела дама. Так, значит, я просто задремал, и мне всё это приснилось? А эта дама…

О, эта дама сидит у меня, наверное, уже с час, жалуясь на то, как несправедлив к ней мир, а она сама в этом мире такая бедная и несчастная…

Овечка?!

Ну, уж нет! Теперь-то я знаю – как сильно можно ошибаться.

И тут я вспомнил «осла», «кота», «льва», «зайца»… сколько их сидело напротив? И кем же я им казался? Неужели тем самым… щенком?..

№2

Шаг первый

Моя мать бросила меня на помойке сразу же после рождения. Когда меня нашли, мою плоть уже начали поедать крысы. Меня выходили, отдали в приёмную семью. Но почти каждую ночь она приходила во снах – женщина, оставившая меня умирать. Я видел её изнурённое бледное лицо, растёкшуюся под глазами тушь, припухшие губы, осунувшуюся фигуру. Я испытывал отвращение: в этом жалком, сдавшимся человеке не осталось ничего человеческого.

Я ненавидел свою мать.

Шаг второй

Мне подарили щенка: тогда он показался милым. Наверное, мои приёмные родители хотели меня порадовать. Но вышло иначе – щенок через неделю угодил под машину. Я долго смотрел на его внутренности, размазанные по асфальту, пока взрослые не уволокли меня домой. Тогда я впервые понял, что вид крови и кишок не вызывает у меня рвотный рефлекс.

Красота смерти открылась предо мной.

Шаг третий

Они смеялись: иногда у меня за спиной, иногда в открытую. Они хотели меня унизить, но мне было наплевать на их игры. Они не могли стерпеть открытого пренебрежения, поэтому однажды затащили меня в школьную раздевалку. Закончилось моё запланированное избиение отгрызенным пальцем, рваной раной щеки и сотрясением мозга по одному на каждого из обидчиков. Больше надо мной не смеялись и не трогали.

Кровь врага оказалась приятной на вкус.

Шаг четвёртый

«С чего начинается порок?» Эта мысль часто приходила ко мне в голову, когда я тайком подсматривал за девушкой, живущей по соседству. Изгибы её тела всё ещё казались угловатыми, но подростковая неловкость делала её ещё более желанной. Я представлял себе, как она дрожит в моих объятиях, как капельки пота, смешанные с кровью, стекают по её гладкой коже, как голос шепчет сладкие, словно мёд, слова. Я испытывал эйфорию от одной мысли об этом.

Однажды она станет моей.

Шаг пятый

Она лежала на кровати, ухмыляясь. Цветок, только что пахнущий божественным ароматом, теперь смрадил хуже недельного трупа. Её волосы, некогда золотистые, словно лучи солнца, тускнели с каждым вздохом. Её белоснежная шелковистая кожа начала покрываться чёрными пятнами, исторгая капли ядовитой слизи. «Ты была моей Богиней!» – крикнул я тогда. И, обмотав вокруг её тонкой шеи провод, остановил превращение в уродливого демона. Я долго гладил её золотистые волосы, тихо напевая колыбельную.

Во сне она была так прекрасна.

Шаг шестой

Я с наслаждением слизывал выступавшую кровь с краёв раны на животе темноволосой девы. Она очень напоминала мне мою мать: у неё был тот же уставший взгляд и хрупкая фигура. Но она была чище, свободнее – я помог ей остаться такой. Губы, окрашенные алыми каплями, призывно темнели в полумраке. Я поцеловал их, ощутив сладкий аромат остывающей плоти.

Экзальтация.

Шаг последний

Я смотрел в потолок, чувствуя, как внутренности вскипают от боли. Ангел, сошедший с небес, пронзил меня ножом и скрылся в темноте. Я слушал затухающее биение своего сердца, а перед взором пролетали лица моих прекрасных нимф, красоту которых я сумел сберечь. Их было много, но я помнил запах и вкус каждой из них. Совсем скоро мы встретимся. Я поднёс к губам липкие пальцы. Отчего собственная кровь всегда казалась такой горькой?

Потолок начал расплываться, теряя очертания в полумраке. Из него проступило лицо Ангела: по её щекам текли слёзы. Прощай, мой Ангел. Я никогда не забуду тебя и тот свет, что ты дарила мне.

Да очистит огонь мою душу.

№3

Кудыкина прорва

Костёр постепенно угасал, ядовито шипя под мелким дождичком и постреливая угольками. Надо бы хвороста подбросить, подумал Гаврила. Вот только удаляться от огня было боязно. Протянув руку, ощупью отыскал в траве суковатую старую корягу. Отсырела, конечно, на земле полежав, но это ничего, разгорится: углей уже много, жару хватит. А то, что дымить будет, так оно ещё и к лучшему – нежить всякую отвадить. Место-то недоброе, порченое, для ночлега негодное. И угораздило его в пути замешкаться…

Разворошив угли, он сунул корягу в самую серёдку, набрал побольше воздуха и как следует дунул, чтобы занялось. От едкого дыма запершило в горле, слёзы навернулись на глаза. А когда открыл их вновь, из зарослей ольшаника смотрели на него два красноватых огонька. В груди похолодело, рука сама потянулась к голенищу, за ножом.

– Эй! Ты чего? Не надо, я ж только погреться хотел!

Вышедший на полянку мальчонка, по виду лет девяти, был одет в длинный, не по росту, чёрный плащ с капюшоном, из-под которого торчал на редкость чумазый нос, формой напоминающий пятачок. Парнишка робко улыбнулся, обнажив белые зубы, и сделал ещё шаг навстречу. У Гаврилы отлегло от сердца. Подвинувшись на толстой трухлявой колоде, он освободил немного места для гостя и сделал знак рукой – присаживайся, мол. Тот несмело приблизился и сел, уставившись на огонь.

– Ты чего бродишь ночью? Волки набегут – сожрут и косточек не оставят. А то и нечисть какая… – и Гаврила на всякий случай боязливо перекрестился.

– Не боюсь я волков, а нечисти – так и подавно. Домой иду, к своим, – вздрогнув, словно от озноба, и ещё глубже упрятав голову в капюшон, ответил мальчик.

– Вот же нашёл время разгуливать! Ей-богу, был бы я твоим тятькой – отходил бы как следует вожжами по мягкому месту, чтоб не шлялся где попало да не в урочный час.

– Своих детей учи, а меня не замай! – сердито и глухо произнёс из-под капюшона парнишка. – Скажи вот лучше: как мне до Кудыкиной прорвы добраться?

– Кудыкиной прорвы!? Да ты в своём ли уме, пострелёнок? К чертям в пекло захотел?

Кудыкиной прорвой звалось место в самой середине старого болота, где в незапамятные времена выгорел дочиста пересохший торфяник, образовав в земле огромный провал, страшный и чёрный. Десятой дорогой обходили люди то место, а немногие смельчаки, не побоявшиеся к нему подобраться, после рассказывали: до сих пор несёт оттуда гарью, а в самой глубине светится красным, будто доселе не утих глубинный пожар. А старики говорили, что ведёт тот провал напрямую в ад…

– Не твоё дело, – сквозь зубы процедил малец. – Знаешь дорогу – так скажи, а не знаешь, так сам найду.

– Ты что это, дерзить мне вздумал? Да я тебе сейчас… – привстав с колоды, Гаврила попытался было ухватить мальчишку за ухо, но неожиданно закашлялся, глотнув дыма, схватился за грудь. А когда пришёл в себя, пацана рядом уже не было.

***

– Вот же людишки, – отбежав на некоторое расстояние, фыркнул себе под нос мальчишка. – Заладили: пекло, пекло. Кому пекло, а кому, может, дом родной. Ладно, сам выберусь – не впервой.

Он прищёлкнул хвостом и, швырнув плащ в трясину, весело заскакал с кочки на кочку.