Битвы на салфетках - 135. ИТОГИ!

1. Яисатсана

Знаете, за что я люблю зиму? Зимой у всего вокруг сказочное настроение. Даже природа пропитана волшебством. Снег сверкает на солнце, как серебро, морозец щечки пощипывает, бодрит. Рано наступают сумерки, загораются окна в домах и фонари на улицах. Каждый день — маленькое чудо.

А знаете, за что я люблю весну? Весной пробуждается природа. И ты вместе с ней как будто выходишь из спячки. Возвращаются птицы, чирикают по утрам свои песни. Солнышко начинает пригревать своими лучами. Журчат маленькие ручейки, играя друг с другом в догонялки. Небо весной поднимается высоко-высоко. Смотришь на него — и голова кругом. А еще появляются первые цветы, как маленькие подарки за то, что дождались тепла и света.

А лето вы любите? Вот я — очень. Деревья стоят нарядные, их платья развеваются от легкого летнего ветерка. Настроение приподнятое, хочется сделать всем приятное. А в лесу как красиво летом! Будто целое царство, даже не царство — целый зеленый мир! Поспевают фрукты и ягоды. Стол ломится от угощений — только и знай, что гостей созывать. На душе тепло и легко становится.

Времена года для меня словно разные страны. И у каждой свои законы. А еще у каждой страны — своя граница, которые никогда не пересекаются. Когда был маленьким, безумно хотел попасть на эту границу, чтобы увидеть, где встречаются зима и весна, весна и лето. И сейчас, когда в жизни что-то не ладится, проблемы хватают за горло, близкие не понимают — я мечтаю. Мечтаю, что нашел, наконец, эти границы. Нашел то место в бесконечности, где параллельные все-таки пересекаются. И успокаиваюсь.

2. Орти

Не знаю почему, но у меня еще с детства в голове круг, напоминающий широкий, толсто сплетенный венок из самых разнообразных растений, и я, независимо от календаря, ощущаю себя внизу этого круга – там, где лето. Всегда-всегда, непременно внизу. Позади Весна… она такая смешная! Бывает, подкрадется сзади к белому сугробу и щекочет, пока тот журчащим голосом хохотать не начнет. Набегалась шутница, отводила свои хороводы и сидит себе на камушке, улыбается и мечтает. Впереди Осень, щурится кошачьим подбитым глазом и стелет в парках желтые шуршащие ковры, а в самом верху — Зима, бело-голубая, совсем неприступная.

Возможно и со странностями я, но зато не одна такая. Аркаша, мой старший брат, сказал когда-то, что у него тоже такой вот круг в голове. Говорят, что это фигура, символизирующая добро. Да, и брат у меня добрый, очень.

Он еще в юности решил отправиться по свету выгуливать своих лошадей. Уж больно они прыткие у него, места им все мало. Бывает, как понесутся галопом, так и рябит в глазах от столба, что из-под копыт поднимается; в раскаленную летнюю пыль врываются кусочки красных листиков клена, не успеют приземлиться, как в круговорот, серебряным блеском просачиваются хрупкие белые иголки. Только ффу-ух!.. и снова Весна. А она как-то сама по себе, и не поймешь, то ли начало, то ли завершение. Такое вот странное звено.

Аркаша звонит не часто, все больше весточки шлет, и в каждой из них звери его так и пляшут, попробуй разбери, откуда он тебе пишет. Со мной-то все понятно, у меня адрес неизменный – лето, июль.

Я однажды его спросила: «Где ты сейчас?» Он то отшучивался, то тему переводил, но я спросила еще раз, на что он ответил: «Сначала долго думал, что выбрать. Потом хотелось тебя порадовать ответом, даже солнечные очки себе купил, но все равно, что-то резало и кололось. А когда ты спросила еще раз, пришлось честно ответить, что в центре. Лошади рысцой по кругу, а я лежу, только ворочаюсь иногда, если что-то надоедает. Так и живу…»

3. Шишкова Юлия

Лежа в апрельской луже, думал я о том, что жизнь напоминает свёрнутый лист ватмана. А сам ты, как заползшая внутрь божья коровка. Ползёшь, медленно, поперёк свитка. Сперва по тёмной стороне ползёшь, холодно, сумрачно. Ползёшь дальше, тут тепло, солнышко пригрело, бумага просвечивается, с надписью «Гознак». Спокойно тут, ветер не сдует, хищник не склюёт. Лето пришло в твой «ватманский» мир. Завернула на темную сторону и год прошёл. С каждым оборотом зима с летом чередуются все быстрее, лето уже не жаркое, зима — не холодная. Серо стало вокруг. Ты продолжаешь свое странствие, шевелишь лапками упрямо… Прямо, прямо. Ты – целенаправленная букашка. Да уж, шустро не получается. Тяжело ползти, давит потолок на хитиновую оболочку. Но ты перебираешь ножками, раздвигаешь бумажную волну, проталкиваешься, чтоб не застрять. Устала. И вдруг посветлели круги, свободнее стало дышать. Конец пути недалеко. Вышла букашка на кромку листа. А тут — или вниз упадёшь, или в небо взлетишь. В бумажном коконе не нужны крылья. А на краю бездны — сами расправились, полетела ты, удивляясь огромному миру, подальше от своей бумажной трубы. Так и я. Жизнь давит, лето с зимой не успевают местами меняться. Да вот поскользнулся, встать не могу, а руку подать некому. Лежу на спине, в красной футболке, словно большая божья коровка. Поднял глаза к небу и узрел верх раскрашенного, свёрнутого ватмана жизни.

4. Insomnia

Это был N-ый год войны между Снежной королевой и Гердой, Кай успел сотни раз собрать слово «Вечность», постигнуть Дзэн, отрастить бороду и усы. Сезонные бои двух сварливых баб его уже не занимали. Служивших королеве ворон давно заклевали ласточки и воробьи, розы в плену снежинок превратились в стекляшки.

Жители большого города смирились с капризной погодой. Часто случалось, что какой-нибудь горожанин выходил на улицу морозной зимой и пока проворачивал ключ в замочной скважине, наступало лето. Не скрывая раздражения, ворча себе под нос проклятия, он возвращался домой и переодевался, чтобы выйдя на порог понять, что в городе снова метель. Бывало, за час зима сменяла лето пять раз. А иногда, в период кратковременного затишья, граница сезонов делила город пополам, да так, что жители одного дома одновременно изнывали от жары и коченели от холода. Чаепития в такие дни становились ужасной проблемой. В то время как на одном краю стола какая-нибудь дама залпом выпивала мгновенно остывший чай, несчастной на другом краю приходилось дуть на него часами. Жертвы у сезонных боёв были самые реальные. Пока кто-нибудь беззаботно засыпал в лете, граница тихо подкрадывалась к подножью кровати, стоило бедняге вытащить ногу из-под одеяла, и всё: обморожение, ампутация, костыль.

И только Кай жил в полной гармонии с миром. Когда ему надоедало засушливое лето, он уходил в чертоги Снежной королевы, строил из себя эрудита, спал у нее в ногах, а хорошенько промерзнув, бросал коньки на пол и бежал к Герде. Прибегая к границе сезонов, раз за разом срывал с себя синюю куртку, кидал её в снег, и клялся, что больше туда не вернется. Кай плакал в объятьях Герды, сидя в зеленной арке, он слушал её песни о розах, пил пиво, курил сигареты, а ночью придавался с ней похоти и ласкам. Вот только глаза его не послушно поглядывали в окно на ясный месяц, он напоминал ему о бесконечной ночи, о пустынных, ледяных замках и о той, что при первой встрече обещала целовать его до смерти.

Снежная королева не летала больше в теплые края, правильность северного сияния стала раздражать, и даже глобальное потепление её не волновало, все, что она могла – это терпеливо ждать, когда ему наскучит лето. Она больше не переживала об украденных Гердой мгновеньях, её с Каем ждала целая «ВЕЧНОСТЬ».

5. Akrotiri

Шутка природы

Он опять не успел. Снова! Лед исчезал прямо на глазах, земля пропитывалась водой. Узкая прогалинка разъезжалась под ногами и вот уже снега нет, а он стоит по щиколотки в веселеньком ручейке.

— Сука! Дрянь подлая! — закричал и раздраженно пнул острые кинжальчики стремительно растущей береговой осоки. Ярко-зеленый побег наплевательски качнулся, он же потерял равновесие и рухнул животом в подсыхающий ручей.

На четвереньках вскарабкался на невысокий откос и откинулся навзничь в буйно цветущий луг.

— Тва-а-арь! — выкрикнул в небо, где уже собиралась осенняя гроза. — Дура тупая! Это же шутка была! Шутка!

Яростно вырвал наливающиеся зерном колосья и швырнул их в сухие камыши. Ему же никогда не успеть! Кто же знал! А все папочка и этот гад советник! Традиции проклятые! Надо жениться для продолжения династии! Надо придумать загадку! Все так делают! Зато придут только умные, а потом сможешь выбрать самую красивую! Пусть придет ни пешком, ни верхом, ни одетая, ни раздетая, ни с подарком, ни без подарка. Ага. Умная одна пришла. Сука она подлая! Как её… Персонификация природы! И еще лекцию прочитала о завышенных требованиях, оскорбляющих её природную суть! Гадина! Вернешься, дескать, когда ни жив, ни мертв будешь. Ни летом, ни весной, ни зимой, ни осенью! Мгновение смены сезона поймаешь — в эту щелочку и прыгнешь. «Ты юноша меткий, в щелочку попасть сможешь. Если потренируешься и подумаешь».

Резко похолодало и принц обхватил себя руками за плечи, сжался в комок и разрыдался.

Разыгравшаяся не на шутку пурга быстро намела над ним высокий сугроб…

6. Лешуков Александр

Как хочется порою в знойный полдень, когда асфальт встаёт на дыбы, тает, словно эскимо, когда листва замирает в обречённом молчании и даже птицы забывают петь, вытянуться под старой яблоней, закрыть глаза и…

… Снег. Он хрустит под босыми ступнями, ледяные руки ветра ласкают лицо, неяркое зимнее солнце не мешает спа…

— Молодой человек! — кто-то энергично трясёт за плечо, — Молодой человек! Вам плохо?

— Нет, мне прекрасно.

— Тогда почему вы лежите под яблоней?

— А разве это запрещено?

Долгая пауза. Виден напряжённый мыслительный процесс. Мне кажется, я слышу, как крутятся давно несмазываемые шестерёнки внутри черепа этой прекрасной дамы постбальзаковского возраста. Наконец, следует качание головой из стороны в сторону, по всей видимости, означающее отрицательный ответ.

— И всё же, почему вы здесь лежите?

— Потому, что хочу.

— И всё?

— Всё. Вы присядьте рядом и закройте глаза.

— Но у меня хлеб, молоко, я спешу домой — там некормленый кот, должен прийти внук…

— Всё это подождёт. Разве вы не хотите узнать, почему я здесь лежу?..

Ещё одна, почти мхатовская, пауза. После чего старушка, глубоко вздохнув, оправив юбку, присаживается на траву рядом со мной, прикрывает один глаз, а другим посматривает на меня.

— Вы глаза-то, голубушка, прикройте. А-то так ничего и не узнаете.

И она, наконец, закрывает глаза. И видит море. Огромное, вальяжное, солоноватое на вкус, тёплое, словно парное молоко. Старушка улыбается, я возвращаюсь в зимнюю прохолодь, а люди спешат мимо. Злые, уставшие, взмыленные, как лошади после хорошей скачки, не понимая, как всё на самом деле просто: закрыл глаза, и нирвана в руке. Целый океан нирваны. Абсолютная безмятежность. Но жизнь ли это?..

7. анс

Выпей море, Ксанф!

Неуловимый ковбой Джо, ну тот самый, который никому ни нафиг не нужен, умаялся сердешный, решил у тихой речки отдохнуть. Лучше, если бы он этого не делал. Всем лучше.

Две пролетавшие мимо валькирии не преминули… они, валькирии, никогда не преминут, их хлебом не корми, дай непреминуть. Да видно не судьба, или Парки там чего замешкали, недоглядели, пропустили, ненапутали, незапутали.

В общем, убрались валькирии несолоно хлебавши. А несолоно хлебать тут было. Целая речка. Хлебай, хлебай, не захлебнись. «Выпей море, Ксанф!» – И он бы выпил! Если бы не речки! Море Ксанф на раз выпивает, а вот речку такую и на счёт три не осилит. Не судьба потому что. И Парки тут не причём. Вообще не причём.

Ну Парки и Парки. Нет запарки. Парки плетут, речка течёт, ковбой спит, служба идёт. Какая такая служба? Он, в конце концов, ковбой или где? Нет, ну на что в конце-концов глазу смотреть приятно? На что?

Как течёт вода, как горит огонь, как работают люди. А этот, а этот… слов у меня нет, вернее есть, но я вам их не скажу, сами знаете почему, этот огонь зажечь не удосужился, работать не хочет, тьфу, смотреть не на что!

А коровы его, а коровы его… хи-хи-хи… любовью его коровы занимаются, а вы разве этого ещё не поняли?

Я-то понял.

8. Лев Елена

Вертумн в злобе пнул носком ботинка комок замерзшей земли. Комок перелетел через прогалину и, упав на противоположной стороне, немедленно покрылся сочной травой.

Что за наказание быть богом смены времен года и придерживаться строгого графика выражения своих чувств! Потому что угодно богам, чтобы Вертумн сдерживал свой непокладистый характер, на который так жалуются люди.

А он может навсегда поселить на земле лето! Раньше времени устроить весну! Иногда придержать осень за хвост. Это не раздражает высших богов! Они смотрят на эти шалости сквозь пальцы. Потому, что один раз Вертумн, находясь в невменяемом состоянии, около тысячи лет упорно не отпускал зиму. То-то боги побегали! «Ах, динозаврики замерзли!»

Старшие жестоко отмстили младшему богу – подсунули ему Помону? Двуликий Янус, предатель, подвел Вертумна к ограде сада этой нимфы. Нимфы?! Нимфетки!

Вертумн, вспомнив о первой встрече с женой, присел на пригорок. Заснеженная земля под задницей Вертумна всхлипнула и обнажилась, истекая беззаботными ручьями.

Помона. Ах, Помона! Как белы твои бедра, как сияет кожа на алебастровой шейке, как учтивы твои пальчики, ласкающие тело мужа!

В густой траве вокруг Вертумна появились цветы земляники. Блаженный медовый запах одуванчиков сменился пьянящим и терпким ароматом черемухи.

Боги знали, как отомстить Вертумну! Просто влюбить в ту, которой зима не нравится. В садовницу. В Помону. В богиню плодов и плодовых деревьев! Которая с ума сходит по своему саду. Терпит смену осени зимой только потому, что желает получить дополнительное время на укладку, усушку и консервацию урожая! И теперь – «вынь да положь вовремя весну», «не смей устраивать такие холодные ночи». И самое обидное. «Ты же Вертумн! От слова «verto», «поворачивайся»! Так ты, это, чаще «верто»!

Вертумн сошел с пригорка и лег прямо в прогалине. Ледяная изморозь легла на ягоды земляники. Снег запорошил кусты жимолости.

А эти её увлечения людскими идеями! Квадратные арбузы! Лимоны в виде сердечек! Свекла на срезе в два цвета, капуста с кружевами по краю листьев! А теперь и надписи на плодах! Она, что, не помнит, чем закончилась история с надписью на яблоке?! «Прекраснейшей».

Помона. Ах, Помона! Прекраснейшая.

Солнечные зайчики скакали по наливным яблокам над головой Вертумна. Также играли они на крепких грудях Помоны, также ласкали шелковые ягодицы её. Вертумн вздохнул.

Ладно. Зимы временно не будет. Но если он увидит Януса у ограды ещё раз, он устроит всем, и людям и богам, следующий ледниковый период!

9. Leshik Birich

В моей душе лето. Я люблю. Так, как никогда никого не любил, и не полюблю больше – это обратный отсчет, уже-почти-эпитафия.

В моей душе зима – холод и сумрак. И ни души кругом, только тишина и сидит у моей кровати и держит за руку.

В моем сердце лето – оно стучит и поет, живет собственной жизнью. Словно я на наркотиках. Не могу не думать о тебе. Не могу не мечтать. Я жив!.. Все еще жив. И влюблен.

В моем сердце зима – потому что зима вокруг, хоть за окном и лето. Где-то рядом маршируют солдаты, я слышу их мерный шаг. Я слышу технику, бронетранспортеры или что-то еще. Я слышу войну там, на улице. И я ощущаю ее внутри себя. Внутри меня лето – я люблю, и я счастлив… почти.

Это «почти» не дает мне покоя, от него веет холодом и тоской. Веет зимой.

Шум на улице усиливается. Безымянные серые солдаты, безликие повстанцы против режима – кто из них прав?

Они настолько ослеплены своей ненавистью друг к другу, что уже ничего не замечают, их ценности исказились до неузнаваемости, их честь и долг – только маска в борьбе за сферы влияния.

Это длится уже очень долго, и может продолжаться до бесконечности.

Кто-то должен что-то сделать, но проходят дни, а все остается по-прежнему.

Кто-то должен…

Кто, если не я?

Я не могу оставить все как есть.

В моем сердце лето – я люблю тебя.

В моем сердце зима – я должен уйти и попытаться что-то сделать. Изменить этот серый, продажный, жестокий мир.

Ты не простишь мне этого, наверное. Никогда не простишь.

Но если я останусь – это уже буду не я. Что-то внутри сломается, что-то очень важное… что-то, что находится рядом с сердцем.

Я не могу остаться.

Я люблю тебя.

Прости.

10. Моргенштерн Иоганн Павлович

Он лежал посреди мира. Обжигающий жар колотил его промозглым ветром. Он, истощенный, грязный, с кровоподтёком у виска, лежал посреди всего мира. Шанс на успех был слишком велик, а отчаянье поражения так ярко, что не могло быть реальным. Он прошёл. Он знал, что этот путь не первый и не последний. Сотни до, сотни после, но именно он выбрал такую судьбу — рваться, страдать, чтобы потом также лежать посреди мира.

Телефонный звонок вывел Андре из полудрёмы.

«Шулле, ты?»

-Угу…

«Мы видели, как ты забил. Отмечать выход в четверть приедешь?»

— Иди на фиг.

Раздались гудки и он опять лёг посреди мира…

11. Миллер Александр

Я лежал на кровати, из соседней комнаты доносились крики играющих детей. Я устал, а их мать умерла, не могу им этого сказать, на фоне их радости и веселья моё горе становится еще контрастней для меня самого.

Как ты можешь плясать, когда твоей матери больше нет в живых? Как ты смеешь смеяться, когда мне так больно? Я взял всю боль на себя, я оградил их от града неприятностей, а они этого не ценят, ведь не знают моей заслуги.

Под кайфом становилось легче… Я покидал этот проблемный мир, становясь беззаботным ребенком, и это мой же голос доносился из-за стен, но уже более глухо, будто кричали в коридоре, находящемся в еще и еще одном коридоре.

Клара не выдержала еще одного недельного марафона, среди пустых бутылок, дыма и шприцев. Она ушла, когда мне было хорошо. Приняла слишком много, отчего – передозировка. Кто теперь будет следить за детьми? Но сейчас не об этом… сейчас нет проблем.

ВНЕКОНКУРСНЫЕ работы:

1. Ленская Елена

В своем лесу, Земля,

Живительною влагою

Питаясь,

Открыла выходы

Цветам и травам,

Умиляясь их росту

В солнечных полях.

Озера, реки, сбросив груз свой

С уставших нежных плеч своих,

Соединяются с ручьями,

Спешащими пополнить их.

Весна… Весна свои владенья,

Украсив зеленью растений,

Забылась в облаке дождя,

Чтоб напиталася земля.

Вот уж рассвет на небе всходит,

Вот облако дождя уходит,

И оживает все вокруг

Под действием весенних рук.

А я лежу в канаве, в шляпе,

Промокший и замерзший весь!

Здесь я искал корову Надю,

Что убежала через лес.

Я городской, привольный житель.

Приехал к тетке отдохнуть.

А тут: «Корову все ищите!»

И выбрал я неверный путь.

Хотя…

Споткнулся, шлепнулся

И пес с ним!

Мгновенье, чудо, задержись!

Здесь, слева, все еще замерзло,

А справа – начинает жить!

2. Sinatra

У зим бывают имена. И у вёсен, лет, осеней. О, какие имена у осеней! А какие они сами бывают! Осененные пыльцой лета, пританцовывают на самой его макушке – ступни еще босые, а на голове уже вязаная шапочка. И митенки* на руках – милое изобретение женской изворотливости по части привлечения мужского пола. Увидишь белеющее нежно запястье в разрезе перчатки – все, сражен, сердце твое стучит в унисон женскому пульсу. Последнюю мою осень звали Тамарой.

Из томных Томкиных объятий я плавно отчалил на свет других очей. Лана-Светлана – в глазах тучи, снежинки уже в вороновых волосах. Хрустит крахмалом блузки, мерцает кристаллами на пальцах. Ум холодный, насмешливый. Закружит, запутает смыслами – ни стежки, ни дорожки. Эх, не пропасть бы… Венера в мехах, зимняя хищница. Пока в азарте капкан подобрал, прозяб, душой об льдистые грани изрезался. Но как поймал – чуть не обжегся! Славная была охота, жаркая зима.

Вспотел в зимнем плену. А тут Ленчик с музыкой капели – студенточка-виртуозка. В смысле, на виолончели играет. Пальцы тонкие, прозрачные, а силы в них! Такие струны затрагивает, что сам звучишь, как инструмент. А ноги? Оплетет ими, как ту виолончель, и чувствуешь, будто прорастаешь сквозь снежный наст, надежды пробуждаются от спячки… Такие мы концерты устраивали – мартовские коты замолкали, соседи телефон участковому обрывали. Понятно, завидно слушать чужую музыку…

Распаренное лето ввалилось. Жара умалишающая, душные, сонные дни — не люблю лето. В такое время только у воды и спасаешься. Спасительница моя — официантка на носатом теплоходике, Наташа. Чем не имя? В форменном платье, не скрывающем коленок, день-деньской танцует по палубе, широко расставляя ноги на высоких каблуках, уговаривая бокалы звенеть в такт набегающим волнам: «Соль-диез, пожалуйста». Ночная прохлада в каюте, смородиновые ноты божоле на губах, влажные от речной воды объятья – спасенье после жаркого дня.

Что же за всем этим будет? А будет сентябрь, осень. Опять? Шепчу зачем-то в Наташин, летний еще затылок: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно…» Но дни идут, и женщины пробегают мимо, опаляя дыханьем, задевая полами легких юбок или меховых пальто. А я все двигаюсь по кругу, все ищу. Другую… чтобы все сезоны – в одном имени. Чем она для меня станет? Чудом — пятым сезоном, пятым элементом, или напротив — пятым углом, пятым колесом в телеге? Не знаю.

А годы идут. Суеверно сыплю отговором: «Нет лет, нет лет, нет лет…»