Битва на салфетках №263. Голосование.

1. Мама

Моя мама работает в санатории. Она говорит, что к ним приезжают люди со всего СССР, потому что у них очень хороший радон, но я думаю, они приезжают чтобы мама их фотографировала, пела с ними ромашку белую, и задавала свои задания на вечерах отдыха. Мама красивая и ее все очень любят!

Дома, в ванной, она включает красную лампу страсти, (так папа говорит) разливает по ванночкам проявитель, закрепитель, и полощет там фотографии разных людей. На время красных страстей ванная закрывается. Туда стучаться нельзя, потому что мама пашет как проклятая, а мы потерпеть не можем, лучше бы кота покормили.

В мою комнату тоже нельзя — там глянцеватели, а Аркаша с Игорем им непременно свернут шею. Никакой шеи, конечно, нет, но они все равно свернут. Еще в моей комнате теперь много книг про химию, и блокнот где мама записывает формулы. Записывает и сразу черкает, хотя нас за такое ругает.

Все что остается в ванночках, мама сливает в кастрюлю на балконе, а когда та становится полной — разливает по банкам. Она добавляет в них желтый формалин, ставит банки в кастрюлю, что-то еще подливает и варит. На кухне в это время пахнет неприятно, но это не страшно, сначала и мы у мамы пахли неприятно, но от этого никто не умер. Она говорит, что если все получится, то у нас будут серебряные колечки и сережки. Я люблю колечки и жду их с нетерпением.

Когда страсти сварятся и сильно почернеют, их нужно вылить, а банкам, которые стали зеркальными, дать высохнуть. Мама к этому времени совсем чумазая; у нее черные ладошки и щека, а очки немного потемнели – это потому что она очень усердная, но папа говорит, что это классический пример жажды несметных богатств. Мама разрешает тут еще поговорить, но потом она расскажет о судьбе гугенотов в Варфоломеевскую ночь. Папа сразу уходит смотреть телевизор, наверное, знает эту историю. Он пошел бы в гараж, но там мужики все нормальные, и их жены никогда не притащат в дом газовую горелку и огнеупорный кирпич. Потому мужики папу клюют.

Дальше начинается самое интересное, но на это уже смотреть нельзя. Зато на второй день, мама хвастается блестящими капельками размером с монетку и говорит, что это настоящее серебро!

Со временем, я об этом всем забуду. У меня появятся новые хлопоты, монетки исчезнут, а колечки на их место так и не придут. А спустя много лет, когда я стану совсем взрослой, папы не станет, а квартира уже будет не нашей, мне часто будет сниться, что в той ванной снова включается красная лампа страсти, а на кухне, тоже чья-то мама варит серебро.

2. Новая жизнь

Серебряными могут быть ложки, монеты, подсвечники, но драгоценности – только золотыми.

Напольная ваза для цветов: эбеново-черная, покрытая тончайшим росчерком свинцово – серого рисунка, наполнилась до половины. Часики, кольца, браслеты и прочая спрятались в ее уютной тишине, и притаились в ожидании. Рано или поздно стихия, разразившаяся в доме, должна была наиграться и стихнуть, вылившись в неизбежные в такой ситуации слезы.

Однако, случилось непредвиденное. Несчастные украшения прокатились на лифте, подышали свежим воздухом, и к своему стыду и удивлению, оказались на помойке. Мокро, холодно, противно, а самое главное — стыдно.

Так все они, предназначенные подчеркивать красоту, начали новую жизнь. Все, кроме дешевого, серебряного кулона, самой пошлейшей формы – сердечка, что прятался на дне шкатулки. Того самого, что хозяйка доставала очень и очень нечасто. Всегда пьяная, зареванная, без макияжа. Никогда не одевала, только ласково шептала непонятное, глядя в темноту за окном.

Ведовство, если, конечно, это было оно, заканчивалось. Наступал день, а с ним и время настоящих ценностей. Разных: для работы, праздников, вечеринок, прогулок, но всех их объединяло одно – золото.

Какие бы бури не гремели в квартирке, что служила им домом, они заканчивались. Наступала долгожданная тишина, и украшения извлекались на свет божий, чтобы подчеркнуть изящество хрупких пальцев, совершенство напоенной солнцем кожи, безукоризненность груди. А единственный серебряный отщепенец, влачил жалкое существование.

Серебро победило только потому, что у него появился союзник: лохматый, пропахший дымом, с голосом полным нежности и печали.

— Ты…? – на удивление спокойно встретила его хозяйка, но если прислушаться, можно было уловить в ее голосе намек на звук, похожий на тот, что издают металлы, если в сильный мороз плеснуть на них кипятком. Еле уловимый хруст, за которым следует взрыв.

Воистину сокрушительный скандал сотряс дом несколько недель спустя, когда появился тот, кому драгоценности были обязаны своим появлением в доме. Не в том — с некрасивой, рано увядшей женщиной, а с цветком, красота которого вызывала зависть и восхищение.

Крики, вопли, звон бьющейся посуды, удар… и тишина. Тишина, которая страшней любой истерики.

И вот она новая жизнь! Особенно невзрачная после того, как бомж, на которого они так надеялись, не потрудился даже заглянуть в вазу, а устроил на нее свой зад и…

3. Золото всегда отливает красным

Золото всегда отливает красным. Вы не замечали этого? Я очень долго любил его: золотые монеты, золотые волосы моей жены, золотые стены нашего города Солнца. Города, когда-то бывшего моим. И не видел того, что дружат со мной ради богатства моего дома и славы моего рода, а жене моей… Жене моей тоже по нраву было золото. И, как оказалось, она нашла того, кто разделил с ней эту любовь более сильно, более страстно, чем это мог сделать я.

Я не противился. Я понимал, что давно превратился в идол, и когда из груди хлынула кровь, удивился, что она не золотая. Странное дело, но я не умер. Не помню, как выбрался из города, не помню, как добрался до этого леса.

Никто тогда не помог мне и, думаю, никто особо не вспоминал.

Шли первые дни весны. Я упал у березовой рощи и долго смотрел в небо. Вспоминал всю свою жизнь и думал, насколько все было мелко и никчемно. Предательское солнце тоже казалось мне золотым. А потом что-то мелькнуло среди сияющих стволов. Девушка, хрупкая и тонкая, как изысканная статуэтка, приближалась ко мне. И под ее ногами не сминалась трава, отливавшая белым светом, и серебристые волосы окутывали ее плащом. Чистые голубые глаза смотрели с пониманием и грустью.

Она отвела меня к себе. Я не противился, просто не мог противиться ей. А ведь собирался умереть.

С ней я понял величие серебра. Увидел сверкание снега под звездами, трепет луны на ночных волнах, чешую рыбы, трепещущей на остроге — и белоснежную кожу моего Серебра.

Она подарила мне любовь истинную, светлую, как Млечный Путь и ясную, как искры предвечного пламени. Оно белое, не желтое. Искристое серебро. И я нашел его в своей и ее в душе. Я создал его в своей кузне, под своим молотом, а ведь когда-то держал в руках лишь клинок! Истинное серебро — что лечит любые раны, что держит удар любой стали. Оно теперь дороже золота.

И вот теперь вы пришли ко мне и просите вернуться? Вам не нравится тот, кто правит вами…

Ты отпустишь меня, мое Серебро? Конечно же, ты отпустишь меня. Только я не уйду уже сам.

Если не нравится вам ваш король – приходите сюда, как пришли уже многие. Я не хочу воевать более, кроме как защищая свой город. Я не буду разрушать город Солнца, я создал город Луны.

Иногда по ночам мне кажется, я умер тогда, и все, случившееся со мной, лишь прекрасная греза. Я все еще лежу под березами, солнце выжигает мои глаза, а из раны, нанесенной золотым клинком, вытекает кровь. Мое Серебро просыпается в этот момент и целует меня.

Я плутал так долго, но все же нашел свой дом. А если это лишь серебряный сон, то пусть он длится вечно.

4. Серебряный клинок

Он помешивал в котелке пахнущий травами отвар и спиной чувствовал взгляд Эрвина. Тихий мальчишка десяти лет. Первый день в ученичестве.

— Спрашивай, что хочешь спросить, — предложил он, не поворачиваясь.

После долгого молчания Эрвин почти шёпотом сказал, осмелился:

— Учитель, у вас всего одна рука.

— Ну да, — усмехнулся он, коротко оглянувшись через плечо.

…Мне было десять, как тебе сейчас, когда меня отдали в ученики Родрику, знаменитому чародею и охотнику на демонов. Семь лет после того я учился и много уже знал. Как-то раз прибыл гонец, чтобы попросить Родрика приехать в замок одного сиятельного лорда, назовём его так. В замке по ночам пошаливала нечистая сила.

Мы с наставником собрали всё нужное для работы и отправились в путь, почти как всегда. Только на этот раз я тайком прихватил с собой короткий серебряный меч, который висел на стене в одной из комнат и покрывался пылью. Подумал: мне уже семнадцать, ученичество моё почти окончено. Покажу, что готов работать один.

Всем, кто был в замке, и челяди, и господам, велено было укрыться и носа не высовывать. Была уже ночь, Родрик заканчивал последние приготовления. Мы сами почуяли, что где-то неподалёку от нас — неладно. Прямо сквозь стены тянуло холодом и жутью. Тогда, покуда наставник был занят, я тихо выскользнул за дверь, надел амулеты, достал серебряный меч и пошёл на поиски.

А искать долго не пришлось. Через две залы от нашей — я сразу понял, что именно там. Когда взялся за ручку двери, услышал, как Родрик зовёт меня. И не то что вошёл, бегом забежал внутрь, лишь бы успеть.

В зале факелы зажжённые у стен, а посередине сгустилась темнота, чёрная как уголь, и дышит от неё ледяным холодом. Только я вошёл, она ручьём потекла ко мне, очертания на ходу меняет, вытягивается, то ли диковинный зверь, то ли страшный человек. Я одной рукой амулеты сжал. Первые слова заклинания сказал, мечом замахнулся…

Моргнуть не успел, как эта гадина оторвала мне правую руку.

Он замолчал, надо было снять котелок с огня и заодно прогнать непрошеные воспоминания. Довольно того, что они до сих пор заставляют его вскакивать в поту среди ночи. А ведь почти четверть века прошло.

— Если бы наставник тогда не успел, не бывать бы мне живу. Но повезло, Родрик успел. Только вот охотника на демонов, как ты понимаешь, из меня не получилось. Пришлось мне пойти в травники.

Он снова невесело усмехнулся и посмотрел на мальчишку. Эрвин, подавшись вперёд на своей скамье, пожирал его глазами. Ты подумай. Вроде и не испугался, а наоборот.

— Как же демон вам оторвал руку? У вас же был серебряный клинок.

— Серебряный, да не совсем… Родрик мне потом рассказал. Это было не чистое серебро. Сплав с оловом. Подделка, бесполезная игрушка. Ему и в голову не могло прийти, что я приму этот меч за настоящий.

Учитель вышел из комнаты. Огонь потрескивал в очаге. Пахло свежим горьким снадобьем. Эрвин, глубоко задумавшись, неподвижно смотрел на пламя.

5. Cеребро

Во время войны горожане десятками гибли от голода. Из всей семьи их осталось двое – София и её годовалая дочь. Ребёнок чах на глазах, да и она сама слабела с каждым днём. Соседка, бабушка Ги, каждый день приносила им кусочки чёрного хлеба. Где она их брала выяснилось намного позже, после войны. Вообщем-то, именно эти кусочки и помогли Софии выжить. Но тогда, летом 1942 года, она была уверена, что ей осталось всего несколько дней…

Бабушка Ги, или Гизелла, всегда была для них чужой, непонятой, вызывала только неприязнь и даже враждебность. У неё были аристократические манеры, гордая осанка и спокойный взгляд уверенного в себе человека. Бабушка Ги была не из бедных, не из их сословия и не их положения. Милая старушка с красиво уложенными седыми волосами, заколотыми черепаховым гребнем, выделялась и своей внешностью, и манерами. Она носила жемчужно-серое платье с белоснежным платком на плечах и совсем не вписывалась в атмосферу их дворовой нищеты, бесконечных драк, попоек и скандалов. Несмотря на это, даже после смерти мужа Гизелла осталась жить здесь, в маленькой квартирке на верхнем этаже их старого дома. Никто не понимал, почему она согласилась терпеть их шумные семейные потасовки и нецензурную ругань распутной и крикливой соседки, живущей в квартире напротив и каждый день принимавшей клиентов. София часто слышала как мать, мечтавшая уехать из «этой свинской дыры», бормотала в недоумении: «Да будь я на её месте, давно продала бы и квартиру, и резную мебель, и серебро…»

…В полдень нещадно палило солнце, мухи лениво ползали по столу, тычась хоботками в тёмные слои грязи, а воздух вокруг дрожал, как кусок студня на тарелке. Дочка долго плакала, но затем уснула, так и не дождавшись еды. Из окна София видела как Гизелла вышла со двора и повернула в направлении центра. Как всегда в руках она несла свёрток. Возвращалась она обычно через несколько часов, но уже без свёртка, и обязательно заносила им несколько ломтиков хлеба. В тот день старушка не вернулась. А с ней пропала и последняя надежда на выживание.

Ожидание конца превратилось во что-то тягучее и вязкое, тёплый воздух стал походить на противную мутную жижу, которая медленно вливалась в лёгкие, чувство голода отступило и больше не возвращалось, и даже смерть дочери не вызвала ни отчаяния, ни горечи…

София выжила. Хлебные ломтики бабушки Ги спасли ей жизнь. А через восемь лет после войны она вышла замуж, родила вторую дочь и дала ей имя – Асимина. От слова asimi – «серебро».

Серебрянный скальпель

Сергей потянулся довольно, глянув на колонки цифр подписчиков.

Открыть платную подписку или продать права? Ему осталось выложить треть только что законченного романа.

И том и в другом были свои плюсы. «Оксана Серебро» в последний раз пролистал Эпилог. Выловил два повтора и одно выпадение из фокала. Доказал сам себе, что это повтор намеренный, который можно отнести к «оригинальному стилю Оксаны Серебро», а выпадение из фокала не мешает восприятию, скорее, ставит точку в истории. Выражаясь кинематографическим языком: этакий отплыв камеры от героев, замерших в объятиях на крыше полуразрушенного небоскреба.

— Как ты можешь любить меня, Серебро? — прошептал главный герой, простой сисадмин Сергей. Привычно неловко шевельнул ногой, и кирпич упал на голову недобитого злодея, тянувшегося к оружию. Тот дернулся и затих уже навсегда.

— Потому что лишь ты любишь меня такой, какая я есть. Не истребителя нечисти, не главу клана «Летящие клинки», а просто — Оксану! — ответила она. Огненные волосы развевал ветер, а показавшиеся в невеселой улыбке два широковатых передних зуба придавали Оксане особый шарм. Она отстранилась, вытерла окровавленный клинок, спрятала его в металлическую косметичку и улыбнулась.

Мир в очередной раз был спасен, а Оксана нашла свою любовь. Что для мира, как оказалось, было не менее важно.

Сергей был известен в узких кругах как «Оксана Серебро». Хотя ему не советовали брать псевдонимом имя героини, это сработало лишь на привлечение читателей.

Герои в романе несколько раз сходились и расходились, запутанная детективная история развернулась лишь в финале. Все это, как и описания логова борцов с нечистью в сочетании со скромным бытом сисадмина, известного как своим гениальным умом, так и невероятной невезучестью, внезапно понравилась искушенной публике.

А все началось со скромной косметички жены. Да, Сергей взял для своей героини внешний облик обожаемой супруги, чему она была не слишком довольна, но и возражать особо не стала. Она вообще все больше тревожилась, читая новый роман супруга, и Вадим даже порадовался, что заканчивал его без Оксаны…

Возвращаясь к началу: однажды из ее косметички выпал острый как бритва скальпель.

Сергей не смог удержать любопытство и потянулся к нему, пошутив, что таким скальпелем хорошо трупы вскрывать!

Оксана очаровательно покраснела — прямо в тон своих невозможно рыжих волос! — долго и мучительно признавалась, что маникюр она привыкла делать сама и вот этим самым, жутким на вид, остро заточенным скальпелем, орудовать которым ее научила бабушка. И который она хранит в память о ней.

Скальпель и правда выглядел очень старым. Червленым какими-то завитушками по ручке и с таким лезвием, что зеркало позавидует.

Сергей вспомнив источник его писательского вдохновения, слишком резко отодвинул кружку с кофе от ноутбука. Тут же, чертыхнувшись, кинулся вытирать пролитую жидкость с клавиатуры.

Прислушался — в доме было тихо. Дописывал Сергей свой роман в мансарде, а сегодня очень уставшая Оксана давно и сладко спала в спальне на первом этаже.

Сергей решил, что с кофемашинкой, купленной специально для него любимой супругой, он справится и в одиночестве. Завязал халат поплотнее, сунул ноги в шлепанцы и спустился на первый этаж.

Дом был Оксанин, вернее, той самой загадочной бабки, которая оставила внучке небольшое наследство, дом за городом и острый червленый скальпель. Однушка Сергея в центре сдавалась за неплохие деньги и, с учетом его приработка, позволяла ему не чувствовать себя нахлебником у богатой и красивой женщины, выбравшей его непонятно почему.

Оглушительная тишина ночи прервалась воем собаки, тут же стихшим. Чернота углов колола глаза. Сергей поежился и почему-то не стал включать люстру. Слабая желтоватая подсветка дала ему без приключений добраться до маленькой кухни.

Он нажал кнопку, шагнул вперед, и тут одновременно произошло множество событий. Сергей зацепился шлепанцем, поскользнулся и грохнулся на пол, в процессе махания руками в попытке удержать равновесие дернув за край кофемашины. Что-то брызнуло и неимоверно заискрило, что-то, без сомнения опасное, просвистело надо головой. Чья-то тень мелькнула над ним, слившись с другой тенью. Всклокоченный клубок из двух тел прокатился по кухне, собирая по дороге и круша все, что можно. И наконец все стихло.

Сергей дрожащей рукой потянулся к выключателю.

— Знаешь, дорогой, — откинула рыжую прядку со лба супруга, поднимаясь с пола. — Мне даже не пришлось что-то делать.

Под ее ногами медленно истлевало тело мужчины. Обожженное, с воткнутым в грудь серебряным скальпелем.

— Ты очарователен и неподражаем! Его в первую очередь поразило током от закоротившей кофемашинки. Надо будет усилить защиту дома, — чмокнула Оксана оторопевшего супруга и улыбнулась, показав два передних широковатых зуба. — Знаешь, когда ты начал это писать, было забавно. Потом — опасно. А сейчас я просто горжусь тобой. И люблю.

Сергей вытаращил глаза, а Оксана поцеловала его еще раз. И хотя вокруг не было полуразрушенного небоскреба, почувствовал он себя на вершине мира. Подлую мысль — а стоит ли писать про путешествия к звездам? — он засунул подальше. В конце концов, он уже так много знал про это свое «Серебро»! Вот только что из правда, а что — вымысел?

Почему-то совершенно не было страшно. Словно он знал: то, что он писал, было правдой. Оксана все не прерывала поцелуя, и мысли о том, что надо бы расспросить про бабушку, оставшуюся загадкой, и о том, и правда ли, что «Летящие клинки» избрали своей обителью старую ветку метро, пропала.

Пальцы зачесались начать второй том — и проверить!

Солнце совсем скрылось за горизонтом. Малиновый шелк неба мягко перетекал в тёмно-синий бархат, на котором уже красовалась огромная ванильная луна. Запели цикадки и сверчки. Мягкими невесомыми тенями запорхали над плетнями, кустами, крышами домов и сараев ночные летуны. Смолкали голоса людей. Становилось всё тише и тише. Деревня засыпала. Гмырр почти уснул. Разбудила его луна. Она заглянула в окошко, мерцающим светом облила комнатку, превратив в богатое чернёное серебро простенькие вещи. Ночь спряталась в тенях. А Гмырр окончательно проснулся. Он тихонько вылез в окно, добежал до старостиного огорода и нырнул в тёмное нутро погреба. И остолбенел от увиденного. Там в мягкой тёплой темноте в плетёной корзинке лежало большое сияющее лунным серебром яйцо. Иногда, когда угли в жаровне вдруг вспыхивали, чуть освещая пространство, по яйцу пробегали тёмно-алые блики, и казалось, что оно живое, шевелится. Сам Гмырр забыл, как и дышать. Но он не испугался, а замер от нахлынувших мыслей и воспоминаний. Значит, дед был прав, и драконы существуют, и все те истории, коих было множество рассказано и выслушано, всё правда! То что яйцо было драконье не вызывало никаких сомнений. А ещё он замер от удивительного чувства обожания и восхищения, что образовалось в душе. Яйцом хотелось любоваться, и как ни странно защитить ото всех, спрятать. И вот это-то последнее чувство победило все остальные. И план созрел моментально, как только была осознана мысль о защите. Давно, прошлым летом, в пору, когда Гмырр любил ещё слушать сказки, дед показал ему игрушку — старое, довольно таки потёртое деревянное яйцо неизвестной птицы. Дед говорил, что это драконье, а Гмырр не верил ему, потому что не верил в драконов. А вот теперь та старая игрушка могла пригодиться. Вряд ли староста сразу заметит подмену, в темноте не очень хорошо видно. А потому нужно было не стоять столбом, а действовать. И Гмырр побежал, сначала в сарай, где в углу со старыми игрушками, как он полагал, и лежало то ненастоящее яйцо. Но его там не оказалось. Потом Гмырр вспомнил, что сам отнёс дедовский раритет на чердак и спрятал в сундуке под древним парадным кафтаном того же деда. Они тогда играли в «горячо-холодно» с друзьями, но не доиграли, вызванные на ужин, а потом и забылось. Яйцо так и лежало в сундуке, завернув его на всякий случай в какой-то платок, найденный тут же, Гмырр полетел в погреб. Обмен произошел благополучно. Деревянная копия была помещена в корзинку, настоящее, блестящее серебряное, в платке добралось до гмырровой комнаты и упокоилось в объятиях, свернувшегося калачиком пацана. Так в обнимку они и встретили новый день.