Битва на Салфетках № 190. Второй тур - голосование

Вторник. Ответственный день, деловая встреча с серьёзными зарубежными партнёрами. А я вчера потерял совсем новое, только неделю назад приобретённое в кредит, служебное лицо… Никто ведь меня не поймёт, если я на деловую встречу приду в этом — старом, домашнем… Придётся опять брать напрокат, а это расходы! Хорошо ещё, если моё новое вообще найдут, там такое было, в этом «Пингвине»…

Глянул в отражатель — ну и… Хотел бы сказать — «рожа», но это непотребство и рожей не назовёшь. Домашнее есть домашнее — в нём, конечно, удобно — как в тапочках, потому и занашиваешь до последнего — зачем тратиться попусту? Дома-то и так хорошо ходить.

Чёрт! Нет, надо брать напрокат…

Магическое лицо

Маркиз – неуёмный пудель, тёрся у ног и вилял хвостом. Дед сложил ягоды в чашку и отдал мне, мол, теперь довезешь.

Чашка была удивительной – тонкой, почти прозрачной.

Я позабавила подарком коллег, а со следующего дня мне стали приносить интересные чашки: узкие, огромные, дырявые, чашки «Волгоград» и «Харьков».

Решив сделать несколько снимков своей коллекции, я обратила внимание на темную кружку с вылепленным морщинистым лицом, похожим на древнего индейского бога.

Перед глазами возникла картина жертвоприношения. Купив томатного сока и несколько пупсов для хоррор-композиции, то приседая, то становясь на табуретку, я стала снимать со всех сторон «кровавый бассейн с растерзанными телами». Для большего эффекта пришлось одного из пупсов одеть в перья и раскрасить. Решив взять крупный план, я чуть не упала, зацепившись за табуретку. На руке появилась царапина, из ранки закапали красные капли.

Истинный художник меня поймет – кровавые капельки я направила на головы пупсов. Должного эффекта не последовало, кровь скользила по пластику и смешивалась с томатным соком.

И тут кружка приоткрыла косящие глаза и выдохнула: — Аш! Глаза закрылись.

Ошалев, я выплеснула сок. Потом осторожно положила в чашку кусок размороженной печенки и застрекотала фотоаппаратом. Лицо на кружке вытянулось, разгладилось. Глаза дрогнули, распахнулись, рот произнёс:

— Кровь дашь?

Я втиснула в кружку всю печень.

— Завтра жди дождя. В поездку готовься. Дай кровь-человек. Звериное — плохо говорю. Береги меня кудрявого.

— Ты, вроде, не кудрявый.

Лицо на кружке выпятило нижнюю губу и замолчало. Печенка свернулась в обескровленную сухую корку.

Подобно вампиру, я стала просить кровь на рынках и бойнях. Чашка, глотая слова, сообщала мне ближайшее будущее. Я записывала на диктофон, снимала видео — готовила бомбу для интернета. Однажды уговорила-таки практикантку за энную сумму принести из морга кусочек человеческой плоти. Лицо на чашке побелело, глаза запылали синим огнем и из помолодевшего рта полились страшные тайны далекого будущего и прошлого. На вопросе: «Где спрятано золото инков?» дверь в комнату распахнулась, и ввалившийся дед заключил меня в объятья. Маркиз вдруг принялся истошно лаять на чашку. Лицо бога округлило косые глаз и вскрикнуло: «Кудрявый!» Пудель ткнул в чашку носом, сбросил ее. Чашка звонко разбилась.

Черепки исчезли, пропали все записи. Страшное будущее стёрлось из головы. Но надменное темное лицо на чашке я помню и надеюсь – а вдруг чашек было несколько?

Прошло уже около часа. Все мое тело неимоверно чешется от долгого сидения в кустах, но я боюсь даже шевельнуться, потому что не хочу выдать свое присутствие. Скоро, совсем скоро он должен выйти из отеля. Мой фотоаппарат уже наготове. Я – тоже.

Я слежу за ним уже неделю. За это время я наизусть выучила его расписание. Знаю, где он любит бывать, а каких мест избегает. Знаю, с кем он встречается на утренней пробежке, с кем болтает за обедом, а с кем – за ужином.

Я даже познакомилась с некоторыми его привычками. Например, после утренней зарядки он любит посидеть на набережной. А по вечерам, ровно в десять часов он покидает отель и отправляется на прогулку по ночному городу. Я же просто жду, когда он выйдет на улицу, а потом незаметно следую за ним. И сегодня я снова в ожидании, но на этот раз – с фотоаппаратом.

И вот он выходит. Я кидаю быстрый взгляд на часы над парадным входом. Десять часов, как обычно. Что ж, осталось только навести объектив, нажать на спусковую кнопку и…

Вы могли подумать, что я сумасшедшая. Но это не так. И я не журналист, не шпион и не маньяк. В общем-то, я не плохой человек. Я слежу за этим мужчиной уже неделю, потому что просто влюбилась в его лицо. И хотела бы смотреть на него вечно.

— Что ты помнишь, Анна?! – этот вопрос бьет поддых и выводит меня из ступора, в котором я находилась в течение долгих десяти минут, после увиденного ужаса.

Я поднимаю глаза на говорящего. Он не человек. Точнее, конечно же, он человек, но я не могу увидеть его, он словно тень. Да, тень человека. Первое мгновение не могу осмыслить заданный мне вопрос, а после меня словно молнией ударило – я не Анна. Мое имя другое. Но какое?!

— Так что было в тот злополучный день, Анна… — вновь произносит человек-тень и наклоняется ко мне вплотную.

Сейчас мое зрение стало лучше и я замечаю, что сижу в темном кабинете, на твердой, деревянной табуретке, а напротив, перегнувшись через стол, на меня глядит человек с черными, словно бездна, глазами.

— Я … — выдавливаю из груди и смущенно оглядываюсь вокруг, замечая, что повсюду подобные люди-тени. Люди без лиц… Я вижу только их темные, страшные глаза.

— Она ничего не скажет… — шепчет один из теней.

— Я не Анна… — наконец, шепчу я и пытаюсь увидеть лица этих странных людей.

— А кто же тогда?! – спрашивает мой собеседник, сделав шаг в мою сторону.

А в правду: кто я?! Я знаю только одну истину: я не Анна, но назвать свое имя не могу. Может быть, я стала такой же девушкой-тенью, не имеющей своего лица. Только глаза… Вновь оглядываю присутствующих: темные-темные глаза, а где же лица. Это бред… Бред!

— Так кто ты?! – вновь возвращает меня в реальность голос тени.

— Не знаю… — шепчу и опускаю голову на руки.

— Тогда ты не отрицаешь, что можешь быть Анной?! – усмехается тень.

— Я не знаю… ничего не знаю…

Через несколько часов допроса, я сдаюсь и признаю факт того, что мое имя АННА. Хотя это не так.

— Ну вот… — голос сделался веселым.

— Дайте мне зеркало! – я не осознаю, что кричу.

Мне надо доказать самой себе, что я не такая безликая тень, как все они.

Дают зеркало. Я тяну руку и пытаюсь увидеть лицо тени, которая стоит так близко. Но только глаза. Глаза, напоминающие мне глубокий колодец.

Какое-то время решаюсь: взглянуть ли мне на себя или лучше остаться в неведении, но с надеждой. И все-таки решаюсь. Хватаю зеркало, зажмуриваю глаза и переворачиваю его к себе. Открываю глаза…

— А-а!!!

Я такая же безликая… Только глаза зеленые-зеленые…. Словно трава…

Прототип

Я улыбался всё шире, нелепей и чувствовал: от этой улыбки я голый, глупый…

Евгений Замятин

2125 г.

Дверь за ним резко захлопнулась. Рой получил, что искал. Посмотрел на вожделенный пожелтевший бумажный конверт: а мужик — любитель старины! Стоять на заброшенной улице времен Черного президента неуютно. И небезопасно. Первый раз в жизни он зашел так далеко: «Нырнул в реал», как саркастически писали Сетевики. Сырой влажный воздух. Непонятные запахи раздражали слизистую.

Неделя без сна. Рой лежал в кровати и вел изнуряющие диалоги сам с собой, представляя, как он уговорит Вольного сдать Прототип. А когда надо было работать, сидел истуканом у экрана перед визуализацией.

Казалось, что она смотрит только на него. Ему она улыбается — широко и откровенно. И против воли Рой улыбался в ответ. Она запрокидывала голову, и короткие волосы легонько развевались на ветру. Звука не было. Да и не нужен был он ему пока. Подберет к фактуре, наложит. Вот с фактурой обычно беда.

Сжатые сроки подталкивали к безумию: вместо того, чтобы в подробностях разработать Героиню со своим визуализатором, Рой раскидал задание Вольным. К запуску уже все было готово: планы сделаны, реплики по таймингу расписаны, озвучены. Всех героев визуализировали. Кроме Героини.

Как увидел ее, сразу отмел мысль о том, что ему достаточно работы визуализатора. Нужен был Прототип. До сухости в горле, ночных кошмаров, дрожи в руках. Сценарий стал для него мертвым. Даже с обретенной Героиней. Казалось, что Прототип знает что-то! Что сделает его историю насыщенной, живой, полноцветной.

Он отложил проект. Пропустил сроки сдачи. Потратил часы на уговоры Вольного визуализатора нарушить закон: дать контакты Прототипа, личный адрес человека, который продал свою внешность визуализатору. Тот обрабатывает материал – и вуаля! – актер нового времени: сговорчивый, со всем согласный, не капризный, без фобий и зависимостей. У него нет психики, которую можно травмировать, нет завышенных требований к гонорарам. Рой считал, что Эпоха визуализации – лучшее, что случилось с Индустрией кино за последние сто лет! Разгул фантазии и экономия бюджета. Так накой ему сдалась эта девка из трущоб, продавшая себя в индустрию лиц?! Покончим с этим раз и навсегда.

Рой порвал конверт.

Вместо вожделенного адреса — черно-белая карточка десять на девять сантиметров. На ней смеющаяся ему в лицо девушка. Та самая. На обороте надпись – Линкольн роуд, 1965 г.

Девушку в этой толпе я заметил далеко не сразу. Одна из многих, видимо, впервые во дворце. Стояла у колонны в обществе трех пожилых дам, оживленно обсуждавших танцующих. Светлое, почти белое платье, обязательная полумаска, сливающаяся цветом с лицом. Что-то светлое и прозрачное на волосах. Собственно, волосы я сначала и увидел. Корона рыжих, пламенеющих в ярком свете, кудрей, собранных в какую-то сложную прическу. И серые глаза, с надеждой обратившиеся ко мне.

Я пригласил ее на танец и получил немедленное согласие. Похоже, ее первый танец сегодня. Впрочем, при дворе рыжие волосы не в моде. Дамы стремятся стать бледными блондинками, уж не знаю, почему. Кружась в танце и увлекая за собой удивительно гибкую и послушную девушку, предложил ей познакомиться. На маскараде не принято соблюдать многие условности. Можно назваться любым именем. И даже танцевать вальс, что немыслимо на любом другом балу.

— Энни.

— Мне очень приятно познакомиться с такой очаровательной девушкой. Александр.

Она покраснела от пустякового комплимента, даже маска не скрыла зарозовевших щек. К сожалению, и на маскараде я не мог позволить себе протанцевать с одной дамой более трех танцев. Традиция. Но их хватило, чтобы понять, как уникальна Энн. Я пригласил ее прогуляться по зимнему саду, и она согласилась. Мы смотрели на знаменитый каскад, подсвеченный в честь праздника цветными огнями. Вокруг были люди, но я не замечал никого, кроме нее.

В ней было все – порывистость и рассудительность, готовность удивляться и неожиданная образованность. Я не однажды мысленно поблагодарил Кларенса, согласившегося обменяться костюмами – иначе я, а не он отбивался бы сейчас от толпы поклонниц. И Энни досталась бы не мне…

Ее губы оказались сладкими, а запах кружил голову. Она и целовалась, как танцевала – страстно, порывисто, отдаваясь целиком. Она показалась мне опытной, а оказалась невинной…

Утром, когда первые лучи зимнего солнца осветили постель, я распутал завязки маски, вынув все заколки из ее волос. Так и думал – веснушки. Побледневшие, но не исчезнувшие даже зимой. Их стеснялась. Тонкие, правильные черты, еще припухшие от поцелуев губы. Красавица. Моя красавица.

Кольцо на пальце, скрытое на балу кружевной перчаткой, а позже – темнотой. Герб Блеров. В списке невест, полученном от отца, они есть. Правда, старшую дочь зовут Грейс, и ее портрет я видел. Впрочем, этот вопрос мы уладить сможем. Значит, все-таки женюсь…

Лицо моей жены

— Привет, – произнёс я с порога.

— Привет. – Жена вышла из кухни. – Переодевайся, иди ужинать. Я уже всё подогрела. Как на работе?

— Всё нормально. А ты как?

— Хорошо. От фермера звонили – завтра зерно привезут…

Я машинально кивнул. Жена повернулась, чтобы идти в комнату…

— Лен, подожди минутку.

Она обернулась. В глазах мелькнула настороженность:

— Что-то случилось? Что-то серьёзное, да?

В этом была она вся: настороженная, озабоченная, всегда ожидающая от жизни худшего. Таким же было и её лицо. Я давно не помнил, чтобы моя жена улыбалась – открыто, радуясь чему-либо от чистого сердца. Её улыбка всегда была вымученной, отстранённой. Так её научила жизнь – надеяться только на себя, не смеяться утром, чтоб не плакать вечером… И, наверное, была и моя вина в том, что я за пять лет совместной жизни так и не смог, как ни старался, разубедить её в этом.

— Ну, не молчи! На работе что-то, да?

— Лен, – заговорил я тихо, вкладывая в голос как можно больше убедительности, – всё хорошо, не переживай. У меня есть кое-что для тебя. Держи. – Я покопался в пакете и осторожно вытащил оттуда небольшой свёрток.

Она приняла его и с удивлением в глазах развернула. В нём оказалась небольшая бледно-розовая примула в горшке с ещё нераспустившимися цветками.

— Саш, зачем?..

— Ты забыла, какой сегодня день? – спросил я. – Мы познакомились сегодня, помнишь?

Лена подняла на меня глаза:

— Точно… Саш, я вправду забыла. Прости меня. С этими заботами… так всё надоело. – Она шагнула ко мне и уткнулась носом в плечо. Я приобнял её:

— Лен, когда ты последний раз смеялась?

Она покачала головой. Я отстранился и подвёл её к зеркалу:

— Смотри, Лен. Ты ж себя совсем загнала. Как лошадь. Разве так можно?

— Ты всё время на работе, – отозвалась жена. – А дел – сам знаешь сколько. И денег не хватает…

Я вздохнул, достал из кармана телефон, нашёл нужную мелодию и включил её. В комнате раздались мягкие звуки рэгги, и высокий голос протяжно запел: “No, woman, no cry”. Когда песня закончилась, я спросил:

— Понравилось?

Лена кивнула.

— Это – Боб Марли. Певец был такой ямайский. Знаешь, он однажды сказал: “Лучший изгиб на теле женщины – это её улыбка”. – Я обвёл пальцем контур её губ. – Всё хорошо будет, Лен. Мы со всем справимся. Я ж ведь люблю тебя…

Она посмотрела в зеркало на меня и неверяще улыбнулась.

И тут я впервые увидел, как посветлело её лицо.

Проблемы никуда не исчезли. Но они уже не казались такими страшными…

Люда очнулась от того, что ей было неудобно. И ещё от лёгких похлопываний по щекам. В первый момент она даже удивилась — что с ней произошло? Но потом вспомнила и резко села, открыв глаза.

Похитители не связали ей руки-ноги, не засунули в рот кляп. Впрочем, последнее было бы лишним: кричать она всё равно не могла бы. Память услужливо подсунула Люде последнюю сцену перед обмороком: двое в чёрных пальто схватили за руки и запихнули на заднее сиденье джипа. От страха и нехватки воздуха она отключилась. А пришла в себя уже в этом кабинете с аскетичной обстановкой. Её положили, бережно и аккуратно, на небольшой жёсткий диванчик. Позаботились, значит.

Она рассмотрела мужчин, что так непринуждённо пригласили её в гости. Двое похитителей, крепких, жилистых и похожих с лица. И третий, явно главный в группе, под пятьдесят, с короткой стрижкой седых волос и живыми карими глазами, в данный момент выражавшими крайнее беспокойство. Его лицо вызвало у Люды мгновенное доверие. Впрочем, она всегда различала хороших и плохих людей, просто по лицу. И никогда не ошибалась.

Мужчина заговорил. По губам Люда читала плохо, но поняла, что он спрашивает о её состоянии. Знаком она ответила, что всё в порядке. Один из похитителей уверенно перевёл. Надо же! Обо всём позаботились, даже нашли человека, говорившего на языке знаков! Но зачем?

— Зачем вы меня украли? — руками показала Люда.

— Это печальное недоразумение, — ответил главный. — Парни перестарались, и я прошу их извинить.

— Почему я здесь? — перефразировала Люда свой вопрос.

— Потому что я хочу предложить вам сотрудничество.

— В чём? — с безграничным изумлением Люда переводила взгляд с главного на переводчика. Действительно, зачем им нужен глухонемой подросток из неблагополучной семьи?

— Людмила, что вы знаете о микровыражениях лица?

Она пожала плечами:

— Ничего!

— Это непроизвольные сокращения мышц лица на очень короткое время, которые выражают определённую эмоцию. Их невозможно подделать, даже если человек лжёт. Вам понятно?

Люда неуверенно кивнула. Мужчина продолжил:

— В мире есть лишь небольшое количество людей, способных читать микровыражения. И вы, Людмила, одна из них! Согласны сотрудничать с нами?

Люда колебалась. Мужчина поспешил добавить:

— Зарплата, квартира и эмансипация под покровительством государства прилагаются к этому предложению. Вам больше не придётся возвращаться к родителям.

Последний аргумент сразил её наповал. Ведь Люда мечтала об этом уже несколько лет! Она выпрямилась и решительно спросила знаками:

— Когда приступать?

Главное, что это не я

— Не стой, как чурбан, пропусти! — серые решительные глаза смотрели на меня в упор. Малявка девчонка, немного курносая и вся в веснушках, прорывалась сквозь наш строй, приветствовавший ветеранов. Это был утренник, где мы должны были вручить старикам цветы и послушать истории о войне. Куда же она так спешит, если все стоят?

Высунув голову из строя, я увидел, как девчушка бросилась на помощь старичку, у которого выпал костыль. Мы все прилежно стояли, как чурбанчики, а она сделала то, что было не формальностью, а настоящей человеческой помощью. И тогда я впервые пожалел, что это был не я.

Когда девчушка возвращалась на свое место, я восхищенно улыбнулся ей. Но в ответ получил обжигающий презрительным холодом и осуждением взгляд. Она имела полное право презирать меня, как и всех остальных, не помчавшихся на помощь, когда она была действительно нужна.

Заинтригованный, я проследил, в какой класс она пошла после утренника, и оказалось, что мы учимся в параллельных классах. Она как заколдовала меня. На переменках я терся неподалеку от учеников параллельного класса и наблюдал, как страстно и прямолинейно она доказывает одноклассникам, что они неправы, как помогает учительнице и ругается на хулиганов. Она становилась моей героиней. Наверное потому, что это не я был таким героем.

В конце четверти наши параллельные классы участвовали в общей олимпиаде, и в результате нашлись обиженные. Одну из девчонок параллельного класса сняли с участия, учитель решил, что она пытается списывать. Мой веснушчатый кумир, как всегда, встал на защиту справедливости. Маленькие кулачки гневно сжимались, когда она обличала учителя.

Пришлось даже идти в дирекцию разбираться. И там мы посмотрели видео с камеры слежения. Оказалось, та ученица и правда списывала. Но курносая правдолюбка продолжала на переменках рассказывать всем про плохого и несправедливого учителя. И невозможно было не поверить этим строгим и принципиальным серым глазам, этой заносчивой курносости. Она ведь защищала подругу! И тут ее никто не остановит.

Наконец я отважился. Надо же когда-то познакомиться. Когда стайка учеников рассыпалась, спеша кто куда после уроков, я подошел и тронул ее за плечо. Надменный взгляд устремился на меня.

— Привет. У меня один вопрос: а тебе понравилось бы, если бы про тебя говорили неправду?

— Кто ты такой, чтобы судить? Может, староста или директор? – она насмешливо и зло фыркнула, удаляясь от меня и из моих мыслей.

Все-таки хорошо, что правдолюбом по случаю был не я.

— И кто это у нас такой маленький? Такая лапочка, такая лапочка, бровки домиком, ушки хвостиком, глазки-пуговки. Сами лепили? А-а-а, вылупилось? Петух до сих пор в шоке? Ну, вы его уже успокоили? Ну да, ну да, в котелке-то уже не понервничаешь. А индюк что? Радуется? Это правильно, чай, не каждый день путевку в суп отбирают. Жаба как себя чувствует? Сомнения её гложут, не похоже чадо на неё? Непорядок. Может ей тогда хлебальник подрихтовать малость? Ну-ну, не надо так пугаться, я ж пошутила, рихтовать не будем. А зачем я сковородку достала? Ну, так блинчиков вдруг дитятко попросит напечь. А змеюшка там, на груди чего свернулась? Греется? Вредно же животинке, лучше её в прохладу, вот колода очень даже хорошая. Вооот, хорошо, теперь змейка колодой накрылась. Вы гляньте, гляньте, а у дитёночка-то глазки открывает, чего ж вы столбом-то стоите? Принесите еды какой-нибудь, что ли. Ну, что вы, как каменные? Где ваше чадолюбие? Черствые вы всё-таки люди, нельзя таким быть. Ну, ничего, деточка, ты не волнуйся, тетя Горгона тебя не бросит. Мы еще им всем покажем, мы еще присмотрим за всеми ними.

“Что вы мне принесли? Одинаковые, как куклы. Вот посмотрите! Бледно-алая кукла,” — Руслан Витальевич перебирал фотографии моделей, скользил по ним взглядом и одну за другой бросал на пол. “Мы лицо рекламной компании выбираем. Понимаете? А это рыжая кукла!” — фотография рыжеволосой красотки спикировала под ноги двоим ребятам из “PRgroup”, а директор крупнейшей в городе торговой компании продолжал: “Лицо, оно цеплять должно! А вы мне третий день “Барби” показываете! Вот, снова кукла!” — и он склонился к столу за новой фотографией.

Чтобы не услышал хозяин кабинета, парень помладше прошептал: “Серега, ему не угодить, у меня уже тик нервный, я сейчас ноутбуком ему по голове шарахну”, — старший, с легкой улыбкой, шепнул в ответ: “Спокойно, все под контролем”.

— Почему они все такие одинако… так, а вот это уже что-то, — отложив одну фотографию в сторону и быстро проглядев оставшиеся, директор вернулся к выбранной. Несколько секунд изучал. Затем взял фото и принялся рассматривать лицо девушки в ореоле золотистых лучей солнца, бьющего в окно. Губы его растянулись в мечтательной полуулыбке: “Да, это она! Вот энергия и страсть, все в этих глазах, все в этом лице! Красота. То что нужно!” — и уже через двадцать минут, получив подписи на договоре и аванс, довольные рекламщики возвращались в свой офис. Стажер крутил в руках выбранную директором фотокарточку и бормотал: “Вообще не понимаю, что он в ней нашел? Модель как модель, форма лица далеко не идеальная, чуть раскосые карие глаза, черные волосы под каре. Смешать ее сейчас с другими фотографиями, я даже сразу не найду, совсем обычная же”.

— Это для тебя она обычная, — засмеялся Сергей — а наш клиент спит и видит это лицо. Хотя может об этом и не догадывается.

— Не понял. Как это? Тебе гадалка нашептала?

— Все гораздо проще, стажер. Пока ты вчера за резервным проектом гонял, я с секретаршей нашего клиента беседовал, чаем поил с шоколадками. Ну, она мне и поведала про любовь бурную, начальника своего, четырехгодичной давности. И про то, как бросила его та девчонка, уехала из города, а он с ума сходил. Страничку её мне в Одноклассниках показала. Дальше дело техники: нашел модель с похожим типом лица, глаза карие в фотошопе сделал, чуть родинку обозначил, вот у клиента подсознание то и зацепилось. Запомни, студент: эталоны красоты не журналы глянцевые, а любовь устанавливает.

Шкаф

Дверцы шкафа заскрипели и медленно открылись. Боря зажмурился крепче, но это не помогло – он всё равно видел, как тьма, скрытая за этими дверями, клубясь, выползает в спальню, как собираются в этой тьме сгустки черноты, превращаясь в оскаленные морды и искажённые лица, как из тёмного облака тянутся к нему длинные руки с корявыми пальцами и мохнатые когтистые лапы, как хватают его и тащат туда, к себе, в прожорливое шкафово нутро, где живут страшные ночные сказки и их злые герои…

Опять этот сон! Боря вскочил, уставившись на шкаф. При свете дня это была безобидная мебель, с древесными узорами-разводами на полированных дверцах. Но под лунным светом узоры оживали, преображаясь в жутких чудовищ. Он пытался было сказать об этом маме, но та в ответ лишь пригрозила наказать Борю за нелепые выдумки и велела няне больше не читать ему сказок на ночь. Хорошо, что добрая нянюшка сжалилась над мальчиком и дала совет: нужно обязательно заснуть до того, как часы пробьют десять, и тогда чудовища не смогут тебя утащить. С тех пор он всегда ложился спать вовремя, и, закрыв глаза, по совету няньки считал овец, пока не приходил сон. Поэтому чудищам, хоть они не раз являлись пугать Борю во сне, – точь в точь как сейчас, – так до сих пор и не удалось его похитить.

Ворвавшийся в форточку порыв ветра откинул лёгкую занавеску, и она, зацепившись за деревянную лошадку, стоящую у окна, открыла взгляду мальчика круглолицую, полную луну. Боря непроизвольно перевёл взгляд на шкаф. О ужас – дверцы были ярко освещены! И в это мгновение в гостиной пробили часы. Один, два, три… десять! Боря прикрыл лицо руками, с головой спрятался под одеяло и в наступившей за последним ударом тишине вдруг услышал, как шкаф со скрипом отворяется. Он хотел было позвать на помощь, но язык его словно одеревенел. А потом со всех сторон навалился мрак, и больше не было ничего…

… Няня зашла в спальню и, семеня, подошла к постели мальчика. Опять с головой накрылся, бедняга. Не дай боже задохнётся когда-нибудь. Она осторожно откинула одеяло, на котором весело плясали солнечные зайчики. От изумления и ужаса открыла рот. И с воплем выбежала из комнаты. На кровати лежало берёзовое полено.

Она не видела, как дверцы шкафа приотворились, и из него осторожно вылез человечек с сизым носом, в плотницком фартуке и с карандашом за ухом.

– Неплохая вещь, – задумчиво сказал он, взяв в руки полено, – можно смастерить из него что-нибудь вроде ножки для стола…

И сунув его под мышку, деловито скрылся в шкафу.

Я стоял и смотрел в окно, как зачарованный. Напротив, у глухой стены соседнего дома бесновалась ведьма. Она то искала что-то на земле, то вздымала руки к небу, воя от злобы и бешенства под струями дождя. И жуткие тени плясали за ней на стене.

Еще днем это было старое, почти мертвое дерево. Но сейчас сквозь его силуэт проступили черты злобного сумасшедшего лица. Дупло превратилось в рот, среди складок коры появились бельма глаз. А концы двух больших нижних ветвей скрючились, как пальцы с когтями. Верхние ветки превратились в стоящие дыбом космы.

Здесь, у меня в комнате, было тепло, уютно и горела настольная лампа.

А там за окном разгулялся настоящий шторм. Струи дождя, как плети лупили по оконному стеклу. Было слышно, как свистел и выл ветер, гремел гром, лил дождь. По асфальтовой дорожке перед мертвым деревом уже бежала небольшая река, неся какой-то мусор. А дерево качалось под ударами ветра, и мокрые ветви непрестанно мотались в свете уличного фонаря.

Но мне виделось, что это ведьма всё пытается ухватить что-то или кого-то. Подтащить к себе, проткнув насквозь когтями-сучьями, запихать в рот-дупло.

Смотреть на это было жутко, но я не мог оторваться. Сумасшедшая ведьма была неистова, и ярость ее нарастала, — вот-вот что-то должно было произойти.

И тут я увидел девушку. Она подходила к дереву. Волосы мокрыми прядями падали ей на лицо, с одежды лило. Она пыталась удержать в руках зонтик, а ветер толкал ее в спину.

Я в оцепенении смотрел, как ведьма с каждым порывом ветра пытается дотянутся до нее.

А девушка уже миновала жуткое дерево. Но тут сильный порыв ветра дернул зонтик и вывернул его. Девушка от неожиданности пробежала несколько шагов. А ведьма-дерево швырнула ей в спину большой сук. И попала девушке по голове.

Та упала. Зонтик тут же унесло ветром.

Я сорвался с места и бегом выскочил из квартиры. На улице сразу промок, замерз и чуть не потерял тапки. Свернул за угол дома и подбежал к девушке. Та лежала, уткнувшись лбом в сгиб локтя. Дождевая река бурлила вокруг, и дождь лил сверху. Девушка была без сознания.

Я, стоя на коленях, перевернул ее на спину и взял на руки. Ее голова безвольно мотнулась.

Я совсем закоченел под порывами ветра и еле поднялся на ноги. Потом пошел к углу дома.

И тут позади меня раздался громкий треск, шум и плеск. А мою спину ожгло плетьми. От неожиданной боли я чуть не выронил свою драгоценную ношу.

Я оглянулся. Мертвое дерево сломалось и при падении задело меня ветками.

Старая ведьма почти дотянулась до своей добычи.

Но только «почти»…

Душа в зеркале

Стоя у зеркала, я опять присмотрелась к отражению в нем. Ничего нового, короткие светлые волосы, курносый нос и узкие губы. Единственной моей гордостью были карие, почти черные глаза. Мне они нравились, а вот остальных, почему то всегда пугали. Повертевшись так еще несколько минут, я вздохнула, и потопала в универ. Мое утро начиналось одинаково – кофе и сигарета у корпуса, а потом нудные четыре пары. Но, в моей жизни хватало того, о чем, без опаски быть сданной в дурку и не скажешь.

Я вышла у остановки и привычно вошла в парк у корпуса. Подошла к лавочке, на которой обычно никто не сидел, и достала термокружку из рюкзака. Все было, как всегда и меня это несказанно радовало. Сигаретный дым окутал мое лицо и залез под капюшон толстовки. Горячий кофе обжег гортань и согрел грудь. Собирался дождь, и с утра на улице было мало народу, все спешили на работу, убегая от дождя, который вот-вот усилиться.

Справа прошел мужчина, слева спешила женщина, и только я попыталась успокоиться и отвести взгляд, как они на меня посмотрели. Меня прошибло так, что я отпрянула. Опять! Это опять происходит!!!

На меня смотрело два перекошенных злобой и искаженных лица. Кожа мужчины натянулась и пошла трещинами, а лицо женщины покрылось ужасными гнойниками, а изо рта вылез раздвоенный язык.

— Снова! Курят и курят!!! Куда только родители твои смотрят?! А девушка еще… — я моргнула, пытаясь отогнать этот ужас, и все встало на свои места. Женщина сверкнула синими глазами, и совершенно нормальное лицо, с россыпью морщин, обернулось. Она уходила прочь, а меня не отпускала мелкая дрожь и жуткий страх.

Первый раз подобное случилось еще в детстве. Мои родители ругались, и в какой-то момент, я увидела среди кухни двух чудовищ. Глаза отца вылезли из орбит и налились кровью, а лицо мамы стало красным, от вен которые лезли прямо из-под кожи. Я жутко испугалась и сбежала. Подумала, что мне это все привиделось, и забыла, как о страшном сне. До того дня, когда мой парень, который утверждал, что меня любит не поднял руку. В тот момент передо мной стоял демон, не иначе. Дима был всегда ласковым и любящим, со светлым и добрым лицом с россыпью веснушек. Но тогда мы выпили, и Дима просто сошел с ума. Он замахнулся, а вместо его синих глаз, на меня смотрели черные провалы. Я подумала, что перепила и мне все привиделось, но с того дня, смотря на людей я видела только ужас. Поверьте моим глазам — демонов, разлагающихся трупов и перекошенных яростью плюющихся тварей среди нас море. Только дети позволяли мне смотреть на мир иначе. Когда я шла по улице, то неизменно цеплялась взглядом именно за них. Они были как отдушина, как глоток воды в пустыне. Только тогда я понимала, что возможно не совсем свихнулось. Я избавилась от всех друзей, я не встречаюсь с парнями, и у меня нет подруг. Все это, потому что я вижу кто они на самом деле. Зачастую под прекрасным и смазливым личиком скрывается дрянь с раздвоенным языком и змеиными глазами или тварь с гниющей кожей и язвами по всему телу. Я вижу это каждый день. С годами, правда, научилась отгораживаться и закрываться от этого, но сегодня я потеряла бдительность.

Встала, подняла рюкзак и потопала, опустив голову в асфальт. Вот, что мне оставалось в этой ситуации. Мой дар стал моим проклятием. Кто-то сказал бы, что это весьма полезная штука, если научиться управлять собой, но для меня это самое страшное наказание. Нет, я не жалуюсь, но другому я бы такого не пожелала никогда.

-Девушка… — я застыла и съежилась. Голос был старческим и хриплым, но такой ласковый, что я не смогла не обернуться. Свет ударил в глаза, и я зажмурилась, но потом, ко мне прикоснулась теплая шершавая рука, и я открыла глаза. Старушка была совсем бедной. Потрепанные ободранные лохмотья и платок, который совершенно не согревал. Но ее лицо… Оно светилось. В каждой морщинке, в каждом сантиметре был свет, который переливался золотом, как и ее глаза. Нет, они не были золотыми, они были такими же невозможно синими, как бескрайнее небо над головой, с переливами солнечных бликов.

-Как бы я хотела забрать твою боль, малышка. – Женщина тепло улыбнулась, и вложила мне в руку клочок бумаги. – Но не могу.

Пока я приходила в себя, не заметила, как начался настоящий ливень, а доброй старушки и след простыл. Моя толстовка промокла насквозь, а по носу уже стекали капли дождя, но я лихорадочно оборачивалась по сторонам, в поисках старушки. Но вокруг бежали люди, и никакого света… Она исчезла. И тогда, я почувствовала жесткую бумагу в своей руке. Невидящими глазами поднесла клочок бумаги к глазам и развернула.

«Ты не одна, Читающая души…»

Своего классного руководителя 10Б не просто любил, а боготворил. Елена Борисовна вела географию. Не самый нужный предмет по меркам сегодняшнего дня, но весь 10Б мог без труда нарисовать карту России от руки. Самый узнаваемый сапог на глобусе (Италия) тоже легко и просто выводился из-под карандаша любого ученика, не теряя ни одного изгиба, ни одной складочки.

География, конечно, увлекала, но внеклассные занятия завораживали больше. Они были далеки от учебного процесса. Одним словом и не объяснишь, чем занимались дети, просиживая по два урока подряд после окончания основных предметов.

Елена Борисовна учила их наблюдать за собой и другими, учила их культуре общения, наверное, можно сказать и пафосно – она их учила жизни.

Сегодня на доске висел портрет какого-то бородатого дядьки с грустными глазами. Прозвенел звонок, и учительница озвучила вопрос:

— Как вы думаете, влияет ли на ваше восприятие информация, полученная извне?

Класс загудел. Многие не поняли, в чем суть.

— Посмотрите внимательно на портрет. Что можете сказать про этого человека?

Кто-то отметил пышную бороду, кто-то указал на широкий лоб. И все дружно назвали глаза умными и грустными.

— А какой этот человек? Плохой или хороший?

Дети озадаченно замолчали.

— Ну что ж, мне нужны четыре добровольца.

Волонтеры отыскались быстро. Им предстояло покинуть класс на некоторое время, а потом войти по двое и описать портрет.

Первая двойка вошла и выслушала задание.

— Ребята, перед вами портрет рецидивиста. Этот человек совершил много преступлений. По своей натуре он очень жестокий. Скажите, по каким параметрам вы можете об этом догадаться?

— Глаза у него злые, — вступил в обсуждение хорошист Матвей Нестеренко.

— Да, узкие такие и прищуренные. Наглые, как будто, — продолжила отличница Диана Акулова.

— А еще, — Матвей пристально вглядывался в лицо неизвестного дядьки. – А еще у него рот сжат.

— Да-да, это тоже говорит, что он злой и гадкий, — выпалила Диана.

— Хорошо, ребята, садитесь на свои места. Пусть входит вторая двойка.

Появились братья-близнецы Лев и Илья Котины.

— Посмотрите на доску, — начала Елена Борисовна. – Вы видите портрет наидобрейшего человека. Он был знаменитым педагогом. Очень любил детей и имел семерых внуков, которых баловал всю жизнь. Можно ли, глядя на портрет, увидеть доброту этого человека?

— Коне-ечно, — протянул Илья в своем тоне, не замечая хихиканье класса. – Воон, какие глаза добрые.

— Угу, — вставил Лев. — Такие умные и грустные глаза бывают только у добрых людей.

Класс уже не хихикал, а смеялся во весь голос. Кто-то подсказывал шепотом: «злой он, злой». Но Котиных просто так не проведешь. Они поняли, что их хотят сбить с толку и стали еще внимательнее вглядываться в «добрейшего человека».

— Чего тут ду-умать, добрый дядька на портрете, — настаивал Илья.

— Угу, добрый и все! – заключил Лев.

Класс разделился во мнениях. В пользу «зла» выступали многие, но и «добро» тоже рьяно защищали.

Диана не выдержала.

— Елена Борисовна, кто же это на самом деле? Рецидивист или педагог?

— Да, — подхватили хором остальные. — Он злой или добрый?

— Не зная человека, как можно по его внешности судить, плох он или хорош?

— Опять ярлыки? – догадался Илья.

— Они самые, — улыбнулась Елена Борисовна. – Я хочу вам прочитать стихи Игоря Губермана.

Добро уныло и занудливо, и постный вид, и ходит боком,

а зло обильно и причудливо, со вкусом, запахом и соком.

Класс на минуту затих. Каждый задумался о своем.

— А кто же все-таки этот дядька? – Матвей вспомнил о портрете, висящем на доске.

— Это Достоевский… Федор Михайлович, — сказала учительница.

Романс

Ах, что нам за дело, какая за окнами эра?

Дожди еще льют, да и солнце встает по утрам.

Не стоит, сеньора. Грустить — слишком блекло и серо

Для сердца, души и всего, что отпущено нам.

Печаль — как вино. Можно чуть пригубить и напиться

До взлета, паренья, падения скорого ниц…

И все же давайте держать наши души и лица,

Пусть даже никто не увидит тех душ или лиц.

Достоинство — честь. Что бы ни было, надо держаться.

Улыбку, сеньора! Не важно, что эра не та,

И сделать лицо — да, труднее, чем гневу поддаться,

Но все же в улыбке есть что-то, а гнев — пустота.

Простор для паденья? Не надо такого простора!

Уж если и падать, то вверх… или главное — в цель?

… И я на улыбку улыбкой отвечу, сеньора.

Ведь это так просто — лицом отразиться в лице.