Битва на салфетках № 136. Удивляйтесь. Ужасайтесь. Голосуйте.

Для вас, дорогие мастеровчане, 8 удивительных миниатюр и 1 поражающий воображение внеконкурс. Большое-большое спасибо всем, кто откликнулся!

  ____________________________________________________________________

ПРАВИЛА второго тура:

— проголосуйте за 3 лучших, на ваш взгляд, миниатюры;

— голосование участников обязательно. За себя голосовать нельзя;

— голосование продлится до воскресенья 13 июля до 12-00 по Москве;

— комментарии крайне желательны. Приятные или не очень, они помогают нам совершенствоваться. Sinatra ©

№1

В коридоре послышались шаги, сопровождаемые слабым постукиванием дерева по камню. «Идет», подумала Аделаида, «Закончили совещаться… странно, что он один».

Дверь в лабораторию открывалась бесшумно, но скрипучий голос старика, как всегда, с лихвой компенсировал эту бесшумность.

— Ада, ты здесь? — спросил Фан-фан, увидел ее и, не дожидаясь ответа, проворчал, — Да здесь, конечно, где же еще…

Аделаида молча склонила голову. Она знала, к чему все идет.

— Слушай, что я тебе скажу, Ада, — сказал старик, — Все против. Все, понимаешь? — в подтверждение своих слов он стукнул посохом в пол, — Даже Мирослава, которая… — Фан-фан оборвал сам себя, захлопнул дверь и спросил подозрительно: — Где чаша?

Аделаида молча кивнула на стол и сделала шаг в сторону.

Старик, спустился по ступенькам, подошел к столу, заглянул с высоты своего роста в чашу, потом царапнул Аделаиду колючим взглядом. Ада улыбнулась и осторожно провела пальцами по ободу чаши. Чаша запела. В ее содержимое было вложено все: все, что они могли, все, о чем они знали, и большая часть того, на что они все надеялись… И даже после этого Фан-фан продолжал твердить что-то о вероятностях, как будто неясно было, что случиться может только то, что может случиться. Старый, глупый, осторожный Фан-фан…

— В общем, мы все обсудили, — сказал старик, — Ты сама знаешь, что твои аргументы…

— Жить лучше, чем не жить, Фан-фан, — сказала Аделаида.

— Прости, это недоказуемо, — Фан-фан развернулся, добрел до лестницы, вдруг остановился и произнес, не оборачиваясь: — Ада, слушай, что я тебе скажу… Оставь все как есть. Я знаю, что ты задумала. Оставь.

Аделаида не ответила. Чаша все еще пела под ее пальцами. Фан-фан вздохнул, поднялся по ступеням и, все так же, не оглядываясь, открыл дверь.

Аделаида взяла чашу в руки. Облачко пыльцы поднялось оттуда и, вытягиваясь, поплыло к камину.

— Напрасно, — негромко сказал старик за мгновение до вспышки.

№2

— Можешь думать, что ты спишь. Я — небесный посланник! У твоей Души сегодня праздник! Мне поручили вручить ей подарок – чашу, наполненную любовью.

Слипшимися губами пытаюсь произнести:

— Это, как-то, не готов. Пить. Я.

Сияющая женщина, с добрыми голубыми глазами, улыбнулась и, не слушая сбивчивую речь, проникла рукой в мою грудную клетку. Как из магазинной корзинки, она достала круглый предмет. Душа оказалась похожа на засохшую подмороженную антоновку, соединённую с телом тонкими целлофановыми лентами. Бережно проведя по Душе невесомыми пальцами, «посланник» положил яблоко в чашу. Жидкость вспенилась, стала выплёскивать синие брызги, оставляющие в воздухе замысловатый след. Мне было удивительно приятно, ноющее чувство исчезло. Глубинные чёрные страхи рассосались. Как легко стало телу! После божественного нектара у яблока исчезла корка, отмылись пятна и растворились занозы. Женщина вложила блестящую Душу на место и, улыбнувшись мне на прощание, исчезла.

Утром я поднял голову, взглянул на часы – пора вставать… Постучал по грудной клетке – хм. Приснится же. Фрукт.

Приехав на работу рано, я услышал, как ночной сторож гремит ключами в конце коридора.

— Доброе утро, Вера Сергеевна! — неожиданно крикнул я и удивился своему приятному голосу. — Как ночь прошла? Как внуки? Мы с Любушкой через неделю планируем съездить в Питер, хотите – возьмём их с собой. Пусть ребятишки посмотрят памятники! У нас два свободных места.

***

Маг прикрикнул:

— Ну что, Смага, хорошее качество?

— О, да, такая короста была. И черствость, и неоплаченные долги, и зависть, и злоба. А недоделанных дел сколько. Девять слоёв накоплений!

— Хорошо. Подобный душевный мусор и застарелые переживания, растворенные в любви, дают мощную энергию. Смага, надо ещё с мыслями начать работать. Проблемы из головы можно профильтровать и структурировать. А то по сто раз думают об одном и том же! Подчистим залежи памяти от негатива и дублей, растворим их в похвале! Представляешь, сколько творческой энергии освободится? Тогда не только самые желанные Новогодние чудеса производить начнем, но и исполнится моя мечта — приступим к выпуску вещих снов и гениальных идей!

Довольный Маг наклонился и потрепал по загривку кота.

№3

Он из последних сил довел и грохнул на парковку горящий и рассыпающийся флаер. Зло разгребая пожарную пену, утопившую огонь и его, вывалился из обломков, сорвал с головы остатки шлема, упал и скрючился на скользком полу лабораторного полигона в приступе рвущего на части кашля. Это хорошо, что он может дышать. Хотя лучше бы он умер! Судорожный вздох сотряс тело, полоснул кнутом по ребрам. Он осторожно выдохнул и, не открывая глаз, медленно откинулся на спину и расслабился, продолжая мелко и бережно дышать. Сегодня кости выдержали падение, но сожженное горло болело, словно он по глупости не только вдохнул пламя, а попытался затолкать себе в глотку боевого дракона хвостом вперед. А дурная разработка военных там и застряла… Целиком.

— Тьер, ты можешь пить? — заботливый голос андроида пробрался в уши, проткнул мозг.

Реагировать не хотелось, хотелось просто лежать и растекаться в пульсирующей боли и понемногу убаюкивать покалеченное тело. Лицо он вообще не чувствовал — оно было чужое и застывшее, как толстая глиняная маска. Разъяренная тварь ударом бронированного хвоста снесла ему кабину и чуть не сожгла, поливая огнем падающий и рвущийся из рук флаер. Но он все-таки извернулся и впечатал заряд прямо в раскрытую пасть. И теперь с удовольствием слушал, как лабораторная обслуга с гомоном и лязгом подъемников затаскивает в павильон многотонную дохлую тушу.

Андроид просунул руку под спину и поднес к губам Тьера пиалу с регенерационной жидкостью.

Он с трудом открыл глаза. Глаза-то он сберег, но тут же с омерзением отвел взгляд от женоподобной физиономии лысого ДР2. Андроид старательно лыбился и строил глазки. Тьер позволил роботу влить в себя маслянистую животворную субстанцию, пытаясь не шевелить ни ртом, ни челюстью. Глотнул и острая бритвенная боль резанула по щекам, прыгнула на язык. Тысячи иголок впились в нёбо и побежали внутрь. Кажется, лопнула обугленная кожа и кровь горячей струйкой потекла за ухо и на горло. Андроид быстро переложил его на носилки. Тьер невольно захрипел. Еще немного потерпеть и его отвезут в стазис — лечить и набираться сил для очередного испытания. Надо бы не забыть и попросить программистов убрать к дьяволу обезьяньи ужимки андроидов, а то даже кошка шефа при встрече радостно щерит зубы и подмигивает! Иначе в следующем бою он улучит момент, специально завернет сюда и перестреляет весь этот андроидный персонал. Ему и так погано, а тут еще смотри на их тошнотные морды.

№4

Вера и долг

«Вера делает человека». Так мать шептала нам, детям, за вечерней молитвой к Прародительнице Всевышней.

«Вера делает человека», — приговаривал отец, хлестая меня кожаным ремнем (я по малолетству изрисовал ее изображение).

«Вера делает человека». Так говорил старший брат, отлупив нас, младших, за то, что обидели соседскую Лизихиин, ибо женщина – создание Всевышней, по образу и подобию.

«Вера делает человека. И долг», — добавлял Господин. Он кормит и защищает мою семью.

Вера и долг. Без них человек – животное. Мы, мужчины, рождаемся, живем и умираем меж двух этих понятий. Так заведено.

«Этой ночью в храме на окраине города найдешь мага за волшбой. Убей». Господин немногословен. Враг – в храме, в цитадели Всевышней! К чему еще слова? Долг ведет. Ступаю неслышно под своды храма, скольжу от колонны к колонне. Через алтарь – в холодный предел. Звездное небо ломится сквозь стеклянный купол и разбивается о цветные плиты пола. В центре предела, среди бесовской машинерии, фигура в балахоне, в руках прозрачная сфера. Маг, цель, враг.

Почуяв скорую добычу, мизерикорд в моей руке начинает неслышно петь. Не буду его томить. Я уже за спиной жертвы, заношу руку для удара – и тут маг поворачивается ко мне, капюшон падает на плечи. Бритый череп, татуированные знаки. Ресницы длинные, как у Лизихиин. Женщина.

Вера делает человека. Не подними руки своей на женщину, ибо она – создание Всевышней.

Не отступи от Долга перед Господином. В долге — твоя честь.

Нет других решений. Резко вскидываю руку – удар…

***

В неосвещенном пределе кровь кажется почти черной. Пятно растекается, покрывая традиционный орнамент на плитах пола – цветы и птицы. Ногой переворачиваю тело. Застывшие глаза смотрят в звездно-стеклянный купол. Горло разворочено, но кровь уже едва сочится, сердце остановилось и не выталкивает кровь из раны. Молод. И, пожалуй, красив. Кровь подбирается к моим замшевым туфлям, брезгливо отступаю. Завтра служки все уберут.

Вера сделала человека.

№5

Дневник пациентки восьмой палаты.

«В спелых красках растворились будни, мир будто сошел с ума…

Цветы запели, листва затанцевала. Солнце больше не грело, а плакало золотыми слезами…

Тучи соревновались и проливали на землю счастье. Ветер читал стихи, деревья аплодировали.

На радуге собрались птицы, обсуждая вкус утреней росы. Где-то недалеко ручей пропитался снежинками, от них вода стала свежей и сладкой.

Я стояла изумлённая, находясь в небытие, мне больше не хотелось знать правды, мне хотелось, чтоб это длилось, длилось до последнего рассвета моей жизни…

Эти люди в белых халатах произнесли приговор, но мне не было до него никакого дела,

я их не понимала, не хотела понимать…

Я знала лишь одно- теперь, ничто не будет так, как прежде!»

Мужчина закрыл тетрадь и положил её на стол.

— Что вы думаете об этом, Давид Николаевич?

— Алексей Павлович, я думаю у девушки галлюцинации…

— Спасибо вам, Виктор Константинович, но я не спрашивал вашего мнения, Давид Николаевич, вы лечащий врач мисс Энн, я хочу услышать вас…

— Быть может, она гений…

Все в ординаторской усмехнулись…

— Да что с вами, Давид?

— Со мной… Со мной все… Я просто не понимаю, отчего людей, которые чем-то отличатся от массы, считают больными?! Быть может, она видит и чувствует то, что нам просто не дано… Почему на гения обрушивается клеймо душевнобольного?! Да что с вами всеми, очнитесь, мы губим чью-то жизнь, лишь потому, что не способны принять её мир! Где подтверждения того, что именно наша с вами действительность- реальна?! — взволнованно прокричал молодой интерн.

— Давид, я думаю, вам пора взять выходной, скорее всего вы просто не готовы лечить, вам бы еще набраться практики, университетских теорий не достаточно…

Тем временем, Елена Александровна, пожилая женщина, прошептала главврачу на ухо: «Поговаривают, он влюблен в мисс Энн».

— Кстати о мисс Энн, где она сейчас?

— Она третий час смотрит на картину «Избиение младенцев» и плачет, — ответила Елена.

Давид выбежал из кабинета, присутствующие долго глядели ему вслед, находясь в полном оцепенений.

Если это любовь, нужна ли она ей, в её иллюзорной вселенной?

№6

Я ненавижу мир. Со всех сторон меня окружают звонки телефонов, шум принтера, шредера и стуки клавиатур. Сотни голосов пытаются продать свой чёртов, никому не нужный товар. Каждый день эти раздражители держат меня на грани стресса. Единственное о чем я мечтаю в такие моменты — услышать тишину. Я бы мог ее и представить, но какой-нибудь начальник снова прервёт этот момент, а в этот раз я уже не сдержусь. Я успокаивал себя, зная, что и этот день закончится, а дальше…

Я готовился к бвити. Жевал кору корня ибогаина, который должен был начать своё действие, примерно через два часа. За это время мне нужно было убрать с пола ковёр, под которым скрывались фрактальные фигуры, включить африканскую этническую музыку, после чего я забрался в высокий гамак и стал ждать наступление эффекта.

Об растении ибоги, я узнал во время своего путешествия в Габон, куда случайно попал, и стал участником ритуала африканской религии Бвити. Целью религии является полное просвещение и вызов духа Ибоги. По возвращению домой я не прекратил практик приёма ибогаина. Его действие вызывает ощущение полёта и полного безразличия к окружающему миру. Изобразив на своём ламинате фрактальные фигуры, и когда корень начинал своё действие, я начинал проваливаться в тоннель фракталов. Свободное падение было для меня символом абсолютной свободы, недостаток которой я возмещал таким образом.

№7

– Ты мне не веришь? Никто не верит! Многие даже не слушают. А я видел столько миров, бесчисленное множество, они самые разные. Есть такие, где температура ниже огня, но все постоянно горит, где все неустанно ищут любовь, но никто никого не любит. А есть мир, где все занимаются массовым производством звезд, а когда их в избытке светила бросают в мешок и отправляют в черные дыры посылками, и эти же созвездия в перевернутом мире боги вешают на небосвод. Я был в реальности, которая полностью состояла из коридоров, мостов и винтовых лестниц, и люди ходят по ним сутками напролет, а сутки там длиной в столетие. И от этого бесконечного шествия люди выживают из ума: сбиваются в подсчетах ступенек, путают двери с окнами, только и видно как очередной безумец выходит в форточку за глотком свежего воздуха. Там вместо рек и озер, площади и проспекты, вместо неба потолки и арки. В этом мире все двери дубовые, хотя дуб в нем никогда и не рос, часом откроешь одну из них, а за ней вечный механизм, который не работал дольше одного дня. Там маги и жрицы распивают из чаш ваши судьбы на брудершафт, а Вы и не знаете, от чего ваша жизнь так бессмысленна и скучна, сколько её не меняй. Но ты же мне не веришь, как и все!

– Тише, тише, — она почесала его за ухом, и он тихо замурчал, – Лакай свое молоко.

Она ума не могла приложить, как ему удалось своими когтями открыть валерьянку. Стоило ей отлучиться всего на часок, а этот пушистый алкоголик уже вовсю сочиняет параноидальные сказки.

– Не веришь! Муррррр. А вот уже через пару веков я буду где-то кому-то рассказывать о девушке, что умеет слышать котов.

№8

Саурин-Ала смотрела на голубой дымок, вившийся над чашей, и в глазах ее плескалось торжество. Вот оно — главное дело ее жизни – свершилось! Все получилось! Осторожно поставив емкость с драгоценной жидкостью на стол, Саурин-Ала обернулась на звук распахиваемой двери. Прямо на нее мчался главный Хранитель, потрясая посохом, что-то крича и гневно сверкая глазами, борода его развивалась и искрила от переизбытка магии. Женщина инстинктивно вытянула вперед руки и подвинулась, загораживая собой свое творение. Но было поздно. То ли не рассчитав, то ли специально, но тело главного Хранителя на полной скорости врезалось в Саурин-Алу, и уже вместе они повалились на лабораторный стол, сметая на пол все, что там стояло. Звон разбиваемой посуды смешался с сердитым бормотанием старика и вскриком женщины, затылок которой точно попал на выступающую часть иллиационной машины.

Сколько прошло времени Саурин-Ала не знала. Она чувствовала, что лежит на полу. В лаборатории было тихо — только размеренный стук капель, словно кран не закрыли. Именно этот звук и вывел Саурин-Алу из беспамятства. Последнее что она помнила — это ненависть в глазах старого хранителя магии и его свистящий шепот о возмездии и карах на ее голову. Голова и, правда, болела нещадно, но кроме нее еще и ныло все остальное тело. Попытка пошевелиться привела к салюту разноцветных звездочек в глазах и резкой боли в спине. Когда звездное мельтешение успокоилось, и зрение потихоньку прояснилось, женщина огляделась. Совсем рядом с ножкой стола в цветной луже, пролитых и смешавшихся реактивов, валялся посох главного Хранителя. Переведя взгляд дальше, Саурин-Ала увидела и самого хранителя. Мужчина неподвижно лежал на спине, раскинув руки, голова его покоилась в дымящейся луже ровно под углом лабораторного стола, с которого на пол звонко капало открытие Саурин-Алы. Капала и утекала тонкой струйкой по гладкому зеркальному полу в канализацию надежда и мечта всех женщин Фаларии.

Сердце сжалось от отчаяния, но вскочить и попытаться сохранить хоть каплю жидкости, не получилось – тело не слушалось. Саурин-Ала могла только смотреть. И перед ее взором уже были не капли, а печальные лица сотен и тысяч женщин, девушек и девочек, они глядели на нее, спрашивая: «Ну, как же так? Почему не уберегла?» И теперь уже другие капли, теплые и светлые бежали по щекам главного фармацевта и парфюмера страны. Саурин-Ала оплакивала чудесный эликсир, который мог бы подарить всем женщинам ее мира такие же роскошные волосы, что всегда были только у мужчин.

Внеконкурс

Уже почти десять лет Али Сонан жил в маленьком городке Визитанс, простой, не приметной жизнью. С рассвета и до полудня Али стоял у прилавка, торгуя различными магическими безделушками и снадобьями собственного изготовления. А днем возвращался в свой ухоженный, скромный домик. Хотя ему было всего тридцать восемь лет, все соседи называли Али “стариком-затворником” и всячески старались его не замечать.

Но у него, как и у любого человека, есть скрытый реверс. И эта обратная сторона монеты, блестит куда ярче, чем блеклый фальшь выставляемый на показ. Изо дня в день, после монотонной рыночной галдежи, Али возвращаясь домой, в тихие объятия родных стен, сразу спускался в свой подвальчик. Где за первые два года жизни, в этой сонной лощине, он обустроил свою лабораторию. Али хранил в этой лаборатории лишь одну единственную вещь — проект всей своей жизни. Именно из-за “Философского яйца” Али Сонан — бывший придворный алхимик, вынужден был бежать из столицы.

Каждый спуск в подвал можно назвать ритуалом, а саму лабораторию – произведением искусства. За простой деревянной дверью в подвал, скрывается массивная каменная лестница и тут начинается главная опасность. Если наступить не на ту ступень можно лишиться жизни. Али серьезно подошел к защите своего секрета, даже кота завел себе не просто так. Любой, кто спустится в лабораторию без этого пушистого проказника, сильно рискует не вернуться обратно. Послушно исполнив свой долг и сопроводив хозяина до конца лестницы, котик снова становится озорным хулиганом и спешно убегает по своим делам, а перед Али открывается совершенно новый мир, созданный своими руками, где талантливый алхимик может полностью отдаться любимому делу.

Рабочее помещение, созданное Али, было мало похоже на лабораторию других алхимиков. Тут не было резких неприятных запахов и больших столов, заставленных различными реагентами и колбочками с разноцветной жидкостью. Только лишь просторный круглый зал с роскошными колонами у стен и заветным механизмом в самом центре помещения. Все что ему требовалось для работы это: тишина, спокойствие, и немного магии. Вся зала, стены, колоны и даже воздух тут пропитаны магией. Все стоит на своих местах, и помогает в создании “последней надежды” на признание в этом эгоистичном и жестоком мире.

— Опять ты все выдумала.

— Что значит, придумываю. Я – муза, а не сплетница. – Гепата укоризненно, с притворной обидой посмотрела на семерку окружающих ее сестер. – Я лично, каждый день, спускаюсь с ним по этой лестнице, и всячески подталкиваю его к заветной цели.

— А что ты нам рассказывала в прошлый раз, про Орфея и Эвридику? – Ората без вызова, но с намеком откинулась на спинку кресла.

— Подумаешь. Я просто испытывала свои творческие струнки. Муза без творчества – не муза. Тем более я не собиралась выдавать ту историю как свою заслугу, и обязательно б рассказала вам правду. Просто вы как всегда не даете мне закончить.

— Спокойней девочки. Мы собираемся на этой горе, в нашем Мусейоне, не для того что бы сорится. Вы как молодые музы обязаны поддерживать друг друга. – Каллиопа, как всегда спокойно и уверенно укорила юных учениц. Если не поддерживать порядок даже среди богов может возникнуть конфликт.

— Извини, Гепата. Продолжай, пожалуйста. – Ората скромно, но искренне попросила прошения.

— Боюсь, на сегодня наше время истекло. – Все с неподдельным разочарованием посмотрели на Калиопу. — Так не надо кидать такие жалобные взгляды, мы и так уже засиделись, а рассказ Гепаты дослушаем в следующий раз. Ну? Почему я все еще не вижу активных сборов? Быстренько собирайтесь, нас ждет Аполлон.