Разбор по-мастерски - 2

Правила

1. Победитель предыдущего тура — Ведущий — выбирает произвольный текст объемом 5-25 тысяч знаков с пробелами (согласие автора обязательно) и создает новую тему с заголовком «Разбор по-мастерски — <порядковый номер>»

2. Любой желающий новым комментарием пишет критический разбор на предложенный текст. Форма произвольная, но от нее зависит результат голосования.

3. Участники, зрители и критикуемый автор вправе вступать в вежливую и доброжелательную дискуссию с критиком в комментариях к критическому разбору.

4. Участники, зрители и критикуемый автор голосуют плюсами и минусами за критические разборы.

5. Через неделю Ведущий объявляет Победителя — автора критического разбора с наибольшим количеством голосов.

1) критический разбор просим публиковать с новой ветки, тогда он точно не потеряется среди других комментариев;

2) просим не прятать разбор в оффтоп, чтобы он выделялся среди других веток;

3) с той же целью убедительно просим помечать каждый разбор вот таким заголовком:

КРИТИКА НА КОНКУРС

Жоао Матеуш де Силва

Трап подали в точно назначенное время, и поток пассажиров устремился на причал. Почти все прибывшие были несчастными работягами, одурманенными призрачной надеждой построить счастливую новую жизнь на богатом севере. Они спускались на берег и останавливались, сбиваясь плотной серой толпой, словно пришибленные красками, звуками, самой атмосферой чужого города.

Сэмюэль Браун смотрел на бедолаг почти с жалостью — он-то прекрасно знал, что уже завтра большинство пополнит ряды дешевой, почти бросовой рабочей силы, а остальные вольются в местные банды и довольно скоро окажутся в числе его близких знакомых — на этом и закончатся все мечты о прекрасном будущем. Однако Сэм с напарником встречали «Морскую деву» не ради рабочих-эмигрантов. Их интерес, если телеграмма из Рио не ложный след и не чья-то тупая шутка, должен был путешествовать первым классом.

Респектабельной публики оказалось совсем немного, а под известное описание подходил только один. Это был высокий блондин лет двадцати пяти в дорогом костюме с небольшим саквояжем в руках. Какая-то дамочка, не первой свежести, но усиленно молодящаяся, подхватила его под локоть, заворковала что-то, кокетливо улыбаясь. Он почти не обратил внимания на фамильярность, как и на двух хорошеньких девушек, путешествующих в сопровождении пожилого господина, по всей видимости, отца, которые то и дело стреляли глазками, перешептывались и хихикали, прикрыв платочками губки. Казалось, ему вообще нет дела до того, что вокруг происходит. «Хорош, сволочь… именно то, что надо этим дурам, — неприязненно подумал Сэм, — Моя малышка Лора наверняка бы запала...»

— Вот он, наш клиент, — голос напарника отвлек от размышлений о дочери и вернул к работе, — экий золотой мальчик! Будем брать?

Молодой коллега так и рвался в бой. Браун и сам чувствовал бы себя спокойнее, когда они закончат, и парень окажется в надежной клетке. Чего только он не нагляделся за годы службы, но подвиги этого красавчика все равно произвели сильное впечатление: невероятная жестокость, разорванные тела, никаких мотивов и почти никаких следов. По прикидкам — более двадцати жертв, и это только в Рио за последние пару лет. Хотя, как обычно и бывает в случаях серийных убийств, уверенность в том, что преступник именно он, держалась больше на всеобщем желании уничтожить зверя, чем на обоснованных доказательствах.

— Подожди, Рик, — Браун остановил напарника жестом, — пусть попрощаются и разойдутся. Вдруг это ошибка, и парень чист? Попадешь за действия, порочащие репутацию — простыми извинениями не отделаешься.

— Как же, чистенький… Ублюдок, который думает, что ему все можно, властелин мира! Я таких за милю носом чую.

Рик сплюнул, больше для того, чтобы показать, как презирает всех этих богатеньких сынков, надежно защищенных родительскими связями и капиталами, чем по естественной надобности, но послушался. Все ж мудрый совет…

Вскоре пассажиры «Морской девы», обменявшись прощальными улыбками, расселись в автомобили и укатили, причал опустел. Только белокурый парень все еще стоял столбом, даже не глядя по сторонам, словно решал для себя что-то куда более важное, чем прибытие в Штаты.

Ждать больше было нечего.

— Господин Жоао Матеуш де Силва?

Парень растеряно поглядел на полицейских:

— Что Вам угодно?

Светловолосый и синеглазый, что само по себе было нетипично для бразильца, он обладал тонкими породистыми чертами лица и тем особым взглядом сильного, но глубоко страдающего человека, который так впечатляет романтичных девиц любого сословия в любой стране. Браун усилием воли прогнал всякие мысли о своей малютке Лоре в объятиях этакого красавца, назвал себя и показал значок.

— Вы имеете право хранить молчание…

Однако де Силва снова уставился в пространство, словно вся эта тирада о правах и обвинениях относилась не к нему, щелчок наручников на запястьях — и тот оставил его равнодушным. Внезапно что-то яркое, похожее на озарение, вспыхнуло в синих глазах, совершенно изменив его лицо. Он глянул на скованные руки и угрожающе улыбнулся:

— Вы уверенны, что это поможет?

— Слушай, ты, ублюдок, — Рик вдруг выхватил пистолет и приставил к подбородку арестанта, — вот это уж точно поможет, не сомневайся. У нас приказ доставить тебя живым или мертвым, понял? Так что не зли меня, мозгляк: наделаю дыр в башке, кто докажет, что ты не пытался бежать?

Мексиканец Риккардо был смугл, кривоног и едва доставал бразильцу до виска, к тому же не имел за душой ничего, кроме дешевой съемной квартирки да разбитого байка. Сэм подумал, что изрядная доля ненависти связана именно с этим. Лишний раз припугнуть клиента иногда полезно, но что-то подсказывало старому копу, что это — не тот случай.

— Рик, брось, он все понял.

Арестованный перестал улыбаться и посмотрел на Брауна, как тому показалось, с затаенной надеждой:

— Да, я понял: если что, вы будете стрелять. В самом деле? Тогда стреляйте, это куда лучше, чем вести меня в участок…

***

Когда на линии горизонта стали различимы портовые постройки, Жоао собрал все безделушки, сунул в резную шкатулку и поднялся на палубу. В терпкий морской воздух уже вплелись едва заметные струйки дегтя, мазута и гнилой рыбы. Он долго стоял у фальшборта, вглядываясь в мутную зелень воды, и все старался вспомнить, понять… Истина витала где-то совсем близко, слегка касаясь сознания, дразнила, пугала, но не давалась.

Он вздохнул, потом занес руку со шкатулкой над водой и медленно разжал пальцы.

Все. Теперь у него остались только воспоминания.

Решиться на такое было непросто…

… Истомившись в ожидании прибытия, Жоао отодвинул чашку с остатками дрянного корабельного кофе и достал свой саквояж. На кровать упали смена белья, пачка батистовых платков и пара галстуков, дорожный несессер, коробка сигар и, наконец, небольшая резная шкатулка из кости, чьей точно, Жоао никогда не знал.

Он долго держал шкатулку в руках, потом раскрыл и высыпал на стол содержимое: сувениры, подарки, всякие мелочи. Люди. Близкие, далекие, ушедшие.

Почему, ну почему все это происходит именно с ним?!

Вот нательный крестик — подарок Марианны: серебро жжет пальцы. Или это не серебро, а чувство утраты?

Марианну похоронили в закрытом гробу, и он даже не смог проститься. Ему запретили: ни его родители, ни ее не желали, чтобы дети были вместе, даже страшная гибель девушки не смогла их примирить. Но он все равно пришел, стоял у могилы, вспоминал:

«Скажи мне, Жоазинью, что мы всегда будем вместе» — «Всегда, Марианна» — «Твой отец в жизни нам этого не позволит» — «Тогда мы сбежим» — «Ты сделаешь это для меня? — смех, бархатный и мягкий. Как же он любил, когда она смеялась! — Не верю!».

Тонкий запах розы едва коснулся лица и пропал.

— Зря ты не верила, Марианна, зря… вот видишь, теперь я бегу один.

Трубка. Старая, потемневшая от времени, с небольшой щербиной сбоку, она густо пахла дорогим табаком и чуть заметно — сладкими фруктами… Луиш любил ее, говорил, что досталась от деда. Лучший друг с детства, друг, на которого можно было положиться. Однажды именно он, Жоао, затеял драку с портовым отребьем, а в результате Луишу сломали нос. А потом, когда Луиш заигрался в политику и революцию, Жоао впервые воспользовался влиянием де Силва, чтобы спасти его от тюрьмы. Отец сначала взбесился, потом испугался и выслал сына в Европу от греха подальше. Уже в Париже Жоао узнал: трагедия случилась накануне его отъезда. Как трубка попала в шкатулку, до сих пор оставалось для него тайной.

Медальон, ножной браслет, шейный платок, шахматный король из нефрита… все эти вещи принадлежали людям, погибшим внезапно и страшно. Некоторых он помнил, словно видел только вчера, некоторых успел забыть. Единственное, что он знал наверняка — это то, что все они были связаны. Связаны между собой и странным образом — с ним. Если не жизнью своей, то смертью — точно. Он хотел понять, как. Хотел вспомнить… Мужской перстень, изящная девичья сережка, очки в тонкой золотой оправе… нет, все это не то, что он искал, не то, что ему поможет.

Глаз внезапно зацепился за одну вещичку — тонкую шпильку с жемчужной головкой. Алисья, маленькая сестренка: ангельское личико, белое платье первого причастия, золотистые локоны уложенные в сложную прическу и десяток вот таких жемчужных шпилек. Страшные раны припудрены и прикрыты легким шелком… Жоао помнил, как плакала мама, тихо, беззвучно, только слезы катились по бледным щекам. И все прижимала его, восьмилетнего мальчишку, к себе, словно хотела защитить, словно боялась, что кто-то и его отнимет.

А потом вспомнился крик… тонкий, отчаянный крик ребенка. Алисья!

Жоао зажал уши и упал на кровать, пытаясь зарыться головой в подушку:

— Не надо, Алисинья… я прошу… не надо!

А Алисья все кричит и кричит…

… пока темная морщинистая рука не затыкает ей рот. Роберта.

Старая ведьма Роберта открывает резную костяную шкатулку, что-то глухо нашептывая. В нос бьет запах какао, тяжелый, плотный и сладкий.

«Будь умницей, Жоазинью, выпей это — тонкая расписная чашка в старушечьих пальцах клубится паром, черные глаза улыбаются ласково и страшно, — и с твоей маленькой сестренкой ничего плохого не случится. Ну же, мой милый! Только не смей рассказывать родителям, если не хочешь беды! Они и сами все узнают. Когда твой отец поймет, передай ему пожелания долгой жизни от старой Роберты Лопеш. Долгой, долгой жизни, Жоазинью, пусть знает и помнит. Пусть вспомнит моих мальчиков, Франсишко, Раула и Антонио...»

Сладкая тягучая жижа льется в рот, заполняет горло, туманит голову… Алисинья больше не кричит, только тихонечко всхлипывает в уголке комнаты, а Роберта все повторяет и повторяет: «Франсишко, Раул и Антонио, пусть Томазо де Силва помнит...»

Чужой порт, чужой город, чужое небо над головой розовеет закатом, просыпаются чужие звуки и запахи… Идиотка Катарина что-то лепечет и хватает его за руку, господин Соуза сажает дочерей в автомобиль и машет рукой, а это что? Полиция?

«Серия зверских убийств в фешенебельных кварталах Рио… За последние три месяца восемь человек стали жертвами...» Заголовки газет не кричат — вопят в истерике. Почему-то от них пахнет… тяжело и тягуче пахнет какао. Как кровь старухи Роберты.

Жоао видит ночь, чувствует прохладную росистую траву под ногами, втягивает ноздрями свежий прозрачный ветер, полный радостного молодого дурмана. И пред ним распахивается небо: звезды совсем рядом, большие, яркие, а луна кажется голубой и звенящей…

Ему почти смешно — он все вспомнил.

—… тогда стреляйте, это куда лучше, чем вести меня в участок. У вас есть серебряные пули?

writercenter.ru/project/Maaerinn_zhoao-mateush-de-silva/7419.html