Блиц Министров "Без галстуков -2022"Министерия

***

После похорон деда мы с братом Костей вошли в его маленькую двухкомнатную квартиру. Жил он одиноко и тихо. Также тихо и ушёл.

Но мы, возвращаясь с кладбища, опередили всех. Вошли в спальню и остановились в раздумьи. Чего тут взять?

Шкаф фанерный старый с бледными разводами от лака. Зеркало на нём маленькое разбито, — не пойдёт. Тумбочка рядом с кроватью,- вся облезлая от плохой краски, поцарапанная. Рябые занавески на окне засижены мухами…

Стол дубовый, — доски непокрашенные, многократно скоблёные ножом и потрескались.

Два венских стула с треснутыми ножками и поломанными спинками.

А вот кровать деревянная — очень загадочная. Я помню, как дед сам когда-то аккуратно её всю покрывал лаком. Ножки — круглые и огромные! И почему-то все четыре стальными уголками привёрнуты на шурупах к полу ,- не отдерёшь! Да ещё и головки шурупов краской залиты.

И решили мы забрать кровать. Она бы мне пригодилась. Я свою недавно продавил,- захотелось попрыгать, как на батуте.

Поискали в углу, нашли нож и отвёртку в куче инструментов. Мучились мы долго, пыхтели, соскабливая краску и процарапывая щели в головках шурупов. Но найденная отвёртка была старой и затупленной. Невозможно было такой отвинтить что-либо. Пришлось Косте пойти к соседям и попросить новую отвёртку.

Опять не вышло. Головка шурупа не проворачивалась. Пришлось опять мне итти к соседям и выпрашивать ацетон.

Залили шуруп ацетоном и, держа вдвоём в четыре руки рукоятку отвёртки, стали поворачивать совместным усилием.

Наконец, пошло дело! Провозились долго, но осилили таким же способом и другие шурупы.

Начали мы поднимать ту кровать, а не тут-то было! Оказывается, там ножки держал клей!

Начали расшатывать. Хорошо, что клей был старый столярный.

Но как только мы подняли все четыре ножки, из- под них посыпались золотые кружочки, штук двадцать!

На каждом кружочке — портретик царя Николая Второго! Каждый- по десять рублей!

Найдя у деда табакерку, положили туда мы всё это богатство,- теперь оно- наше.

И решили мы поехать в город и продать это всё какому- нибудь ювелиру. Уж, по мотоциклу, а, может быть, и машине каждому хватит!

***

Сейчас я уже успокоился, а тогда, когда услышал с каким же пренебрежением было произнесено слово «валенок» — удивлению моему не было предела.

Сначала даже не понял, лишь потом узнал, что валенок – это синоним необразованной деревенщины… этакого глупца. С каких это пор тупость стала ассоциироваться с валенком? Разве не обидно?

Ну да, в городе-то все в сапожках ходят. Ноги морозят. И кто глупый? Кто необразованный? И что плохого в деревне? Деревня город кормит. А валенки греют!

И за что же такие сравнения? За что такая немилость?

Или – простой, как валенок. А разве валенок так прост?

Почитай с четвёртого века род свой валенки ведут! Их даже сами цари носили. Цари глупые, что ли?

А сколько труда надо приложить, чтобы валенок свалять? Да и цена на валенки была ого-го какая! Недаром даже в музеях хранятся!

Возмущению моему не было предела. Как и обиде… лежал, уткнувшись носом в стену, вспоминал, а она всё росла и росла. Валенок тоже душу имеет. И куда более ранимую, чем у какого-нибудь городского сапога.

Как можно было меня на него променять? Меня, кто по её же словам, согревал ей сердце своим теплом и заботой?

И разве только сердце?

Помню тот зимний вечер. Деревья все в инее, даже на её ресницах – и то иней. Раскрасил их мороз белой тушью. И кто всю дорогу грел её? Не я ли?

Кажется, под Крещение это было.

Ах, да! Крещение. И сразу деревня вспомнилась. Я же деревенщина по её словам. А эти деревенщины даже вершителями судеб были. Разве не с валенками выходили девушки со двора в Крещенский вечерок и бросали их, а потом смотрели — в какую сторону носок ляжет, в ту сторону и замуж пойдёт? А без валенка, глядишь, и замуж бы не вышли.

А она… да с таким характером хоть сто валенок брось! – любой из ста нос кверху лишь задерёт. Вот и я тоже задрал! И валенок гордость имеет!

Я даже стихи Мандельштама про валенки знаю!

И век бы падал векши легче,

И легче векши к мягкой речке —

Полнеба в валенках, в ногах…

Небо – и то в валенках!

А не в сапогах…

…

А потом… когда мы случайно встретились с ней на остановке, я и зачитал ей эти стихи. Пусть и думать не смеет, что я необразованный валенок!

Нет, она не назвала меня снова валенком. Сказала, что я туп, как пробка…

И с каких это пор пробка стала синонимом тупости, а?! Да без этой самой пробки её любимое шампанское станет лишь подкислённой водичкой! Да без пробки и ванну-то не наполнишь! Да…

Кафе забытых снов

В маленьком приморском городке, где узкие улочки то карабкались в гору, то торопливо сбегали к морю, где разномастные булыжники мостовой ещё не сменились безнадёжно серым асфальтом, где виноградные лозы наряжали виллы и лачуги в нарядную зелень, стоял дом. Скромный трехэтажный дом с фасадом на одно окно, отличавшийся от соседних только вывеской кафе с золотистым кренделем над дверью. За дверью скрывался маленький — на три столика — зал, окутанный прохладным полумраком даже в июльский полдень.

Когда я, утомлённая жарой и блужданием по городу зашла в кафе, показалось, что перенеслась в тёплый августовский вечер, когда жара уже спала, а в сгущающихся сумерках проступают первые звёзды.

— Чего желаете, сударыня? — спросил меня из-за стойки хозяин.

После яркого солнца я смогла разглядеть только высокую фигуру в белоснежном фартуке.

— Пить! — выдохнула я, без сил опустившись на стул у свободного столика.

За соседним столиком сидел немолодой мужчина. Я заметила его только краем глаза — всё моё внимание сосредоточилось на стакане, принесённом любезным хозяином. Вишнёвый сок со льдом… Первый стакан я выпила почти залпом и запросила добавку. Но выпить её не успела. Едва на мой стол опустился стакан, звякнул колокольчик у двери, открылась и с громким стуком закрылась дверь, пропуская внутрь взлохмаченного мальчугана.

— Он забыл меня, — с порога объявил малыш, ударяясь в слёзы.

Сквозь громкий рёв удавалось разобрать только отдельные слова.

— Я так старался… Такой яркий… Хотел понравиться…

Выглядел мальчик странно. Лица его, как я ни старалась разглядеть, не было видно. Оно словно подёрнуто было лёгкой дымкой.

Мужчина поднялся из-за столика, подошёл к малышу и положил руку ему на плечо.

— Не плачь, парень. Ты не виноват. Люди они все такие… забывчивые.— С горечью произнёс он. И повернулся к хозяину, а я заметила, что и лицо мужчины скрыто от меня такой же дымкой. — Ян, Организуй-ка нам мороженное с лепестками ранних надежд.

— Сейчас сделаем, — кивнул тот.

А я повернулась к малышу, начав догадываться, с кем довелось встретиться.

— Если он о тебе забыл, почему бы тебе не попробовать присниться кому-то другому?

— А разве так можно? — растерянно спросил он.

Кажется, тот же вопрос читался и в скрестившихся на мне взглядах мужчин.

— Не можно, а нужно! Ведь если он о тебе забыл, значит, можно считать, что ты ему и не снился.

***

Открыв глаза, я не сразу поняла, что вокруг меня полумрак не маленького кафе, а моей собственной спальни, и светит не лампа над барной стойкой, а фонарь в окно. Значит, это был сон. Это был мой сон!

Я поспешно включила прикроватную лампу, схватила с тумбочки ручку и блокнот — люди ведь такие забывчивые — и поспешно начала выводить в блокноте заголовок «Кафе забытых снов».

***

«Чёрт знает что! Своих сыщиков у них, что ли, нет?»

Высокий, худощавый мужчина сердито пыхнул трубкой. И было на что сердиться! Одно дело раскрывать изощрённые преступления, спланированные не менее изощрёнными умами, а другое дело… стоять на полянке в лесу, да ещё и в чужой, неведомой, явно сказочной стране, и размышлять над тем – кто убил зайчика.

«Бред какой-то… в любом ресторане найдётся блюдо из зайчатины… и никому и в голову не придёт выяснять – а кто подстрелил этого зайчика, покоящегося на блюде? И уж никто не осудит повара, приготовившего это блюдо… а тут!..»

Но и не расследовать преступление знаменитый Шерлок позволить себе не мог. К тому же, с самого начала он и сам был заинтригован так, как никогда прежде.

Во-первых – письмо ему принесла сорока на хвосте! Просто влетела в окно, повернулась задом и… предъявила письмо.

Во-вторых – адрес. Сказочный лес, поляна, Теремок.

В-третьих… а вот третье совсем не зависело ни от самого Шерлока Холмса, ни от его партнёра доктора Ватсона. Их просто закрутил неведомый вихрь и поставил перед фактом, то есть, перед тем самым, по всей видимости, Теремком.

Правда, самого Теремка уже и не было. Кругом валялись брёвна, доски… а рядом с грудой строительного мусора стоял медведь. Самый настоящий. Или нет? Скорее – сказочный, потому что медведь не только вздыхал, но и явственно проговаривал: «Охо-хо… вот жеж угораздило, охо-хо…»

Если бы Шерлок мог удивляться и дальше, то удивился бы и тому, что этот, незнакомый прежде язык, он прекрасно понимал.

— Итак, — вздохнул он, — приступим. Мы имеем труп – труп, хм… зайца. Подозреваются все! – а потому просьба ко всем оставаться на своих местах до окончания расследования.

А именно: мышке-норушке, лягушке-квакушке…(«нет, это полный бред…»)… зайчику-побегай… ах да… зайчик не в счёт…лисичке-сестричке, волчку-серому бочку и медведю косолапому. Итак, вопрос к мышке. Расскажите, мисс, как было дело.

— Стоит в поле Терем-теремок, — испуганно пропищала мышка, — бегу мимо я, увидела теремок, остановилась и спросила…

— Это я уже слышал! – сердито перебил Холмс. – Сначала поселились вы, потом лягушка, потом заяц, потом лиса, потом волк, а потом уже медведь.

— Я не селился, — буркнул медведь, — потому что влезть не смог. И попросился просто посидеть на крыше. Ну а она… того…

— Что того?!

— Обвалилась. Вместе… с Теремком… охо-хо… грехи наши тяжкие…

— Понятно. То есть, вы и разрушили этот дом?

— Получается, что так, — кивнул медведь.

— А теперь вопрос ко всем – в каком порядке вы выбегали из дома, когда поняли, что дом рушится?

— Я первая выскочила, — пискнула мышка. Чую – стены зашатались, и, не раздумывая, побежала к выходу. Отбежала, смотрю, а наш Теремок разваливается.

— А что делал в это время медведь? Он так и продолжал сидеть на крыше?

— Не-е! – замахал лапами медведь. — Я, как только понял, что крыша проваливается, сразу же вскочил, но только уже поздно было…

— Да-да, — подтвердила мышка, — когда я выскочила, то его уже не было на крыше. Он стоял рядом и держался лапами за голову.

— А вы видели, кто выскочил следом за вами?

— Да. Сначала выпрыгнула лягушка, причём, из окошка, потом, кажется, лиса или… волчок, не могу вспомнить, кто за кем…

— А заяц? Зайца вы видели? Кто-нибудь из вас видел, как из Теремка выбегал заяц?

Все растерянно переглянулись.

— Получается, что зайчик остался под обломками? Хотя…

Холмс вспомнил, что тело-то зайца было обнаружено почти в шести ярдах от развалившегося Теремка, причём, с другой стороны. Значит, и он успел выскочить из дома и отбежать на достаточно безопасное расстояние.

— Я думаю, мистер Холмс, что нам нужно обратить особое внимание лишь на двоих из присутствующих, — шёпотом произнёс подошедший доктор Ватсон, — это лиса и волк. Я, вообще, удивлён, что заяц не был ими съеден с самого начала их заселения.

— Да что вы такое говорите-то! – возмущённо всплеснула лапами лиса. – Да я питаюсь исключительно хлебобулочными изделиями и сыром!

— Я, конечно, ем зайчатину, — пробормотал смущенно волк, — иногда, но от этого зайца… как-то слишком дурно пахло…

— Что?! – вскинул бровь Холмс.

А ведь и, правда, когда они с Ватсоном приблизились к телу, то запах, исходивший от тела зайца, заставил их поморщиться. Нет, понятно, что зайчик мёртв, но… за такое короткое время…

К Холмсу опять вернулось состояние нереальности происходящего. Письмо, вихрь, поляна, звери… а времени от уничтожения Теремка и обнаружения тела зайца, как оказалось, прошло совсем немного. Но ведь ни одна птица не могла бы летать с такой скоростью! Или… этот лес некое измерение, находящееся под боком? Холмс потряс головой.

— А ну-ка, друг мой Ватсон, идёмте к телу, мне нужна ваша помощь. Как врача. Надо произвести вскрытие.

Подойдя к зайцу, Ватсон раскрыл свой чемоданчик и вынул скальпель.

— Холмс! – буквально через несколько секунд вскричал он. – Вы только взгляните– что это?!

Холмс вытаращил глаза. Внутри зайца был совершенно не заячий организм, а какие-то перья… пух…

Покопавшись в этих перьях, Ватсон снова издал возглас удивления. Из необычных внутренностей зайца он извлёк на этот раз яйцо.

И в тот же миг по поляне пронёсся ледяной ветер, деревья накренились, зашумели, а над травой закружился чёрный вихрь. Прокружившись несколько секунд, он распался и всё стихло, а вместо вихря на поляне появился высокий, тощий до скелетообразного состояния, мужчина с золотой короной на седых волосах и в чёрном плаще.

Подойдя к оторопевшему доктору, он протянул костлявую ладонь.

— А. ну, отдай! Это моё яйцо.

Растерявшийся поначалу Шерлок Холмс быстро метнулся между ним и доктором.

— Ваше? А чем докажите?

— Там, внутри, — глухим голосом произнёс незнакомец, — находится некий предмет. И этот предмет мне дороже жизни. И если сейчас вы оба не отдадите мне это яйцо, то я заберу его у вас силой, но уже у мёртвых.

Глянув внимательно на незнакомца, Холмс понял, что именно так всё и будет.

Взяв яйцо из руки Ватсона, Холмс протянул его мужчине.

— Возьмите, но мне всё-таки хотелось бы знать – как этот предмет оказался в зайце. Поймите, сэр, я сыщик, и расследую убийство. И был бы благодарен вам за любую помощь в расследовании. И к тому же… хотелось бы получить доказательство, что это, действительно, ваше яйцо.

— А ты упёртый, — усмехнулся незнакомец, — что ж, смотри, вот тебе доказательство. В этом яйце – игла.

С этими словами он разломил яйцо, достал оттуда золотую иглу и, продемонстрировав её Холмсу, воткнул в ворот плаща.

— А помощь? Что ж, немного могу прояснить ситуацию, тем более, что я тоже в некотором смысле благодарен вам за эту находку. Что она оказалась в ваших руках. – И он снова усмехнулся. — Это я положил яйцо, но не в зайца, а сначала в утку, а потом уже в зайца. Зайца закрыл в сундуке, сундук повесил на дуб, чтобы было понадёжнее. А что было дальше, могу лишь догадываться. Вероятно, Иван всё же добрался до дуба, сбил сундук, сундук разбился, а заяц убежал. Вот, собственно, и всё.

— Постойте! – вскрикнул Холмс, понимая, что сейчас свидетель вот-вот исчезнет. – А что за Иван? И почему он охотился за сундуком?

— А это, — строго прервал Холмса мужчина, — к смерти зайца не имеет никакого отношения. Только… к моей.

И вновь налетел ветер, закружил вихрь и неожиданный гость исчез так же быстро, как и появился. А на поляне вновь воцарился покой.

— Ну, что ж, Ватсон, дело раскрыто. Для меня всё ясно. Заяц умер естественной смертью. Пусть такую смерть и трудно назвать естественной.

— Вы правы, Холмс, — кивнул головой Ватсон, — но прежде в нём умерла утка. Это и привело впоследствии к смерти самого зайца от трупного яда.

— Вы всё слышали, — Холмс повернулся к испуганным зверушкам, — дело закрыто, вы все невиновны, можете приступать к строительству нового дома.

И в следующий миг уже другой вихрь пронёсся по поляне.

…

В комнате висела тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине. Холмс, сидел в мягком кресле, слегка прикрыв глаза, казалось, что он дремлет, но на деле он искоса наблюдал за доктором, спокойно читающего газету.

— Не надо делать вид, Ватсон, что вас отпустила эта история, — не выдержал Холмс, — можете молчать, стараться забыть, чтобы не казаться самому себе сумасшедшим, но у меня к вам одна лишь просьба – эту историю не нужно записывать для потомков.

— Какую историю? – на лице Ватсона отразилось совсем не деланное удивление.

— Какую? Да, бросьте! Вы ведь тоже вспоминаете: и Теремок, и мышку, и медведя, и дохлого зайца с уткой внутри…

— Холмс! Холмс! – на лице доктора теперь отразился и неподдельный испуг. – Что с вами, друг мой? Какой медведь? Какой заяц? Я уже думал, что всё прошло… а вас так до сих пор и не отпустило…

— Что?.. – Холмс потёр рукой лоб.

«Неужели ничего этого не было? Приснилось? Или?.. Пора и, правда, завязывать с опиумом?..»

***

Я поднялась в мансарду, оставила сумки с привезёнными из города вещами на полу, в прихожей. Поглядела из окна. Две недели прошло, вот и жасмин уже отцвел… Задернула тонкие шторы – темнота не наступила, но свет стал мягким, приглушенным.

Упала на кровать. В день приезда меня освобождали от огородной барщины. Вечером посмотрим с мамой детектив, отец обещал пирог на ужин… Хорошо!

Да, хорошо… Но в углу, где-то в простенке или под крышей оопять жужжали. А родители обещали, что выведут этих… кто бы там ни был. Забыли или не помогло?

Достала «отпугиватель», сунула в розетку. Вроде попритихли…

Яблочный пирог, фильм, книга до двух часов ночи. Наконец выключила свет и забралась под одеяло. «Отпугиватель» светил в глаза ярким зелёным огоньком. Заставила его своей сумочкой, перевёрнутой на бок. Громоздить какие-то иные баррикады не было никакого желания – только спать…

В углу жужжали. Да ещё куда громче, чем днём. Или они возвращаются к ночи и теперь там многолюднее (или как уж лучше сказать)?

Голоса были разные – один жалостный и тоненький, другой – резкий бас, вступили ещё какие-то, и ещё… Потом они стали потише. Зелёный огонёк больше не мешал. Я засыпала…

– У меня от этого звука голова болит! – повторял кто-то плачущим голосом. – Дайте мне таблетку, наказание какое-то… Я же не усну. Положите полотенце на лоб. Я летала, я устала. Никому до меня нет дела, никому…

Она говорила монотонно, жалуясь и причитая. Какая-то женщина лет сорока-сорока пяти… Другая, судя по голосу и интонациям, чуть помладше, отвечала ей время от время:

– Перестань, сестра, ну не ной ты. Они же и раньше так делали, потерпи. Скоро пройдёт. Ну как дождь – то есть, то нет.

– Вот если бы у тебя так болела голова, если бы у тебя… О-о… А ведь на мне всё. Полы подмети, кастрюли помой. А кто мне поможет, кто за меня что-то сделает? И ещё летала…

Низкий, внушительный бас:

– Всё летали. Затыкаем уши и спать! Завтра работы полно.

Другой мужской голос:

– По рюмочке выпить, такой сон будет, что мама не горюй.

– Всё по рюмочке да рюмочке…

– Не жужжи ты, слушать тошно, – незнакомый голос, чуть дребезжащий. – У меня вообще давление, и что ж. В молодости, бывало, работали и работали, то один цветок, то другой, ведёрко за ведёрком таскаешь. И домашние дела, и всю семью обшивала. И не жаловались. Работать надо побольше, тогда и болеть ничего не будет.

Когда это кончится?? Когда они замолчат?

Я уже совершенно проснулась, сунула ноги в тапки. Пойду молока попью. Приснилась же ахинея…

Вернулась, спряталась под одеяло. Жужжание почти стихло.

– А ты не выключай отпугиватель, – сказала мама за завтраком. – Они улетят, никуда не денутся.

– На разные голоса жужжат, правда, вот ведь идиотизм какой…

– Ничего, сбегут как миленькие!

– Ещё и колотятся иногда. Как будто хотят ход ко мне пробить… Неприятно.

– Колотятся – это хорошо. Значит, не нравится им.

Ни одного комара и близко не осталось, мух и мошек тоже. Но эти, уж не знаю, кто они были, никуда не девались. Значит, они куда сильнее… Было страшновато, если честно. Вот найдут лазейку, вылетят в комнату. Укусят. Когда я начинала размышлять, как могут кусануть те, кто сильнее комаров, мне становилось не по себе…

Каждую ночь, в тот момент, когда я проваливалась в состояние между бодрствованием и сновидением, я слышала их разговоры. Потом, когда я окончательно уходила в сон, мне начинали сниться разные сюжеты – уже не обязательно связанные с жужжанием.

Отпугиватель я не выключала. Но те, кто жил в том углу, не уходили…

Ночь. Жалобные вздохи. Неторопливые возражения… Бормотание скороговоркой… Веселый и бодрый голосок:

– Давайте переселимся. Я тут видела хорошую квартирку, совершенно пустую. И гораздо просторнее, чем наша! Заглянула туда сегодня, когда с клеверной поляны возвращалась, зарисовала планировку. До клевера, кстати, оттуда гораздо ближе. И вид из окна на лес – ой, так красиво! Бабуль, ты что хмуришься, ты против?

– Переселимся? – сердитое жужжание явно пожилой дамы. – Ты в своём уме? Мы здесь живём испокон веков, ещё прадеды наши… Вот эта полочка – её сделал мой отец, каждую веточку принёс, своими лапами. Видишь? Эти книги собирала моя тётя, сколько сил потратила. А резная кровать? А картины? Это наше родовое гнездо! Надо потерпеть! Ни шагу отсюда не сделаю и другим не дам!

– Ну подумаешь, вещи! Вещи упакуем. А мебель – дело наживное! Па, ну скажи!

– Наживное? – запричитал плаксивый голосок. – Ты наживи, наживи, а потом разбрасывайся… А обо мне кто-нибудь подумал? Мои нитки, мои запасы – пятьдесят два мешочка. Старалась, собирала, увязывала. Кто это всё понесёт? Я, больная и усталая?.. Никто, никто обо мне не думает…

– Тихо! – припечатал внушительный бас. – Завтра обсудим. А сейчас спать надо.

– И спать я не могу, глаз не сомкну, что же это за наказание, лапы болят, всё утро соленья закручивала, за всех работала по своей доброте…

– Не ной!

Раздался стук, прямо в стенку. Тот который я уже слышала несколько раз. Может быть, тот, кто требует не ныть, бьёт раздраженно кулаком по дереву?

Плаксивый голос тут же отозвался:

– И дверца эта, чуть что, так и колотится прямо надо мной, а мне вставать рано…

– Починю завтра, починю! Спи!

Потом всё затихло, только жалостные жужжания слышались иногда, тихие, как вздохи. И какой-то лёгкий звон раздался пару раз. Рюмки?..

Как всегда на границе сна и яви мне представилась какая-то чепуха. Эти разговоры. Непрошеные жители – бабушка с наброшенной на плечи серой шалью, грузный отец семейства в пижаме с несколько выцветшими полосками, худая, вечно жалующаяся женщина, молодая девушка в свитере с карандашом и бумагой – она что-то деловито считает, а в щели, аккуратно отделанные по краям, просачиваются и бродят туда-сюда ещё какие-то не то родственники, не то гости…

Нет, какова наглость. Их родовое гнездо!..

Однако мои усилия не были зряшными. Дни отпуска нанизывались, как бусины, на одну временную нить, и я скользила вслед за ними в безмятежном однообразии дачной жизни. А жужжание из ночи в ночь становилось тише. «Ага, улетаете! Вы упрямы – а я упрямее. Так-то».

В один из дней перед отъездом решили растопить баню. Тем более и дождь собирался, на участке всё равно не поработаешь. Мне поручено принести дрова. Я отправилась к поленнице возле хозблока, и тут что-то прожужжало около меня – маленькое, деловитое. Потом ещё.

Оглянулась и увидела упитанного шмеля, влетавшего куда-то в щель под под крышей. За ним другого. Издали показались ещё несколько. Они несли узелки, чемоданы, последний очень бережно держал в лапах обёрнутый берёзовым листком квадратик – видимо, одну из их картин.

Если бы я не приглядывалась, то решила бы – ну шмели и шмели, угнездились тут… Но теперь-то я понимала больше. Это было великое переселение из родового гнезда в чужое жилище. Мне стало жаль шмелей. Да, мы не ужились вместе. Но как же их фамильная мебель? Её-то в лапах не перенесёшь.

Но скоро отлегло от сердца. Я заметила, что они вдвоём-втроём тащат то деревянный прямоугольник, то нечто вроде матраса. Разобрали и перевозят кровати и шкафы по частям. А полочки – это уже совсем легко будет. Теперь по вечерам станут обустраиваться, раскладывать вещи, книги. А вид с того места – прямо на клеверную поляну…

В гостях

Сидели как-то ежик с зайчиком на опушке. Жарко. Середина лета. Красота. Трава кругом зеленющая, вкуснющая, много ее, только голову повернуть и сыт. Да и букашек всяких много, ежик тоже не голодный. Отдыхали. И разговорились.

– Ежик, – попросил зайчик, – а расскажи про человеков. Ты ведь с ними жил. Страшные они?

– Страшные? – улыбнулся ежик, – Нет, не страшные.

И погрустнев, замолчал.

– Тебе там у них плохо было? – продолжал допытываться зайчик. – Голодал?

– Не обижали и кормили… и даже друг там у меня появился, – ответил ежик, – но как бы тебе сказать… Давай, все расскажу, сам поймешь.

– Началось все прошлой весной. Я только-только проснулся. Вылез из норки, иду такой сонный, тощий, за зиму все запасы съелись, иголки торчат вразброд. Есть хочется очень сильно. А есть-то нечего. Туда, сюда верчусь, а ничего не нахожу. И тут… Тут учуял я запах. Да такой вкуснющий, сильный, притягивающий, что сил нет терпеть. Ну и пошел. И вышел на полянку, она вся этим запахом пропиталась. А я такой голодный, что не заметил людей. Они на той полянке тоже сидели, ходили и ели. Ту самую вкуснятину. Я нашел железную банку, в которой остался кусочек. И как начал жевать, торопился, по сторонам не смотрел. А зря… Люди-то меня увидели.

– Ах, какой ёжик! Ах, какой голодный! Ах, какой тощенький! – развопились на весь лес, оглушили.

И поймали, посадили в коробку и отнесли к себе в дом. Он назывался дача. Мол, в гости пожить, откормить, подлечить. Страшно было. Все кругом чужое, пахнет не так как в лесу, люди эти здоровенные топают, кричат громко. Ну, мне так казалось сначала… А еще в том доме, где меня из коробки выпустили был он. Большой, мохнатый, рыжий. Кот. Он на меня громко шипел, топорщил усы и даже лапой тыкал в бок. А потом снова шипел от боли. Мои иголки его лапе не понравились. Я тоже на него фыркал. В общем, первая встреча не была мирной. Я сначала прятался под кроватью, это такая штуковина, на которой люди спят. Так вот сидел я под кроватью, поставили мне блюдце с молоком и положили рядом кусочки мяса. Вкуснота надо признать. Кот ко мне приходил попробовать, что мне дали, а мне и не жалко. Поговорили мы с ним, решили, что нечего нам ругаться, мирно жить лучше. Ночью, когда все люди угомонились, и наступила тишина, я вылез. Посмотреть мир, куда попал. Заглянул во все уголки, обнюхал все до чего достал. Места много, выйти из него нельзя. Я так понял – большая коробка. Закрытая. Всю ночь ходил, под утро устал и уснул под кроватью. Выспаться мне не дали. Достали из моего убежища, опять кормили и отнесли, как они сказали на участок. Погулять. Эх, как я обрадовался! Травка, кустики, под лапами земля. И лес, лес рядом, я же чувствовал. Хотел идти домой. Потом я несколько дней пытался до него дойти. Но везде натыкался на забор. Это такая штука – металлическая сетка, лапы и нос пролезают, а весь я нет. И эта сетка кругом дома, той большой коробки, где человеки живут. Получается у них коробка в коробке. Видимость свободы, опять места много, а не уйдешь. А потому грустно. И скучно. Кот все эти дни со мной ходил, интересно ему было. Но в мои дела не влезал, он думал, что я просто гуляю, территорию осматриваю. Иногда люди пытались общаться с нами. Вот тогда я про зеркало узнал и солнечных зайчиков. Этих зайцев кот очень любил ловить. Скакал и прыгал по дому – под лапы лучше не попадать, расплющит. Но ни разу не поймал. Знаешь, зайка, люди такие странные, они придумали всем имена. И себе тоже. Для того чтобы друг друга отличать. Так вот этого большого рыжего звали Василий Васильевич, прямо, как человека. Но так длинно его редко звали, чаще коротко – Васька. Да, и мне тоже дали имя Мишка. Шло время, меня кормили, не обижали, даже пытались «играть» как люди говорили. Но скучно было, все давно было обнюхано, проверено, потрогано и даже покусано. Ничего нового ни в коробке дома, ни в коробке участок. А еще так хотелось в лес домой. Василий оказался вполне нормальным, мы с ним подружились даже, вместе на участке сидели, кушали из одного блюдца. Ваську на ночь из дома отпускали гулять, а меня нет, мол, потеряешься, пропадешь, опасно там… Так лето и пролетело. И я загрустил. А потом еще и время пришло, спать хотелось постоянно – осень уж на дворе была. Запасов-то на зиму я наел, но ведь и норку надо проверить, приготовить к зимнему сну, а тут – участок весь как на ладони, ни спрятаться, ни скрыться. А однажды мы с котом подслушали разговор, сидели как всегда под кроватью, на улице дождик поливал, а в сырости гулять как-то не хотелось. Так вот люди говорили про переезд домой. Я сначала и не понял, что за дом, мы и так в доме жили. Да Василий пояснил, что есть такое место – город называется. И в нем еще один дом есть. Но там гораздо хуже, чем здесь. Не погуляешь, деревьев и травки почти нет, одни каменные коробки и жуткие машины. Он мне потом про эти машины таких страхов понарассказывал – лучше не вспоминать. И еще сказал важное, если я хочу домой вернуться, в свой дом в лесу – надо бежать. Из города не получится, вернее далеко не уйдешь, слишком много там опасностей. И далеко очень до леса. Стали думать: «Что делать?» И придумали. Васька на этой даче уже не первый год жил, каждое лето из города приезжал. И тут у него и друзья были, и знакомые, и даже неприятели. Но об этом потом. Главное, что у него друг был – Грей. Я когда его первый раз увидел, испугался сильно, подумал – волк, и сейчас как цапнет, и нет ежика, и иголки не помешают. Но Грей – собака. Он со своими людьми на соседнем участке жил. Вот Грей-то нам и помог. Как только стало темно, кота выпустили гулять. А я стал бегать и греметь, шуршать и топать. Старался из всех сил. Шум создавал, что-то уронил, блюдцем звякал. Долго пришлось, но, в конце концов, люди не выдержали и с недовольным ворчанием, что совсем от рук отбился, спать не даю, меня выпустили на участок. А нам только это и надо было. Пес с котом меня уже ждали. Дошли до калитки, это часть сетки, которая открывалась, чтобы можно было зайти внутрь или выйти наружу, но ни у меня, ни у кота сил не хватало ее открыть. Для кота-то это не проблема, он через верх перебирался, а у меня лапки короткие, да и лазить я не умею… А вот Грей очень даже легко эту калитку открыл, одной лапой. Проводили они меня до опушки. Удачи пожелали. В гости друг друга звали. И распрощались. И грустно немного было. А потом… Елки шумят, ветер в траве шебуршит, а запахи, запахи-то какие!!! И все кругом такое родное! И я как побежал!

Ежик вздохнул, и замолк, вспоминая свои приключения. А потом добавил:

– Но дома всегда лучше, чем в гостях.

***

С закрытой коробкой всё просто — кот или есть, или его нет.

С открытой сложнее— кот в ней или есть, или только что был, или вот-вот будет. Открытые коробки со страшной силой влекут котов всех возрастов и размеров, даже если они — коробки —для них малы. Предложите коту выбор между мягчайшей лежанкой и картонной коробкой из-под неё. Оскорбительный выбор? Действительно, можно не сомневаться в победе коробки. А если собственные габариты и чувство собственного достоинства не позволяют коту (или тигру) сесть В коробку, всегда можно сесть НА неё.

Но это коробка. Куда сложнее с закрытой квартирой, в которой живёт кот. Потому что кот там вроде как есть — только что был, оказывал честь своим присутствием или возможностью обслужить его… А потом вроде как нет. Некоторые толстокожие двуногие не особо переживают по этому поводу. Дескать, жрать захочет, усатая морда, и сама придёт. Более чувствительные через некоторое время и начинают беспокоиться. Гложет их подспудная тревога, что мог он, мерзавец пушистый, выскочить за дверь, просочившись под ногами входящих.мучительно вспоминать, где и когда Его Мурлычество видели в последний раз. В гостиной на подоконнике? В раковине в ванной? В спальне на кровати?

Не сумев вспомнить, прибегают к последнему средству — пакетику со вкусняшками. Стоит пошуршать пакетиком, и кот материализуется из подпространства, чтобы высочайше поинтересоваться, где ж обещанное, а получив — испариться снова.

Но бывает, что не срабатывают даже вкусняшки. Тогда двуногая прислуга отправляется на поиски, обыскивая все известные лёжки и нычки Мурлычества. И во все глаза выглядывают они… хвост. Не торчит ли из-за занавески на подоконнике? Не просматривается ли на полке в шкафу? Не выглядывает ли из-за телевизора? Не вылезает ли из-под одеяла? А из чемодана?

Нет, нет и ещё раз нет. И нигде нет. Двуногие начинают беспокоиться уже всерьёз… И тут замечают кончик пушистой гордости Его Мурлычества, выглядывающий из-под кровати.

Итак, кот в квартире всё-таки есть!

Да, жизнь без кота — не та!