Блиц Министров №71. Голосование

Допекли…

Заяц бежал, не разбирая дороги, иногда спотыкался о могучие корни дубов, и тогда катился кубарем. Очередной кульбит закончился преградой – мягкой и тёплой. Встав на лапы и протерев глаза, Заяц отскочил – Волк!

В другое время он бы снова дал дёру, но не сейчас – ему позарез нужно было с кем-то поделиться тем ужасом, от которого он и удирал. Пусть даже с Волком.

— Беги, Волк, беги! – заорал он, чем ещё больше поверг Волка в недоумение.

— Да ты что, Заяц, сдурел, что ли? Куда бежать? От кого?

— Да куда угодно! – вновь заорал Заяц. – Если хочешь остаться в живых. Лисы-то уже нет! И Медведя нет!

— Как это нет? – замотал головой Волк. – А куда же они делись-то?

— Да, в живых их нет! Неужто, не понял? Всё! Слопаны, съедены, сожраны, проглочены!

— Кем?! – вытаращил глаза Волк.

Заяц глянул на него, как на больного, но понял, что и сам виноват – налетел, наорал,   ничего не объяснил.

— Ну, так слушай, только быстро… — затараторил он, постоянно оглядываясь назад, — скакал я по лесу, как вдруг, слышу – Лиса поёт. Уж её-то вкрадчивый голос я хорошо знаю.

Я лиса, я лиса,

Леса рыжая краса,

Очень хитрая душа,

От охотников ушла…

Убегу от Колобка,

И скажу ему «пока»…

Да только «пока» не успела сказать! Слышу – песня прервалась! Глянул, сквозь кусты, а что-то страшное, огромное и круглое Лису-то и заглатывает! Я наутёк. Меня-то он не видел. Потом остановился, запыхавшись, решил чуточку передохнуть. И слышу… балалайка, вроде играет. Да только недолго играла. А кто у нас на ней бряцает? Вот потому я и понял, что и Медведя это чудище тоже слопало! Так что, ты, как хочешь, а я сматываюсь! – и Заяц вновь припустился бежать.

Волк огляделся – вроде бы кругом было тихо. Как вдруг затрещали кусты по бокам дорожки, и к нему выкатился огромный и страшный Колобок! Покачавшись из стороны в сторону и немного покрутившись, он оборотился к Волку той стороной, которая служила ему лицом. Хотя на лице этом были лишь два огненных глаза и щель, вероятно служившая ртом.

Волк настолько испугался, что даже бежать не мог, лапы приросли к земле.

— А… это ты, Волк, ну, вот ты мне и попался, — заговорило это круглое чудище, — а ну-ка, спой мне песенку! Если понравится, то подумаю – есть тебя или не есть.

— Эх… — тяжело вздохнул Волк, — не умею я петь. Я только выть умею. Но тебе это точно не понравится.

И он втянул голову в плечи, ожидая неминуемой гибели. Но тут ему пришла в голову мысль, и любопытство было такой силы, что заглушило даже страх перед смертью.

— Прежде чем ты меня съешь, Колобок, скажи, что случилось? Почему ты катаешься по лесу и кушаешь зверей?

— Ну, что ж, — ответил Колобок, — я тебе расскажу. Но потом всё равно съем!

Случилось это не так уж и давно. Лежал я в огромном чане и медленно раздувался. Тогда я ещё был не Колобком, а всего лишь тестом. Замесили меня ввечеру, чтобы к утру напечь из меня разной вкусности. А как стемнело, вижу – влетают в окна цеха привидения. И их так много! И кого только нет: и плюшки, и пирожки, и бублики и даже круассаны! И как пошли они кружить вокруг чана, да стенать! Я и спрашиваю, что, дескать, с вами случилось? А они мне: «Съели нас, съели! И теперь мы лишь души неприкаянные. А из тебя новых жертв напекут!»

Как услышал я это, сразу вылез из чана и пошёл кататься по полу, пока и не стал Колобком. А тут, видно, услышав шум, в цех вошёл один пекарь. И разгорелся во мне гнев праведный, подкатился я к нему, да и слопал! После чего выкатился в раскрытую дверь и долго катился, пока не очутился в лесу…

— Но, Колобок… — пролепетал Волк, — причём тут звери-то? Ни я, ни Лиса, ни Медведь не едим мучное. Но вот по этой дорожке есть дом один. Так я сам, пробегая мимо, видел, как дед с бабкой, что живут в нём, пили чай с плюшками. А бабка ещё и колобка слепила, чтобы, значит, к обеду хлеб был ко щам.

— Колобка?! – ахнул Колобок. – Слепила? Чтобы со щами есть? Ну, спасибо тебе Волк. А что съел зверей, виноват, это дело я мигом исправлю.

Тут Колобок раскрыл пасть и оттуда вывались Лиса и Медведь с балалайкой. Показалась было и голова пекаря, да Колобок тут же рот захлопнул, а потому не попрощавшись, быстро покатился по указанному Волком пути.

Он несколько уменьшился в размерах, но надолго ли?..

Иван-царевич и Василиса

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. Было у него два сына Иван да Демьян. Да только Демьян, как вырос, за всё доброе царю-батюшке коварством заплатил – подсыпал яду в чарку, дабы на тот свет родителя спровадить да царём сделаться. Разгневался царь на отрока неблагодарного – велел его лютой казни предать. Остался у него один Иван.

Как пришла Ивану пора невесту подыскивать, говорит он сыну:

— Жениться тебе, сынок, надо! Устрою-ка я смотрины, там и выберешь себе невесту по сердцу.

— Ваша воля, государь-батюшка, — отвечает ему Иван-царевич. – Только я хочу, чтобы жена моя была не только красивая, но и умная. Пущай сперва отгадает загадку, которую я ей загадаю. Ежели отгадает – возьму её в жёны, а нет- велю голову рубить.

Согласился царь, устроил смотрины. Явились на них девицы-красавицы и со сторонушки родимой, и из стран дальних заморских, видимо-невидимо. Уж больно хорош собой был Иван-царевич, всякая желала бы его женою сделаться.

А в том же царстве-государстве жила вдова с дочерью Василисой. Вышла она замуж во второй раз за старика злого да сварливого. Невзлюбил он падчерицу – со свету белого сживал да куском хлеба попрекал, за любую провинность, а то и без таковой порол нещадно. Совсем житья не стало от него бедной Василисе! Собрала она узелок с вещами да из дома и убежала. Долго брела она, пока ноги не принесли её в стольный град. Глазеет Василиса на улицы шумные, видит диво эдакое – девиц всяких разных полным-полно. Спрашивает у прохожего старика: что же за праздник тут нынче?

— Так наш царевич Иван жениться собирается, — отвечает ей старик. – Обещает в жёны взять ту, что загадку его отгадать ухитрится. Вот он, кстати, Иван-царевич наш, — и вдаль рукой показывает на юношу младого, в парчу и бархат разодетого.

Как увидала Василиса Ивана-царевича – так и забилось её сердце ретивое, полюбился он ей, красавец, с первого взгляда.

— Только учти, красна девица, — предупреждает её старик, — та, что загадки его не отгадает, головы лишится.

Да только не испужали Василису его речи.

— На что мне голова? – отвечает. – Коли Иван-царевич не со мною будет?

Тотчас же отправилась Василиса ко дворцу царскому, а у дворца плаха с головами девичьими. Мудрёные, видать, загадки у Ивана-царевича!

Проводила её стража в покои царские. Иван-царевич на золотом троне сидит. Вблизи-то он оказался ещё прекраснее, чем издали. А около сам царь стоит, а при нём – бояре да дворяне.

Смотрит Иван-царевич на Василису горделиво, спрашивает:

— Пошто пришла, красна девица?

Оробела было Василиса, стоит, любуется Иваном, слова молвить не смеет. Наконец, кое-как справившись с робостью, отвечает:

— Пришла я, Иван-царевич, загадку отгадать.

— Что ж, — отвечает ей Иван-царевич. – Раз такая премудрая, скажи-ка мне, кто утром ходить на четырёх ногах, днём – на двух, а вечером – на трёх? Да смотри, коли ответишь неправильно, велю тебе голову рубить.

Задумалась Василиса, а потом и говорит:

— Так человек же это. Как рождается дитятко малое, на четвереньках ползает, как вырастает – на своих двоих ногах по земле ходит, а как старым станет – клюка его третьей ногой сделается.

— Верно говоришь, красна девица, — говорит ей Иван-царевич.

Тут бы уже весёлым пирком да за свадебку, да только не по сердцу Ивану, что женят его не на царевне, не на королевне, а на простой крестьянке.

— Жена-то мне нужна умная, — говорит Иван-царевич, — да только ещё и смелая, и находчивая. Слыхал я, живёт в землях заморских Феникс-птица дивная. Пущай Василиса найдёт её гнездо да золотых яиц Феникса мне достанет. Коли сделает, что велю – женюсь, а нет – голову велю рубить.

Услыхала Василиса волю Ивана, сперва призадумалась.

— Что ж, — решила она. –Ради любви Ивана-царевича сделаю, что велит. Всё одно без него мне жизни нет.

Недолго думая, отправилась Василиса в путь. Много городов и весей по дороге повидала, много людей повстречала и добрых, и недобрых. Много лесов и гор исходила, много рек и морей переплыла. И вот, наконец, предстала перед ней роща – да не то, что в родных краях с берёзками да осинками – всё оливы да миндаль редкими деревцами стоят. А на верхушке оливкового дерева – гнездо огромное в пол-аршина, а в нём три яйца из чистого золота в половину вершка. Птицы Феникса было не видать, по-видимому, отлучилась по каким-то надобностям. Недолго думая, забралась Василиса на оливу, яйца в мешок положила и в обратный путь пустилась.

Только успела она добраться до постоялого двора, дабы ночь переночевать, как ветер засвистел, словно кто-то плачет горько. Так и завывал ночь целую, спать не давал. Утром собралась было дальше идти, как двоих странников увидала да речи их услыхала:

— Слышал, ветер нынче завывал, будто кто-то плакал?

— Так это ж птица Феникс рыдала. Какой-то лиходей украл у неё яйца, вот она и оплакивала своих детишек.

Жалко стало Василисе Феникс-птицу:

«Что же это я у матери деток родимых отняла?».

Решила она назад вернуться да яйца обратно в гнездо положить.

Как вернулась, увидела Василиса птицу огромную, с медведя ростом. Выложила она перед птицею яйца и молвила:

— Забирай, птица Феникс, деток своих да не горюй.

— Спасибо тебе, добрая девица! – молвила в ответ птица Феникс. – За то, что ты деток моих мне вернула, вознаградить я тебя желаю.

С этими словами взмахнула она крыльями своими мощными и спустилась на землю, держа в клюве перстень с жемчугом розовым.

— Коли желаешь узнать, правду тебе говорит человек, али врёт, надень этот перстень на палец, да на жемчужину смотри. Коли белой станет – правду тебе человек говорит, а коли почернеет – лжёт он тебе.

— Спасибо тебе, птица Феникс! – ответила ей Василиса. – Да только не заслужила я награды. Я ж твои яйца и украла.

— Неужто за золото позарилась?

— Нет, золота мне не надобно. Я ради Ивана-царевича, чтоб полюбил меня да в жёны взял.

— Ивана-царевича, говоришь? Слыхала я про него! Хоть и хорош он, и пригож лицом, да душою чёрен. Не полюбит он тебя, ибо сердце у него чёрствое, любить не умеет.

— Полно, птица Феникс, что ты говоришь такое? – хоть и боялась Василиса птицы огромной, да уж больно возмутили её речи такие.

— Коли сомневаешься, сама его про любовь и спроси, да колечко не забудь надеть. Прощай, некогда мне с тобой разговоры говорить – деток высиживать надобно.

С этими словами схватила Феникс-птица с земли яйца золотые да взмыла в гнездо. Отправилась Василиса обратно.

«Что же я теперь Ивану-царевичу-то скажу?» — думала она.

Только успела она это подумать, как он вдруг прямо перед ней предстал. Да только не тот, каким она его видала. Хоть и хорош, и пригож был по-прежнему, да лицо его чуть суровее сделалось, и взгляд стал таков стал, словно Ивану-царевичу страдания да лишения повидать довелось.

— Не чаяла тебя здесь увидеть, Иван-царевич, — молвила Василиса. – Уж не серчай на меня, не смогла я у Феникса-птицы яйца отнять, шибко горевала она по деткам украденным.

— Хоть и был я царевичем, — ответил тот, к её удивлению, — да только Иваном никогда не звался. Демьян я, братец его.

— Святые угодники! – воскликнула Василиса. – Тебя ж государь-батюшка казнить велел – за то, что погубить его пытался!

— Казнить велел, было дело. Да только сбежал я из темницы. И супротив батюшки родного, видит Бог, не злоумышлял. Иван, братец мой, оклеветал меня, отраву ко мне в горницу подбросил.

Услышала Василиса речи такие, кольцо живёхонько на палец надела.

— Правду ль ты говоришь про Ивана? – спросила она.

— Душой клянусь, всё правда чистая. Только государь-батюшка не поверил мне. Иван-то у него сызмальства в любимчиках был.

Посмотрела Василиса на жемчужину – та белой, словно снег, сделалась. Поняла она: не врёт Демьян. Вспомнились ей тогда слова птицы Феникса, что чёрен Иван душою, да сердце у него чёрствое. Родного брата за престол царский погубить готов. Жаль ей стало Демьяна, по навету приговорённого.

— Видать, много тебе довелось горя познать в изгнании-то?

— Труднёхонько было, — отвечал Демьян. – Да с Божьей помощью справился. А ты девица добрая, душою чистая. Мой тебе совет: держись подальше от братца моего, недобрый он человек, столько девиц перепортил, что и не счесть. Разобьёт он сердце твоё!

Посмотрела Василиса Демьяну в глаза и поняла: не воротится она более к Ивану. Приглянулся ей Демьян. Поведала она ему про свою долю сиротскую.

— Идти-то мне некуда.

— Ежели не зазорно тебе, Василисушка, с изгнанником одной дорогой идти, так пойдём вместе.

— Пойдём, Демьянушка!

Поединок

Было скучно и сонно….

Раздался звук горна, а затем хриплый фальцет заорал:

— Эй, дракон, ты жив? Если не трус — выходи на честный бой!

Дракон приоткрыл один глаз:

— О, кто это?

Рыцарь выглянул из пещеры:

— К нам гости. Рыцарь в мятых доспехах, с оруженосцем.

Из пещеры показалась голова дракона:

— Сэр, вызывая на бой, соблаговолите представиться, или вас этому не учили?

Оруженосец предусмотрительно юркнул за спину рыцаря и дрожащими губами чуть слышно прошептал:

— Ты, исчадие ада, недостойно знать имя моего господина!

Мятый рыцарь в свою очередь приосанился и провозгласил:

— Я дал обет моей возлюбленной, Леокадии Мургильдовны, не открывать своего имени до тех пор, пока не сокрушу дракона.

Дракон обречённо вздохнул:

— И чем же он тебе так насолил?

Мятый рыцарь попытался почесать в затылке и неуверенно произнес:

— Сказать по правде, так ничем, но я всегда защищаю прекрасных принцесс. Цветок моей души, Леокадия Мургиль…

— Ни слова больше, дорогой рыцарь. Вот везде обо мне рассказывают ужасные истории, якобы я похищаю прекрасных принцесс. А скажи-ка ты мне, доблестный идальго, сам ты видел такое непотребство? Молчишь? И правильно делаешь. Слушай сюда. Предлагаю хлебнуть доброго пенного эля, м я расскажу тебе свою историю.

— Мне тоже пришлось дать клятву: принести своей подруге для её коллекции самого лучшего рыцаря. О принцессах речь не шла, а рыцари попадались такие, что от их вида у неё случались мигрени. Ты не представляешь, сколько их там собралось. Сейчас они бродят вокруг её пещеры и пугают друг друга рассказами о своих подвигах.

Дракон с жалостью посмотрел на рыцаря.

— Мне придётся принять твой вызов, — дракон грустно покивал головой, — и добавить тебя к их компании. Очень надеюсь, что в этот раз мне повезёт и я выполню свою клятву.

Рыцарь с испуганным сочувствием смотрел на дракона:

— Выходит, ты тоже опутан клятвой, как моя хижина паутиной?

— Увы, мой друг. Вместо того чтобы собирать гербарии, наслаждаться вкусом белены и сочинять стихи, я вынужден охотиться на рыцарей. Давай выпьем и приступим к поединку.

По части дегустации напитков, рыцарю не было равных.

Они прилежно принялись опустошать бочонок пенного. Вскоре из пещеры послышались песни. Могучий бас и дребезжащий фальцет звучали, как пустая телега без смазки на булыжной мостовой. Своими воплями они распугали всех любопытных енотов и прочих тварей. Оруженосец потом рассказывал, что «битва» была беспощадной. После «боя» рыцарь чуть подавал слабые признаки жизни и только чудом остался живой.

Осел в цветах

Жил-был один человек, да и помер. И осталось у него хозяйство: мельница, осел и кот. А еще три сына. Вот похоронили они батюшку и стали добро делить. Да что там делить-то? Старшему досталась мельница, среднему осел, а младшему кот. И раньше-то жили не богато, еле-еле концы с концами сводили, а теперь-то и вовсе никакого дохода. И стали они думать, как жизнь улучшить.

Вот старший и говорит:

— Придумал я, братцы, план. В город съездил, ума набрался. Не буду муку молоть, неприбыльное это дело. Я буду туризм развивать. Это сейчас сильно модно. Пыль на мельнице пообмету, половички постелю, и будет у меня отель. В этом, как его, эко-стиле.

Братья удивленно уставились на старшего. А тот продолжал: «А что такого? Местность у нас тут хорошая, вода в речке прозрачная, воздух чистый, леса, луга, птички, цветочки, закаты там, восходы и все-такое… В городах нет уж, а у нас вот сохранилось! Надо пользоваться, пока кто идею не перехватил!»

И довольно поглядел на братьев.

— А нам что делать? – спросил средний.

— А мы куда? – вторил младший.

— Не переживайте, братцы, я и за вас все подумал и вам применение найдется, — отвечал старший. Он уже встал из-за стола и прохаживался по комнате, гордо поглядывая на притихших родственников.

— Ты, — и палец старшенького ткнулся в грудь среднего, — ты будешь ослотерапевтом!

— Кем? – ошарашенно переспросил средний, а потом немного отмерев, возмущенно завопил – Сам ты ослокто-то там! Ишь чего удумал и обзывается еще! Думаешь, в город съездил и все можно?

— Да ты не кипятись, — остудил пыл старшенький, — у тебя осел есть? Есть! Вот и будем его использовать. Городские сильно любят со всякими зверушками общаться и этим как бы лечатся. А ты при осле, и получается ослотерапевт. А если не нравится, то я могу и соседа пригласить, у него корова есть. А вы с ослом свободны тогда, как ветер. Только думается мне, что твое сокровище ушастое до деревни соседской даже не дотопает. Ты помнишь сколько ему лет? А я помню, вы ровесники!

Средний брат молчал. А старший продолжал уговаривать:

— Вот чего людям надо? Сам при деле, осел на лужку пасется, туристы на него любуются, морковкой кормят. Кстати, морковку надо тут же продавать, опять же денежка в карман капает.

Старшенький обратил взор на младшего. То сидел на краешке табуретки и, кажется, ничего из разговора не слышал.

— Так, — констатировал старший, — я тут стараюсь, за всех думаю, а он опять стишки сочиняет!

От подзатыльника младший все же увернулся и обиженно засопев, проговорил, что он тоже думает.

— Ты, братец, думай, как себя прокормить и кота своего. Он у тебя мышей ловить не умеет, что есть-то будете, чем жить-то? – и предупреждая ответ младшего добавил, — опусы твои никому задаром не нужны, бумагу да чернила изводишь, один расход, доходу нет даже на сухари коту.

Средний хихикнул, соглашаясь со старшим. А старший продолжал вещать:

— Я и за тебя все придумал. Кот твой будет на мельнице, ой т.е. в отеле сидеть, создавать уют и домашнюю обстановку. А ты, оболтус, — и рука опять потянулась к младшему, — ты будешь посетителей развлекать.

— Как развлекать? – удивился младший, — я не умею.

— Научишься! – отрезал старший, — Будешь туристов по округе водить, истории рассказывать – это называется экскурсия. Иди давай готовься, истории придумывай, я уж и гостей пригласил. Как первый визит пройдет, так и дело пойдет. Не опозориться бы.

И повернувшись к среднему поторопил:

— Чего сидим? Осел чищеный, копыта блестят? И это, там на полочке в кладовке фуфырик стоит, попрыскай на животину, чтобы цветами пах! Коту я сам бант повяжу так и быть, чего ради родных не сделаешь…

— Внученька! Расскажи мне сказочку?

— Сказочку? – Машка недовольно влезла на табуретку, закинула ногу на ногу, надула свои пухленькие щёчки, раздражённо выдохнув, а потом с придыханием начала: — Ну, слушай, бабуля! В общем… Жили-были Петух да Кура и была у них бабушка Дура.

— А чего это как бабушка – так сразу – дура? – обиделась бабуля, пытаясь сменить своё положение на кровати.

Воспользовавшись тем, что бабуля закряхтела и перестала что-либо говорить, Машка с готовностью продолжила:

— Родила бабушка им внучонка… Не простого – а золотого! Петух бил-бил – не вразумил. Кура била-била – не вразумила. Сектантка бежала, слово за слово сказала, внучок послушал-послушал и проникся. Плачет Петух. Плачет Кура. А бабушка Дура кудахчет: не плачь, Петух, не плачь, Кура, я рожу вам нового внучонка! Не золотого, а простого!.. Она что, правда, совсем дура?

— Что за сказку ты мне рассказала, внученька? – обиделась бабушка, — Чего это ты про бабушку… Дура, мол…

На что Машка напустила на себя важный вид и заявила:

— Это сказка наоборот!

— Почему наоборот? – удивилась бабушка.

— Потому, — заявила Машка, — что это бабушки должны внучкам сказки рассказывать. А у нас с тобой – наоборот. Вот и сказка наоборот поэтому.

— Ну, так я уже старенькая! – принялась оправдываться бабушка, — А вы, подрастающее поколение, должны о нас, о стариках, хоть немного позаботиться… Мы ж всю свою молодость для вас, родимых, будущее-то строили… Пытались сказки былью сделать… Только… Быль не удалась, так что теперь сказки хочется…

— Я вот как раз ещё одну знаю! – радостно воскликнула Машка, — Кот в сапогах! В общем, у всех нормальных котов хозяева носят дома тапки. А этот кот был ненормальным. И хозяин у него носил шляпу с пером, шпагу и сапоги. Даже дома. Поэтому всё, что нормальные коты делают в тапках, этому приходилось делать в сапогах…

— Да что за сказки у тебя такие? – рассердилась бабушка, — Кот? В сапоги писает? Ты представляешь, каково потом хозяину их чистить? Чай сапоги – не тапки, они – глубо-о-о-кие… Чистить их куда как труднее! Злые какие-то у тебя сказки, внученька…

— Так добрые сказки наоборот – и становятся злыми! – развела руками Машка, — Чего же ты хочешь?

— А ты расскажи мне сказку наоборот… Но всё равно добрую! – потребовала Бабушка.

— Так наоборот же – это доброе превратить в злое, — заявила Машка, — А положительных героев – в исчадий Ада…

— А злодеев – в ручных телят… — заметила бабушка, — Ты давай, возьми какую-нибудь злую сказку, расскажи её наоборот – и она станет доброй.

— Злых сказок не бывает! – насупилась Машка.

— Тогда добрую преврати всё равно в добрую! – потребовала бабушка.

Машка задумалась, почесала затылок, а потом ехидно доложила:

— В общем, сама напросилась, бабушка! Будет сказка наоборот! Всенепременно добрая!

* * *

Согнувшись в три погибели, Лиса изрыгнула из пасти большой ребристый кирпич. Но стоило ей подумать, что её перестало тошнить, как этот кирпич вдруг посмотрел на неё ужасной рожей.

— Ты… — всхлипнула в ужасе Лиса, — Ты – ещё и живой? Да кто же ты, исчадье Ада?

— Я? – осведомился кирпич. Он бы положил себе ладонь сейчас на грудь для пущей жестикуляции, но не было у этого существа ни ручек, ни ножек… — Я – Коболок! Я и клизма, и ректальная свеча, и в горле ком – всё в одном флаконе!

— Но почему – у меня? – недоумевала Лиса, — Разве не кошки комки отрыгивают? Я-то при чём? Я – Лиса!

— А кто твой отец-то был? – ехидно осведомился Коболок, — Кот Базилио! Лиса-Алиса всю жизнь промышляла жульём, и других парней-то у неё, поди, и не было! Все порядочные лисьи женихи не желали с ней, плутовкой и прохиндейкой, знаться! Вот и нагуляла Алиса тебя от кота…

— Не подходи ко мне! – в ужасе закричала Лиса, замахав руками, — Неправда всё это! Иди лучше нафиг отсюда…

— Поздно, Лиса! – ехидно заметил Коболок, — Разве не ты в прошлой сказке моего антипода – Колобка съела? Вот к тебе и кара пришла. Небесная! В моём лице! Я подкрался к тебе сзади, прыгнул к тебе в попу, а через рот потом вышел!

— Всё наоборот! – передёрнулась Лиса.

— Как говорится… Даже если тебя съели – у тебя всегда два выхода! – злорадствовал Коболок, — А сейчас… Я тебе ещё и песенку спою! Я к Лисичке пришёл! На языке у неё посидел, в носик ей подышал… Я и к Мишке приду, я и к Волку приду, я и к Зайке приду… Я и к Бабушке приду, я и к Дедушке приду…

С этими словами он покатился по лесу, а Лиса, слушая удаляющиеся звуки его голоса в ужасе перекрестилась. А потом пошла в монастырь. Грехи замаливать.

Катался по лесу Коболок, звери от него шарахались, песню слушать не хотели, ибо фальшивил он страшно, словно медведь подстерёг его у порога да на ухо наступил со всей дури. Только не было у Коболка не только ни ручек, ни ножек, но и ушей тоже не было. Только лыба во весь экватор, да глаза недалеко до полярного круга.

Так Коболок до Деда с Бабкой и прикатился, прыгнул к ним на окошко… Да Бабка в ужасе огрела его кочергой, по коробу размазала, по сусекам размела…

* * *

— Так разве это добрая сказочка? – недоумевала бабушка, — Лиса-злодейка, дочь жуликов, злой Коболок, кара небесная… Откуда-то снизу пришедшая… Да ещё и Коболка снова убили…

— Ну, так… — улыбнулась Машка, — Коболок в этой сказке кем был? Злодеем! Да и Лиса – тоже. Зло – наказано, зло повержено, а раз так – сама сказка – добрая!

— Ну так всех наказали, убили, в мошенничестве уличили… Какая же тут доброта? – не соглашалась бабушка, — Да и такие уж они были все злодеи, чтобы так жестоко их всех наказывать? Да и по всему выходит, что самая большая злодейка в этой сказке – Бабка… Она, в конечном итоге, Коболка порешила…

— Не капризничай, бабуль… Бабка в этой сказке – не злодейка! Она – героиня, которая всех спасла! Да к тому же, потом она по коробу поскребла, по сусекам помела, и вышел у неё Бычок – Смоляной Бочок… Бывший злодей – Коболок – стал ручным телёнком… Вот прямо как ты и хотела! Правда, в чём тут наоборотистость сказки – сама теперь не очень-то и понимаю… Чтобы было наоборот, Коболок должен был превратится в Колобка, и сбежать, как в оригинале… Кстати, ба, ты знаешь, что существует гипотеза, согласно которой наша Вселенная до акта Большого Взрыва – существовала как бы наоборот. Была зеркальным отражением самой себя, как в пространстве, так и во времени? Сжималась-сжималась, пока не сжалась в точку, а теперь вот – расширяется…

— Да? Как интересно… — тут же озадачилась бабушка.

— Ну да не важно! Хватит валяться, бабуля! Подъём! Тебе сегодня в Пенсионный Фонд идти, сама вчера просила меня, чтобы я тебя пораньше разбудила! Сама посуди, разве под добрую сказку проснуться реально?