Блиц Министров №51 Голосование.

Все тыквы, что росли рядом, были Джеками — мальчиками. А она была девочкой, одной на всю грядку. Джессикой. И она считала себя особенной, как впрочем, почти все женщины этого мира. О чем разговаривали Джеки? Конечно, о самом главном празднике в жизни каждой тыквы – о Хэллоуине. О том какая ухмылка будет у каждого, как ярко будут гореть их глаза, а также до каких размеров они смогут вырасти, и кто будет самый большой и крутой на этой вечеринке. Джессике это было не интересно. Она представляла того, кто унесет ее домой, кто сделает хозяйкой своего праздника. И часто тыковка так забывалась в своих мечтах, что не реагировала на соседей по грядке. Те сначала сердились, мол, какая гордячка, разговаривать не хочет, а потом привыкли и даже подначивали, что ее герой что-то не появляется, забыл что ли про нее? Джессика не обращала внимания на эти провокации, тыковка совсем переселилась в призрачный мир надежд и ожиданий. А время бежало, вот и лето прошло. Тыквы на грядке выросли и готовились к путешествию. И Джессика дождалась. Он пришел, и она сразу его узнала, вот с первого взгляда поняла, что это ее судьба. И Он выбрал именно ее. Мечты обрели реальный облик, и тыковка с замиранием сердца отправилась в новый дом.

Джессика лежала в дальнем полутемном углу веранды и страдала. Тот призрачный и такой заманчиво-прекрасный мир куда-то исчез. Как-то реальность перестала совпадать с мечтами. Ну, во-первых, везли ее не в салоне автомобиля, а положили в багажник, а хотелось быть поближе к предмету воздыханий. Во-вторых, и тут в доме задвинули в какой-то угол и совершенно игнорировали, словно ее и не существовало, а это очень обидно. В-третьих, праздник-то — ее, нужно же готовиться, наряжаться, опять же примерить улыбку на бочок, свечечки проверить. А тут крыльцо обвесил фонариками, метлу в углу поставил, вместо приличного ведьминского котла выкатил сгоревшую кастрюльку. Разве это праздник? И настроения никакого. Джессика переживала так, что даже яркая рыжая шкурка потускнела. На улице уже смеркалось, хеллоуинская ночь стремительно надвигалась, а в углу у Джессики вообще стало темным-темно. И она даже не сразу заметила, что из этой темноты нечто материализовалось рядом с ней. Испугаться Джессика не успела. Тьма открыла глаза, точно такого же цвета, как бочок тыквы, и превратилась в мохнатого черного кота.

Кот решил побыть джентльменом и промурчал: « Что делает королева этой ночи в этом захолустье? Прячется от назойливых поклонников и воздыхателей?» Вот лучше бы он этого не говорил. Тыковка не выдержала, и все обиды, разочарования, страхи и мнимые надежды вывалились на голову спрашивающего. О том, как нежно ее будут брать на руки, гладить и рисовать самую сладкую улыбку на ее боку, о том каким умопомрачительным будет пирог, испеченный при ее участии, о том, хотя это уже и совсем-совсем замечтательные мечты, но все же может быть у них будут на будущий год детки – из ее семечек, посаженных и выращенных лично Им. Она готовилась всю свою жизнь к этому, она мечтала, она все уже предвидела и распланировала. И все так было хорошо, и Он – он самый лучший, самый замечательный, но про нее забыл? Забыл?!

Кот слушал эту страдальческую исповедь с нарастающей паникой. А в последней фразе вообще проскальзывала то ли крохотная надежда, что все еще можно исправить, то ли негодование и предвкушение. И мохнатый понимал, что ему придется сейчас что-то делать. А что?! Но оказалось что план готов, тыковка придумала, как напомнить о себе. Нужно было занять стратегическую позицию на крыльце, наверху, чтобы Он наверняка не обошел. Либо объятья, либо… Но для выполнения плана нужен был сообщник, Джессика с надеждой смотрела на кота. Он же не откажет ей в малости? Он же поможет перекатиться из этого гадского угла на свет, ну т.е. под ноги? Ой, на верхнюю ступеньку? Разве можно отказать женщине в исполнении мести, …эээ в достижении мечты?

По улице уже шастали зомби и призраки, вопили оборотни и хохотали ведьмочки, гремели костями скелетики и плевались разноцветными огнями драконы и темные маги. Праздник начался. Неимоверными стараниями кота и самой тыковки Джессика переместилась на крыльцо, как и хотела – напротив входной двери на самой верхней ступеньке. Не обойти, не перескочить, только если перелететь или телепортироваться из дома прямо на садовую дорожку. Кот обошел тыкву кругом — место было идеальное. Он успел только запрыгнуть на перила крылечка, как раздался звонок у калитки. Входная дверь домика распахнулась, и на улицу вылетел толстенький рыженький вихрь. Ступенек было пять. Месть удалась. Мечта исполнилась.

— Знаешь, я ведь пришла попрощаться, — девушка в объятьях парня улыбалась, — но увидев как ты бежишь навстречу мне… а потом летишь с крыльца… я никогда тебя таким не видела … ты сидел на дорожке такой смешной и трогательный, нежно прижимая к себе тыковку, лишь бы она не разбилась… а кругом мигают фонарики, черный кот на перилах явно хохочет, и так все это удивительно сказочно… и я очень хочу познакомиться с тобой вот таким… необычным…

Долгожданное полнолуние наступило. За полчаса до полуночи она незаметно выскользнула из дома, захватив с собой фонарик, пробежалась около километра до деревенского кладбища, и зашла на его территорию.

Тихо. Немо. Нет даже ощущения легкого ветерка по коже, не то, что звука.

Девушка прошлась среди одиноких земляных холмов, заглянула в часовенку, умиротворенно стоящую у широких черных ворот. Остановилась. «Старуха велела произнести заговор возле могилы. Вот и холм: неухоженный, забытый. Ничего в голову не приходит. Как же там было…»

— Забери меня с собой, и мой путь к судьбе открой… — она говорила тихо, почти шепотом, и чувствовала, как похолодело за спиной.

Затем девушка положила на холм фотографию и присыпала землей.

***

— Знаешь цену? – проскрежетала старуха.

Она молча кивнула.

— Тогда давай, присаживайся, я расчешу твои красивые волосы. М-м-м, какие сладенькие, – старуха перебирала волосы медленно, осторожно. – Знаешь, тебе все равно уже они не понадобятся, поэтому я заберу себе остатки твоей жизни, когда все свершится. Ты не против?

— А если я испугаюсь? – вздохнула она.

— Тогда откажись. Или сейчас передумаешь, или всё, назад дороги не будет.

— Нет. Не откажусь.

Ведьма запустила гребень в волосы и резко провела вниз.

— Вот и готово, моя хорошая.

***

Собираясь уходить, она взглянула на надгробие возле выхода и ужаснулась: на нем призрачным зеленым цветом освещалась размытая окружность.

— Фосфор, — облегченно выдохнув, подумала девушка.

— Слишком странно для фосфора, не так ли? – слева от выхода, не касаясь земли, покачивалась высокая объемная темная тень с размытыми очертаниями тела и, казалось, выдувала мыльные пузыри, заполненные этой бледно-зеленоватой субстанцией. Те разлетались по могилам, лопались, распадались на крупицы, повиснув в воздухе.

— К-к-краси-иво…

Немного заикаясь, она попятилась назад, шокированная, что кто-то заговорил здесь ночью.

Фигура незнакомца отвернулась и будто поплыла на другой конец кладбища, рассыпая призрачные пузыри по сторонам. Она передвигалась медленно, но ритмично. Повиснет над могилой, выпустит как будто из рукава зеленоватую пыль, тут же подхватит ее рукой, и дует на нее, медленно, осторожно. Потом резко перелетает на другую могилу, и с той же нерасторопностью выполняет ритуал.

Стало слышно, как тень вдалеке усмехнулась. Глухое эхо повторило усмешку. Все снова затихло. Ни звука.

Затем послышался негромкий щелчок, фигура изящно исполнила красивый вираж, похожий на деталь невиданного прежде воздушного танца, и растворилась у стены часовенки.

Девушка осмотрелась – мрачное кладбище словно ожило: покачивающиеся в своем грустном, монотонном ритме облетающие осенние деревья, безмолвные каменные плиты, угрюмо смотрящие в неизвестность и эти замершие над землей, легкие зеленые огоньки.

Вот она – настоящая красота грусти, красота смерти, красота, на нитях которой извивается само время…

— Что же вы сделали? – зазвучал в голове все тот же бархатный голос.

Она вскрикнула.

– Что такое? В моих мыслях!?

— Остановитесь… — тот же голос, но уже где-то слева и совсем близко.

Она снова попятилась, цепляясь за какие-то колючие кусты, ветки и длинную траву.

И вот, эти очертания объемной тени возникли уже не где-то со стороны, а прямо перед девушкой.

***

— Как только он явится, попроси провести тебя к любимому. – Советовала старуха. – Попроси и уходи, не оглядываясь. Будет звать – не поворачивайся. Иначе заберет себе. Тогда…

— Я понимаю. Тогда жертва будет напрасной.

— Если все сделаешь, как я говорю, твой любимый через сон к тебе придет третьего дня. Протяни к нему руку и ступай.

— Все поняла.

— Точно поняла? А то много вас таких… «Поняла, поняла», а сами в зеленом тумане сгинули.

— Я справлюсь.

— Ну что ж, твой выбор.

***

Она глубоко вдохнула и рванула сквозь призрак, сердце уже колотилось с бешеной скоростью, руки и ноги тряслись мелкой дрожью, а грудь не успевала за ее частым, сбивающимся дыханием.

— Остановись сейчас же! – этот громкий, раскатистый звук до звона в ушах – Или я явлюсь к тебе домой!

Она остановилась и запыхавшимся голосом попыталась оправдаться.

— Я… ох…вы…ф-фу… проведите меня! – ох… к любимому!.. ух… это ж как называется…

Тень высыпала из рукава пыли, и словно зажгла зеленый фонарик, надув небольшой новый пузырь.

— Ой, как ярко… — она, такая бледная, завороженно смотрела на ярко-зеленый шар и не могла двинуться с места.

— Отпустить ли тебя?

— Как ярко… — она продолжала стоять на месте и не могла отвести взгляда.

«Беги», стучало в мыслях. «Не оборачиваясь», скрежетал старухин голос.

— Как же светло… — блаженно повторяла она.

Зеленое пятно расширилось до размеров комнаты и цветным туманом обволокло девушку. Она и ахнуть не успела, как пятно снова сжалось до размеров маленького пузыря и залетело обратно в широкий рукав тени.

Только включенный фонарик остался лежать одиноко в траве, напоминая, что его хозяйка совсем недавно держала в руках.

Тень снова усмехнулась и вновь, исполнив красивый вираж, исчезла.

***

Говорят, что тот, кто встретит тень, разносящую зеленое свечение, будет удачлив в делах. Но тот, кто попросит ее о чем-нибудь, либо получит желаемое, либо пропадет к утру так же, как и эта цветная дымка над могилой. Сила, охраняющая призрачный мир, непредсказуема…

Стрелки наручных часов уже давно перевалили за полдвенадцатого. А значит, солнце скоро начнёт лютовать, превращаясь из тёплого ласкового в суровое испепеляющее. Пора валить с пляжа! Вопрос: что делать до вечера? – приобретал с каждой минутой всё большую актуальность.

А ведь Настя думала, что поедет вместе с Инной. Вместе бронировали путёвку, покупали билеты. Однако беременность подруги напрочь спутала планы совместного отдыха. В Салоу Настя полетела одна. И уже третий день не знала, чем в неблагоприятные для пляжного отдыха часы себя занять.

На подходе к гостинице взгляд девушки неожиданно упал на стоявшие в ряд велосипеды.

«А что если прокатиться до Камбрильса? – пришла в голову идея. – Заодно и попробую, в самом ли деле там рыба вкусная? Правда, я на велике сто лет не каталась – ну, заодно и вспомню».

С этими мыслями Настя поднялась к себе в номер, помылась, выстирала купальник и, одевшись, спустился вниз.

Вскоре она скатывалась на арендованном велосипеде по крутому склону автодороги, молясь о том, чтобы встреченные на пути автомобилисты оказались джентльменами. Управиться с велосипедом оказалось не так просто, как виделось поначалу.

На проспекте Хайме ехать стало легче. Наряду с широкой дорогой для пеших прогулок там существовала разметка с нарисованным велосипедом. Можно было чувствовать себя свободнее. Главное – успеть нажимать на тормоз, когда кто-то переходил дорогу.

По пути встречались фонтаны. Девушке они были уже знакомы. Днём белые, однако по вечерам некоторые из них окрашивались подсветкой в различные цвета. А тот, что с мостиком в конце набережной так и вовсе танцевал, меняя движение струй под ритмы музыки. Но сейчас, белый, как все, он мог бы привлечь внимание лишь красотой форм. Последней знакомой Насти достопримечательностью был порт со стоявшими в воде лодками и яхтами.

Далее велосипедная дорожка вилась узкой лентой, отгороженная с обеих сторон миниатюрными пальмами. По левую руку проносилась набережная с песочными пляжами и уходящим за горизонт морем, по правую – скверики со скамейками, гостиницы, кафешки, магазины сувениров.

Вскоре девушка проехала невысокую белую башенку. Затем через несколько метров на пути встретился деревянный подвесной мост над утиным прудом. А Настя всё гнала велосипед вперёд. И вот уже конец Камбрильса, обозначенный стеллой с названием, крайняя точка пляжа, за которой – бескрайнее море. Если повернуть направо, дорожка выведет на трассу – туда, где Валенсия, Аликанте. Нет, так далеко на велосипеде не доехать. Лучше повернуть назад, а по пути пообедать в кафешке – рыбу попробовать.

Снова погнала Настя на велосипеде во всю мощь педалей. Засмотревшись по сторонам, не сразу заметила, как резко дорога свернула влево. Навстречу девушке стремительно неслась каменная скамья. Опомнившись, Настя давила на тормоз, выкручивая руль влево. Не помогло.

— Мама! – только и успела она крикнуть, падая с велосипеда, прежде чем голова ударилась о край скамьи, и наступила темнота.

— Анастасия! Настя! – позвал кто-то.

Девушка открыла глаза, в которые тут же бросилось небо.

«Какое оно странное!» – подумалось ей.

Не голубое, не серое – оно было цвета сепии, как будто она рассматривала старую фотографию. Но не только небо – и море, и песок, и пальмы, и маленькие домики – всё было таким же. И скамья, на которой она лежала, и темноволосая девушка в вязаном платье.

— Что это? Где я? – Настя испуганно вскочила. – И откуда Вы знаете, как меня зовут?

Она вдруг обнаружила, что совсем не чувствует своего тела.

— Ты в межмирьи, — ответила незнакомка. – Но у тебя есть шанс выжить. Ты ударилась головой об скамейку.

— Почему же я тогда не в больнице?

— Телом ты там, лежишь в коме. А душой здесь.

— Слушай, а ты кто? Ты тоже сейчас в коме?

— Нет, я умерла – ещё до твоего рождения. Меня зовут Камилла Перейра.

— Печально, однако!

На вид Камилле было лет двадцать. От чего она умерла, такая молодая, Настя спрашивать постеснялась. Да мало ли от чего умирали и умирают женщины: болезнь, тяжёлые роды, несчастный случай.

— Ну, а мне что делать?

— Ждать, когда спасут.

— А вдруг не спасут? – занервничала Настя.

— А ты не думай о плохом, — посоветовала Камилла. – Лучше расскажи мне про Шаламова. Ты же студентка истфака. Да ещё, наверное, в Мемориале узнала кое-что интересное.

В этом Камилла была права. Прошлым летом Настя проходила практику в Мемориале – разбирала архивные дела жертв сталинских репрессий. Имя Варлама Шаламова ассоциировалось у девушки с невероятными страданиями. А всё потому, что человек позволил себе думать и говорить.

Камилла слушала с неподдельным восхищением об авторе «Колымских рассказов». Потом попросила рассказать о Солженицыне. Настя пребывала в недоумении: зачем это двадцатилетней девушке, да ещё и иностранке?

От Солженицына плавно перешли к Даниэлю и Синявскому, к участникам демонстрации против ввода советских танков в Чехословакию, а после – к современным диссидентам: узникам Болотной, участникам шествия по Тверской против коррупции. Да что же это такое? Помешана, что ли, Камилла на этих вольнодумцах?

— Слушай, неужели тебе реально это интересно? – не выдержала Настя. – Всё равно ж эти люди ничего не добились, только жизнь себе поломали. И близких страдать заставили.

— Не скажи! Они жили как свободные люди в несвободной стране. Они не пали на колени перед тиранией, не предали идеалов. И они достойны уважения гораздо больше, чем если бы жили в свободной стране.

«А разве наша страна несвободная?» — хотела было спросить Настя, но тут же ей вспомнился Паша Кузьмин.

— У меня такое впечатление, — сказала она вместо этого, — что я разговариваю с Долорес Ибаррури. Типа: лучше жить стоя, чем умереть на коленях.

— Долорес говорила про умереть стоя. Но по сути ты права. Стоя ты живёшь или на коленях, а умирать всё равно придётся.

— А что толку, что ты живёшь стоя? – Настя пожала плечами. – В одиночку всё равно ничего не изменишь – только жизнь себе испортишь. А люди всё равно скажут: дурак был!

О том, что люди это скажут, она знала не по наслышке. Весь двор говорил про Пашу, что не от большого ума он потащился на этот митинг. Причём одна часть была твёрдо уверена, что не против коррупции выступил сосед, а за госдеповские доллары: другая же, не веря в официальную пропаганду, говорила: и куда влез, дон Кихот недоделанный, всем известно, что вас абсолютное меньшинство, вот если бы вышли пара миллионов…

— Трусы именно так и скажут.

Настю от слов Камиллы прямо в жар бросило. Да что она себе позволяет? Она уже открыла рот, чтобы резко ответить, но вдруг виски свело болью. Перед глазами всё поплыло. Море, песчаный берег, скамейка – всё пропало. Вместо них перед глазами предстал не то ров, не то котлован, вооружённые мужчины в форме. И Камилла. Мертвенно бледная, она стояла надо рвом вместе с группой людей — таких же несчастных.

— Да здравствует Республика! – раздался её голос, прежде чем прогремели выстрелы, и люди стали падать в ров.

— Я ответила на твой вопрос, от чего умерла?

Ошеломлённая Настя не успела ничего сказать. Видение стало таять, уступая место белому потолку больничной палаты…

Самолёт уже разогнался по взлётной полосе и, оторвавшись от земли, набирал высоту. Сидевшая у окна девушка в платке (хоть как-то скрывает перебинтованную голову), глядела, как уплывает внизу Барселона, скрываясь за облаками. Отдохнула, называется! Врач сказал: повезло. Ещё чуть-чуть, и удар пришёлся бы в висок.

Там же в больнице Настя узнала кое-что про свою случайную собеседницу. Старая медсестра, донья Эулалия, рассказала: действительно, жила в Камбрильсе в тридцатые годы некая Камилла Перейра. Отчаянная была девица – не боялась открыто называть каудильо тираном. За что и поплатилась – в возрасте двадцати одного года девушку расстреляли.

«А ведь права Камилла, — подумалось Насте. – Трусиха я и есть! Мы же с Пашкой с детства вместе ходили в детский садик, в школе за одной партой сидели. А теперь, когда он в тюрьме, я его бросила, не решилась открыто выразить поддержку и протест. Даже письмо написать – и то побоялась… Но ведь ещё не поздно всё исправить».

В конце концов, за письма пока вроде бы не расстреливают.

— Караул! Проспали! – завизжало маленькое привидение, внезапно появляясь перед рыжим котом. Тот неторопливо открыл зеленые глаза и, свесив пушистый хвост с кухонного шкафа, зевнул:

— Чего это ты, Кеша разорался?

— Посмотри сколько времени-то! – привидение кивнуло на деревянные часы с кукушкой. – Без десяти двенадцать.

— Ну, опоздаешь ты на свой Хэллоуин, — кот потянулся и сел.

— Как это опоздаешь!? – приведение даже подпрыгнуло от возмущения. — Лукреция ждет меня в замке, а я…. Да, а почему ты меня не разбудил?- в пустых глазницах вдруг засверкали молнии.

— А нечего вечером, Кеша, дрыхнуть, для этого день есть.

— Сколько раз повторять, что я не Кеша, а Иннокентий! — обозлилось привидение.

— Да какая разница! – кот снова закрыл глаза. — Давай уже лети, еще успеешь.

— Уже не успею, — заныло приведение. — Еще за цветами надо. Как же стихи без цветов читать? — Кеша запустил прозрачные руки в карманы колыхающейся хламиды. — Вот послушай…

— Нет! — завизжал кот, — только не это — и яростно забарабанил хвостом по стеклянной дверце шкафа.

Слегка приоткрытая дверца распахнулась настежь, и оттуда со звоном посыпалась посуда. Двенадцать раз прокуковала кукушка. Потом все стихло.

— Летим! – заорало привидение.

— Куда? – застонал кот.

— На Хэллоуин. К моим друзьям.

— Ну уж нет, — возмутился кот. – Вряд ли они мне понравятся.

— А понравится, если хозяйка тебе уши надерет?– поинтересовалось привидение. – И не посмотрит, что тебя Лордом зовут.

Наверху противно заскрипела дверь.

Кот тут же вскочил на спину Иннокентию и почувствовал, как лапы свободно проходят сквозь вязкий сгусток некой субстанции. Полумертвый от страха Лорд вместе с Иннокентием вылетел в окно.

Вскоре Лорд почувствовал, что началось снижение, и глянул вниз. Они как раз миновали чугунные ворота с красиво вырезанной на них надписью «Кладбище».

— Стой! Зачем ты меня сюда приволок, изверг? – рыжая шесть встала дыбом.

— Я же говорил, за цветами. — Кеша был невозмутим. – Ой, смотри-ка. Все уже сорвали.

Лорд закрутил головой. Перед глазами замелькали черные мраморные саркофаги с истершимися надписями и фамильные склепы с массивными дверями, украшенные каменными фигурками. Жалобно стонали от ветра деревья. Шелест опавшей листвы напоминал тихие вздохи.

— Раз цветов нет, полетели отсюда, — поежился Лорд.

Кеша молча приземлился возле памятника молодой девушки и посадил рядом с собой кота. Облаченная в греческую тунику, девушка сидела, опираясь одной рукой на лиру, в другой она держала резной кубок.

— Ее отравили, — грустно сказало привидение.- Она состязалась в игре на лире и выиграла. А завистники подсыпали яд в ее бокал с вином.

— Жалко как, — грустно протянул Лорд.

— Ой, смотри, а вот и цветочки! — обрадовался Кеша.

У ног незнакомки расположилась корзина с живыми розами.

Кеша уже потянулся к ним, как вдруг из склепа высунулась рука в длинной светлой перчатке, поверх которой красовался массивный перстень со змей, и схватила корзину. Лорд моментально подпрыгнул и вцепился зубами в руку. Зубы клацнули и свободно прошли через конечность, послав коту мощную струю воздуха. Что-то тяжелое обрушилось на его морду, и он провалился в темноту. В это же время Кеша рванул корзину на себя. Раздался треск, и цветы рассыпались по мраморным ступеням склепа.

***

Лорд открыл глаза и увидел вокруг бесконечное чернеющее небо, сквозь облака которого изредка пробивались маленькие звездочки. Они с Кешей опять летели! Кот обнаружил у себя на лбу большую шишку и застонал.

— Потерпи немного. Скоро уже прилетим, — ободрил Кеша приятеля. – До замка Бран осталось всего-то пару километров. Мы уже в Трансильвании.

Вдали показался крепостные башни замка из серого кирпича с красной крышей похожей на чешую дракона. Через мгновение они очутились в уютном дворике около колодца из белого камня, украшенного барельефами.

— Держись крепче! – заорал Кеша и рванул вместе с Лордом в колодец.

Вместо воды их встретил лабиринт из запутанных коридоров. А вскоре они оказались в небольшой комнате. Стол, вокруг которого расположилась пестрая компания, все стулья и кованая люстра были настолько темными, что казались черными. А покрывала и сукно резали глаз кроваво-красным цветом. На стене висел портрет законного владельца замка, а под ним на высоком стуле сидел хозяин – граф Дракула. Длинные пышные усы и волнистые до плеч волосы были в точности как на портрете. Узкое лицо с крупным носом было повернуто в сторону собеседницы. Граф протягивал своей спутнице с медно-рыжими волосами букет из темно-бордовых роз. Перед мордой кота мелькнул знакомый перстень с изображением змеи.

— Номер, чтоб я помер! — икнул кот. – Лукреция Борджиа вместе с похитителем кладбищенских цветов.

Рыжеволосая красавица в темно-зеленом платье с вырезом-каре и широкими рукавами буфф, напоминала мадонну с портретов Эпохи Возрождения.

— Да это она, моя Лукреция! — восторженно произнес Кеша.

— Как же так? – изумился кот. – Они же все умерли и должны быть призраками.

— Мы все и есть призраки. Только в одну единственную ночь Хэллоуина можем казаться живыми, — пояснил Кеша. – Посмотри-ка на меня.

Кот обернулся и вытаращил глаза. Вместо бесформенного облака перед ним стоял молодой человек 20 лет. Одетый по моде своего времени в темно-синий бархатный камзол, расшитый серебряными нитями, в руке он держал букет из анютиных глазок.

— Госпожа, — Иннокентий опустился перед Лукрецией на колено и протянул ей цветы, — примите в знак почтения и верности.

— Что это за дрянь? – взвизгнула. Лукреция. – Посмотри, — она кивнула ему на розы. – Вот что должен преподнести даме приличный кавалер.

— Тоже мне кавалер, — тихонько фыркнул кот.- Спер чужие цветы, а еще граф.

— Что такое? — Дракула зыркнул черными глазищами.

— Не обращайте внимания на деревенщину, – Лукреция обворожительно улыбнулась графу. – Мой брат Чезаре правильно сделал, что заколол этого Педро Кальдеса. Он был плохим любовником и страшным занудой.

— Как заколол? И при чем здесь Педро? Я ведь Иннокентий, — удивился Кеша.

— Ты был Педро Кальдесом, — раздался нежный голос. Из темного угла вышла молодая черноволосая девушка в длинной белой тунике.

– Я — Валерия, твоя бывшая невеста. Мы собирались в Италии пожениться. Но Лукреция околдовала тебя и стерла твою память. Я приняла участие в состязаниях игры на лире. Это представление в антураже Древней Греции проходило во дворце Чезаре Борджиа.

Я выиграла и Лукреция сама поднесла мне бокал Победителя с ядом. Наверное, она боялась, что память вернется, и ты вспомнишь обо мне. А потом тебя убил ее брат Чезаре.

— Как приятно, Лукреция, быть знакомым с такой выдающейся дамой, — ухмыльнулся Дракула.

— Должна вам заметить, граф, что ваши блестящие подвиги не менее выдающиеся, чем мои, — Лукреция с обожанием посмотрела на Дракулу.

— Не может быть! — Кеша подошел поближе к Валерии. — Я-то был уверен, что я жил в России и был убит опричниками Ивана Грозного.

— Ну, хватит! – рыкнул Дракула. — Педро Кальдес считающий себя Иннокентием, должен пребывать по месту убиения, то есть в Италии. А в России будут проживать законные претенденты. Они уже жаловались, что вы вот с этим котом изгнали их из дома.

— Но я не хочу менять место обитания, — возразил Кеша.- Я помню только ту жизнь, которая у меня была в образе Иннокентия. У меня там друг Лорд. И потом, я разочаровался в Лукреции. Поэтому обитать в Италии не желаю. Пускай те самые претенденты обитают вместо меня во дворце Борджиа. Ведь, кажется, там заколол меня Чезаре?

— Вот недотепа, — Лукреция пожала плечами. – Променять Италию на Россию.

— Валерия, — Иннокентий протянул руку черноволосой девушке, — пойдем со мной. У тебя ведь кроме склепа на кладбище другого места нет.

Валерия робко вложила свою руку в руку Иннокентия.

— Да проваливайте все к чертям собачьим, пока я не передумал! Скоро уже петухи прокричат! — рявкнул Дракула.

***

Утром кот проснулся от сладкого запаха духов и обнаружил, что лежит на руках у хозяйки.

— Какое счастье, что ты нашелся. Ночью ураган разбил окно, поколотил всю посуду. Я встала, а тебя нет. Думала, что этот ураган унес тебя. А с утра смотрю, ты лежишь на диване. Ты, наверное, все это время прятался в шкафу? Ну и натерпелся же ты страху, бедненький.

« Значит, это был не сон, — с ужасом подумал кот.» Но вдруг вспомнив про Валерию, повеселел:

– Зато теперь у меня появился еще один друг. И радостно замурлыкал, позволяя хозяйке почесать у себя за ушком.

— Баба, сказку!

Пожилая женщина опустилась в придвинутое к кровати кресло, вздохнула и строго нахмурилась:

— А спать когда будете?

— Ну, ба-а-аб! – светловолосый мальчик улыбался, повыше подтягивая одеяло. – Ну, только одну!

Его сестра уже усаживалась в постели, подминала подушку под спину. Чтобы бабушка не стала рассказывать сказку – такого еще не было. Значит, надо устроиться поудобнее.

— Ладно, одну расскажу. А какую?

— Страшную!

— Добрую!

— Страшную и добрую? – Дети согласно закивали. – Хорошо. Слушайте.

Рассказчица чуть прикрыла глаза, с улыбкой рассматривая детей. Такие похожие и такие разные. У Маши глаза горят предвкушением. Ваня вовсе не хочет слушать ничего страшного, но сестре никогда не возразит – будет бояться, терпеть и надеяться на лучшее.

— Давным-давно, в далекой стране жил-был король…

— И было у него три сына! – подхватила девочка. Брат под одеялом тихонько пихнул ее – мол, не мешай.

— Нет, сыновей у него не было, хотя король очень бы этого хотел. Но родилась у него только дочь…

— Прекрасная принцесса!

— Мань!

— Молчу, молчу.

Бабушка улыбнулась, прекрасно зная, что обещания надолго не хватит.

— Да, принцесса. Только вот совсем не прекрасная. Она была так некрасива, что жениться на ней не согласился ни один принц. А неженатых королей и вовсе поблизости не было. Но принцессе нужен был муж, а королю наследник, которому можно оставить страну. И вот однажды…

Дети замерли в предвкушении. Что последует за этими словами, догадаться было невозможно. Который вечер они слушали волшебные истории и ни одна еще не повторилась.

— …у ворот королевского замка остановилась повозка. В ней путешествовали артисты, объехавшие всю землю, показывая свое искусство. От них и узнал король…

— О принце!

— Еще одном? – скептически скривился Ваня. – Ты слушай лучше!

— Нет, не о принце. Об источнике. Любой, кто войдет в его воду, станет красивым и здоровым. Только вот беда – войти туда можно только один раз в жизни. И найти к нему дорогу каждый должен сам, без чужой помощи. Один раз в год, в новогоднюю ночь, источник открывается достойному. Выслушал король рассказ и пригорюнился. Конечно, его дочь достойна источника – она же принцесса! Только как же отпустить ее в путь совсем одну? Нет, видно придется отказаться от такого опасного путешествия. Но принцесса тоже слышала рассказ. Она не хотела больше получать отказы от женихов. Тайно собралась и отправилась в долгий и трудный путь.

Сказка лилась. Дети вместе с принцессой шли по горам и долам, встречали друзей и врагов, сражались с чудовищами и защищали слабых. Маша требовала подробного описания дракона, а Ваня укрывался с головой одеялом и оттуда спрашивал – съел он все-таки принцессу и ее спутников, или кто-то спасся. Бабушка рассказывала не торопясь, ее негромкий голос наполнял комнату, прогонял темноту и отправлял засыпающих малышей в мир ярких снов. В них принцесса непременно станет красавицей и найдет самого лучшего жениха.

***

Лена вышла на темной остановке, привычно осмотрелась, поежилась на прохладном ветерке. Конечно, еще не зима, но уже явный минус. Быстро пошла в сторону дома. Во дворе подняла голову – в окне горел слабый свет. Близнецы никогда не засыпали в темноте.

Конечно, график удобный – три вечера из четырех она дома, но вот четвертый… Все-таки им всего пять. Машка, конечно, маленькая хозяйка – и ужин разогреет в микроволновке, и спать они лягут вовремя. И соседка за ними присмотрит, конечно. Женщина вздохнула. Да, всем сейчас тяжело. И Сергей не от хорошей жизни уехал на заработки – как же долго тянутся эти шесть месяцев! И все-таки не дело это, оставлять малышей вечерами одних. Придется искать другую работу.

Дети спали. Лена опустилась в кресло у самой кровати. Поправила одеяло, убрала спутанные волосы со лба дочери. Та открыла сонные глаза:

— Ма-а-ам… — и снова уснула.

Ваня сел в постели:

— Мама вернулась!

— Т-с-с!.. Машу не буди. Как вы тут?

— Хорошо! Баба Сима сказку рассказала. Про принцессу!

— Ну, хорошо, хорошо… Завтра поговорим. Спи!

Малыш послушно закрыл глаза и почти сразу засопел.

Вот и баба Сима эта. Нет у них никакой бабы Симы. Серафима, что ли? Так звали прабабушку самой Лены. Даже портрет есть в старом альбоме – с него строго смотрит немолодая дама. Лена ее не застала, но мама говорила, что Серафима Львовна была женой военного, рано овдовела, одна воспитывала двоих детей. Тоже, кстати, близнецов. И очень их любила.

Может, Лена рассказывала про нее детям? Не вспомнила. Да и устала. Но наверняка рассказывала. Где бы они еще взяли такое имя для придуманной бабушки?

***

Горел ночник. Спали в квартире трое – мать и ее маленькие дети. Смотрела на них пожилая женщина. Смотрела и вздыхала. Кому, как не ей знать, как тяжело одной с двумя детьми. Когда нет рядом мужчины, на которого можно опереться. Значит, она поможет. Немного, совсем чуть-чуть. Успокоит детей, расскажет им сказку, прогонит ночные страхи. Они еще маленькие, многого не знают о мире, о том, что может быть, а чего быть, ну, совсем не может. Подрастут – и перестанут ее видеть и слышать. А она будет ждать следующих. И помогать, где и чем сможет…

Кто сказал, что призраков нужно бояться? Зачем? Они просто память этого мира об ушедших.

За окном ночь, темень непроглядная и тишина такая, что на уши давит. Неуютно как-то. Не сказать, что страшно, но немного не по себе. Муж уже спит, сопит тихонечко, на батарее кот растянулся, жмурится, тоже делает вид, что задремал, а сам глазом на меня нет-нет, да и скосит. Смотрю на кота, и мысли какие-то мистические лезут, потусторонние. Вроде бы ни о чём, никак не проявляются, но жуть пробирает. Сегодня ведь Хэллоуин, да? А ещё есть святочные гадания… Понимаю, что полная каша в голове, но душа требует чего-то загадочного. От каждого шороха ёжусь, хотя присутствие кота успокаивает. Ведь если какая нечисть появится, он же её сразу учует? Ведь так? А если учует, то что? А вот пусть она сначала мужа съест, а я убежать успею…

Ой, думаю как-то нехорошо… Прислушиваюсь к дыханию супружника. Почему так тихо? Сердце то ли замерло, то ли в панике в пятки ушло. Смотрю на кота – щурится, усмехается, гад. Вязкое безмолвие нарушил долгожданный всхрап. Слава богу, живой, вон, на другой бок перевернулся. То-то кот смеялся над моими страхами.

Да, что я в самом деле! Такая ночь, была не была, долой страхи, будем гадать! Свет везде потушен, два зеркала напротив друг друга и свеча с живым огнём между ними. Что хочу узнать – не знаю. Просто на авось, душа просит неведомого. Свеча в зеркале, в зеркале зеркала, отражается и отражается, уходя всё дальше и дальше в бесконечность. Рекурсия, да? Завораживает, затягивает в свой зазеркальный мир, туда, где всё наоборот. Как там, что ждёт нахального гостя?

Уплыла мыслями далеко-далеко, забыв и о страхах, и о желании погадать, полностью уйдя в собственные мечты и грёзы. Кажется, так сидя за столом и задремала, и не увидела, как догорела свеча, самоутопившись в расплавленной лужице парафина, и в полной темноте кот спрыгнул со своей лежанки, сверкнув глазами в свете проезжающих фар, и удалился куда-то по своим кошачьим делам, проигнорировав возложенные на него обязанности защитника.

Да и что коту с наших страхов? Это у нас есть только один привычный мир, а остальные – за гранью фантазии, в которую даже заглянуть страшно. Все же слышали, что у кошек девять жизней. Только мало кто знает, что они не друг за другом идут, а сразу все в разных мирах. И их не девять, а неисчислимо много. И в то же время она, эта жизнь, одна. Коты едины в своих отражениях, что здесь, что там, что где-то ещё в слоях рекурсии. Одновременно здесь и везде. Потому и видят, и слышат то, что недоступно другим. Видят – там, а мы смотрим на их реакцию – здесь.

Утро наступило как всегда неожиданно и резко, от противного звонка будильника, смыв не только ночные страхи, но и само воспоминание о них. Даже смешно вспоминать все эти «жуткие» ощущения, как ребёнок, право слово. Трудовые будни не оставляют никакого простора фантазиям, всё отработано до автоматизма: бегом в ванную, на кухню, быстрые сборы, чмок мужа в щёку, чтобы разбудить – он сегодня во вторую смену… Только странно, вот это маленькое родимое пятнышко вроде всегда было на правой щеке, а сегодня – на левой. Совсем заработалась и память клинить стало? Но некогда рефлексировать, уже опаздываю. Машинальными движениями хватаю сумочку, обручальное кольцо на левую руку, часы на правую, ноги в туфли и бегом, крикнув на прощание «милый, я ушла».

Но, вот, всё-таки странно, почему ночные чувства и мысли так сильно по ощущениям отличаются от дневных? Вот сейчас, при свете дня, никакой мистики, ничего загадочно совсем не хочется. Даже не так. Сейчас мне смешны мои ночные фантазии. Другие миры? И как мне могли в голову придти такие глупости? Да и хотела бы я попасть в такой зазеркалный мир, где всё наоборот, все непривычно и непонятно, как у кэрролловской Алисы? И что бы я там делала?

Задумавшись, чуть не наступаю на соседского кота, эту наглую усатую рожу, которая каждое утро провожает меня по лестнице до самого низа, до двери подъезда, при этом как бы в насмешке щуря свои глаза. Но красавец! Всегда хотела завести кота, но сначала родители возражали, потом муж… Никто из моих близких не любит кошек, только я о них с детства и мечтаю. Ну и буду дальше мечтать, всё лучше, чем о каком-то зазеркалье. Хотя кот на батарее – это очень уютно.

На Землю опустились сумерки. Из густого тумана в лесу вышел волк, поднял кверху острую морду и завыл на луну. Тыковка на ветке дерева полыхнула огнем, взлетела в воздух, с треском лопнула, разбрызгав клочки пламени, — и Хэллоуин начался.

Цыделья, ключница, что живет на вершине горы Авазнир, открыла сундук, стоявший рядом с ней, заглянула внутрь и шарахнулась в сторону. Оттуда с громким шипением вылетел пушистый шарик, превратился в чернявого котенка и умчался вдаль.

— Раз, Два, Три, Четыре! – Один за другим из бездонного пространства сундука выскакивали котята, вытягивали лапки, выгибали спинки и грозно шипели, готовые к драке с воображаемым врагом. Чуть позднее пришел черед ведьм, вампиров, зомби и мертвяков, неуклюже выбиравшихся из небытия. Цыделья подкрашивала кисточкой потертые наряды своих питомцев, освежала макияж, стараясь, чтобы “нечисть” не ударила в грязь лицом в самый главный праздник года. Осмотрев двух молоденьких вампирш, Цыделья осталась недовольна. Мягкой кисточкой она подправила мятые наряды и добавила красок бледным щекам.

— Пора тебе сменить обувку, Салина! – сказала она. — Да и тебе, Рилья. Загляните на склад старого Руно, скажите, что от меня. Пусть раскошелится старый негодяй и выделит пару лучших дамских сапожек моим вампирам. Ведь сегодня вам предстоит кружить головы земным мужчинам и, если повезет, увести за собой в наш сумрачный мир.

Она снова взмахнула кисточкой – и губы девчонок окрасились краской, волосы завились крупными кольцами, глаза загорелись плутовским огнем. На этот раз Цыделья была довольна собой. Наклонив голову, она осмотрела плоды своего труда. Салина и Рилья смотрелись шикарно. Усевшись на козлов, они полетели на Землю, где уже вовсю пылали костры, дети выпрашивали конфет и пирожных, а озорные мальчишки бомбили куриными яйцами дома скупердяев, не пожелавших расстаться добром со сладкой собственностью.

А Цыделья опять вернулась к сундуку.

— Вперед, вперед, дорогие мои! — покрикивала ключница, провожая “нечисть” в долгий путь. Она орудовала кистью, ножницами и иголкой, прокалывая, отрезая или, наоборот, приклеивая, подштопывая, пришивая. Вздыхала и качала головой. За прошедший год ее питомцы изрядно пообтрепались. Они нуждались в хорошей обнове.

— Счастливого Хэллоуина!

— Счастливого Хэллоуина! – отвечали питомцы резкими, хриплыми голосами и смущенно кашляли, слыша, как неестественно, словно ржавый тупой нож по железу, звучат их голоса.

Была почти полночь, когда Цыделья решила, что сундук пуст. Она сунула свой крючковатый нос в бездонную тьму и слепо сощурилась.

— Есть тут кто? – прокаркала она. Углядев что-то, она длинным ногтем выудила на свет крошечное привидение, больше похожее на блеклого ночного мотылька. – Ты кто?

“Мотылек” бил крылышками, стремясь к свободе, оставлял на морщинистых цепких пальцах пыльцу, но Цыделья держала крепко.

— Я привидение! – пискнул “мотылек”, поняв, наконец, что ему не вырваться из сильных рук ключницы. — Привидение? Непохоже! – хмыкнула Цыделья – Ты похож на глупую ночную бабочку, прилетевшую на свет ночника.

— Я – привидение! – возразил мотылек и горделиво выпрямился. Из его мерцающих зеленым светом глаз полилась обида. — Я – привидение лорда Гринвиля, убившего родную мать!

— Убившего мать! – Цыделья покачала головой — Теперь понятно, почему ты так выглядишь. Даже у нас матереубийцы и отцеубийцы не в почете. Лети, привидение, и не попадайся мне на глаза. Молись Тому, Кто Обволакивает Тьму, чтобы не стать мотыльком.

Цыделья, пригорюнившись, окинула взглядом “нечисть”, игравшую с людьми в Хэллоуин, струившуюся ярким потоком фестивалей на улицах, скачущую через костры в садах, горящую огнем в зубастых тыквах Джека. Она любила их всех, этих глупых несуразных детей. Ведь своих у нее при жизни не было. А что если кто-то из них пожелает ей смерти? Нет, она этого не допустит! Цыделья всхлипнула и вытащила из кармана фартука берцовую кость беспечного путника, попавшегося некогда ей на пути, и яростно откусила кусочек. Косточка сочно хрустнула на ее острых зубах. Вдруг брови ключницы грозно нахмурились.

— Салина! – визгливо закричала она. – Не тот! Не тот! Оставь эту бледную немочь в покое! Посмотри, какой красавчик сидит под тем старым трухлявым грибом!

Салина, “зависавшая” с компанией студентов в парке, вздрогнула и отшатнулась от Арнольдо. Парень, выпучив глаза, следил, как исчезает подруга, отношения с которой благополучно катились к кульминации. Морщась от боли при каждом шаге в сапогах от Руно, Салина добрела до лошадки, замершей под куполом гриба-аттракциона, на которой восседал упитанный румяный мачо с бутылкой пива в руках.

— Здравствуй, дорогой! – проворковала вампирша и сладко улыбнулась, показав белоснежный ряд острых зубов. – Не стоит ли нам с тобой познакомиться поближе?

Не стесняясь беззаботных гуляк, она нагнулась и запустила зубки в ароматную людскую плоть.

— Пошли, дорогой! – прошептала она. – Нас ждет небесная колесница.

Пришедший в себя Арнольдо с диким ревом напал на соперника, cвалил сокрушительным ударом с ног. “Мачо” упал на землю и так и остался на ней лежать. Салина улизнула с места преступления, страшась гнева Цыдельи. Ключница была сурова к тем, кто постоянно попадал впросак.

Карнавальная ночь была в самом разгаре. Сидя возле сундука, Цыделья “отрывалась” на празднике вместе с питомцами. Она корректировала, подправляла, наставляла, переживала из-за их промахов и неудач. Она веселилась, вместе с ними вешала на дверях домов паутину, украшала сады пластмассовыми скелетами, ходила от дома к дому с корзинкой, требуя сладкого угощения, ловила губами яблоки в тазу, предсказывала беспечным людишкам судьбу. В разгар веселья она любила хрипато хохотнуть, игриво куснуть жертву в шею и насладиться ее растерянностью.

Но вот пришла минута, когда Цыделья потеряла силы. Усталость навалилась внезапно, сковав руки и ноги. Веселье продолжалось, и до рассвета было далеко. Зевнув, она смежила веки, решив отдохнуть, пока “нечисть” гуляет, и не заметила, как погрузилась в сон. Голова ключницы склонилась на бок, аппетитный кусочек жирной свинины выпал из рук, запачкав праздничную юбку.

Первый луч солнца скользнул из-за леса, мазнул желтой кисточкой небо. Цыделья сладко спала. Она не видела, как осторожно, стараясь не потревожить “мамочку”, “нечисть” приходит, встает в очередь в сумрачный мир. Наступит рассвет и о веселье забудут. Призрачный мир на время упокоится. Лягут в могилы неуклюжие мертвяки, вернутся в Подземный мир черти и бесы, оборотни и ведьмы уйдут в леса. Одна ключница на Авазнире будет сидеть возле сундука, храня мир, спокойствие и благополучие сумрачного мира.

В городе К-ове издавна жила была городская больница. Построили ее на пожертвования богатых купцов-меценатов на спуске к судоходной реке. Нарядным фасадом больница выходила на главную улицу города К-ова – Большую Московскую. Соответственно задворками к набережной и паромной переправе. Медленно и плавно проплывали мимо окошек, украшенных резными наличниками колеблемые рябью воды реки и годы неспешного уездного бытия. Подрастали в больничном парке клены и липы. То вселяя бодрость в души хворых своими нежными майскими кронами, то наводя грусть взвихренными осенним ветром пестрыми красочными листопадами. Земские врачи лечили простой люд с переменным успехом: принимали роды у горожанок, умудрялись прививать младенцев от оспы, несмотря на недоверчивые взгляды мамаш, предотвращали эпидемии.

Но вот взвились над страной враждебные вихри. Главную улицу города переименовали в память о героически погибшем на Красной Пресне местном уроженце Кугельмане из Большой Московской в Кугельмановскую, купцов вывели как класс, их семьи разогнали по закоулочкам, в общем, с живыми классовыми врагами новая власть расправилась со сказочной быстротой. А потом принялась и за мертвых. По распоряжению председателя городского совета Василия Красного закрыли восемь храмов из девяти, сровняли с землей богатое купеческое кладбище, а плитами и памятниками с пышных могил городской верхушки, замостили тротуар на Кугельмановской. И теперь хворый люд топал как раз по надмогильным памятникам благодетелей.

Купцы обиделись. Знамо дело, кто такое стерпит? Но как люди, прожившие свою земную жизнь все же по-христиански, живым охальникам мстить не стали. Дали время на раскаяние. А вот уж тем, кто раскаяться не успел, и в дареной больнице помер, пришлось накоротке встретиться с суровыми вопрошающими взглядами бывших отцов города. И немногие сквозь такой кордон смогли просочиться куда им следовало. Застревали призраками и метались скорбными тенями меж лип больничного парка, пробирались вместе с крысами по подвалам деревянных зданий, зависали над крышей крематория сырыми пеленами тумана.

Понятное дело, Высшие силы, заметив непорядок, купцов бы приструнили, и отправились бы души больничных грешников по бесплатным путевкам кому куда предписано… Да дело в том, что городской-то совет в числе прочих закрыл и Собор при больнице. И часовенку тоже закрыл. В часовенке сделали овощехранилище, а Собор и вовсе отдали НКВД под КПЗ. Ну и как, скажите на милость, после этого могли Высшие силы осуществлять предназначенную им миссию? Сигналов с места не было? Конечно, не было. И откуда бы им взяться этим самым сигналам? Кто-нибудь пробовал молиться в овощехранилище? Сами догадываетесь, какие там словеса витают над объектами хранения, до которых Высшим силам дела нет. В КПЗ, конечно, молитвы раздавались. Было такое. Причем истово молились и твердые в своей вере люди, и атеисты… Но, видите ли дело в чем. Молились они все, разумеется, не о грешных больничных душах, не нашедших себе покоя. Молились они совсем об ином. Ну, да вы и сами все понимаете.

И в итоге, в сухом остатке, что мы в нашем богоспасаемом городе К-ве обрели? А обрели мы локальную аномалию. Бесконтрольную, уж поверьте, аномалию. И понеслось!

То умершего третьего дня от тифа гражданина Поломойкина в дверях травм пункта встретит его сосед и собутыльник фельдшер Кондратьев. То самого уже фельдшера Кондратьева на девятый день после того, как он на поминках Поломойкина перебрав, преставился, увидел уже и образованный человек, врач, прекрасный диагност, Михаил Евгеньевич Артц. И от неожиданности даже спросил покойного:

— И куда это вы, братец, бутыль с карболкой поставить изволили? Никак найти не можем.

— А вы, Михаил Евгеньевич, сами ее заслонили ящиком с новыми кружками Эйсмарха. И не забудьте их заодно уже в инвентарную книгу записать. Я вот не успел.

Кивнули коллеги друг другу так уважительно и разошлись. Прекрасный диагност Михаил Евгеньевич Арцт, прожив свой срок, тоже оказался затянутым в аномалию, но службы не оставил. Приходил к ученикам в сложных случаях на помощь. И в больнице по-прежнему отделение диагностики позиций своих не сдавало.

В одна тыща девятьсот приснопамятном тридцать седьмом году, в числе атеистов, молящих забытого ими бога в бывшем храме над больницей, оказался и тот самый председатель городского совета Василий Красный. И отдал в КПЗ свою душу, не успев лба перекрестить. Труп бывшего хозяина города К-ова поутру из КПЗ вынесли и где-то за городом зарыли, не отметив место даже осиновым колом. Так Василий Красный тоже оказался внутри аномалии. Только статус он получил там совсем особый. Купцы-благодетели его по-особому и встретили, и роль ему определили вовсе особую.

И приблудился к городской больнице в тот тяжкий год какой-то юродивый. Брался он ради куска хлеба из больничной столовки за любую, самую грязную работу. И постепенно, оказался незаменимым. Васяня мог починить и приспособить к делу абсолютно все. Больница обзавелась радио-точками во всех корпусах. Приборы и аппараты в лабораториях сносу не знали. Однажды главврач больницы заметил, что мастеровитый юродивый еще и леворукий и пошутил:

— Да ты, Василий, видать реинкарнация Левши.

Васяня шутки не принял. И три дня пропадал, как в воду канул. Не понравилось ему слово реинкарнация. Насилу уже на четвертый день его нянечки с набережной обратно в больничный парк затащили. Волглого всего, синего, задрогшего. Сидел Васяня на бережку и смотрел безотрывно в глубокую воду. Оклемался, очухался юродивый и принялся служить больнице не за страх, а за совесть.

Пронеслись над страной вихри враждебные двадцатых годов, протащились мрачной колонной тридцатые и грозовые сороковые, успокоилось и стабилизировалось общество в оттепель на стыке пятидесятых и шестидесятых, когда полетели в космос герои. Зацокали по тротуарам каблучками барышни в мини из семидесятых, и рванули ветром вольности восьмидесятые. На волне уже не враждебных, а перестроечных вихрей принялись строить новый корпус городской больницы. Огромное семиэтажное здание, которое собирались оснастить по последнему слову техники. Да, все вы правильно поняли. На стадии внутренней отделки в страну нахлынули девяностые.

Ну что сказать. Не успели. Зависло здание больничного корпуса всеми своими семью этажами над Кугельмановской вечным недостроем. Уж сколько горожан в тесных деревянных, строенных купцами отделениях родилось, болело, лечилось, выписалось никто и счету не вел. Прошел миллениум и вот уже второе десятилетие нового века подходило к завершению, когда дошли-таки руки у губернской уже власти до долгостроя в городе К-ове.

Объявлено было народу накануне перевыборов, что быть в городе К-ове перинатальному центру регионального значения. И народ замер в предвкушении.

А тем временем, обитатели аномалии, сложа руки не сидели. За все прошедшие десятилетия скопилось их предостаточно, для того чтобы составить себе вполне пристойное существование. И купцы уже смирились, сняли кордон, да вот какое дело. Почти никто из застрявших там аномалию покинуть не спешил. И поселились они все довольно просторно в новом недостроенном семиэтажном корпусе. И жили безбедно и довольно счастливо. Вечный Васяня оснастил оргтехникой все помещения семиэтажки. Грешные души вместо того, чтобы отрабатывать в местах отдаленных свои кармы, резвились в недостроенном корпусе напропалую. Смотрели медицинские сериалы, в перерывах между обходами, сначала по телевизору, а затем, когда Васяня провел в корпус и высокоскоростной интернет, и по сети. И жили душа в душу.

Но у губернской власти дошли руки и до призрачного корпуса и отправили они туда комиссию по оценке состояния этого постперестроечного нестояния. Комиссия составила положенную смету и стало совершенно очевидно, что скоро безбедному существованию К-овской аномалии придет конец. Грешные души слетелись на совет. И Васяне было поручено – кровь из носу, но данное предприятие как угодно предотвратить. Васяня почесал потылицу и кивнул.

Губернаторские выборы закончились победой оппозиции. А у новой власти руки до К-овского недостроя дойдут еще когда. И вот вам, призрачный мир и его шалости. А вы говорите хаккеры!