Блиц Министров №50. Особая игра. "Министерия". Голосование

Много тайн несут в себе Сибирские реки. Одни навечно похоронены в их бурлящих потоках. А другие словно рыбы, подплывут поближе, а потом ударят хвостами по воде и уйдут, оставляя после себя круги.

Есть такой сказ про реку Чару да про камень чароит, что стали добывать в ее бассейне. То ли правда, то ли вымысел. Сейчас уже не разберешь. Свидетели того времени остались лежать навеки в горах.

***

Последние лучи заходящего солнца зацепились за горный хребет Кодар. На песочный берег реки Чары упала тень от ближайшего ельника. Дожди размыли песок, и уставший конь еле ступал, увязая копытами в размытой жиже. Ратибож, чтобы освободиться от тяжести, выбросил кольчугу со шлемом и остался в одной полотняной рубахе. Саблю же и берданку, хоть и нелегки они были, ратник берег. Оружие он надежно прикрепил к поясу. Ратник прошел вброд десятки километров через реку Верхний Саккукан, а затем через пустыню Чарских песков, что лежит около озера Таежное, далее направился к горному хребту Кодар и реке Чаре.

Он немного опередил врага. Войско хана Кучума заплутало на озерах, коих у реки Чары было великое множество. Ратибож надеялся передохнуть на берегу, а затем укрыться в горах среди сосен и можжевельника. На южных склонах хребта Кодар водились снежные бараны и зайцы. Почти из-под каждого куста выглядывали темно-синие бусины голубики и коралловые ягоды брусники.

Конь наклонился, и, опустив усталую голову в зеленые воды реки, жадно пил. Ратибож задумался. Его дружину под командованием царского стрельца Василия Седого перебил отряд хана, неожиданно прокравшегося на рассвете в крепость. В ту ночь Ратибож ненадолго отлучился из дружины к красавице эвенкийке Олье. Когда же он к утру вернулся обратно, то увидел вместо крепости пепелище и полностью уничтоженное войско. Повсюду лежали трупы. Одни с отрубленными головами, другие еще живые, пронзенные вражескими стрелами, истекали кровью. Среди груды тел, ратник обнаружил смертельно раненого стрельца, и тот поведал ему, что все воины были опоены дурман-травой. Дозорные не подняли тревогу при приближении врага. Враг спокойно вошел в крепость и перебил всех до единого. Вывод, увы, напрашивался только один: «В дружине завелся предатель». Эта мысль огнем жгла все тело и клинком кинжала вонзалась в сердце ратника.

«- Кто это и почему?» – перед внутренним взором Ратибожа вереницей прошли все его товарищи. Веселые балагуры, молчаливые и храбрые, тихие и умные, отчаянные – никто не подходил на роль предателя.

«Ладно, после разберемся, — ратник тяжело вздохнул, — Сейчас, главное добраться живым до воеводы Ивана Мансурова и рассказать ему страшную новость. А до этого придется прятаться от людей Кучума. Нужно торопиться пока не село солнце».

Ратибож направил коня в горный массив Кодар.

На склоне хребта запахло свежестью. Еще немного и они попадут на альпийские луга, где можно сделать большой привал и отдохнуть. Вдруг под копытом коня хрустнула ветка, и он остановился как вкопанный. Ратибож спешился и нагнулся, чтобы посмотреть, в чем дело. Оказалось, что конь копытом придавил куст, под которым притаилась маленькая ящерка. Ратибож вытащил ветку, освобождая из плена ящерку, и загляделся на находку. Невероятного сиреневого цвета с розовыми глазками, которые горели как драгоценные рубины, ящерка подбежала поближе к ратнику словно затем, чтобы его получше рассмотреть. А потом взмахнула хвостом и исчезла.

Ратибож выпрямился и сквозь ветки сосны увидел стрелу от лука, острие которой было направлено на него. Он еле успел нагнуться, как стрела пролетела над его головой. Ратибож, взмахнув саблей, бросился вперед. Тут еще одна стрела просвистела мимо. Ратник понял, что попал в засаду. Третья стрела вонзилась в коня, и он, захрипев, осел на землю. Ратибож, посыпаемый градом стрел бросился бежать и уткнулся в отвесную скальную стену. Прижавшись к ней спиной, он решился погибнуть в бою, и вытянул саблю навстречу врагу. В тот же момент в горе как будто открылась невидимая дверь. Он развернулся и оказался внутри.

Стены подсвечивались таинственными огоньками, а вниз вела деревянная лестница. Ратибож сошел вниз, и оказался в большой пещере. В ней было светло как днем. Стены, выложенные сиреневыми камнями разных оттенков, искрились, переливаясь на ярком свете. Рядом сидели мастера – резчики по камню. В руках они держали инструменты и увлеченно работали, не обращая внимания на вновь пришедшего. Рядом с ними стояли готовые изделия: чаши, вазы, подсвечники. На каждом был свой собственный неповторимый узор. Ратибож взял в руки чашу и повертел ее. Искусно выделанные цветы, казалось, излучали сияние и издавали слабый аромат. Изображенные на ветках вазы диковинные птицы, раскрыли клювы, словно исполняли волшебные трели.

— Нравится? – услышал ратник над ухом.

Ратибож вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла красивая золотоволосая женщина в короне из разноцветных камней и чешуйчатом сиреневом платье.

— Кто ты, прекрасная незнакомка и куда я попал? – ратник был потрясен.

— Помнишь ящерку, которую ты спас? – красавица откинула назад волосы. — Этой ящеркой была моя младшая сестра. А сейчас я спасаю тебя. Ты, ратник, останешься здесь навеки. Никто не может выйти отсюда, узнав о камне, который прячется внутри горы. Люди не должны его видеть. Это камень – чароит. Он обладает уникальной силой и дает человеку сверхспособности, с которыми не всякий может совладать. Со временем он попадет к людям, но не сейчас.

— Я не могу. Я должен найти предателя и предупредить воеводу, иначе войско хана Кучума погубит все отряды.

— Предателя я помогу найти. Иначе, чувствую, не будет покоя твоей душе. Внимательно посмотри на мастеров.

Ратибож стал подходить к каждому из резчиков и заглядывать в лица. Через какое-то время ратнику начало казаться, что все происходящее с ним — наваждение. Когда он обошел всех, то понял, что перед ним погибшие воины из его дружины.

— Смотри, смотри лучше. Тот, кого здесь нет, тот и предатель, — в голосе прекрасной незнакомки послышался металл. – Ну что вспомнил, кого нет?

— Да, — Ратибож провел рукой по мокрому от пота лицу. – Данияра, моего лучшего друга здесь нет.

Он тут же отшвырнул от себя вазу и закричал:

— Нет! Нет не верю! Не может быть. Зачем ему?!

— Любовь, – незнакомка заговорила печальным голосом. – Эвенкийка Олья. Данияр ее любил. Хотел даже к ней посвататься. А ты с ней просто забавлялся. Вот он и возненавидел тебя с такой силой, что решился на предательство. Тебе больше нечего делать там, наверху. Данияр скрылся. Но его ждет незавидная участь. Предателей не жалуют. Получается, что из всего отряда в живых остался ты один. Предателем воевода все равно посчитает тебя и казнит.

Ратибож потрясенно молчал.

— А здесь ты будешь хранителем камня чароита. Он откроет тебе много тайн и покажет возможности человека. Может, ты даже обретешь бессмертие.

— А что с теми моими товарищами? Они воскресли?

— Они погибли. Но здесь их души. Возможно ты, Ратибож, сможешь облегчить их страдания.

— Видно выбора у меня нет, — покорился Ратибож.

***

С тех пор прошло пять веков, но люди, попадающее вглубь горного хребта Кодар, слышат, как из горы доносятся голоса и стучат молоточки.

А чароит обнаружили совсем недавно в бассейне реки Чары. Видно пришло время камню показаться людям.

Тихо потрескивают дрова, наполняя старенькую избу теплом и дрёмой. В низенькое окошко заглядывает пушистый сугроб, на дворе зима, а в избе пахнет травами – это лето, собранное в пучки, зимует на стенах. И не мудрено — бабка Марфа знатная травница, уж кто только к ней на поклон не приходил, коли хворь какая приключалась. Аж сам барин не раз приезжал, коли болен был кто из домочадцев.

— Бабушка, расскажи мне про Хозяйку леса, — нарушает тишину детский голосок, и с печи свешиваются сначала две русые косички, а за ними и курносое лицо внучки.

— Да сколько раз рассказывать-то можно? – смеётся старушка. — Ты и так всё знаешь, Алёнка — а сама довольна – любит Марфа поговорить, а пуще того – рассказывать.

— А ты расскажи ещё разок, как с подружками по ягоды ходила, — просит внучка, очень уж ей нравится слушать эту историю.

— Так и её тоже знаешь, — улыбается бабка, — ну, раз так люба, то слушай.

Было мне тогда ровно столько же годков, как и тебе сейчас. Аккурат осьмой годок и пошёл. И собрались подружки в лес по ягоды и меня с собой позвали. Мамка-то меня не хотела пущать – мала ещё, подружки-то постарше меня были. Да я уговорила.

Пришли мы в лес, идём по тропочке, а по обеим сторонам полянки зелёные. Ягодные. Подружки-то сразу стали ягодки сбирать и в кузовки класть, а мне и не до того. Впервой ведь так далеко от дома ушла. У них уже и кузовки почти полные, а у меня лишь на донышке. Увижу ягодку, наклонюсь за ней, а рядом травку, вдруг, замечу любопытную. Али цветочек какой… а сама всё дальше и дальше бреду. Только чую, что лес какой-то другой стал. И полянок никаких нет. Огляделась я, а подружек даже и не видно.

Испужалась я и стала их аукать. Зову, зову – никто не откликается. Стою я меж деревьев высоких и не знаю, в какую сторону пойти. И думаю про себя – а ну, как пойду вон туда, и ещё дальше в лес забреду? А если туда? Не заблужусь ли ещё шибче? И решила я тогда сидеть на месте – авось, хватятся меня и найдут. Ведь не так долго я и брела по лесу-то.

Прислонилась спиной к сосенке, а сама наверх смотрю, на небо. И вижу, что солнышка-то на небе уже и нет, спряталось за деревьями. Тут я совсем испужалась. Снова кликать стала, а сама сижу и реву в три ручья. Как, вдруг, слышу…

— Что случилось, девочка?

Смотрю… а передо мной женщина стоит. Молодая, простоволосая – косы расплетённые почти земли касаются. На голове венок из листьев и цветов, а платье зелёное, цветочное, будто и по подолу цветы те раскинуты.

— Заплутала я, тётенька… — отвечаю ей, — вот по ягоды ходила, — и показываю ей, значит, кузовок свой.

Заглянула она в него, засмеялась:

— Эка ягодок-то как мало насбирала.

А потом взяла меня за руку и повела:

— Идём, Марфуша, со мной. Гостьей моей будешь. Переночуешь в моей избе, а завтра я тебе выведу из леса.

Обрадовалась я, только удивительно мне стало – откуда она имя-то моё знает? Спросила её, а она и говорит:

— Я всех знаю, кто к травам моим душой расположен.

А я так уже устала тогда, что дальше и расспрашивать не стала.

Недолго прошли, и увидела я избу высокую меж ветвей. Да и не изба это вовсе – терем! Как есть терем! Расписной весь, по стенам вьюнок карабкается, а на нём цветы неведомые цветут, каких я отродясь не видала.

Тут я и вспомнила рассказы про Лесную Хозяйку. Не иначе она самая и есть. Но совсем не забоялась – чую, что добра она ко мне.

Переночевала я у неё в тереме, а поутру разбудила она меня и повела за собой в лес. Там-то она мне и стала рассказывать да показывать травы разные.

— Ой, бабушка, — перебила внучка, — как же ты всё запомнить-то могла?

— Да вот и сама дивлюсь. Только всё-всё, что она тогда говорила, мне в душу-то и запало. Ничего не забылось, всё потом вспомнилось. Будто подсказывал кто поначалу, не иначе сама Хозяйка и помогала.

— А я тоже всё-всё помню, чему ты учила! – воскликнула Алёнка. – Вот там, над окошком — медуница – она от кашля хорошо лечит, и от удушья, а рядышком – иван-чай. Он и желудок лечит, и боль головную, и бессонницу… и…

— Ах ты, лекарка моя, — засмеялась бабушка и чмокнула Алёнку в макушку, — вот я тебе сейчас и дам испить иван-чая, чтобы бессонницу твою прогнать. А то время позднее, а ты всё не спишь.

Алёнка тоже засмеялась и юркнула под пёстрое одеяло.

В избушке снова воцарилась тишина. Алёнка уснула быстро, и снилась ей Лесная Хозяйка – волосы русые земли касаются, платье цветочное, а на голове венок из цветов и листьев… И улыбается она ей – Алёнке…

И Алёнка улыбается ей во сне, и шепчет тихо…

— Не Хозяйка это… сама Земля- матушка…

«Господи, за что? Почему? Что я совершила такого? Да ладно я, но что сделали мои дети? За что Ты их оставил? За что над нами так измываются? Неужели мало им всех этих яхт, коттеджей – надо ещё у матери-одиночки отнять последнее! Что же за страна такая? Жить нормально невозможно – так ещё и выживать запрещают! Господи, Ты завещал терпеть – но как это вынести?».

Так думала двадцатипятилетняя Лиза Потапова, мать двоих детей, одиноко шагая по лесной тропинке. На Ваньку надежды нет – он развёлся с ней, когда Валюше и Стасику и годика не исполнилось. Надоели ему пелёнки, распашонки и бесконечные крики. А чтобы друзья и знакомые не осуждали: мол, жену с детьми бросил, — всем растрезвонил, будто Лизка гуляла от него направо и налево. Алименты платить отказался – пусть сначала докажет, что дети его. На генетическую экспертизу у Лизы не было ни сил, ни денег. Пыталась устроиться на работу – везде отказ: мол, у Вас, Елизавета Павловна, детей двое, а это значит, из больничных вылезать не будете, нет, такие нам не нужны – до свидания. Пособие мизерное. Только и хватает, чтобы кое-как свести концы с концами. На днях земляники набрала целое ведро – думала продать на трассе – хоть куртку Стасику купить, а то на старую уже и смотреть страшно. А тут лейтенант Егоров появляется, как чёрт из табакерки: в неположенном месте торгуете, гражданка. Ведро с земляникой изъял, саму Лизу – в отделение, составили протокол… Штраф – тысяча рублей. А поскольку единственный источник дохода – это пособие матери-одиночки, постановили из него же и вычесть.

А у неё всего-то осталась тысяча – и две недели надо на неё прожить.

«Куплю на неё торт в кондитерской. А то Валюша со Стасиком всё проходят мимо, облизываются. Пусть хотя бы перед смертью поживут как люди».

Она купит торт, какой они выберут, и дома будет настоящий праздник. В травяной чай она подсыплет снотворное и откроет газ. Во сне умирать не страшно…

— Елизавета, ты чего это удумала? – внезапно посреди поляны появилась женская фигура, одетая в зелёное платье, с длинными волосами такого же цвета. – Хочешь убить собственных детей. Грех большой!

Раньше Лиза непременно удивилась бы: что за странная девушка, и откуда она знает, что у неё в мыслях. Но сейчас ей было всё равно.

— А зачем им жить? В этой стране. Так и будут прозябать в нищете до самой старости. Лучше уж им сейчас попасть в рай, чем так мучиться.

— В войну было ещё хуже, — заметила зелёная дама. – Но будет тебе помощью, Елизавета. Следуй за мной!

В другое время идти за странной незнакомкой молодая женщина бы не решилась. Но сейчас – что ей осталось терять?

Шли они недолго. Вскоре перед глазами встал старый дуб, о корни которого Лиза в детстве частенько спотыкалась. Незнакомка тем временем встала перед деревом и прокричала:

— Земля, расступись! Дверь, отворись!

Тотчас же перед изумлённой Лизой корни дерева зашевелились, земля под ними раздвинулась, обнажая дыру.

— Спускаемся, — скомандовала незнакомка.

Спустившись вниз по земляной лестнице, обе женщины оказались в огромной комнате, усыпанной золотом и разными драгоценными камнями. Монеты, слитки, украшения лежали прямо на земле. Лиза так и ахнула. Столько драгоценностей ей не приходилось видеть за всю жизнь.

— Бери, сколько тебе надо, и уходи. Но будь осторожна – если хоть одна монетка или один камешек выпадет из рук, дверь в подземелье закроется, и ты останешься здесь навсегда.

Лиза повернулась, чтобы поблагодарить спутницу, но та исчезла, словно в воздухе растворилась.

«Возьму несколько слитков и украшений, — решила молодая женщина. – Сдам в ломбард, потом и штраф заплачу, и одежды Стасику с Валюшей куплю, и вкусненького чего-нибудь. А ещё ремонт надо сделать, а то домик уже такой, что вот-вот развалится».

Бриллиантовое колье и пара золотых слитков уместились в дамской сумочке. Затем Лиза поспешила как можно быстрее подняться наверх. Лишь только последняя ступенька оказалась позади, земля на том месте снова сдвинулась, как будто и не было никакого подземелья.

На следующий день Лиза, как и обещала, отдала колье в ломбард, сказав, что получила его в наследство от прабабушки. Стасик и Валюша были приятно удивлены, когда обнаружили на столе гору сладостей. Ещё больше они обрадовались, когда Лиза повела их на рынок и сказала:

— Выбирайте, что вам нравится.

Привыкшие к строгой экономии, они, однако, не стали особо капризничать. Новые джинсы, куртка, пара кофточек. И как приятное дополнение – кино в торговом центре и поход в кондитерскую. Этот день, Лиза была уверена, запомнился детям как самый счастливый.

Потом были заботы – сделать ремонт: починить стены, крышу, поменять полы, пока не провались, побелить потолки, поклеить обои. Соседи удивлялись:

— Где ж ты, Лизка, деньги на всё это взяла?

Та в ответ отшучивалась:

— Добрый дух помог.

— Где ж его найти? – допытывалась самая любопытная и самая болтливая баба Маня.

— В лесу встретила, — отвечала Лиза.

После этого сплетни и слухи наводнили маленький городок. Все только и обсуждали: откуда у матери-одиночки, живущей на одно пособие, вдруг нашлись деньги и на ремонт, и на шмотки детям? Кто-то говорил, что она от безысходности на панель пошла, кто-то – что у неё богатый любовник появился, а иные решили, что Лизка воровкой сделалась. Кто-то из последний, по-видимому, и сообщил в полицию.

Впрочем, формальных оснований для ареста никаких не было. Штраф Лиза уплатила сразу. Поэтому о том, что её история с неожиданно появившимся достатком заинтересовала лейтенанта Егорова, молодая женщина узнала неожиданно – когда вечером в тёмном переулке тот преградил ей дорогу. Судя по запаху, доносившему изо рта, страж порядка был не слишком трезвым. Лиза хотела было пройти мимо, но её остановил его удушающий захват:

— Говори, сука, откуда у тебя бабки?

— Пустите меня! – испугалась Лиза. – Или я закричу.

— Давай кричи. Только я при исполнении – никто мне ни хрена не сделает, понятно?

Умом женщина понимала, что он прав – даже если кто-то услышит и подойдёт, вряд ли решится вступить в спор с полицейским.

— Чего Вы от меня хотите? Я уже заплатила штраф? Заплатила. Земляникой больше не торгую, законов не нарушаю. Арестовывать меня не за что.

— Ты чё, быкуешь, овца? Да одно моё слово – тебя, шваль, не только загребут – раком поставят! Захочу – будешь стоять на голове и болтать ногами, усекла? Законов она, блин, не нарушает! Да я захочу – у тебя найдут десять пакетов марихуаны. Сечёшь фишку? В тюряге, падла, сгниёшь! А твоих выродков в детдоме быстро жизни научат… Короче, шваль, где бабло взяла?

— В лесу. Клад нашла.

— Показывай! Где?

Бедой Лизе ничего не оставалось, как привести стража порядка на то самое место.

— Ну, и где клад?

Вместо ответа молодая женщина произнесла заклинание, как учила её незнакомка в зелёном:

— Земля, расступись! Дверь, отворись!

— Ни хрена себе! Твою мать! – бормотал Егоров, глядя, как земля раздвигается, открывая вход в подземелье.

Воспользовавшись его удивлением, Лиза пустилась бежать без оглядки, моля всех святых, чтобы жадному полицейскому не пришло в голову гоняться за ней сейчас, дабы убрать ненужного свидетеля.

Однако шагов за спиной не было слышно. По всей видимости, Егоров, увидев сокровища, забыл обо всём на свете.

«Спаси, Богородица, меня ради деток! Пусть он обогатится, как хочет, только пусть оставит нас в покое!».

Всю неделю бедная женщина ходила с оглядкой, вздрагивая от каждого шороха. Вдруг Егоров, одумавшись, решит с ней расправиться? Однако того и след простыл. Исчез, как в воду канул. По-видимому, думала Лиза, набрал столько сокровищ, сколько смог унести, и умотал в неизвестном направлении. А теперь где-нибудь на Канарах ржёт над родными и сослуживцами что тщетно пытаются его разыскать.

Однако у бабы Мани было побольше версий:

— Наверное, богатую любовницу нашёл – вот и убежал к ней. Или с бандюками чего-то не поделили – видимо, слишком много стал требовать, — и они его прибили… Слушай, Лизка, тут в лесу такая чертовщина! Вчера иду, слышу: кто-то стонет. Притом как будто из-под земли. Чуть со страху не померла, думала, инфаркт будет.

Лиза не стала ей ничего говорить, однако в тот же день пришла на то место, где ей открылась дверь в подземелье.

— Земля, расступись! Дверь, отворись! – прокричала во весь голос.

Однако земля оставалась неподвижной.

А вот слышь-ка что скажу. И про Данилу-мастера, и про Хозяйку медной Горы, и про Полоза Великого и протча господин Бажов хорошо списал, как узнал. И ничего лишнего не добавил. Как услыхал, да так в книгу и положил.

Токма Урал-то он большой. Тут у каждой горы своя вишь, былька. Тут всякого-разного стока наслучалось – всего не упомнишь. А вон у наших, кто из заводских или из мраморских, у любого спроси – всяк что ить да расскажет. Так-то.

Вот одно вспомнилось. Расскажу, раз на язык просится. Был у нас на Гумешках старичок один. Вот он историй всяких знал – видимо-невидимо. Сам-то, вишь, он вроде помощником у малахитного мастера был. Но только по простому делу, ничё трудного ему не давали. Руки у него слабые были. Может он когда что и мог, да здоровье все вышло. А как он у нас появился, я и не упомню. Я тогда парнишечкой малым был и любил его слушать. А он по вечерку соберет нас, малых, округ себя и давай одну за другой истории сказывать. И заслушаешься – не заметишь.

Рассказывал такое. Где-то подальше, южнее от нас, говорят люди про деда Камьку. Или еще Дед Каменька его называют. Говорят, когда-то он самой хозяйке медной Горы будто бы дядькой был. Тетешкался с нею, присматривал, уму-разуму учил. А было это в те очень старые времена, когда тут, на Урале, не то что заводских людей, но и местных-то народов, почитай, не было. А те, что были, камешки не искали, не собирали, да в гору за рудой не шли.

А потом Хозяйка медной Горы подросла и хозяйкой-то и стала. До этого она-то девченочкой была, понятно. А Дед Камька при ней навроде домового остался. У Хозяйки-то тоже дом есть, хоть и в горе. А такому дому, хоть и каменному, домовой тоже нужон. Вот Дед Камька и хозяйничал в Хозяйкиных комнатах.

Но потом на Урал наши люди пришли. Заводишки понаставили, деревеньки построили, в горе стали робить. Известное дело, что силой их сюда пригнали. Какой человек с родных мест сам по своей охоте уедет. Но крепость, знамо какое дело. Раз в крепости человек, то сам себе не хозяин.

Хозяйке Медной Горы не понравилось, что наши стали гору ей ломать. Да еще кабы одну! Тогда за Урал русский человек крутенько принялся. Уральские самоцветы, да малахит, да руда всякая, протчая с тех пор завсегда в цене. Хозяйка, как бы пониманье-то имела к заводским, да к мастерам. Но все равно, коль встретишься с ней – мало хорошего из этого выйдет. Она ж за свое держится, да и себя блюдет. Хозяйка же, не абы девка какая.

А Дедку Камьке все это не по нраву пришлось. Он и ушел от Хозяйки к людям. Та и не осерчала даже. Знала что характер у него такой, не переделаешь. А дедок с тех пор около людей трётся, особенно к детям приветлив. К самым маленьким, кто еще к делу не приставлен. Труднее всех им приходится. Вот с ними Дед Камька завсегда и тетешкался. Сказки сказывал, в лес водил, учил помаленьку всякому разному. На него взрослые как-то и внимания е обращали. Ну, дедок-старичок, старый армячок, линялая рубаха, да штаны с заплатками. А сам маленький, согнутый – среди робят и не разглядишь.

Но все же различить его среди протчих можно было, коли знаешь. При линялой рубахе и старых штанах, он всегда в хороших сапожках ходит. А борода у него небольшая и будто пылью припорошенная. И не пушится, а цельными кольцами завивается. Будто из чего вырезанная. А еще глаза у него с рябой крапинкой. И пронзительные такие, живые. Как глянет на человека, так сразу все про него поймет. Среди всех протчих разных лучше всех в душе людей понимал. Потому и детей больше всего любил. У робят души чистые, ясные. Это уж потом всяко бывает, и какой характер сложится — не угадать.

А видели его по-разному. Одни говорили, что вроде горб у него был, от согнутости, да от старости. А другие говорили, что не горбик это вовсе, а мешок заплечный, небольшой такой. Говорили, что в этом мешке Дед Камька свои особые камешки носит. Они у него там разные. Какой дорогой, с огранкой богатой, а какой и без огранки даже. Или вовсе бусина, из какой простой руды.

И вот Дедок Камька может ребятенку камешек-то из своих и подарить. И какой подарит, от того судьба потом и зависит. Если ограненый камень подарит – значит, мастером парнишечке быть, по малахиту, мрамору или по другим каменьям. Если Девке такое даст – будет она рукодельницей. Вышивальщицей там, или прясть будет нить на кружева, а потом и кружева плести такие, что глаз не оторвать.

А если бусину из простого чего-нить там, из обманки какой – так быть парнишке рудознатцем. И не токма. Мало же знать, где руда идет, надо еще понимание иметь, как ее добыть. Как воду отвести, как штольню повести.

А вот если девке малой простая бусина достанется, то быть ей хорошей хозяйкой. Дом справно вести — тоже уметь надобно. Не каждой это умение дается. Вот к таким девкам, Дедком Камькой одаренным, парни раньше протчих сватов и засылают.

Правда, говорят, кому Дед Камька камешек подарил, тот его больше и не увидит никогда. Дал камешек – значит, распознал твою судьбу. И больше ему интереса в тебе нет. Говорили, он людей, как иной мастер каменья, разгадывал.

Но другие люди говорили, и мне тоже так думается, что он с малыми робятами водился, пока те чего-плохого не сделали. Не ерунду какую детскую для веселья малого, а что-то плохое, по серьезному плохое. Вот тогда Дедок Камька и отворачивался и на глаза больше не казался. Хозяйка Медной горы, та и отомстить могла. И мстила, иной раз до смерти. А Камька – он никогда так не делал. Ни мстил, ни пакости не подстраивал, даже не брОнился. Просто отворачивался и не показывался больше. Не терпел в душе даже малой червоточины и все тут. Потому и редко с кем из отроков дело имел. А уж со взрослыми – так вообще никогда. Так-то.

Рос в нашем заводе парнишка один. Митрошкой прозывался. Был он единственным у матери. Отец-то мальчонки, Левонтий, в горе робил, малахит-руду добывал, на Гумешках то есть. Там-то все молодые годы провел. Семьей обзавелся, сына родил. И все бы хорошо, да один раз в осенях ушел на гору – и все. Пропал – и нет его. Искали, искали. Да разве иголку в стоге сена найдешь. И ладный ведь из себя мужик был и мастер редкостный. Думали, может, в болотце каком гибель свою нашел, а может, Хозяйка Медной горы его к себе прибрала. Бывало не раз и такое.

Катерина-то вдова поплакала, да делать нечего – за хозяйство взялась. Мальца подымать надо. Небедные они были, хозяйство-то справное у Левонтия с Катериной было. Год живут, два живут. Только где бабе одной с малолеткой хозяйством управить. Забеднели все ж таки. Катерина и так и сяк, за рукоделие было взялась, да разве рукоделием прокормишься. Горе иссушило, заболела она.

Митрошка, пока мальцом был, известное дело, по улице гонял, в бабки играл, в городки, за ягодами и грибами бегал, рыбу на озере ловил. А как подрастать стал – в казачки в господском доме взяли. Только работа эта была ему не по сердцу. На завод отправили – приболел бедняжка. Где ему на заводе робить. Мальчонка маленький, худенький. Так и не прижился нигде. То одним займется то другим. А вот на дудочке хорошо играл. Как начнет наигрывать – птицы умолкают, мальчонку слушают, деревья замирают, листвой шуметь перестают. Одним словом, – мастер.

А Митрошка мать жалел и все золото в лесу искал. Ходил и в дудочку насвистывал.

Есть в наших краях птичка такая, Золотинкой кличут. Красивая, вся желтенькая, блестит, будто золотая, а грудка у нее малиновая. Вся такая ладненькая, аккуратная, перышко к перышку прилажено. Сама легенькая, будто веса в ней никакого нет. Летает та птичка низко над землей. Летит- летит Золотинка — и раз – об землю ударилась. И в том месте, где она ударилась, верховое золото лежит. Где коснется Золотинка земли, там оно и засияет. Свет от него во все стороны идет. Бери — не ленись. И дает Золотинка богатство удалому да простой душе. Только если лишку захватить, тотчас в камень обернется. А Золотинка в это время в деревьях сидит и смотрит. Увидит, что неудача человека постигла ,– с дерева спорхнет, ввысь взовьется и зачирикает, словно камушки перетирает, громко так, будто радуется. Многие через Золотинку ту слуха лишились.

Бродит Митрошка по лесу, в дудку дудит, а в голове у него потайная мысль.Не подманят ли песни сладкие Золотинку? Вон как дудка его поет – птицы смолкают. Не мелькнет ли где в траве золотое перышко? Где перышко – там и Золотинка прячется. Только желтых листьев в сухую годину хоть пруд пруди. И тут и там cверкают на лесных тропинках. Подумает Митрошка, что это перышко, бросится к нему – а это лист березы в траве лежит. Смеется над ним Золотинка, водит за нос. Хмурые мысли у Митрошки. Не получится, знать, счастье свое споймать. Дурачит его золотая птичка.

Но не отчаивается парнишка. Тряхнет кудрями русыми – и за дудочку. И выудил таки себе счастье. Раз смотрит – идет по дороге девка, желтым подолом землю метет. Коса длинная, золотистая, словно светится на солнышке, глаза синим горят. Идет как плывет, ни одна былинка перед ней не дрогнет. Увидела Митрошку и говорит:

-Ищешь, вижу, меня давно. Пришла поглядеть на охотника добыть золото без работы.

Митрошка смекнул, что это Золотинка, и говорит:

-Матушку жалко. Хворь одолела ,– а как помочь ,– не знаю.

Затеплилась у парнишки в сердце надежда.

“Вот, – думает ,– хорошо-то. Может, даст чуток богатства.”

Принахмурилась Золотинка, задумалась. Говорит:

-Вижу, мать ты любишь. А отца?

-Нет тятеньки-то давно, – удивился Митрошка. – Пропал он. Видно, в Горе судьбу свою нашел.

-А что предпочтешь, если выбор у тебя будет? Отца вернуть или жизнь сытую в достатке?

Молчит Митрошка, не знает, что выбрать, и достатка ему хочется: выберет достаток – матушку спасет — и по отцу он сильно соскучился.

Вздохнул и говорит:

-Тятю выбираю, Золотинушка. Может, худо ему там, хуже, чем нам с матушкой.

-Ну смотри тогда. Сам выбрал! – и усмехается так недобро. Ударилась Золотинка об землю и птичкой обернулась. Мечется туда-сюда, то взлетит, то на землю опустится. Загорелась земля, засветилась, прозрачною стала, а под ней золото проступает. Вспотел Митрошка, дудочку на землю положил и лоб рукавом вытер.

-Не передумал? – спрашивает Золотинка. – Гляди, сколько золота. На весь твой век хватит. Решай!

Продешевишь – потом локти кусать будешь.

Однако Митрошка держится твердо.

-Тятю,- говорит,- выбираю.

Надоело Золотинке взад-вперед летать. Оборотилась опять девкой. Хмурая стоит и говорит нехотя.

-Ну раз так, получай тятьку назад.

Рукавом малиновым махнула – глядь, рядом с деревом мужик стоит, в землю смотрит и Митрошку как будто не узнает. А Золотинка подошла к Митрошке и говорит:

-Прими подарок от чистого сердца. Награда тебе за твою простоту.

И подает ему поднос. А на подносе – ворох желтых и синих перышек.

Смеется Золотинка, говорит:

-Память тебе обо мне будет.

Поклонился Митрошка Золотинке, поблагодарил за богатство и отцу сказал:

-Пошли, тятенька, домой.

Ну ничего, пошли к дому. Там Катерина долго рыдала от радости. Как же, муж нашелся. Оказалось – живой. И Левонтий ничего себе, будто оттаял, в себя пришел.

Стали жить. Только будто и ладно и неладно все. Катерина-то на поправку пошла, а Левонтий ровно как чужой. Все сидит у окошка и на улицу глядит, будто кого-то ждет. А потом на охоту пошел и с концами. Народ, конечно, давай его искать. А он возле высокого дерева мертвый лежит. Люди, которые первые набежали, сказывали, что на дереве рядом с ним птичка сидела. Желтенькая вся, а грудка у ней малиновая. Чирикает, словно камушки перетирает, головкой вертит и недобро так поглядывает.

Видно, душой Левонтий так у Золотинки и остался, а в этой жизни мертвяком был.

Подарок Золотинки так у Митрошки и остался. Раз в сенях парень его нашел. Глядит – а перышки золотым песком обернулись. Он и рад. Только добра этот песок им с Катериной не принес. Человеку с Золотинкой встретиться – радости мало. Так и у Митрошки получилось. Только об этом совсем другой сказ будет.