Блиц Министров 29. Министерия. Голосование!!!

writercenter.ru/blog/minister-blitz/blic-ministrov-pravila-igry.html

В маленький городок, расположенный в устье реки с поэтичным названием Серебрянка, пришла долгая изнурительная жара. Трава возле домов и на лужайках городского парка выгорела и пожухла. Даже маленький красивый пруд, где жила пара белоснежных лебедей, обмелел, обнажил невысокие берега, сплошь покрытые засохшими бурыми водорослями. Городские улочки опустели, все жители прятались в домах, покидая их лишь в случае крайней необходимости. Возле местного магазинчика в пыли валялись собаки, погрузившись в дневной изнуряющий сон. Город превращался в пустыню, по которой гулял знойный ветер суховей. Ветер гнал по улочкам пыль и сухие листья, ярился, злобствовал, швырял горстями мусор в окна и, не встречая отпор, совсем распоясался. Ветер приносил из других миров чужое дыхание и иные мыслеобразы, навевал страхи. Город менялся, становился чужим, незнакомым, пугающим. От отсутствия влаги дома в нем как будто усохли и сморщились, став похожими на чернослив.

Устав сиять на небосклоне, солнце садилось за горизонт, однако сумерки не приносили прохладу. На город опускался вечер, зажигая желтыми огнями купола церквей, пылал красным пожаром в окнах домов, играл оранжевыми бликами в серебристых водах местной реки.

Те, кто не боялся грядущего Армагеддона, как называли происходящее сами жители, вечером стекались к центральной площади города, в центре которой был огромный фонтан в форме лотоса, из которого били струи воды. Смельчаки сидели на лавочках, болтали и смеялись, купались в бассейне, образованном струями из фонтана, катались на велосипедах, роликах и скейтбордах, не замечая ветра и жары. К одиннадцати часам жизнь в городке замирала, смельчаки расходились по домам готовиться к приходу нового дня. В городе снова хозяйничал ветер, унося с собой то, что осталось на площади,– бумажные стаканчики, конфетные обертки, салфетки из-под пирожков и шаурмы.

Луч солнца скользнул в комнату, блеснул в зеркале солнечным зайчиком, и Настена сощурилась от яркого света. Она придирчиво осмотрела свою складную фигурку, на которой так стильно смотрелась яркая желтая футболка и такого же цвета шортики. Потом она бросила взгляд на часики, подаренные ей в последний день рождения: до встречи с Тимошкой на площади возле фонтана оставалось ровно три часа. Несмотря на страхи и опасения взрослых, с предубеждением встречавших перемены в городе, она и ее ровесники жили обычной летней жизнью, предполагавший беззаботный досуг, спортивные игры и флирт. Настена задумалась о том, как провести эти три часа, – конечно, не дома – и решила сходить на речку. Она запихнула купальник в крошечный рюкзачок, по оставшейся с детства привычке повесила на шею ключ, нацепила ролики и покатила по асфальтированной дорожке, ведущей к набережной, где под лучами солнца тяжелым масляным блеском сверкала, переливалась река.

Возле речки ветер был тих и покладист, потеряв свою силу за пределами города. Он легонько тронул верхушки камышей, пробежался по зарослям осоки и утих в прибрежном ивняке. Настена с разбега прыгнула в воду, подняв вокруг себя целое облако брызг. Вода была так свежа и прохладна из-за бьющих на дне ключей, что в ней хотелось быть вечно. Настя плыла и плыла по течению, пока вода не снесла ее к островку, где река делала круг. Обратный путь ей предстоял через лес. Незаметная тропинка, вьющаяся в траве, увела ее в гущу леса. Собирая букет из ромашек и колокольчиков, Настена и не заметила, как заблудилась. Тропинка, вильнув в последний раз в траве, исчезла под толстым настилом еловых иголок. В этом месте леса было темно и прохладно от тесно росших высоких елей. Солнечный свет, пройдя сквозь густые переплетения крон, зависал в воздухе, не добравшись до земли. Лес Настене не нравился, и она повернула было назад, да обнаружила, что ели за спиной сплелись ветвями, закрыв проход. Насте волей неволей пришлось двинуться вперед, пробираясь сквозь узкий тоннель из тесно росших деревьев. А лес, словно успокоившись, что отправил ее в нужном направлении, снова стал приветливым и дружелюбным. Ели сменились ольхой и березками с редким вкраплением елок и сосен. Под ногами снова соткалась тропинка и побежала, указывая путь. Обогнув неглубокий пруд, на дне которого пузырился, толкался ключ, тропинка вильнула в сторону, провела через плантацию зеленого мха, где красовались первые белые грибы на светлых длинных ножках, и уперлась в поляну, усыпанную розовыми цветами полевой гвоздики. На поляне под огромным кряжистым дубом спал дюжий мужчина, завернувшись в яркий розовый плащ. “Богатырь”, как назвала его Настена, звучно храпел, так, что стебельки гвоздики рядом клонились к земле. Рядом с мужчиной пасся привязанный к дубу гнедой небывалых размеров конь. Почуяв чужого, конь насторожился и поднял голову, прислушиваясь. Его глаза сверкнули яростным пламенем, уши встали торчком. Конь тихонько заржал, словно говоря хозяину: “Просыпайся. Пора вставать”.

Но не проснулся Богатырь. Лишь перевернулся на другой бок и сказал сонно:

-Дай поспать, Буря- конь. Не буди хозяина.

Настена, с любопытством смотревшая на эту сцену из своего укрытия, шагнула вперед, чтобы получше все рассмотреть, да наступила ненароком на бурелом, лежавший в траве. Затрещали сухие ветки под ее ногами. Испугавшись, закричали, заверещали вокруг встревоженные лесные птицы, закаркали вороны. Забеспокоился Буря-конь. Оглянулся по сторонам и увидел Настену. Заржал конь громко, тревожно, предупреждая о присутствиии человека. Взмахнул широкими крыльями, рванулся ввысь. Не пустил коня дуб, удержал на привязи. Встал тогда Буря-конь на дыбы – пролетел по поляне ветер, вырывая с корнем клочья травы и вывернул дуб из земли. Вскинулся конь, наддал копытами – и выбил столп пламени. Тотчас нахмурилось, загрохотало, засверкало над лесом и упали на землю первые капли дождя.

— Тихо ты, дьявол! – крикнул проснувшийся Богатырь с досадой, поймал уздечку мощной рукой, и вскочил на коня. – Что за нрав у этой животины!

Оба они – и мужчина и конь – объятые пламенем (только искры брызнули во все стороны), полетели над лесом и исчезли в тяжелых лиловых тучах, вставших над лесом. Тотчас лопнули тучи, пролившись сильным холодным дождем. Лес, уставший от жары и зноя, облегченно вздохнул, каждым листиком, каждой травинкой потянулся вверх, вбирая долгожданную влагу. А сверху из лиловых туч слышались громовые раскаты Бога и его коня, несущихся над землей. Ярко сверкала золотая секира Бога, разрезая небо на тонкие полосы, и горела ослепительным желтым огнем длинная грива его коня.

Испугавшись грозы, побежала со всех ног Настена, скользя по мокрой траве, спотыкаясь о корни, цепляясь за ветки деревьев и кустов. Но тропинка не дала заблудиться, вывела к мосту на Серебрянке только ей известными путями. Смотрит Настена: все жители городка высыпали на улицы встречать долгожданный живительный дождь и стоят, вымокнув до нитки, по колено в воде, под хлещущими с небес струями.

И ожил город, наполнился влагой, излечившей его от жары и ветров, и вернулся к своей прежней скромной и тихой, но милой каждому его жителю жизни.

Знаешь ли ты, почему бутерброд из поджаренного хлеба с разными начинками называется «сэндвич»? Конечно, ты можешь сказать, что сэндвич изобрел Джон Монтегю, четвертый граф Сэндвический, в 1762 году. Может быть, ты даже знаешь, что он закладывал различную начинку между двумя ломтями хлеба ради экономии времени на трапезу. Однако ты вряд ли догадываешься, откуда у него появилась такая привычка! Я приоткрою тебе завесу тайны…

Давным-давно это было. Сказывают, что в XV веке в Шотландии жила одна девушка. Все звали её Сэнди, потому что её дом находился среди песчаных дюн. Она пекла маленькие хлебцы из пресной муки и продавала их на рынке – тем и жила. Один старик рассказывал мне, что Сэнди, закутавшись в черную хламиду, бродила между торговыми рядами в поисках лучшего места для своего товара. Горожане смеялись над ней: уж очень жалко и убого она выглядела. Продавцы же замечали, что там, где проходила Сэнди, пропадали товары! Как минует она лавочников, так, глядь-поглядь, то домашней птицы недосчитаются, то кукурузного початка, то ещё снеди какой. Торговцы люто серчали, но схватить за руку Сэнди им никак не удавалось.

В конце концов терпение у купцов лопнуло. Однажды ночью они пробрались к дому Сэнди и заглянули в окно. Там они увидели жуткую картину: все их краденые куры и утки, овощи и фрукты лежали на полках, обложенные хлебцами Сэнди.

Переглянулись незваные гости да насторожились: к полкам метнулась тень, и в свете луны они увидели, как лицо девушки исказилось. Нижняя его часть уродливо вытянулась, а верхняя губа приподнялась в зловещем оскале, обнажив бугристые дёсны. Замерли торговцы и чуть не закричали от испуга: челюсти девушки щерились частоколом тонких и длинных зубов. Разинув гигантскую пасть, Сэнди принялась пожирать еще живого цыпленка, сплющенного хлебцами с двух сторон. Птица вмиг пропала в зёве чудища, исполосованная острыми, как бритва, резцами.

Трясущимися от страха руками люди подперли дверь бревном и подожгли дом вместе с Сэнди. Когда огонь разгорелся, услышали они из глубины дома жуткий вопль, похожий на стон раненой гиены. Поседевшие от ужаса поджигатели в панике бросились врассыпную. Пламя быстро уничтожило ветхую постройку и двинулось в сторону города. Оно ширилось и подбиралось к домам горожан. Мстители перепугались не на шутку и стали истово молиться, простирая руки к небу, чтобы огонь не уничтожил их дома и посевы.

И тут хлынул дождь, плотной стеной отрезав перепуганную толпу от догорающей могилы Сэнди. Крики ведьмы еще некоторое время доносились из-за пелены дождя, а затем внезапно оборвались. Дождь, спасший город от уничтожения, пошел на убыль. Вот так всё и случилось.

Жители пытались найти тело Сэнди, чтобы предать его земле подальше от города, но среди обугленных головешек её останков не было. Кругом валялись лишь разбросанные по пепелищу поджаренные тосты с разными начинками из мяса и овощей.

Горожане вернулись в свои дома, и никто из них не проронил ни слова. Все, кто расправился с воровкой, поклялись молчать о случившемся. Люди надеялись, что, если сами не будут вспоминать о чудовище, то и оно забудет о них. Но не тут-то было. Сказывают, что неупокоенный дух Сэнди объявился в городе и над несчастными жителями нависло проклятье.

По большим ярмарочным дням на рынке стала появляться фигура, облаченная в чёрное. Она медленно брела вдоль торговых рядов — и товары поджаривались прямо на глазах у испуганных зевак.

— Sandy witch! Песчаная ведьма! Sandy witch! – кричали горожане, в панике покидая ярмарочную площадь.

Думали-думали, как спастись от ведьмы, и придумали. Стали делать сэндвичи из поджаренных тостов, наполняя их различными начинками, и раз в год – в день, когда Сэнди была сожжена заживо, — относить их на старое пепелище, чтобы успокоить дух ведьмы песчаных дюн.

Люди сохранили эту историю в памяти и передали мне. Теперь и ты знаешь, как дело было. Спросишь: причем здесь граф? Я отвечу: историки не доверяют преданиям, а тут такое совпадение!

Эта легенда – урок нам на все времена: грехи совершённые всегда возвращаются чинителям оных.

— Эй, парень, у тебя огня не найдется? Такой дождь, никак спичку зажечь не могу. Что, у тебя тоже не получается? Слушай, а ты руками прикрой, а я чиркну… Ну, вот и хорош. Подкурил. А ты парень, что же, дождя не боишься? Я вот, знаешь, дождь даже люблю. У меня жена очень дождь любила. Седая уже была. А как летний дождь начнется, так сразу под ним гулять идет, если получается. Приходила домой мокрая… Радостная такая… Да-а…

Ты, поди, в магазин на станцию идешь? Там сейчас обед, вот только-только начался. А когда кончится, это никому не известно. Люська-продавщица должна к двум подходить, а иногда ее и до четырех не бывает. По настроению барышня работает.

Слышь, парень, а может ты со мной тут посидишь? Ты же из этих, из ролевиков, да? То-то я смотрю, видуха у тебя как у монаха какого. Хотя, конечно, не такая как у наших монахов. Тех то я хорошо знаю — моя Наташенька туда часто ездила. Свечи ставила. Что бы всем хорошо было. Это тут недалече, через станцию по той же ветке. На электричке минут сорок. Там храм, а при нем обитель.

Наташа-то у меня не то чтобы набожная, просто сердобольная такая. Она, знаешь что говорила? Если я, говорит, всем доброго дела сделать не могу, так хоть помолюсь за них. Если таких молитв будет много, то все будет хорошо, как надо. Когда все люди хорошего хотят — оно всегда сбывается. Вот как говорила, представляешь? Я-то такого, честно говоря, не очень понимаю. С Богом разговаривать как-то у меня не получается. А уж как Наташа моя ушла, так я только на заупокойной службе и был. А больше в тот храм и не ездил. Не могу. Тоскливо это.

Ты, извини, парень, что я тут так… Это все из-за твоего вида. Выглядишь ты действительно как монах, только не нашенский, не православный. У наших монахов таких капюшонов вообще не бывает. Ты вон как его надвинул — лица не видать. Но ты сиди-сиди. Ты ж в этой, в роли, в игре. Я про это знаю.

Тот лесок, где у вас игра проходит, он уже лет двенадцать каждый год весь в палатках. Я помню, первый-то раз чудно было. Это когда милиция одного игрока искала. Да кажется так и не нашла. Константином его звали. Сухановым. Не слыхал? Ох и искали тогда. Долго искали. До самой поздней осени. Весь наш поселок тогда прошерстили. А не нашли. Мы тогда-то про ваши ролевые игры и узнали. После той истории думали, что больше не будут сюда ролевики приезжать. Ан нет. Каждый год вас видно. И год от году все больше.

Но из ваших больше никто не пропадал. У нас-то что ни год, по два-три человека. И найти никто не может. Раньше милиция не могла, теперь полиция. Причем, знаешь что говорят? Что люди во время дождей пропадают. Тут даже эти… лозоходцы какие-то ходили. Я их не видел сам, мне только говорили, что ничего они не нашли. Чуять вроде как что-то чуяли, а найти не смогли. Вот как! Да…

Умеешь ты слушать. Прямо так и хочется тебе все рассказывать. Я бы тебя домой на чай зазвал, но, честно говорю, давай потом. Когда дождь кончится. Знаешь, я вот, ничего не слышу и не чую ничего такого. Это Наташенька моя была – весь мир вокруг слышала. А я не такой. Просто когда она ушла, я как-то вот так же под дождь вышел. Присел на лавочку у ворот и заслушался дождем. Знаешь, дождь он ведь такой… Он, наверно, как Бог. Ты, парень, только не смейся. Ведь если подумать, тот Бог, который самый главный, он же один. Совсем один. Прикинь? Но при этом он как бы везде.

Представляешь себе картинку. Везде есть. Но все равно один. Вот как этот дождь. Дождь ведь тоже один. Идет себе и идет, и все у меня впечатление, что что-то здесь не так. Что в этом дожде есть что-то еще. Он везде. Он один. Почти как Бог. Этот дождь, он не только дождь, он еще что-то. Извини, парень. Это я тебе не совсем свои слова сейчас говорю. Вон в том доме поэт тут жил. Сейчас-то дом продали. А раньше там его дача была. Мы с ним часто по вечерам пиво пили. Он когда увидел, что я под дождем сижу, ко мне выходить начал. Тоже, значит, сидеть… В то лето мы с ним раз десять под дождями посидели. Да… А потом я на пару дней уехал. И все, пропал поэт. Никто его больше и не видел.

Я думаю, он во время дождя пропал. Это ж дело такое. За дождем можно спрятаться. А потом совсем уйти. И никто не увидит. Он, поэт-то был хоть и знаменитый, а я-то знал, что несладко ему живется. У него сын погиб, жена через год умерла. Он один на всем белом свете остался, очень по своим горевал. Все говорил, что обязательно с ними встретиться на небесах или где там еще. Надо было ему, вот его дождь и увел. И ничего в этом такого нет. Если человек хочет уйти, если ему тут не жизнь, то так лучше будет.

Правда, парень? Вот как я, например. Не могу я без Наташи моей, честно скажу – не могу уже! Тоска, печаль житья не дают. Дочки у меня хорошие, и внуки тоже. Но Наташа моя, она мне самая-самая была. Как половинка. А без нее — я насовсем один.

Ты же за мной пришел, паренек? Ты не удивляйся — это я сразу понял. Просто, надо было немного собраться перед дорогой. Не думай, я сегодняшний дождь с самого утра почуял. У меня и дом закрыт уже. И теплицу проветриваться поставил. И электричество с газом тоже прикрутил. Так что я готов, парень. Почти совсем готов.

Не буду тебя спрашивать, куда мы пойдем. Ты не удивляйся, тебя поэт вычислил. Поэты, они ж как провидцы. Он первый сказал, что в такой дождь должен приходить Маг дождя. Он и внешность твою описал. И с именем, смотрю, не ошибся. Ты же Маг дождя?

Киваешь… Ну, значит, все правильно. Все верно… Хорошо что ты пришел. Не надо человеку этот добрый мир своей тоской отравлять, не стоит. Ни проку с этого, ни смысла никакого нет. Лучше уж уйти.

Ну что, пойдем?

Знаешь, мне поэт одно стихотворение читал, которое ему тут под дождем сочинилось. Жалко, не помню почти, но вот с чего начиналось…

Как странно с магами дождя

Играть на листья в чет и нечет.

Текут дожди, плывут поля

И время ран твоих не лечит…

Не помню, что было дальше… Жалко…

Но ты его куда надо отвел же, да? Опять киваешь. Хорошо.

Тогда с Наташей я скоро встречусь, правда?

Да, скоро встречусь…

Нью-Йорк – огромный город из стекла и бетона. Город небоскрёбов и узких полосок неба. Город, в котором обычно прохладно, даже в ясную погоду. Но сейчас, когда жара стоит уже третью неделю, стекло и бетон нагрелись настолько, что жители местами ощущают себя в огромной печке. Даром, что живут не в Лос-Анджелесе. В некоторых районах асфальт плавится от жары и парит. В одном из таких мест по улице идёт немолодой, странно одетый мужчина и за ним проступают, но почти тут же испаряются мокрые следы. Никто не обращает на это внимание, мало ли, что привидится по такой жаре, и только нищий, на чью картонку мужчина случайно наступил, осторожно касается мокрого пятна и с удивлением обнаруживает, что это не мираж.

В Колумбийском Университете идут занятия. На лекции по истории профессор преклонных лет рассказывает про индейцев майя. У профессора в роду явно были представители этого народа, от того его рассказы кажутся не просто легендами, а чем-то действительно настоящим.

— Майя верят, — говорит профессор, и тут же поправляется: — верили, что боги всегда находятся где-то рядом с ними. Наблюдают, слушают и исполняют услышанное на свой манер… потому все майя тщательно относятся к своим словам. О богах не говорят попусту и даже в мыслях не призывают их. Потому что, если слишком часто повторять Имя бога, он придёт. Только жрецы могли говорить с богами, нынче же это искусство забыто, как забыты и боги. Но потомки майя верят, что боги по-прежнему где-то рядом и просто редко отвечают своему народу.

Профессор достаёт платок и вытирает пот со лба, с надеждой смотрит в окно – хоть бы какая залётная туча принесла дождь. Но нет, небо чисто и ясно.

В парке напротив Университета маленькая девочка играет в классики и что-то тихо бормочет себе под нос. Мужчина садится рядом на лавочку и прислушивается.

«Дождик, дождик, приходи, приходи.

Землю нашу намочи, намочи…»

И снова, и снова по кругу.

Всего лишь детская считалочка, но от чего так щемит сердце, пробуждая в нём что-то до боли знакомое? Что-то позабытое, но раньше бывшее сутью. Другие слова, другой язык… Он смотрит и слушает, и постепенно вспоминает…

— Какие-то боги отвечали чаще и охотнее других, какие-то молчали, и чтобы получить их ответ нужно было несколько дней проводить обряды и приносить не одну жертву. Но чаще всего отвечал и был рядом бог дождя – Чак. Он и сейчас почитается среди потомков майя, единственный из всех. И хоть наукой давно доказано, откуда берётся, и что есть дождь, мы всё равно не перестаём верить и помнить, что дождь когда-то был богом. Для нас он им и остаётся, — профессор мотает головой, отгоняя непрошенные мысли и продолжает, — а теперь поговорим о Кукулькане.

Откуда-то возникает и тут же пропадает небольшой ветерок. Девочка перестаёт прыгать и раскрыв рот смотрит на мужчину, под ногами которого уже образовалась небольшая лужица. Он подмигивает ей, улыбается, встаёт и идёт на холм. Там, на самом верху, где ближе всего к солнцу, он поднимает руки и начинает смеяться.

Через какое-то время собираются тучи, и на город обрушивается столь долгожданный ливень, скрывая всё вокруг. Ещё какое-то время на холме можно рассмотреть одинокую фигуру, но дождь усиливается, и мужчина постепенно растворяется в его каплях.

На террасе было жарко, душно, сыро и пахло чем-то очень сладким. Запах этот, как и сырость, проникал во все уголки и не давал отвлечься, назойливо раздражая, оседая на языке приторным вкусом. Даже читать не получалось, Тим не мог сосредоточиться, и любимая книжка не помогала. Неделю назад Тим с мамой приехали сюда, в гости к деду. Как сказал папа, что пора уже и к истокам прикоснуться. Мама тогда очень обрадовалась, и вот после многочасового перелета они тут. Огромный город раскинулся на берегу залива, пытался взобраться на гору, но остановился где-то на середине, и она возвышалась зеленой шапкой над скопищем домов. Первым их встретил дождь, потом жара, потом толпы людей. Эта троица была везде и всегда, спрятаться от них было трудно. Мама попыталась успокоить, что, мол, Тим привыкнет, да и дождь кончится, ну то есть будет иногда и солнце, что летом тут всегда так – жарко и сыро. Да, еще и комары, именно от них на террасе постоянно жгли ароматические палочки, кровососы, как и Тим, не выносили этого запаха.

Дед оказался маленьким сухоньким и строгим, и Тиму даже показалось, что он им не рад, и не улыбнулся, и не похлопал по плечу, не покричал, как первый дед: «Привет, малыш!» А просто склонил голову в молчаливом приветствии, и все. Тим к такому не привык. А мама радовалась, ходила из комнаты в комнату, говорила, вспоминала, а потом хлопотала на крохотной кухне. И затем они вместе пили чай из крохотных фарфоровых чашечек. Все было не так как дома, странно и непонятно. Через два дня мама уехала, и Тим остался с дедом один на один. Дедов дом тоже был маленьким и стоял на склоне холма. Делать было нечего, мальчик сидел на террасе и смотрел на огромный город на противоположной стороне залива, что высился частоколом небоскребов днем и сиял огненным поясом вечером. Видно было не очень хорошо, мешала завеса дождя, и силуэты зданий расплывались, словно дождь смывал нарисованную акварелью картинку. Книжка не читалась. Было скучно и хотелось домой. Как общаться с дедом Тим не знал, тот видимо тоже, потому что иногда приходил на террасу, садился недалеко на подушечку и молча смотрел на город за дождевыми каплями.

Тим очень любил сказки, мама всегда рассказывала ему на ночь новую, и часто эти сказки продолжались и во сне. Папа смеялся, мама улыбалась и называла Тима мечтателем, а однажды призналась, что и сама очень даже верит во всяких сказочных существ и прочих драконов и знает, где они живут. Вот этим знанием Тима и заманили в поездку на другой конец мира. Но ожидания не оправдались. Реальность оказалась совсем не интересной, кто же поверит, что драконы могут жить тут, где людей иногда больше чем комаров, где из земли торчат только дома, дома, дома…

Дед опять сидел на подушечке. А когда тихо заговорил, Тиму показалось, что это не он, а сам дождь его спрашивает: «Что ты хочешь увидеть, Тим?» И само сказалось: «Дракона, настоящего, мне мама обещала». И добавил, чуть помолчав: «А их нет! Это все сказки…»

— Сказки? – переспросил дед, — Ты не веришь в драконов? — дед не очень хорошо говорил по-английски, и приходилось вслушиваться. – Тебе нужны доказательства?

— Ну и где они? – Тим повернулся к деду и продолжил – Где? Разве тут в этом городе могут жить драконы?! Тут только дома и люди, дождь и комары…

Дед внимательно глядел на внука, а потом проговорил – Смотри, на ту сторону, где стоят большие дома, видишь, выстроились в ряд на берегу?

Тим покивал, разглядывая небоскребы.

— Ничего странного не замечаешь? – дед тоже смотрел в ту сторону.

— Нет, не вижу, — Тим, и правда, не видел ничего особенного. Ну, дома большие, выстроились высоченным забором вдоль берега, обычные… Хотя, как странно… вон в том в середине дырка… и вон в том тоже… да их много, словно огромные окошки…

— Да, окна, — дед будто прочитал мысли мальчика, — окна для драконов, летящих с гор. Чтобы они могли пролететь к морю. Они купаются здесь ночью, а иногда, когда сильный дождь и днем…

Тим смотрел на деда, надеясь различить усмешку, но тот был совершенно серьезным. Да и дырки-то в небоскребах были настоящими!

— Когда-то давным-давно люди пришли на берег моря и решили построить здесь город, но они увидели, что именно тут драконы летают купаться. И люди договорились с крылатыми, что никогда не помешают им спускаться к воде, а те за это принесут городу и жителям удачу. Вот и пришлось со временем строить такие дома, чтобы драконы могли свободно пролетать.

— Это правда? – Тим все же спросил, очень уж невероятная была история.

— Ну, ведь мама тебе рассказывала про драконов? – переспросил дед, — ты думаешь, она все придумала?

Тим смотрел на дождь, дождь смотрел на Тима. Тихо шелестели капли, скатываясь с облаков, город уже почти растворился в вечерних сумерках, расплываясь радужным пятном на темном склоне. Только макушка горы была посветлее. И вдруг это светлое пятно дрогнуло, вытянулось и понеслось вниз по склону к городу, к морю. Тим замер, боясь отвести глаза. У светлого блика появилось длинное тело и огромные крылья. И они несли дракона к воде, стремительно, над деревьями, домами, улицами. Искрами света взбрызгивала под каплями чешуя, и словно светлело все вокруг, и завеса дождя становилась прозрачней. Дракон словно нырнул в окно небоскреба, мгновенно появился на другой стороне, и упал в море, разбиваясь на тысячи мелких солнечных бликов. Дождь кончился. Солнце осветило город, гору над ним, пробежалось по водяной дорожке залива и ушло, оставив после себя только тонкую карамельную полоску на небе. А на маленькой террасе стояли двое: маленький мальчик и старик, и смотрели, как плещут волны, где-то там далеко внизу омывая крылья дракона.