Блиц Министров №20. Читаем. Голосуем.

Хэллоуин — дело тонкое!

— Всё лежишь? Просыпайся!

Василий лениво приоткрыл один глаз, перевернулся на бок и глянул на гостя. Перед диваном стоял друг Степан, на голове его красовалась шляпа с перьями, а две задние лапы были засунуты в сапоги.

Василий был начитанным котом, поэтому сразу понял – чей образ примерил на себя Степан, одного только не понял – зачем?

— Как зачем? – возмущённо фыркнул Степан. – или ты забыл о сегодняшней хэллоуиновской вечеринке?

— Ах, ты… — ахнул Василий, — я и, впрямь, забыл.

Но огорчиться полностью не успел, потому что в комнату вошёл ещё один гость. Василий сначала даже не понял — кто это? На вновь прибывшем топорщились какие-то лохмотья, в лапах он держал трость, а глаза были закрыты чёрными, круглыми очками. И лишь торчащий полосатый хвост наводил на кое-какие догадки.

— Федот… ты, что ли? – неуверенно спросил Василий, — что это с тобой? Неужели опять сцепился с рыбацкими?

Рыбацких котов друзья старались обходить стороной. Грубые, невоспитанные, драчливые. Да и вся их территория воняла на километр – то ли рыбой так пропиталась, то ли метили так хорошо.

— Со мной всё в порядке! – успокоил его Федот и для подтверждения своих слов глянул поверх очков двумя здоровыми зелёными глазами. – Это лишь костюм. Кот Базилио, к вашим услугам.

Не успел он договорить, как в дверях со страшным звоном появился и третий друг – Пушок, обмотанный цепью. Она и производила этот шум.

«Вот те на! – подумал Василий. – Не иначе хозяева выполнили своё обещание посадить его на цепь, чтобы не убегал». Но тут он заметил и книгу, зажатую под мышкой. Этот атрибут не оставил никаких сомнений – перед Василием был сам Учёный кот.

— Итак, все в сборе! – подытожил Пушок, обводя взглядом друзей. — Ну, что? В путь?

— Какой там путь? – махнул лапой Федот. – Ты на него посмотри – лежит и в усы не дует. Где твой костюм? – обратился он к Василию. – Без костюма нельзя! Есть что на примете?

— Пёс его знает… — растерянно протянул Василий.

— Тузик! – рявкнул Степан.

На пороге тут же возник небольшой лохматый пёсик. Был он размером чуть больше кота, может, поэтому и снискал их расположение.

— Где Васькин костюм? – спросил Степан.

— К-какой костюм? – растерялся Тузик.

— Стоп! – остановил Степана Василий. – Откуда ему знать? Это просто выражение такое – пёс его знает. Это значит, что я и сам не знаю.

— Ой! – воскликнул Тузик. – Вы собираетесь на праздник? Тогда костюм должен быть очень-очень страшный! Ведь это же – Хэллоуин!

— Страшный? – растерянно протянули друзья и оглядели друг друга. – А насколько страшный?

— Ну-у… — задумчиво произнёс Тузик, — это могут быть какие-нибудь скелеты, вампиры, зомби…

— Та-а-ак… — почесал ухо Федот, — а мы, значит, нарядились, как на бал-маскарад, а не на Хэллоуин…

— Да, не переживайте вы! – успокоил их Тузик. – Когда все эти герои жили-то? Давным-давно! Значит, и померли тогда же. Вот, и будете самыми настоящими зомби. Главное, лапы приволакивать и время от времени тянуть – мозги-и, мозги-и!

— Голова! – похвалил его Пушок и, хромая, прошёлся по комнате… – Мозги-и-и! — завыл он. – Ну, как?

— Здорово! – восхитились все.

— О! – воскликнул Василий. – Кажется, я придумал. Давайте я буду тогда скелетом! Я же весь чёрный. Нарисуете на мне кости – и всё!

Друзья с сомнением посмотрели на более чем упитанного друга — на скелета Василий явно не тянул.

Выход из неловкого положения снова нашёл Тузик:

— Так, Василий же готовый Бегемот! Большой, чёрный. Да и во всей округе он единственный чёрный кот – сразу все и поймут — кто это… А чтобы не оставалось совсем никаких сомнений, пусть возьмёт с собой примус – он, как раз, в кладовке стоит.

— Урра! – закричал Василий. – Буду котом Бегемотом! Самый что ни на есть подходящий образ для этого праздника.

Тузик притащил примус, и довольные друзья направились к выходу, но на полпути остановились, и как по команде, посмотрели на Тузика. Тот сидел с грустным видом и нерешительно помахивал хвостиком.

— Пошли с нами! – позвали коты.

— С вами? – обрадовался Тузик. – Но… — замялся он, — без костюма-то нельзя. А у меня его нет…

— Ерунда! – сказал Василий. – Будешь собакой Баскервилей. Всего и делов-то – выть!

— У-у-у! – завыл Тузик. – Так?

— Так! – кивнул Василий. – Бери только октавой ниже.

И счастливая пятёрка покинула дом.

* * *

Вечер в замке пролетел моментально.

Ужинали втроем. Вначале старый граф Рамзин привычно ворчал на воспитанника за плохо сделанные дела; ворчал на Аннабель, что траты на ее свадьбу переходят все мыслимые пределы. Потом начались традиционные же похвалы принцу, и Донован вздохнул. Он очередную порцию попреков и восхвалений принимал как должное, обращая внимание на запеченного барашка и доброе вино; сестра тоже не отвечала брату, словно враз лишилась как речи, так и привычного заносчивого высокомерия. Ничего не ела, только выпила немного и нервно крошила хлеб.

Донован знал о ее будущем муже лишь то, что он достаточно знатен и богат, чтобы составить превосходную партию. Его почтенный возраст тоже был известен. Тем не менее, даже высокое положение в обществе не могло притушить костер самых нехороших слухов. Старый граф использовал воспитанника как правую руку, а сестру искал случая подороже продать сестру, не обращая внимания ни на что другое… Впрочем, поступил ли Донован иначе? Очередное сходство со старым графом заставило Донована зло ухмыльнуться. Не этого ли хотел? Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива!..

Аннабель, с высокой прической, в блеске драгоценностей, в золотом шитье и белой пене кружев выглядела ангелом, сошедшим на землю. Печальным и несчастным. Она несколько раз бросала задумчивые взгляды на Донована, словно порывалась сказать что-то, но молчала.

— Все, ужин закончен! — раскинув руки привычным жестом, завопил граф Рамзин раньше времени, видя, что его не слушают.

Уходя — покоряясь воле брата, Аннабель все же молвила:

— Сэр Донован, вы завернуты в свою меланхолию, как в черный плащ. Видно, никогда его не снимаете! Но вам идет черное…

Донован не ответил, лишь поклонился и быстро ушел.

Ночная бессонница терзала голову, и Доновану показалось, он только уснул – и сон был такой дурной и неправильный – карета понесла и перевернулась, как услышал нежное:

— Донован…

— Леди Аннабель? — вырвался он из кошмаров. — Что вы здесь делаете? Уходите скорее. Вы же должны были уехать ввечеру?

— Хочу поговорить с тобой, Донован. Просто поговорить.

Аннабель, положив принесенную розу на стол, плавно, словно в продолжение сна, подсела к нему. Донован потер лицо ладонями, прогоняя сонливость.

Нужно как можно быстрее выставить эту взбалмошную девицу из своих покоев! Он не собиралсся поступаться расположением Рамзина из-за каприза его сестры или мига плотских удовольствий.

Аннабель схватила его руку холодными дрожащими пальцами, словно поняв, что он или прогонит ее, или вот-вот встанет и уйдет.

— Ты не думал о том, как странно наше положение, Донован? Мы не можем любить тех, кто нам дорог, жить с теми, кто нам не противен. Нет, Донован! Ты никогда не задумывался об этом? Эта роскошь доступна лишь бедным. Мы не можем быть с теми, кто нам дорог, нет! Мы бедны во всех наших шелках, жемчугах и бархате!

Донован не узнавал ее голос. Аннабель скинула капюшон. Прическа ее растрепалась, выбившиеся светлые локоны окаймляли испуганное лицо, с которого словно сошла привычная злая маска, искажавшая нежные черты. Стало видно, какая она еще юная. Еле видные в неверном свете, по щекам текли слезы, Аннабель захлебывалась словами и рыданиями.

— Мы прокляты! Прокляты нашим золотом и властью, Донован! Все мы прокляты!..

— Леди Аннабель, успокойтесь, прошу вас. Выпейте воды. Ваш жених…

— Мой жених обожает запарывать насмерть служанок, Донован! Ты не знал этого? Знал! И брат тоже знает, но ему все равно! Что же вы за люди…

Аннабель внезапно прижалась к нему, подняла лицо, глядя отчаянно и тревожно, словно хотела разглядеть что-то невидимое. Доновану показались стальным капканом ее объятия. Тьма углубляла черты лица, рисовала тени, старила, набрасывала паволоку обреченности. Пахло от Аннабель не привычным розовым маслом, а ладаном и тленом.

Донован вскочил, отбросив ее руки, задыхаясь от непонятного ужаса.

— Зачем ты пришла ко мне, Аннабель?..

— Донован, подари мне эту ночь. Только одну, — с непривычной кротостью вымолвила она. — Разве я много прошу? Я буду помнить о ней до самой смерти, — выпрямилась, посмотрела черными глазами, и до него донеслось призрачным шепотом, еле уловимо для слуха, тревожное, чужое: — И после нее…

Донован опять присел рядом, обнял Аннабель, решив немного утешить ее, а потом уже выставить вон.

Донован провел пальцами по щеке Аннабель, коснулся заплаканных губ, тут же раскрывшихся ему навстречу.

— Рамзин убъет меня, — пробормотал он, не в силах оттолкнуть.

— Мы все умрем, — лихорадочно шептала Аннабель. — Мне так страшно, Донован, так страшно! Так холодно и одиноко…

Ее голос ворошил тягостные воспоминания, теребил душу потусторонним ужасом… Доновану казалось, что завтра, и правда, не наступит никогда. Жизнь оборвется сегодня, здесь и сейчас; смерть поглотит их всех, а рухнувший замок засыплет камнями могилы.

Он кашлянул, сказал неловко, пытаясь остановить это безумие:

— Перестань, Аннабель.

— Молчи, Донован!

Аннабель расстегнула застежку плаща, сбросила тонкую материю, замерла обнаженная, и Донован ахнул. Лишь многие поколения благородных предков могли создать столь совершенную красоту, изящные линии, точеные изгибы, манящие и пленяющие одновременно. Словно сама женственность посетила его сегодня, осенив своим благословением. Кожа переливалась перламутром, глаза сияли, губы звали прикоснуться. Первым желанием Донована было накинуть плащ обратно, но Аннабель, пресекая его порыв, одним плавным движением прильнула с нему, срывая рубашку, неловко дергая пояс, жарко шепча его имя, умоляя о милости.

Руки сами потянулись к волнующей упругости пышных грудей, спустились и сжали узкую талию. Донован обхватил округлые бедра, потянул на себя…

Последней мыслью Донована было «что я делаю?» И ничего не осталось. Ни верха, ни низа, ни света, ни тьмы. Осталась только эта ненастная ночь, эта женщина в его объятиях, мгновения, растянутые в бесконечность. Привкус горечи на губах и шепот: «Я буду любить тебя вечно».

Утро оборвало все, словно упала завеса из света. Как, когда пропала Аннабель, Донован не помнил. Повернул голову к окну…

На столе лежала роза, полностью черная, с черным стеблем, колючками, листьями и плотно сомкнутым бутоном. В стакане, из которого пила ночная гостья, потрескивал лед. Донован, потянувшись, недоверчиво постучал по нему ногтем. Лед начинал таять, но быть льдом не перестал.

— Сэр Донован, просыпайтесь скорее, горе-то какое!

Донован, подскочив от стука и крика, начал натягивать одежду.

— Скорее, сэр Донован, скорее! Леди Аннабель разбилась! Не доехала к жениху. Граф Рамзин вас срочно к себе требуют.

— Да что ты брешешь — она же ночевала у ме… в замке! — рявкнул Донован.

— Никак нет, сударь, — голос служки из-за двери был зануден и слишком реален. — Я сам видел, как госпожа вчера уехала! И граф ее провожал, все поторапливал. Лошадь понесла, вроде бы змея на дороге. Возничий не справился, карета опрокинулась… Только известия дошли. Насмерть разбились они.

Донован метнулся к столу: в стакане — обычная вода. Коснулся розы — она рассыпалась в прах.

* * *

На сцене загорелся свет. Зрители на мгновенье ослепли от слишком ярких ламп. В зале царило легкое дыхание, тихие перешёптывания, обсуждения грядущего представления. На первых рядах тонконогие подростки, нахмурившись, уткнулись в свои телефоны, проверяя новости вконтакте. Позади чувствовалось легкое волнение. Уже прошло как десять минут, представление давно уже должно было начаться, но сцена пустовала, и огромный зал, переполненный народом, растворялся в этой пустоте. Наконец из-за кулис показалось лицо, и осторожно, робко переступая, на сцену вышел светловолосый юноша. Тонкие стекла очков блестели от света ламп. Худой, с острыми плечами и розовыми ладонями, он смотрелся ужасно нелепо в большой ему серого цвета рубашке и потертых джинсах. За спиной он что-то держал. Он был явно не тот, кого ждала публика.

Подойдя к микрофону, он взглядом окинул зал, как бы спрашивая разрешения и не решаясь начать, тонкими розовыми пальцами коснулся его и заговорил:

— Добрый вечер… К сожалению, из-за сильного бурана… Большие пробки, движение на главной улице совсем встало… — он глотал слова и очень волновался, — Сегодня не приедет… Но подождите, не спешите уходить, пожалуйста.

В зале послышались недовольные выкрики.

Юноша спешно стал что-то искать по карманам, наконец вытащил ворох белых бумажек с наскоро написанным текстом, дрожащими руками поднёс их к микрофону. Бумажки, проскользнув сквозь пальцы, посыпались на пол. Парень хотел было их поднять, но спохватился, покраснел и робко начал:

— Моё имя Тим… Я — фокусник… Позвольте мне заинтересовать вас. Я мастерски достаю кролика из шляпы, — он старался шутить, но чувствуя, что не получается, продолжил серьезнее, — Говорят, все, что есть в театре, — это любовь, кровь и риторика. Но сегодня ничего из этого не будет… Я умею творить чудеса. И если вы позволите, я покажу вам одно совсем маленькое чудо. У меня вот шляпа, — он достал из-за пазухи большой чёрный цилиндр, и показал залу- Я нашёл её недавно на чердаке нашего театра. Она волшебная. Честное слово! Не верите? Тогда смотрите…

В зале уже многие поднимались с мест и начинали уходить, спеша занять очередь в гардеробе. Кто-то смеялся над попытками молодого актёра, кто-то устало поправлял пиджак. В зале повисла тишина. Юноша аккуратно засунул руку в шляпу. Все замерло. В ослепительном свете ламп застыли серебрянные пылинки. Время замерло.

Тихо дремлет вечная Вселенная. Холодная, искрящееся бесконечность, в непробудном, вечном мраке, освещаемом тысячами мерцающих звёзд. Но чу… Слышится тепло, осторожное, еле дышащее, тепло человеческой души, чистого и доброго сознания, тепло тихой неловкой улыбки…

Он бережно достал из цилиндра что-то живое, светящиеся тихим голубоватым светом, мерцающее и трепещущее на его тёплой, розовой ладони.

На корпоративной вечеринке

Вечеринка на Хэллоуин удалась на славу. Столы ломились от изобилия вкуснейших блюд, а многочисленность явившихся с “того света” гостей внушала уважение. В проходе между столами плясали, пели и развлекали присутствующих переодетые в чертей и зомби актеры. Полуобнаженные ведьмочки исполняли замысловатые танцевальные пируэты, духи в полупрозрачных нарядах веселили гостей современными хитами. Колоритный Дракула в черном плаще с красным подбоем поднимал остроумные тосты. Восторг присутствующих достиг наивысшей точки, когда одна из ведьмочек, самая маленькая и симпатичная, вдруг взлетела на стол и ловко прошлась между тарелок, выстукивая в такт музыке каблучками. Изящная Смерть в бесцветном балахоне до пят и еще более бесцветной маске, сквозь которую мерцали призрачные фонарики глаз, подносила все новые блюда. Здесь были ножки древесной лягушки, золотистое филе, обозначенное в меню как филе единорога, печенье, выполненное в форме пауков и лягушек. Однако изюминкой десертных блюд являлся торт в виде гигантской крысы, вальяжно возлежащей на огромном блюде и хитро созерцавшей всех присутствующих влажными бусинками глаз. Декорации шокировали. С потолка свисали нити ажурных паутин, увенчанные крошечными паучками. На окнах извивались гигантские сороконожки и жирные гусеницы. Тропические бабочки капризно взмахивали ярко расцвеченными крыльями. Все участники вечеринки пребывали в совершенном экстазе, они ели, пили и смеялись до упаду.

Один Максим был сердитым и недовольным, хотя ел и пил за семерых. Иногда он заводил разговор с соседом о безумстве руководства, потратившем сумасшедшие деньги на” шабаш,” вместо того, чтобы снабдить сотрудников бонусом в бумажном или электронном виде. Один из паучков сорвался сверху и угодил на нежно-золотистое филе, к которому он только что приступил. Максим брезгливо оттолкнул тарелку и недовольно проворчал:

-Мерзость…

Паучишка улепетнул от греха подальше, а над мужчиной склонилась Смерть, блестя зелеными глазами сквозь узкие прорези маски.

-Что угодно Милорду?

-Что? Какой там еще милорд…

Максим скривился, разглядывая чересчур тонкие пальцы Смерти, обтянутые узкими белыми перчатками.

-Жареные кузнечики?

-Тараканы, фаршированные говяжьим костным мозгом, грибами и креветками?

Сложив на белоснежном фартуке тонкие руки, Смерть любезно улыбнулась гостю, открыв безупречный ряд мелких острых зубов. В ответ Максим пробурчал нечто маловразумительное, но явно дерзкое. Глаза Смерти засветились ярче, губы сложились в насмешливую улыбку.

-Ящерицы в кляре с соусом из козьего сыра?

-Филе провинившейся русалки с паштетом из ночных мотыльков по старинному рецепту?

Смерть придвинулась ближе, обдав мужчину запахом земли и далеких заморских трав, и шепнула на ушко:

-Тушеные яйца термитов?

Смерть взяла с тележки огромное блюдо, на котором лежали особым способом приготовленные мелкие насекомые и понесла к столу. Ее пальцы дрогнули. Блюдо, проплывая над Максимом, слегка наклонилось. По его гладкой поверхности заскользили кузнечики, жучки, тараканы, осыпая мужчину сухим жарким дождем.

-О черт! Когда же это закончится? – простонал Максим, вскакивая и отряхиваясь от насекомых, застрявших в волосах, густым слоем лежавших на воротничке пиджака и рубашки и плечах. Он поспешил в туалет. Свернув вправо, потом влево, он оказался в длинном коридоре со множеством дверей. Было неясно, которая из дверей была ему нужна, поэтому он толкнул ближнюю и оказался в темной прихожей.

-С-сюда-с нельзя… – из темноты соткалось узкое, как комар, длинное существо с внушительными жвалами и преградило путь.

-Вход по пропускам. С-с… – существо твердо решило не пускать его, поэтому Максим сказал уверенно:

— А у меня есть! – и прошел дальше, откуда доносился ровный гул голосов, не обращая внимания на звеневшего в праведном гневе“комара”. Вскоре он оказался в просторной гримерной, где за туалетными столиками сидели актеры.

-Простите, вам что?

Один из актеров обернулся. Максим увидел отвратительное жабообразное существо с вывороченными губами на бледном цвета рыбьего брюха лице. Тонкой кисточкой для макияжа “жаба” наносила тушь на влажные ресницы, обрамлявшие грустные водянистые глаза.

-Вам сюда нельзя. Кто-нибудь! Выведите его отсюда!

“Жаба” повелительно взмахнула рукой с зажатой кисточкой, и двое демонического вида существ кинулись выполнять приказ. Они подхватили Максима под локотки и поволокли вон из гримерной. Улучив подходящий момент, Максим ловко вывернулся из их рук и, залепив одному из конвоиров в ухо, скрылся в темноте коридора.

-Держите его! Хватайте! – раздались позади голоса. Тончайшая сеточка паутины опустилась было на него сверху, но промазала, зацепившись краем за крюк, торчавший из стены, да так и осталась на нем висеть. Прибавив скорость, Максим долетел до конца коридора и изо всех сил толкнул тяжелую кованую дверь. Дверь скрипнула, но не открылась. За спиной слышались громкие голоса преследователей. Максим навалился на дверь всем своим весом и — о, чудо! — дверь подалась вперед. Протиснувшись в щель, Максим вывалился наружу и вдохнул полной грудью запах цветов, трав и елового леса. Он был настолько рад, что ему удалось спастись, оставив своих преследователей в дураках, что даже не удивился, откуда в большом городе взялся этот островок природы. Максим устремился вперед по тропинке. Над землей низко висела желтая, как апельсин, луна, ярко освещая ему дорогу. Он быстро добрался до леса и вступил под сень тесно растущих тут елей и берез. Лес был полон ночных звуков – треска деревьев и шелеста листвы, крика ночных крупных птиц. Возле кучки тесно прижавшихся друг к другу елок стояла беседка с потемневшими от времени и частых дождей столом и двумя скамейками. На одной из скамеек был старинного вида фонарь и походная трость. Хозяин фонаря не мог уйти далеко. Максим заглянул в просвет между елками, надеясь его увидеть. Однако вместо него на кочке сидела и услаждала пением двух своих массивных подруг лягушка. Увидев лягушку, Максим рассердился. Зеленая квакушка напомнила ему недруга, жабообразное существо, устроившее на него облаву. Он снял башмак и запустил со всей силы в зеленую мерзавку. Жаба удрала, а Макс со всего размаха ухнул в болото. Болото чавкнуло, принимая его в объятия, и проснулось. Вокруг забурлило, запело, заходило ходуном. Вязкая пузырчатая жижа хекнула, выпустив облако зеленых огоньков. Огоньки заплясали, заметались над ряской и ринулись на Максима. От испуга Максим шарахнулся в сторону и провалился в топь. Он изо всех сил заработал руками и ногами, пытаясь освободиться, – и выскочил на поверхность. Резко, громко закаркала ворона в вышине. Огоньки взвились в воздух и пропали над россыпью чахлых болотных берез.

-Вставай! Чего расселся?

Максим открыл глаза. Он был в беседке на скамейке. Напротив него небольшой мужичонка разглядывал его, неодобрительно качая головой.

-С трудом тебя вытянул. Тяжелый. Просыпайся. Пора в путь.

-Да чего смотришь? Говорили тебе, предупреждали: не ходи, куда не следует. А ты взял и пошел. Держи!

С этими словами мужичок сунул Максиму ручной фонарь с подкопченым потрескавшимся стеклом. Внутри фонаря еле теплилось маленькое оранжевое пламя.

-Смотри, чтобы фонарь не погас. С огнем ты везде хозяин. Кто знает, когда тебя сменят, дав твоей душе упокоиться с миром. Ну, а теперь – прощай.

С этими словами мужичок пошел было по дорожке, уходящей в густой ночной туман.

— Эй! Ты кто? Что случилось- то? И зачем мне этот фонарь? – Максим шептал так тихо, что будь это не Джек-фонарщик, а кто-то другой, он бы точно его не услышал.

Джек на минутку остановился, разглядывая Максима из-под густых кустистых бровей.

— Не повезло тебе, парень. Утонул ты, бедняга, в болоте в самый разгар ночи Хэллоуин, когда души умерших приходят на землю отдохнуть. С ними пришел и я, Джек-фонарщик. Смотрю – а тут ты лежишь. И решил я – не все ли тебе равно, в болоте ли век свой вековать или по земле бродить, – и вытащил тебя. Теперь ходить тебе по лесам и болотам, пока не избавишься от фонаря, передав его, а заодно и свою судьбу следующему Джеку.

С этими словами Джек исчез в тумане, а Максиму ничего не оставалось, как, взяв фонарь, идти вперед по тропинке, проклиная свое легкомыслие, стервозный характер, вовлекший его в эту историю, и щедрость руководства, решившего попотчевать коллег эксклюзивной вечеринкой, пригласив на нее актеров – души умерших.

Лунный плен

Ткала дева, тянула нити лунного света. Холодное золото бесценно. Нельзя уронить и каплю.

Кудрявый Велизар улыбался, завораживал взглядом. У него глаза небесного цвета, в плечах мощь чувствовалась богатырская. Велизар подобен богу. Смущалась дева, но ткать продолжала.

Лунная туника сияла, мерцала. Зазвенели хрустальные птицы в ивовой клетке.

— Опять та странная девушка? — нахмурил брови Велизар. Ткачиха вздрогнула, смутилась, покраснела и нервно пожала плечами, продолжая тянуть нити.

— Вот бесстыдница, — подумала она. Каждый день девица-замарашка приходила к лунному ручью. Раскладывала по кругу свежие цветы, зажигала свечи, просила у Велизара благодати.

— Явился бы ты уже к ней, узнал, чего хочет. По пустякам так настырно поклоны не кладут, — это брат Велизара заглянул, черноокий Байет. Ткачиха украдкой его разглядывала. Ну совсем не похож на брата. Если Велизар — золото, то его брат — чёрный оникс. В его длинные тёмные волосы вплетены вороньи перья.

— Если тебе нет до неё дела, я украду её, унесу за полог тьмы, превращу в летучую мышь, — Байет облокотился на мраморную статую брата. — Забавная девчушка.

Задумался Велизар, крутя в руках обруч с лунными каменьями.

— Погоди. Схожу к ней, посмотрю, — решился он. Скрепил обручем каскад серебристых волос и растворился в Зеркале небес.

Ночь вступила в свои права, вытягивая из мира людей сонные души. Сны струились белесым туманом, свивали загадочные узоры и танцевали. Зябко стало у лунного ручья. Свечи почти прогорели, цветы пожухли, а ноги замёрзли. Ухнул филин. Но лесные властители молчали. Луна купалась в водах ручья, серебрила брызги, рассыпающиеся волшебными алмазами.

— Пора домой, он меня не замечает, — вздохнула Марья. Затянула на косе развязавшуюся ленту и стала задувать свечи.

— Что ты просишь? — тихо спросил Велизар. Он притаился за старым дубом, не спешил показываться смертной. Но девушка и не думала его искать, сразу бухнулась на колени и потупила взор, не смея гневать властителя.

— Я прошу чуток лунного света. Только он сумеет снять злые чары с моего суженого! — робко пролепетала Марья.

— Это тот парень, что замахнулся на спор с лешим, а потом нарушил границу владения моего брата у Чёртова болота? — хмыкнул Велизар, оставшись под кроной дуба.

— Он не хотел никого обидеть! А в болото забрёл случайно, погнался за раненым кабаном!

Помоги, я готова сама искупить обиду, — девушка протянула руки, держа в ладонях снятую ленту, но голову не поднимала.

— В моём доме хватает девиц, — рассмеялся Велизар. Освободить от заклятья суженого девушки означало вступить в противоборство с братом. Ещё Байет задумал её поработить.

Не хотелось отдавать на растерзание такое милое создание.

— Я дам тебе лунного света, а взамен ты посадишь у ручья семь дымчатых колокольчиков.

Но запомни, кто бы с тобой ни говорил, не смей отвечать, пока не высадишь все! — Велизар не стал выслушивать благодарные слова, а сбежал, оставив восторженную Марью, отбивавшую поклоны у Зеркала небес.

— Она тебе приглянулась, ведь так? — Байет встречал брата, восседая на ракушечном троне. — Никогда не видел тебя таким. Властитель тьмы рассмеялся.

— Зачем ты подглядывал? — рассердился Велизар, отвернувшись от брата, проверяя на плотность выложенные в ряд лунные туники. — Забудь про неё. Она пришла ко мне.

Байет скинул с себя волчью мантию и грациозно поднялся. Бесшумно приблизился к чаше ветров, вглядываясь в клубящиеся завихрения.

— Ты знаешь, я могу простить её суженого. Но зря ты думаешь, что колокольчики меня остановят. От меня спасения нет. Я — всепроникающая тьма.

— Я не хочу с тобой воевать, — одёрнул брата Велизар, запирая туники в ольховый сундук.

Байет поддел пальцем дымчатую спираль, и она, почернев, застыла.

— Как скажешь брат. Я найду себе другую игрушку.

Девушка вылила бутылёк лунного света в воду и умыла ею захворавшего суженого. Наутро тот очнулся, а чары отступили. Марья переживала, что не сможет вырастить цветы до осенних холодов, а там пересаживать их будет уже поздно. Велизар мог разозлиться и покарать за нарушенное обещание. Но лунная благодать спасла.

Выпала ледяная роса, а Марья торопилась босиком к лунному ручью. Дымчатые колокольчики выросли крупными, бархатистыми, должны были хорошо прижиться на новом месте.

Наблюдая за работой счастливой девчушки, Байет незаметно подкрался к опустевшей корзине и положил в неё зеркальце из паучьей лавы в форме бабочки.

Любуясь цветами, Марья поблагодарила Велизара и поклонилась ручью.

— О, какое чудо! — девушка заметила зеркальце. — Спасибо за подарок!

Не успела Марья вглядеться в мутное отражение зеркала, как из него вытянулись мохнатые паучьи лапы и вцепились в косу. На испуганный крик девушки отозвались колокольчики. Они нежно затрепетали, и раздалась тихая переливчатая музыка. Паучьи лапы вздрогнули и покрылись обжигающей золотистой пыльцой. Зеркало застонало и рассыпалось сухими листьями.

— Не бойся, Марья, я всегда буду тебя здесь ждать.

Девушка глянула в ручей и увидела отражение печального юноши с серебристыми кудрями.

— Я вернусь, — прошептала она.

Тыквенное предназначение

В некотором царстве, в некотором государстве, а конкретно в садоводческом товариществе «Заозерное», участок 723 жила-была Тыква. Жила она, конечно, не одна, таких же тыкв рядом была целая грядка. Они важно возлежали в переплетении листьев и толстых стеблей, греясь на солнышке и иногда переговариваясь. А важничать им было от чего – все как на подбор могли похвалиться крутыми боками и оранжевой яркостью шкурки. А наша тыква, которая Тыква, этого не могла. Как-то вот не вышло у нее вырасти вширь, не набралось сил на могучее тело, да и цвет был не такой яркий как у остальных. Тыква, зато вытянулась вверх и обликом совсем не походила на своих соседей. Они иногда даже шутили по этому поводу, спрашивая, откуда такая кабачковая форма и цвет, мол, может она не на той грядке растет, а надо ей перебираться к настоящим родственникам. Сначала Тыква обижалась на эти подначки, а потом привыкла. Ну что тут сделаешь, если такая уродилась? В душе-то она точно знала, что была настоящей тыквой. Часто на грядке велись разговоры о будущем предназначении тыквенных жителей. Все они помнили, что давным-давно их прапрапра….бабушка была каретой и в ней ездила настоящая принцесса. Многие тыквы тоже хотели бы такого будущего. Но с тех самых сказочных отдаленных времен ни одна тыква больше так и не стала каретой. И неизвестно, что было тому причиной, то ли феи кончились, то ли принцессы повывелись. Но каретная мечта так и оставалась мечтою. Другой темой для разговора был осенний праздник Большого Джо. Для него отбирались самые большие и красивые тыквы, ими украшали крылечки домов, просто улицы, да и в самих домах тоже ставились оранжевые плоды. Многие тыквы в этот праздник превращались в светильники со страшными или веселыми рожицами, вырезанными на боках. Эта мечта была очень даже реальной, главное было вырасти побольше. Были и совсем реалистки, что соглашались на то, что тыквенная каша или пирог очень даже прекрасное завершение тыквенной жизни. Но нашей Тыковке совсем не хотелось становиться каретой и кого-то возить, и ее совсем не привлекали огненные взоры и светящиеся улыбки хеллоуинских тыкв, да и пирогом становиться тоже как-то не желалось, всегда была вероятность того, что пирог-то не удастся и что тогда? Тыква мечтала о чем-то особенном, необычном, но что это она и сама не знала, а потому во всеобщих обсуждениях будущего обычно отмалчивалась. Возможно тыквенная форма все же определяет тыквенное сознание.

И вот однажды в самом начале осени к ним на грядку пришла незнакомая женщина. Она приехала в гости на выходные к хозяевам участка и теперь ходила между грядок и искала себе подарок. Тыквы, слышавшие разговор о подарке, приосанились, выставляя блестящие бока, но женщина хвалила оранжевых большепузиков, ласково их шлепала, но себе не взяла ни одну. И тут она увидела нашу Тыкву, ту самую непохожую на всех остальных, вытянувшуюся в длину худышку.

— Какая чудная! – воскликнула гостья, а Тыква хотела было обидеться, но не успела, — вот тебя-то я и заберу!

И тыква поехала в город. Ей было страшновато, но и очень любопытно, она же ничего кроме своей грядки не видела, а тут такое путешествие. Но страхи быстро рассеялись, потому что женщина очень бережно держала Тыковку в руках всю дорогу, гладила и внимательно рассматривала. А посмотреть вообще-то было на что. Форма у Тыквы была и правда несколько не тыквенная, вернее она начала расти совсем как обычная тыква – шариком с гладкими бочками и плоской попкой, а потом что-то пошло не так. И вместо того чтобы шириться в стороны, наливаться силой и тяжестью, она вытянулась вверх. И получилось нечто, похожее то ли на кабачок, то ли на баклажан, то ли даже на большую грушу. Тыковка гадала, что же с ней будет, какая судьба ждет ее в новом доме? А женщина, словно почувствовав тыквенное любопытство, стала говорить.

— Ты такая замечательная! И очень подходишь для моей задумки. Мы с тобой будем для одной маленькой девочки делать сказку, согласна?

Тыква, конечно, была согласна, кто же откажется от сказки, а тем более и поучаствовать в ней, это же не тыквенный пирог какой-то! А женщина продолжала:

— Но сначала надо подготовиться, сказки просто так из ничего не делаются. У нас впереди много работы.

Тыковка принимала все. Они приехали и началось. Сначала на боку у Тыквы вырезали дырку, и все же тыквенная каша была. И все очень ее хвалили, когда ели. Потом к большой дырке на боку добавились еще две поменьше. А внутри самой Тыквы прошлись щеточкой, чтобы было чисто-чисто, гладко-гладко, и Тыкве было от этого так щекотно, но она мужественно терпела. Тыковка стала легкой и словно воздушной, и ее отправили на подоконник сохнуть до тех пор, пока не зазвенит. Как это «зазвенит» Тыковка не знала, но она полностью доверяла своей новой хозяйке и просто ждала. На окошке было достаточно весело, прилетали воробьи и рассказывали дворовые новости, захаживал хозяйский кот, делился умными мыслями и учил считать воробьев, а потому время для Тыквы пролетело быстро. Осень давно перевалила за середину, день ото дня становилось все холоднее и холоднее, солнышко уже только ласково пробегало по тыквенным бокам, почти не грея. И вот в такой серенький день на стук по бочку Тыковка неожиданно для себя вдруг звонко отозвалась: «Донн-донн!», а женщина очень обрадовалась: «Готова! И как раз к празднику! Завтра у нас тыквенный день. А, значит, будем тебя украшать». Она взяла краски и разрисовала стенки внизу желтым, а сверху зеленым. И Тыква решила, что ее одели в кафтан и шляпу. Маленькие дырки внутри закрыли шторками в горошек, и они неожиданно превратились в окошки. А большая дырка стала дверным проемом, к ней приделали самую настоящую дверь с ручкой и замочком. И даже завивающийся хвостик Тыквы, что свешивался как раз над дверкой, не отломили, а повесили на него колокольчик. И тут Тыковка поняла, что стала домиком. Еще во время лежания ее на подоконнике, хозяйкой был связан маленький коврик, и сейчас он как раз уместился внутри тыквенного домика. А еще там очень хорошо расположились крохотная кровать, столик, маленькое кресло и камин. И все было как настоящее, только очень-очень маленькое, и не важно, что камин горел от махонькой же батарейки, главное горел же. А Тыковка гадала, с кем же она теперь будет жить. Жилец не заставил себя ждать и появился почти сразу, еще и складочки на крошечном одеяле не расправились хорошенько, а в кресле у стола уже сидел и пил чай маленький шерстяной мышонок. Тыковка сначала даже испугалась, мышонок выглядел, ну совсем, настоящим, а с живыми мышками тыквы не дружат. Но потом разобрались.

Тыквенный домик поставили в витрину маленького магазинчика. Вокруг было много других тыковок веселых и сердитых, украшенных паучками и свечками. На улице стемнело, но витрина ярко горела оранжевыми огоньками, привлекая к себе множество взглядов, проходящих людей. Многие заходили и внутрь, и выходили уже не одни, а в обнимку с оранжевым светящимся колобком. Но нашу Тыковку никто не выбирал, и ей стало грустно-грустно, никому не нужна, никому не понравилась, не для этого праздника, не сказка. И тут в стекло витрины уткнулся маленький нос. С уличной стороны на Тыкву глядели две особы, наряженные ведьмами. Одна постарше, и очень похожая на настоящую волшебницу, и вторая совсем маленькая. Вот эта вторая и прилипла к витрине, разглядывая тыквенный домик.

— Бабушка! – воскликнула она, — Смотри, что это такое? Домик?

— Домик, домик из тыквы, — подтвердила бабушка, — помнишь мышонка по имени Пик, мы читали его сказки? Вот это его домик. Ты же всегда хотела с ним познакомиться и рассказывать ему свои сказки.

— Он живет в таком домике? – спросила младшая, — Правда? Сказочный мышонок живет в этом домике, и мы можем его увидеть?

— Ну, сегодня же волшебная ночь и всякое может случиться. А давай посмотрим поближе.

И обе ведьмы прошли в магазин. А потом были охи, ахи, разглядывания и восхищения, и радость от того, что маленький мышонок и его тыквенный домик теперь будут жить в другом большом доме. И не просто жить, пылиться на полочке, а им было твердо обещано рассказывать каждый вечер новую сказку и читать сказки мышонка, они ведь тоже очень интересные. Но больше всех радовалась, наверное, Тыковка, ведь слушать сказки — кто ж от такого откажется, правда?