Блиц Министров №112. Голосование.

Петрович очень любил искусство, правда, выделял лишь живопись, и то, не всякую, а картины старых мастеров, а потому довольно часто посещал местный музей.

Особенно ему нравились картины Рубенса. Уважал и кое-какие работы Тициана и Рембрандта. Любовь эта возникла неслучайно, а после того, как в соседнюю квартиру заехала новая соседка – Любочка. Столкнулся с ней на лестничной площадке Петрович и дар речи потерял. Вот это женщина! Весёлая, пухленькая! Не то, что его Зинаида – тощая, злая…

Одно время он даже подкармливал её плюшками с тортиками. Ела-то она с удовольствием, да только ни в теле, ни в добре не прибавила.

Правда, когда-то давно он и выбрал её за эту хрупкость, показавшейся сдуру беззащитностью. Как же! Беззащитная…

С годами беззащитным перед жениным нравом стал он сам, а потому даже смотреть открыто не смел на соседку.

И однажды увидел её… в музее! На картине Рубенса «Три грации». Стояла она слева, белокурая, улыбающаяся, да ещё и в неглиже. И всё! С того дня он стал самым преданным посетителем музея. Конечно, в их музее были копии, оригиналы-то ого-го где – аж в Испании, да и ладно. Копии-то точь-в-точь.

Приходи да любуйся, сколько влезет, ещё и помечтать можно. А имя-то какое у этой грации — Аглая! Впрочем, и остальные две были ничуть не хуже.

А Даная Рембрандта? Ох, хороша! Лежит на ложе, ручку протянула, пусть и не такая пухленькая, но тоже не худышка.

Петрович даже сбоку становился от картины, чтобы окунуться в иллюзию, что её ручка протянута к нему.

…

— Куда это ты собрался?

— Да-а… пойду, прогуляюсь, может, в музей загляну, говорят, что там новые экспозиции появились… может, вместе сходим?

А сам замер, пусть и знал, что жена откажется.

И не ошибся.

…

— Перед вами копия картины знаменитого фламандского живописца Питера Пауля Рубенса «Три грации»…

— Вот так копия! – прервал речь экскурсовода весёлый мужской голос.

Послышались смешки.

Экскурсовод – высокая, пожилая женщина с тугим пучком и в очках, сердито оглядела группу и развернулась к картине. Глаза её округлились, рот открылся в беззвучном возгласе. Да и было от чего.

Слева, от грации Аглаи, пристроился какой-то мужчина, точнее, лишь его половина, вторая, видно, не влезла в раму. Мужчина был лысоват, полноват и почти обнажён, если не считать семейных трусов в мелкий горошек.

Экскурсовод подошла к картине, осторожно провела рукой по холсту… не иллюзия, не отражение, на картине, действительно был изображён четвёртый персонаж. Развернувшись, женщина бросилась в конец зала. Группа поспешила за ней.

Впрочем, довольно быстро все вернулись, уже вместе с каким-то солидным мужчиной в костюме, вероятно, кем-то из начальства.

— Вот! Извольте посмотреть на это хулиганство!

— Какое?.. – недоумённо спросил мужчина. – Вроде бы картина не повреждена… с вами всё хорошо Людмила Николаевна?

Людмила Николаевна глянула на картину и ахнула – никакого мужчины на ней уже не было.

— Не может быть.., — пролепетала она, — но вы же все видели это? – обратилась она к группе. — Мне же не померещилось одной?!

К счастью, все закивали головами.

— Был! Был! Мужик был, вон там, сбоку! Даже за талию обнимал!

Голоса пусть и были весёлыми, но и не без удивления. И даже страха. Ещё бы! Мистика, да и только.

Мужчина пожал плечами и пошёл прочь.

— Что ж.., — пробормотала экскурсовод, — двигаемся дальше…

И она не без опасения подошла к следующей картине Рубенса – «Союз земли и воды». Глянула и взвизгнула. И было от чего!

Вместо Нептуна спиной к зрителю стоял тот же мужик! Сомнений не было – пусть в его руке и был трезубец, а голову украшал венок, но тело было отнюдь не нептуновское — мускулистое и загорелое, а бледное и дряблое, и трусы те же самые, в горошек…

— Павел Алексеевич! Вернитесь! Вот, сами смотрите! – закричала Людмила Николаевна.

Мужчина вернулся, посмотрел и… снова пожал плечами.

— Да что не так-то?

Люди, на миг отвлекшись от картины в ожидании его возвращения, посмотрели и оторопели – никакого постороннего мужика не было!

Экскурсовод бессильно опустилась на табуретку.

— Но он же был! – и она с мольбой обвела глазами группу.

— Да кто он-то?! – сердито спросил Павел Алексеевич.

— Мужик!

— В трусах!

— Мужик вместо Нептуна на картине!

— Вот только что был! И на той тоже был!

Раздались со всех сторон голоса.

Мужчина с каким-то испугом посмотрел на посетителей, потом на экскурсовода… в то, что все разом сошли с ума, он не верил. Но тогда что?

А Людмила Николаевна вскочила с табурета и побежала к следующей картине. «Снятие с креста» — всё, как и было… «Вакх»… — и тут его нет…

«Автопортрет»…

Группа вместе с Павлом Алексеевичем, всё-таки, директором музея, ходила за ней по пятам. И так же, как и она, с облегчением переводила дыхание.

— Всё в порядке? – спросил Павел Алексеевич. – Я тогда пойду, а вы продолжайте экскурсию.

— А теперь, — перевела дух Людмила Николаевна, — мы с вами перейдём к картинам Рембрандта. И начнём просмотр с его, всем известной картины, «Даная».

И…

Последовала немая сцена. И она сама, и группа застыли столбиками перед картиной.

На ложе сидел тот же мужик, а ручка Данаи упиралась ему в грудь.

— А-а-а! – нарушил тишину музея женский крик, похожий на рычание.

…

Петрович вскочил и захлопал глазами. Тьфу ты! Женин храп разбудил, а какой сон-то был! Толкнув жену в бок, он быстро закрыл глаза. Если сразу уснуть, глядишь, и продолжение будет.

«Сила ночи, сила дня – одинакова фигня», – бормотала она, перебираюсь от камешка к камешку, от листика к листику. Это было одно бесконечных изречений, бывших в ходу у неё в семье. «Не бросай слова на ветер». «Ползи-то ползи, но и в небо гляди». Про небо и тогда было понятно, вот про слова на ветер – не очень. И не вернуть уже то время… От этого было грустно.

Она устала. Нет, не жалела, что решила добраться до вершины горы, но устала. Не столько от самого пути, сколько от одиночества и неизвестности – дойдёт ли, что там будет, вдруг ни капли воды, ни листика, а запасы закончатся.

Её отговарили – там, мол, улиток полно и так. Ну и пусть. Да и кто знает… Пока по дороге практически никто из сородичей не встречался. А кто встречался – так это местные жители.

Говорили, мол, что это так далеко, что и сил не хватит, а может, и жизни не хватит, уж вниз-то наверняка не успеешь – ну вот зачем? Постоять пять минут – и обратно? Что делать-то там?

Ей тогда казалось – ответ настолько очевиден… Теперь это уже, пожалуй, было не столь очевидно. Может, все правы, а она просто авантюристка, самонадеянная, не знает, чего хочет…

Ладно, что ж. Пришла пора устраиваться на ночлег. Улитка выбрала широкий лист и устроилась под ним, оглядевшись, нет ли какой опасности. Лист висел над тропкой, достаточно высоко – никто не наступит, а птицы не заметят её снизу. Несколько травинок качались прямо перед её носом, улитка оборвала штук пять зелёных кончиков и кинула в мешок. Поглядела на темнеющее лиловое небо, вдохнула напоследок прохладный вечерний воздух и уползла в свой домик. Лампа на потолке мигала, но ещё работала более-менее. Что ж, поужинать – и спать. Достала из шкафа баклажку с родниковой водой. Выложила на стол сорванные травинки, ополоснула, сделала салат.

– Сила ночи, сила дня – одинакова фигня, – любила повторять бабушка.

– Что это значит? – не понимала маленькая улитка.

– То и значит! Надеяться надо только на себя, А солнце, звёзды, луна – это только наши помощники. Но если ты ничего не понимаешь в жизни, это всё тебя не спасёт. Ясно?

Отец тогда поднимал глаза от какого-нибудь научного журнала (он любил умное чтение):

– Ни мистическая сила ночи, ни бодрость дня ничего не дадут растяпе или лодырю.

– Или слабаку, – добавляла бабушка.

Утром высунулась на крылечко – шёл мелкий дождик. Было пасмурно, ветрено. За ветками куста возвышался всё тот же склон горы. Улитка видела его уже много-много дней или даже лет (эх, стоило с самого начала делать зарубки на дверном косяке, хоть знала бы, сколько прошло времени). Иногда ей казалось – вот, это уже точно вершина. Потом оказывалось, что нет, просто небольшой выступ, а гора всё ещё тянется к небу… Ну и улитка тоже… к небу…

Конечно, она не только ползла. Вечерами или на дневном отдыхе записывала в дневник путевые впечатления, рисовала пейзажи в альбоме. Читала книги, а прочитанными обменивалась со встреченными улитками, ни одна из которых, кстати, не была никогда на вершине горы и даже не могла подсказать, далеко ли.

А сегодня двигаться никуда не хотелось. Так лениво было. Поваляться, что ли, с книжкой, отдохнуть денёк… Залегла на диван, прикрыла глаза. Приятно вот так… лениться под шум дождя. Один день, подумаешь. Но что-то не давало спокойно лежать, гнало вперёд.

Спрятала книгу в тумбочку, нашла дождевик. И снова в путь.

Скоро и дождь закончился, хотя серые облака по прежнему плыли над головой. «Переползу этот выступ, и на сегодня – всё», – сказала она себе. Но выступ что-то не заканчивался и не заканчивался. Наконец наклон стал уменьшаться и… превратился во нечто просторное, пологое, не закрывающее ни клочка неба. Это вышло как-то внезапно. Но ошибиться она не могла: гора закончилась, это – вершина.

Улитка остановилась. Вот и всё, вот цель её бесконечного путешествия. Но почему же она ничего не чувствует?.. Вот ещё немного, и она увидит весь мир сверху. А вдруг он её разочарует? Вздыхая, улитка проползла ещё немного, ещё… Потом подняла голову.

Вокруг было небо. Сверху небо, впереди, позади – везде. В нём гулял ветер, гудел, шумел, поднимал и бросал песчинки, приносил – наверно, издалека, какие-то запахи, звуки, даже слова…

И она поняла вдруг, что значит – слова на ветер. Вот так и есть. Ты сказал – а слышно далеко-далеко, долго-долго. Наверно, вечно. Она тоже слышит сейчас чьи-то слова. Какие-то неведомые ей существа жили, думали, страдали, радовались…

И она набрала воздуха и закричала:

– Я вижу мир! Вижу небо, облака! Я существую, живу! Эй, я здесь!

И ветер подхватывает и уносит эти слова – может к далёкому морю, может, к звёздам… И летят слова по ветру, летят – чтобы не умереть никогда.

В одном королевстве прошлых веков среди жителей шла легенда о Призрачном Художнике, чьи картины оживали и были мостами среди миров.

— Никто не видел его лица, но его приключения сохранились до наших дней, — говорил седовласый Старец своему внуку, мальчишка ел жареную лепешку и внимательно слушал.

— Деда, деда, расскажи, — умолял он. – Инфересно ощень…

— Жуй спокойно, Айлунь, я все тебе расскажу

«Один юный мастер повстречал загадочного Старца. И тот ему поведал историю о Призрачном Художнике, ими могли становиться лишь единицы, те, кто способен читать души людей и видеть незримую красоту в мелочах.

Юнец лишь улыбнулся, но помог Старцу добраться до дома. Наградой за доброту было белое чистое полотно.

— Рисуй свои мечты, впредь холст и краски – твоя сила, — сказал седовласый и закрыл глаза.

Юноша не мог поверить в слова, но год сменялся следующим, и однажды к нему пришла маленькая девочка и попросила нарисовать безбрежный океан. Она мечтала увидеть волны и шторм, почувствовать дыхание моря, увидеть их обитателей.

***

На картине был бескрайний океан в лучах закатного солнца, маленькая девочка радостно хлопала в ладоши. Юноша внимательно взглянул на свое творение, коснувшись рукой холста, он почувствовал легкое голокружение и закрыл глаза, открыв их, увидел волны, которые смывали песок с берега, и солнце, будто оранжевый диск, уходило за горизонт.

«Рисуй свои мечты, впредь холст и краски – твоя сила», — вспомнил он слова Старца.

— Какая красотища, — он услышал голос девочки, она побежала к морю, присев на корточки, разглядывала прозрачное дно. – Смотри!

Художник подошел к ней и коснулся рукой глади, сквозь легкую зыбь он увидел золотых рыб, морского конька, каждая деталь была прорисована. Это место хранило тайны…Девочка сидела рядом и весело плескалась в воде, намочив легкое платье. Неожиданно она остановилась.

— Что случилось? – Юноша выпрямился, чтобы разглядеть то место, куда показывала девочка. Золотые облака смешались с закатным солнцем, давая простор для черного звездного неба. Вдалеке они увидели утонувший корабль, обросший водорослями и кораллами. Звезды купались в море, тишина заполнила весь воздух. Корабль хранил истории давно забытых моряков, их мечты и желания.

— Со’Линь, — голос нежный, ласкающий сами волны, пробирался сквозь тишину.

Художник обернулся, на воде стала появляться рябь, а потом он узнал любимые черты, слезы навернулись на его глаза, коснувшись, очертание стало оживать, и перед ними возникла девушка с черными, как крыло ворона, волосами. Ее глаза спелого миндаля смотрели на юношу.

— Ривена, как это возможно? Почему я здесь?

— Ты стал Призрачным Художником, с этого момента ты обладаешь великой силой, но никто не сможет запомнить твоего лица…

Покачиваются шторы. Легкий освежающий ветерок нежно касается плеч и спины. Пламя свечи вступило в неравную схватку, а может, просто в захватывающую игру. Я бы поставил на ветер. Пламя так очаровательно, так трепетно, но слабо и ранимо. Тем не менее, оно черпает невидимую силу в этой магической полутьме. Пламя разрывает эту ночную завесу, дарит надежду и остроту эмоций. Только здесь и сейчас. Потом уже не будет. В этом, наверное, прелесть.

Я никак не могу написать письмо. Пара слов — зачеркиваю. Испорчены листы бумаги. Не считал. Всё должно быть идеально. Сложно подбирать слова. Каждое слово так много значит, а лишние слова сводят значимость письма на нет. В другое время я бы не смог написать. Ночью всё иначе. Откуда-то появляются решительность и смелость.

Провожу ладонью над пламенем. Горячее. Чувствую себя этим беззащитным огоньком.

Слова сами приходят. И я пишу. Не чернилами, а своим огненным сердцем. Перечитывать не стану. Складываю лист и сразу запечатываю конверт.

Подхожу к окну, распахиваю шторы. Ночь ясная. Столько звезд. Прикрываю глаза. Ощущаю зябкую прохладу, но она приятна. Помогает погасить пламя внутри меня. Ложусь спать.

Утро – другая реальность. Будто не было той волшебной ночи, этого волнующего пламени.

Солнце разгоняет все печали и тоску, дарит умиротворение и тихую радость. Хочется петь и смеяться. Просто верить, просто жить. Кажется, ничто не может испортить этот прекрасный момент.

Но я бросаю взгляд на комод и вижу письмо. Тяжело вздыхаю. На самом деле ночь и день равны. Мои мысли, мои чувства — всё при мне. Людям удобнее жить прошлым, так как настоящее и будущее непредсказуемы, неопределенность всегда пугает. Спокойнее всё контролировать. Стоять на месте проще, чем сделать шаг вперёд и заглянуть в пропасть.

Я быстро одеваюсь, запихиваю конверт в карман брюк. Пойду пешком. Погода отличная.

На набережной любуюсь отблесками воды. Кажется, они мне подмигивают. Останавливаюсь. Хочу остаться здесь подольше, созерцать. Но надо спешить. Вытаскиваю письмо. Распечатываю. Читаю. Улыбаюсь. На бумаге размашисто написано: «Ты сможешь».