Кот в мешке: Тест-версия. 2-й тур.

Классно то кааак… Тихо, спокойно… Снег такой красивый — в лучах фонарей, — и падает, и падает… Завораживает. Смотрела бы и смотрела — мистика какая-то… Эх, хорошо-то как! Хорошо… и грустно почему-то. Очень хочется, чтобы сейчас рядом стоял любимый, нежно обняв, и шептал на ухо разные приятности… Ну почему мне так не везет в жизни? Уже все подруги замужем, а я что – рыжая?! Ой… Тьфу, тьфу, тьфу… Я ведь и правда рыжая – натуральная. Хи-хи. И говорят – красивая. Хотя, я это и сама знаю. А что толку? Господи, меня это одиночество совсем доканает – или сопьюсь, или крыша поедет. Нет, так нельзя, соберись! Чего это я нюни распустила? Угу… Ща, как обычно, посмотрю слезливую мелодраму под бокальчик виски с колой и баиньки. Как все-таки на улице красиво. Стоп! Сегодня ж крещенский вечер – Машка в курилке все уши прожужжала своими рассказами, как она себе жениха нагадала в прошлом году. Конечно, это все ерунда, но вдруг в этом что-то есть? Да просто, ради интереса! Так… сейчас…сейчас…посмотрим, что об этом скажет товарищ яндекс. Вот — зеркало! Ну, это я люблю. Сначала его попробую. Свечи вроде должны остаться…

Спокойно так, даже слегка в сон потянуло. Интересно, сколько я уже перед ним сижу? Все расплывается… Какие-то смазанные рожицы, иногда страшные, иногда забавные. Неужели это я? Даже думать об этом не хочется. Как-то необычно себя чувствую — тело слегка онемело, и меня подняли высоко-высоко. А зеркало… Почему оно внизу? Ничего не понимаю… Я падаю?!

Ой… Уже не падаю — куда надо, упала… Лежу. Вроде ничего не сломано, пальцы шевелятся, рёбра не болят, сердце стучит… Жива, значит. Уже хорошо. А чё темно-то? Ночь, что ли? А, глаза закрыты… Так, сейчас открою. По-ти-хо-неч-ку… один, второй… И что ж я вижу? Ага. Поляна. Большая. Вроде лес рядом — значит, на краю… Где-то рядом слышится журчанье реки. На мне джинсы и красная майка, хотя помню… Нет, ничего я не помню. Ну да, конечно, запомнишь тут со всеми этими стрессовыми падениями… Где я вообще? Сядь на пенек, съешь пирожок… Что за ерунда в голову лезет? Сзади слышится цокот копыт – оборачиваюсь. Обалдеть, навстречу едет белобрысый парень в чудном наряде на белом пони. Похоже, он удивлен не меньше моего. А какие у него смешные остроконечные уши — как у эльфов. Ну… Бывает. Как говорила мама – был бы человек хороший, а уши и подровнять можно. Да ведь это сон – я сплю! Ахахаха… Ну, тогда можно немножко похулиганить. Приветствую парня и спрашиваю, как его зовут. Парень спешивается и сбивчиво объясняет, что это его владения, которые он объезжает, чтобы развеять скуку, а зовут его… Тут он заминается и начинает вдруг рассказывать, что его мама очень любила читать людские романы и поэтому нарекла его человеческим именем, которого он стесняется. Приходится немного подбодрить его тем, что я – обычная Красная Шапочка, сама из людей, поэтому его имя для меня прозвучит привычно. К тому же я, как и его мама, тоже очень люблю читать романы, только про эльфов. Эльф – парень действительно оказался эльфом — краснеет до самых кончиков ушей и шепотом произносит, что его зовут Васей. Это так смешно, что не удерживаюсь и хохочу, но быстро одергиваю себя, извиняюсь и изъявляю желание составить ему компанию – не оставаться же одной не пойми где, да и принцы не белом… — пусть не мерседесе – не каждый день со мной знакомятся. Вася довольно быстро очухивается, и смущенно улыбаясь, предлагает мне устроиться за ним на пони – оказывается, довольно удобно. Мы не спеша едем вдоль реки, он рассказывает про свое родовое имение, забавные случаи из детства, увлечения, себе… Его голос начинает меня убаюкивать. На всякий случай, покрепче обхватываю его обеими руками, кладу голову ему на спину и засыпаю…

Блин, кого это принесло в такую рань? А, уже девять… Ну и чё это за шум-то? И зачем в дверь колотить — есть звонок, даже рабочий… Да иду я, иду… Совершенно не помню, как вчера легла спать. И сон какой-то необычный снился. Жаль, даже намека не осталось. Да где ж эти тапочки? А, вот… И кого принесло в такую рань? Халат… Надо будет в глазок глянуть – мало ли что… Это что еще за белобрысое создание? Смешной такой… Ладно – сейчас узнаю, что ему надо…

— Здравствуйте! Извините, я тут оказался… Думаю, что это сон, но он такой необычный, яркий. Понимаете, я вчера погадать решил – наверно заснул и вот… Сейчас здесь… Что это за место? Все такое незнакомое…

«Что он бормочет? Может артист какой – перепил вчера и не помнит куда попал? Нарядился – как со сцены… И что-то в нем не так…»

— Вы не волнуйтесь, это Мичуринский проспект, дом двадцать четыре. Меня Светланой зовут. Может вам позвонить нужно – могу мобильник дать.

-Моби…? Я… Меня… У меня имя такое странное – это все мама… Стесняюсь его все время… — он наконец решился и выдохнул – Василий!

Сон вспомнился мгновенно и последнее, что запечатлелось в моем ускользающем сознании, была мысль «а он симпатичный… только бы успел подхватить, чудо остроухое…»

Понарасставляли, понимаешь, запрещающих знаков! Честному призраку и пройти-то негде! Вот я вас спрашиваю: зачем на бане метёлку прибили у входа? Зачем? А гвоздь в притолоку там нужен? Боятся. А чего нас бояться, мы же мирные! Это во-первых. А во-вторых… Вот закрылись они там в баньке, хихикают над плошкой воды и воском, а думают, наверное, сейчас воск сам себе в фигурки сложится, покажет им будущих женихов, деньги, машину, тьфу, прости Господи, вот же дьявольское изобретение! Как же, как же! А мы на что нужны, призраки? Мы двигаем блюдечком, когда вы развлекаетесь с дурацкими вопросами, и мы даём на них дурацкие ответы. Мы показываемся на миг в зеркале при неверном свете свечи, чтобы ваше подсознание (вот же учёное слово!) дало нам облик знакомого вам человека. Мы качаем подвешенную к ниточке иголку, чтобы ответить да или нет…

А вот эти дурёхи, закрывшиеся в бане, думают, что гадают. Пусть думают. А я пока поищу вход незакрытый…

— Петруха, глянь — тут есть тропиночка!

Петруха — это я. Ваш покорный слуга! А тот, что меня окликнул, — Дмитрий Палыч, соратник мой по призрачной жизни. Зову его уважительно, хотя он и молодой ещё, но зато учёный, в академии учился, пока не принял мученическую смерть от рук бандюганов. Этих… Гопников, как их звали в те годы. Я-то давненько по белу свету летаю, всё никак боженька меня не определит: рай али пекло, ну уж всё одно, а до того вот, развлекаюсь, как дозволено. Палыча учу, как со скуки не помереть второй раз. А он меня всяким словечкам заморским и интэллигентным. Он вроде как у меня в подмастерьях покамест. Затейник он, каких мало! Предложил девок напугать, чтоб с визгами бежали из баньки, да никак не найдём свободного прохода. Так уж густо помещеньице оберегами обвесили, что за люди пошли такие?!

— Петруха, тут точняк, можно идти!

— Ну пошли тады, Палыч! Нежненько!

Девки только замерли на миг, когда мы просочились в баньку. Почуяли, видать! И снова задвигались, захихикали, локтями друг дружку толкаючи. А худющие все сплошь, прям кожа да кости! Раньше-то, в мои времена, девки были огонь, телесами колыхали приятными, округлые, румяные, груди высокие, бёдра руками не охватить! Такая и вёдра полнёхоньки от колодца приносила не расплескавши, и чугунами тяжеленными ворочала, точно соломинки перебирала, а обнимет — сердце зайдётся в томном восторге!

И воск топить не умеют. Прямо со свечки льют, безрукие, нет чтоб расплавить в ложечке да из ложечки в чашку с водой лить… Палыч мне по-скоморошьи поклонился, рукой махнул, мол, тебе первому, Петруха, честь по чести! Ну сейчас я им придумаю женишков! Аккуратненько пальцами воск направил, там подул, сям толкнул… Палыч из-за плеча пыхтит:

— А чего это у тебя получилось?

Вот и девки задумались, разглядывая фигурку. Потом одна заметила:

— Ну ни фига себе! Это что, у него вот такой большой будет?

— Похоже! — прыснула в кулачок вторая.

Третья прищурилась:

— Это у кого же размерчик икс-икс-эл?

— У Кирюши с параллельной группы! — воскликнула первая. — У него вечно ТАКОЙ бугор из-под штанов выпирает!

— Что же мне, к Кирюше теперь подкатывать? — недоверчиво спросила третья. — Да будь у него хоть трижды бугор, он же стра-а-шный!

— Зато вон какая длина! — опять хихикнула вторая.

Палыч уже ржал, аки конь, не стесняясь, аж пламя свечек колыхалось от его хохота:

— Ну ты, Петруха, крут! Это ж надо такое придумать!

— Да я посох хотел сделать, типа суженый будет много путешествовать, — а ведь и не оправдаешься, вона как девки на хренах помешались!

— Это ты им объясни про посох! — Палыч вытер брызнувшие из глаз слезы. — Стой, щас я что-нибудь придумаю стёбненько!

Этот придумает! Затейник! Ох и повеселимся в Крещенский вечерок, давно уж не развлекалися. Берегитесь призраков, девки — мы, потусторонние, уж больно шаловливые!

Чёртова иордань

На Крещение отец Василий вляпался в историю. А всё из-за призывов епископа «быть в ногу со временем». Мол, молодёжь в храм не заходит – надо что-то с этим делать.

Отца Василия недавно назначили настоятелем Свято-Троицкой церкви в Крюково. Был он молод, заряжен энтузиазмом по маковку, и рвался соответствовать наказам руководства. Только вот не понимал, как это: блюсти традицию, но быть при этом в мейнстриме.

Решение пришло на одном из собраний духовенства. Какой-то хлыщ в гражданском сновал между рясами и совал батюшкам визитки духовно-инновационного центра. А там золотыми буквами: «Трансформация традиции. Православные праздники на новый лад». И как раз Крещение на носу. Вот и вызвал Василий специалиста центра для организации проруби-иордани «согласно мировым тенденциям». Пусть паства порадуется.

Мороз цепко держал крюковцев за бороды. Лекция велась прямо на льду реки: чтоб от теории – сразу к практике долбления инновационной иордани.

Лектор был раж и рыж. Фамилия его — Глюд — ввергала в недоумение. Чудилось в ней русскому уху что-то между глюком и блудом, будто предки его так и не выбрали: мечтать или грешить? И облик специалиста был сомнителен: сам благообразный, а послушаешь, что несёт – и к причастию тянет, ибо грех и слушать такое.

Началось всё, впрочем, мирно. Лектор заявил:

— Кошмар русской действительности, дорогие сограждане, в вопиющей косности нашего сознания. Провинция погрязла в предрассудках! Многие века заблуждений отуманили сознание простого среднестатистического россиянина.

Среднестатистические россияне смущённо втянули бороды в воротники.

— Я окончил курсы фэн-шуй и сунь-вынь. И моя задача – дать новый взгляд на традицию. Вот, к примеру, что есть крест? Забудем каноническое значение этого символа, посмотрим шире. Крест — это совокупность энергетических узлов, которые возникают на месте любого пересечения, пере-крестья. А что есть узел? Средоточие чистой энергии! И чем узлов больше, тем сильнее их благотворное влияние на человека.

Наши предки рубили в Сочельник иордань для обряда Водосвятия. Омовение в ней — залог оздоровления физического и духовного. Я помогу вам интегрировать опыт разных народов в модель современной иордани. Основой будет солярный знак свастики, впишем в неё православный крест, усилим эффект Уроборосом… ну, и ещё пару штрихов. Я вас уверяю: здоровую энергетику иордани вы почувствуйте сразу!

Огорченные незнакомыми словами мужики хмуро перекидывали топоры из руки в руку. Лектор чуть смутился, но продолжил:

— Во избежание недопонимания эскиз проруби я вам представлю в масштабе – прямо на льду.

Глюд послюнил палец, поймал им ветер, и, поглядывая на компас, засеменил по льду, вытаптывая схему будущей полыньи. Перекрестий на ней действительно было много. В целом же напоминала она раскоряченного паука и рождала в зрителях тоскливое чувство. «Вот пакость, прости Господи!» — перекрестились мужики.

Отец Василий, так боявшийся показаться несовременным, вдруг понял, что не того боялся — как бы не побили. Но топоры уже вонзились в лёд.

Законченная креативная иордань странно притягивала и ужасала одновременно. Батюшка сновал меж паучьих ножек и ковшиком снимал шугу с воды. «Эх, ирод, сорвал Крещение», — шептались мужики и делали ставки: потонет ли кто завтра в этой пакости?

— Ну, пойдём, — грозно сказал глава сельсовета, хлопнув специалиста меж лопаток. «Начинается…» — тоскливо подумал священник.

Месть мужиков была традиционна: так сельчане измываются на свадьбах над молодыми за их влюблённость и чистоту. Наливали без передыху, тосты говорили такие, что коль не выпьешь – мерзавец ты, и нет тебе человечьего имени. Василий эту тактику знал и потому, «накушавшись» с двух рюмок, впал в защитный сон. Глюд же, несведущий в традициях провинциальной мести, хорохорился и держал градус. Однако скоро и его благообразное лицо утратило осмысленность. Тело налилось пьяной тяжестью, и весь он стал похож на забродившее яблоко – едва цеплялся за ветки яви, готовый упасть в путаные травы хмельного беспамятства. Взгляд его бродил с предмета на предмет, как вдруг зацепился за окно с видом на иордань. Глюд замер: в дымке полыньи что-то клубилось, выпирало глянцевыми боками, мелькало рожами. Вот, похабно изогнувшись, вывернулась из клубов Тамара, коуч по фэн-шую – крутобёдрая да грудовёдрая. Поманила призывно пальчиком. Чья-то рука сцапала её за торчащие перси и втянула под воду. И тут рожи, телеса, копыта слились в единую форму: огромное щупальце, похрумкивая настом, заскользило к окошку и со всей дури грянуло в раму. «Помогите!» — завопил лектор, грохнулся оземь и… очнулся.

Вокруг рокотало от хохота. «Эх, городской! Пить не обучен!» — жалеючи, сказала чернявая хозяйка и подмигнула косым глазом. «Чертовщина…» — пронеслось в хмельном мозгу специалиста.

«Ехать надо, начальник! – крикнул ему заглянувший водитель. – А то кутерга завертит – не выберемся». Лектор под общий гогот стал напяливать дублёнку.

По зимнику ехали осторожно. Слева гигантской косиножкой раскинулась иордань. Глюд отворачивался нарочно, но вдруг почудилось ему движение в тумане: вспучивалось, росло выше, выше – и вдруг прянуло к машине! «Гонии!» — завизжал по-бабьи специалист. Машина рванула, визг шин перекрыл матерок шофёра, газик исчез во тьме.

Всё стихло. Две бездны вглядывались друг в друга: чёртова иордань играла в гляделки с глупыми звёздами крещенского неба. Безмятежные сельчане отходили ко сну, готовясь к предстоящему обряду Водосвятия.

Старый демон, почесывая затылок, с грустью вспоминал…

Когда-то он родился ангелом, но поддался уговорам Сатаны восстать против Бога, польстился соблазном вершить судьбы людей – и его низвергли в ад. Там он утратил ангельские черты лица: вместо милой улыбки появилось злое выражение, белый цвет кожи стал грязновато – коричневым. Там ему быстро надоело отмываться от грязи людских грехов, которой он пачкался, таща упирающихся грешников, и он сам не заметил, как превратился в демона. Иногда всё-таки судьбы людей он вершил, но забирать жизнь права не имел – это каралось полным исчезновением.

— Не по душе мне это всё, — сказал он вслух и усмехнулся. — А души-то у меня и нет. Продал. В груди вместо тепла – холод. На землю слетать, что ли? Потом – на шабаш…Хоть чем-то займусь.

Он открыл дверь своего дома и вышел. Пахло серой. Большие камни, лежавшие около дороги, покрылись зелёной плесенью. Рядом росло несколько осин с перекрученными, словно изгибавшимися от сильной боли стволами. Небо затянуло серыми тучами, вместо травы под ногами шуршали сухие колючки. Не спеша он пошел по дороге, упиравшейся в ворота ада. Сбоку от ворот виднелась маленькая дверца с надписью ''потусторонним вход запрещен''. Через нее на землю возвращались прощеные души самоубийц, которым давали шанс выжить.

Он открыл дверцу и шагнул вперед. Перед его глазами медленно текла река времени. Демон задумался. «Души губят пусть кто помоложе, а я… а посмотрю-ка, кто как гадает''. С этой мыслью он наклонился к реке, вглядываясь в серовато-голубые воды, которые проносили перед его взглядом картинки из земной жизни. Демон смотрел и думал: ''Гадание на суженых, прошлое и будущее – нет, не то… сбудется ли желание – это да. Одно даже исполню, почему б нет?'' Он взмахнул крыльями…

…и очутился в однокомнатной квартире. На диване лежал человек, судя по запаху сильно выпивший, из-под подушки торчал лист бумаги. Демон подошел, тихонько вытащил листок и прочитал «хочу умереть».

— Вот это да, – сказал он громко, и человек проснулся.

— Ты кто? – спросил проснувшийся испуганно.

— Демон, определяющий судьбу человека. — Демон взмахнул рукой и, когда кресло само подвинулся к нему, неторопливо и важно сел.

— Как звать? – начал он разговор.

— В-В-Вася, — заикаясь ответил мужчина, щипая себя за руку.

— Успокойся, — пожалел его демон, щелкнул пальцами, и в его руке появились сигареты. Он бросил их Васе на диван. — Ты желание писал? Под подушку положил? Сегодня крещенская ночь, вот я и пришел его выполнить.

— Желание ангелы выполняют, — закурив, сказал Вася. Сигарета чуть успокоила его. — Они белые, с крыльями. А ты грязный и серой воняешь.

— Это издержки работы, – объяснил демон, садясь удобней. – Но я тоже ангел, только падший. Желание у тебя специфическое, как раз для меня. Вот поэтому именно я и прилетел.

— А ты меня… того, да? — пролепетал Вася и вжался в угол дивана.

— Чего, убью что ли? — залился демон громким смехом, Вася смотрел на него, дрожа от страха. — Не бойся, убивать не буду, — пообещал он, отсмеявшись. — Жизнь забирают по-другому. Подписывается договор независимо от положения – нам ведь все равно, чья жизнь. Придут за тобой другие, в указанное время.

— Понятно, — кивнул Вася.

— Ну тогда скажи, почему такое желание загадал? – с неподдельным интересом спросил демон.

— Не помню… А хотя – а что помнить-то? Надоело как-то все, жена ушла…

— Хватит ныть, — прервал Васю демон, — думаешь, ты один такой? Но все загадывают

нормальные желания. Хотя бы денег для начала.

— Да, сглупил, — согласился Вася. — А…а назад желание можно забрать?

От страха он протрезвел окончательно. Демон задумался. Это было у него впервые – обычно люди просили выполнения своих прихотей.

— Отдай душу, — предложил он наконец. — Отдашь – останешься жить. Договор подписывать не будем, я возьму её себе.

— Зачем она тебе? Ты ж ведь жил как-то без нее? – поинтересовался Василий.

Демон озадаченно замолчал. Как он мог объяснить, что надоело ощущать холод внутри, смотреть, как люди влюбляются, и понимать, что не можешь чувствовать этого? Он так ничего и не придумал и вместо ответа погрузил Василия в транс.

— Что видишь? – поинтересовался он, пристально смотря в глаза, пытаясь уловить душевное тепло и вытащить его наружу.

— Пляж, море, моя жена Иришка с дочкой. Они смеются, машут мне рукой… Ух ты, себя вижу – в автомастерской работаю. — Василий радостно улыбался. Внезапно он словно пронесся на огромной скорости по туннелю вниз – это демон выдернул Василия из грез: у него никак не получалось вытащить душу без согласия человека.

— Душу отдай, — прошептал демон,– и эти воспоминания будут твои…

Василий наслаждался увиденным и вспоминал как говорил жене: «Я тебя люблю всей душой…''. Улыбка медленно сошла с лица: ''Так…Отдам я ему душу…а любить-то чем? Одни воспоминания, значит, останутся…''

Злость затмила рассудок, он бросился на демона с кулаками, тот увернулся и начал превращаться в дымку.

— Не уйдешь, – крикнул Василий и схватил исчезающий силуэт за ногу. Разозленный демон появился вновь, схватил его за горло и начал душить, приговаривая:'' Отдай мне душшшшшу''. Василий начал задыхаться. Сознание медленно таяло… Внезапно руки демона начали исчезать, потом тот изогнулся, закричал и исчез.

Очнулся Василий возле дивана и первым делом бросился к подушке. Под ней вместо листочка с написанным желанием лежала лишь горстка черного пепла. А в комнате пахло серой…

Тридцать девять и девять

– Тридцать девять и шесть… блин…

– Это девять.

– А?

– Это – девять. Тоже. Шесть – в другую сторону.

– А-а. Ясно Холодно. Где мое одеялко? А, вот… твердое…

– Это субъективно.

– И что мне делать?

– Спать.

– А я не сплю?

– Это тоже субъективно. С моей точки зрения – ты не спишь. Но с твоей…

– Блин. Ну почему все так сложно?

– Ну, так…

– Фу, черт, жарко. Нафиг одеялко.

– Только далеко не бросай. А то улетит.

– Ага… Спасибо, блин, за совет. И что дальше?

– Дальше? Ну, вон, видишь, тропинка. Вот туда и иди. По ней.

– Тропинка?

– Угу.

– А, вот она… Ну и графика. Кошмар. Так, а дальше?

– Дальше возьмешь квест, выполнишь его – и полегчает.

– Точно?

– Зуб даю. На.

– Спасибо… Нет, ну что вы в такой графике находите? Ну хоть «Болеро» саундтреком…

– Это у тебя зубы стучат.

– Ты мне всего один дал!

– Так то твои!

– А-а… Да… Холодно… Где моя одеялка? А, вот… Хорошо, далеко не откладывал.

– Осторожнее!

– О, простите… Это вы тут квесты раздаете?

– Я. Только не кому попало!

– А я… ну, то есть, меня прислали. Вот.

– Знакомый зуб… Ладно. Значит, слушайте и запоминайте: восемнадцать крысиных хвостов, пять ушей летучей белки, тридцать две ноги зеленого таракана, семь носов уткогряпа…

– Подождите! Каких летучих ушей? Дайте я запишу!

– Не положено. На чем я остановился?

– На уткогряпе…

– Да. Семь носов уткогряпа и пять литров артезианской, она обычно в бутылках ноль тридцать три с надписью «пиво». Все это в котел, добавить два толченых копыта древесной змеи и один левый сапог, купленный вами на распродаже в пять сорок пять утра двадцать девятого декабря две тысячи пятнадцатого года… Соль, перец, лавровый лист – по вкусу…

– Одну минуточку… Ка-а-ать! Звони в скорую, а то тут по условиям задания я должен твои сапоги сварить…

– Оба?

– Нет, один левый…

– Понятно. Сейчас позвоню, только лаврушки добавлю…

– Вот черт… Опять жарко… Где мой одеял

Крещенский нежданчик

Надпись на дверях не предвещала ничего хорошего.

— Тьфу ты, кунжуты, снова нежданчик! — фыркнула Тильда-Матильда, поправляя съехавшую набок прическу. В огненных кудрях молоденькой ведьмы, уложенных в некое подобие пизантской башни, красовались всевозможные обереги — от высушенной лопатки танзанийского геккона до вымпела какой-то футбольной команды, еще полчаса тому красовавшегося в кабине одной из местных маршруток. — Вечно эти думают только о том, чтобы произвести впечатление, и забывают, что Сам кроется в деталях. Или кроится? — усомнилась волшебная красавица, только сегодня приехавшая из провинции. Это раньше Трансильвания считалась центром Силы, а сейчас можно было разве что заполучить себе в карму анекдотцев про в трансе Ваню, и нарваться на позор, невзирая даже на модный look и заговорённый чеснооk.

А всё Володька Кровопивец, это он вчера соловьем маринованным разливался — какая, мол, отмороженная вечеринка намечается на Водокрест в новой столице Силы. Вот и собрала наивная Тильдочка полный клатч волшебных зелий, увешалась магическими побрякушками, чтобы спозаранку трястись в маршрутке, приехать сюда и увидеть это непотребство. Непотребством была криво приклеенная скотчем к дверям районного загса корявая надпись «Потусторонним вход воспрещен». И поди пойми, как можно стать непотусторонним, пока ты находишься по эту сторону дверей.

Опечалившись, юная красотка присела на каменного сфинкса, вмурованного на веки-вечные сбоку от каменных ступеней к заколдованному замку, и машинально стала почесывать его за мраморным ушком, размышляя, ездят ли еще в такое время маршрутки, и не проще ли ей улететь домой, превратив вымпел в воздушного змея. «Но змеи, они такие коварные и вдобавок скользкие, бр-р», — вздрогнула Тильда-Матильда, почувствовав, как под ее рукой что-то зашевелилось.

— Баш на баш, рука руку моет, не подмажешь – не поедешь, — изрекла мудреные заклинания ощерившаяся морда каменного сфинкса, повернувшись к оторопевшей ведьме.

— Че-чего? – вконец растерялась огненная трансильванка.

— Не че-чего, а Че Гевара, а ты слушай! – продолжал измываться каменный остолоп.

«Наверное это их местный магический язык», — смекнула ведьмочка. – «А этот котейка вполне сможет мне помочь», — непонятно почему решила она и, выдрав из прически футбольный вымпел с прядью роскошных рыжих волос, повесила его на ухо сфинкса, моментально превратившегося в кумира миллионов – знаменитого и именитого футболиста Бэ.

— А ты смышленая, — одобрительно подмигнул освобожденный из каменного плена бывший сфинкс, галантно оттопырив руку бубликом, и кивая своей освободительнице на двери в загс. – Продолжим? Вместе мы сможем многое, можешь мне верить!

Тильда-Матильда, утопая в блаженстве от сбывшейся мечты, мигом забыла и про Ваню в трансе, и про Кровопивца Володьку, и даже о том, что последняя маршрутка домой давным-давно уехала, а волшебного вымпела у нее больше не осталось. Оказалось, что один взгляд голубоглазого Бэ способен был вывернуть мир наизнанку и осчастливить незадачливую юную ведьмочку. Вот такие чудеса происходят у нас в морозные крещенские вечера.

Сон ли, явь ли? Плотный бархат темноты почти тактилен. Где луны латунной бляха? Не видать и звёзд — светилен. В ночь бездонную, густую человек бросает россыпь звонких слов, они рисуют сокровенные вопросы:

— Где ты, чьё дыханье веет меланхолией бескрайней, что скользит у сердца змеем, чёрной чешуей играя?

— В эту пору я всевластна! Меж миров тонка граница, и взывать ко мне опасно! — шепчет, льётся, и струится, и плетёт из мрака голос паутину интонаций:

— Человек, ты — тонкий колос на полях реинкарнаций. Ищешь путь, но тем ничтожен, что не ведаешь о смысле. Слабый отблеск искры божьей, тень от тени высшей мысли. В жажде истины настырен, но догматом ограничен. Кем бы ни был в нижнем мире, будешь лёгкой мне добычей.

— Непроглядная, останусь хоть сейчас в твоих чертогах, если запредельной тайны для меня откинешь полог.

Тьма вихрит слепой волчицей и беззвучно круг сужает, сизым облаком клубится речь сухая, ледяная:

— Покоришься в этот вечер, или позже, в час урочный, безразлично, время — вечность из мгновений краткосрочных. Но отдай мне детства радость, робкой юности надежды, скуку немощности, ярость смертных битв, объятий нежность — всё, что чувствовал земное в каждом из своих рождений. Их приняв, тебе открою замысел без заблуждений.

Улыбается отважно человек, вперед ступая, только бледностью бумажной страх лицо его венчает:

— Я согласен, знанье выше безмятежного уюта. Я мечтал, как песню, слышать бесконечность абсолюта.

Мрак в чернильные объятья заключает тело гостя, всепрозрения проклятье сыплет из небесной горсти на него, и отступает, как прибой, омывший берег. Человека нет, иная форма у его материй.

Темнота смеется тихо. Миг, и молодая дева, рассыпая звёздный вихрь, речь свою ведет напевно:

— Наш обмен был равнозначен. Как прекрасно и тревожно… Мир мне видится иначе, стал таинственным и сложным. А теперь прощай, великий, страж первоосновы, Логос, безграничный и безликий тёмной бездны вещий голос.

Уж суженого нынче тяжко отыскать.

Давай, сестра, возьмем вина хмельного

Да на Крещенье в баню сходим снова

Поворожить, какой у мамки будет зять.

Мы погадаем на камнях и на золе

И хулигана-домового спросим,

Где наших принцев жизнь по миру носит,

Грядущее откроем в предрассветной мгле.

Вдруг кто-то в банное окошко застучал –

Небось, то лезет вурдалак нахальный –

Греховной ворожбы итог печальный,

И не минует нас трагический финал.

Ан нет, не нечисть то, а выпивший лесник –

Дверь спутал: водка – лживый навигатор…

Ушат воды в лицо – и гость поддатый,

Сверкая пятками, тут испарился вмиг.

Эх, суженого нынче тяжко отыскать,

У феи – отпуск, вместо принцев – кони,

Но чудо будет, ты об этом помни,

Пойдем скорей на танцы, хватит уж гадать!

Хороший сын

Злая штука, любовь — возникает невесть откуда.

Просто так, без причины… от этого лишь сильней.

Мне в крещенскую ночь для чего-то приснилось чудо:

Блудный брат мой вернулся и выгнан был прочь, взашей.

Не скажу чтобы я был особенно зол на брата,

Только гложет червем этот странный отцовский жест:

Как зарезан баран для глядящего виновато,

Что свои полименья растратил в один присест.

А хорошему сыну — пустые слова и только.

Мол, потеря вернулась и радостен этот час.

От беспутника этого нет и не будет толка!

Отоспится, отъестся и снова сбежит от нас.

Ни за что ни про что даст отец ему денег, верно —

Он от доли моей отчекрыжит лихой ломоть.

Может мне убежать и вернутся назад смиренно?

Не для праведных все, а для грешных — ведь так, Господь?

Объясни, если можешь… но вряд ли ты что-то можешь,

Если праведный гнев мой оставил тебя глухим.

Я хотел быть хорошим сыном, и был хорошим,

А выходит — приятней и выгодней быть плохим.

Доброта и хорошесть моя — как хомут на вые,

Как ошейник для пса и для рыбы стальной крючок.

Может мне умереть? После смерти мы все — святые,

Потому что обычай велит — о грехах молчок.

Я свободы хочу, и не той, что сулит могила,

А свободы уйти, все бросить и стать любым.

Мне в крещенскую ночь приснилось… но лучше б — было,

Потому что нельзя безнаказанно быть слепым.

Потому что отцу незаметны мои старанья,

Но дрожать заставляла любая о брате весть.

Злая штука, любовь. Почти как непониманье,

Отчего так недорого ценится то, что есть.