А вот кому идею. Детектив-головоломка.

Тема для романа.

Понедельник, 6 октября. Некий человек перед смертью оцифровывает свое сознание, переносит свой разум на информационный носитель. В последние часы жизни есть две ипостаси этого человека: оцифрованная и живая, оцифрованная ипостась смотрит на агонию живого двойника, провожает его, как умирающего родственника. Ловит себя на том, что не знает, что вообще нужно при этом чувствовать.

Следующий понедельник, 13 октября. Вечером герой просыпается и обнаруживает, что с момента смерти прошла неделя, причем, он совершенно не помнит, что было в эти семь дней. В комнату входит друг героя, говорит, что герой обвиняется в убийстве, которого не совершал.

Действие возвращается на утро 13 октября. Оцифрованный герой сидит в тюремной камере, его обвиняют в убийстве (кого?). Приходит полицейский, рассказывает ему одну (первую) версию произошедшего, что герой с четверга на пятницу кого-то убил. Герой знает, что невиновен, но его никто не слушает. Героя казнят.

Далее. Здесь сложно. Дело в том, что каждую полночь сознание героя разделяется на две копии, одна рабочая, одна архивная. Рабочая копия живет, архивная надежно спрятана. Если рабочая копия погибает, открывается архивная копия. И, разумеется, не знает, что делала рабочая копия в этот день. Но архив должен расхлебывать поступки рабочей копии.

Итак. После казни героя в воскресенье открывается его субботняя копия. Которая помнит события предыдущей недели минус воскресенье. Герой должен спастись от полиции и доказать свою невиновность. Но его убивают при погоне.

Далее открывается пятничная копия. Которая помнит события недели минус пятница… И так далее. В конце концов, убивают вторничную копию. Тогда открывается самая ранняя понедельничная копия героя, её прячет у себя друг героя. Этот момент читатели уже видели – герой просыпается вечером, думает, что только вчера были похороны его оригинала.

Действие происходит в течение одного дня – понедельник, 13 октября, с раннего утра до позднего вечера. На протяжении этого дня герой спасается от преследователей, погибает, воскресает, пытается восстановить свое доброе имя, вспомнить, что с ним было, но вспоминает все меньше и меньше (копии все более ранние).

При этом. Часть копий фальшивая, то есть враги внесли в эти копии ложные воспоминания. И герою надо отличить ложные копии от настоящих, чтобы понять, виноват он или нет. В какой-то момент герой начинает вести дневниковые записи, но их тоже подменивают.

Антураж: огромный мегаполис будущего.

Концовка должна быть неожиданная.

Все персонажи должны быть живые, с характерами, с собственной историей, тесно связанные между собой.

Убийство должно быть не просто банальным преступлением (кого-то грохнули и ограбили в темном переулке или там по пьяни в баре подрались), а тоже каким-нибудь сложным… каким?

Начало:

Чувствую…

… а что я должен чувствовать?

А не знаю.

Что-то должен, это само собой, нельзя просто так стоять и смотреть, как человек умирает, что-то чувствовать надо. Ну вот, например, когда отец умирал, что я испытывал? Ничего я не испытывал, я этого отца от силы раза два видел в жизни, он к этой фифе своей сбежал, когда мне три года было… Ничего, так-то с ним хорошо расстались, я почему-то боялся, поругаемся, что он нас с матерью бросил, а нет, по-доброму так все получилось…

Нет, здесь это не подойдет.

Или как мать умирала… не знаю. Она же мне до последнего ничего не говорила, звонит, голос такой веселый, а то может денег тебе подкинуть, и в трубку ору, ма, я больше тебя получаю, это я тебя содержать должен… А потом тетя Дуся звонит, терпеть я не мог эту тетю Дусю, прямо взорвалось все внутри, и в Москве она до меня добралась, а она таким голосом ровным – Владюшенька, на похороны приезжай… мама…

Вот тогда мир и оборвался…

Нет, это тоже не подходит.

Тогда что… Орать, паниковать, дергать врачей, сделайте что-нибудь. Ничего уже тут не сделаешь, русским по белому сказано, агония. Напутствия какие-то попросить, да какие тут могут быть напутствия… Прощения попросить… за что?

Изможденное тело приподнимается на смятой постели:

— Пить… дай…

Наливаю чашку, осторожно подношу к пересохшим губам, понять бы еще, пьет он, или не пьет, или пить уже не может, с ложки его напоить, или как…

Откидывается на подушки:

— Спсиб.

Нет, что-то же должен я чувствовать, смотрю на себя, умирающего, и ничего в душе, ни-че-го…

Бескровная рука, похожая на птичью лапку, машет в сторону двери:

— Иди… иди…

Никуда я не пойду, еще не хватало, тебя оставить…

Я в кровати срываюсь на жалобный хрип:

— Иди!

Не ухожу. Черта с два он меня выгонит, черта с два. Цепляется за мои руки, не уходи, не уходи, а вот оно, началось. Сжимаю костенеющие пальцы, бормочу зачем-то, всё хорошо, всё хорошо будет…

Легонько толкаю себя на постели, я на постели поддаюсь как-то очень легко.

Черт.

Зачем-то говорю вслух:

Вот и все.

Подходит женщина в синем, что за мода у них пошла, не в белом, а в синем ходить. Что-то проверяет, что-то слушает, даже вспоминаю, как это называется – констатация.

Здесь распишитесь.

Расписываюсь. Теперь я могу расписываться, теперь я много что могу, когда его не стало. Загружаю в память договор, который только что подписал, к оцифровке претензий не имею, к действиям медперсонала претензий не имею, и все такое.

Проверяю батарею.

Даром, что родился час назад – проверяю батарею. Женщина в синем кивает, это всегда так поначалу, потом про эти батареи забывать начинают…

Два человека кладут меня на носилки, прикрывают простыней. Зачем-то хочу поцеловать себя в лоб, не успеваю, носилки исчезают за дверью.

Просыпаюсь.

Пытаюсь вспомнить, что было вчера.

А да, я вчера родился.

И умер.

Не каждый день такое бывает, чтобы за один день родиться и умереть.

Окончательно просыпаюсь, проверяю зарядку, восемьдесят процентов. Боязно, что не сто. Ничего, привыкну, еще и забывать буду, пока батарея не запищит…

Входит Арслан, он-то откуда здесь взялся, вроде не было его вчера здесь.

— Ну что, попал ты конкретно…

Вздрагиваю.

— А что такое?

— Не помнишь?

— Не…

— Ты мне скажи, ты убил, или нет?

— К-к-ого убил?