Вы об этом уже писали N 3. Голосование.

Спорим?..

Тучи над городом наконец разродились ливнем. Потоки воды вынесли на берег тротуара целую флотилию окурков, пластиковых бутылок и прочего мусора. На свалку речных сокровищ слетелись полчища чаек, галок и голубей. Словно обезумевшие бюргеры на блошином рынке, они расталкивали друг друга, хлопали крыльями, щедро раздавали тумаки когтями и клювами.

За всем этим бардаком из раскидистых кустов неподалёку наблюдали коты. Чёрный и белый. Они, прижавшись к земле, не обращая внимания на проливной дождь, осторожно подбирались к давно намеченным жертвам.Первым прыгнул чёрный, но вместо жирного зада серого голубя пропорол когтями воздух и приземлился с оглушительным всплеском прямо в центр огромной лужи. Белый, усмехнувшись, продолжил путь.

Он не стал бросаться в самую гущу базара, а затаился, выжидая. Вот, из гомонящей толпы вырвалась маленькая сорока, держа милую блестяшку в клюве. Только-только она собралась взлететь, как почувствовала, что не может оторваться от земли — белый лапой придавил ей хвост и с любопытством наблюдал за её отчаянными попытками освободиться. Ей бы позвать на помощь товарок, да как крикнуть, когда такая роскошная блестяшка во рту?! Забилось крохотное птичкино сердечко, заморгали глазки, занёс белый вторую лапу для удара, перламутром блеснули когти. Сорока глаза прикрыла, с мужем и детками попрощалась, зареклась хватать всякую гадость, как бы призывно она ни блестела, да только удара всё не было и не было. Приоткрыла сорока один глаз, огляделась, увидела, как белый кот с диким воплем гоняет по двору чёрного, умиротворённо вздохнула, отряхнулась, распушив пёрышки, и взлетела, с каждым взмахом всё увереннее набирая высоту.

Дождь кончился, озорник-ветер разогнал облака, из-за старика-клёна робко выглянуло солнце, согревая весь мир по-весеннему нежной улыбкой. На бездонной лазури неба распустилась радуга, и даже носящиеся по двору коты, распугавшие всех окрестных птиц, замерли в изумлении.

«Что это?» — мяргнул чёрный.

«Дурашка», — со знанием дела промурчал белый — «это масло, по которому катается вон тот сырный шар, зовущийся у двуногих Солнцем. Если добежим до края, найдём целый горшок. Давай наперегонки!».

«А ты со мной поделишься, если найдёшь горшочек первым?»

«Если больше не будешь кусать меня за хвост», — обиженно буркнул белый.

«Не буду, если не будешь смеяться надо мной. Спорим, что не догонишь?».

«Спорим».

Тёплое дыхание рассвета. Безмятежно и спокойно на душе. Утро с Мечтой. Дальние горизонты кажутся близкими и родными. Горные цепи отражаются в спокойном море, чувствуется нежное прикосновение волн. В душе живёт Мечта. Казалось недосягаемой? Да. Ты рукой только дотянись. Новые горизонты отражаются в небесной глади. Безмолвная тишина. Молчание. Но сколько скрытых чувств в этом море. Бесконечные границы.

– Анна, ты слышишь меня, моя хорошая? – Павел сидел возле меня, его губы тронула улыбка.

Я держала в руке чашку ароматного кофе с любимым печеньем с изюмом и смотрела на мужа.

– Да, мой родной. Просто я хочу увидеть новые горизонты. Я давно не рисовала.

Радость

А сегодня такое яркое солнечное утро ко мне явилось! Такое чувство возникло, что я вот-вот найду то, что так долго искал.

И подумал, что надо бы залезть на чердак, чтобы найти что-нибудь из старых вещей для продажи соседям-селянам или обменять.

Еле-еле забрался с палкой по шатким ступенькам на чердак, и там увидел сундучок старинный.

Стал я в нём копаться, и попадались мне под руку всё письма, документы. И вот нашёл я там листок, свёрнутый в трубочку и

перевязанный шнурком алым. Развернул я тот листок и обмер!

Это же — письмо от доченьки Кати!

Слёзы побежали из глаз моих.

Она писала, что совсем хочет мачеха её со свету сжить, — грозится убить или отравить.

В то же время стал один симпатичный парень под окнами ходить часто, на неё заглядываться.

Как-то раз они и познакомились. Его Тимошей звали. Понравились они друг другу и сговорились бежать в город.

Там у него дядька на базаре лавочку имел, обещал пристроить по торговой части.

Подготовились оба тайком к побегу. Дождались, когда мачеха ушла к родственникам в соседнюю деревню, и уехали в город.

В конце письма она наказала, чтобы я приехал к ним. На городском базаре найду их, но под чужими именами.

От этого письма осветился моим счастьем весь чердак! Солнечные лучики, проникшие через слуховое окно, достигли моего

сердца и душа моя стала оттаивать!

Вот какой радостный день получился у меня сегодня!

Поймай меня

Я поймал золотую рыбку.

Нет, я не сумасшедший, хотя понимаю, что поверить в это трудно, но хочется, чтобы вы поверили. А почему? Да потому что…

Расскажу лучше всё по порядку.

В тот день, как обычно, рано утром, я пришёл на пляж; люблю окунуться в прохладные, ещё не нагретые жарким солнцем, сонные волны.

Нырнул, и вдруг вижу — блестит что-то в песке, и очень уж на золото похоже. Размером где-то с ладонь, продолговатое… схватил я это «что-то» в руки, а оно живое, шевелится! Вынырнул, глянул… а это рыба! И сияет вся на солнышке.

Стою и думаю, что же мне с ней делать? В жизни не видел таких рыб — и отпускать жаль, и домой нести не в чем. И тут…

— Отпусти меня в синее море. Я исполню три твоих желания! — ей-богу, в этот момент сам подумал, что сошёл с ума. А рыбка будто мысли мои уловила, — да, не сошёл ты с ума. Вот если бы сам думал, что ты нормален, как думают все сумасшедшие, тогда — да, а тут я тебе говорю — ты не сумасшедший.

И знаете? Я почему-то сразу успокоился. И поверил.

— Итак, твоё первое желание…

Вот нетерпеливая рыба! Я задумался, но ничего в голову не приходило. Неужели мне и желать нечего? А ведь так и есть. Нет, я конечно, не Крез какой-нибудь. Живу скромно, но не бедствую, вроде бы всем доволен, да и на здоровье не жалуюсь…

— Ты сказку-то обо мне читал? — прервала мои размышления рыбка, — помнишь, о чём дед меня просил?

— Конечно, помню, — засмеялся я, — но корыто просить не буду. Зачем мне корыто, когда есть стиральная машина?

— Новая? — с надеждой спросила рыбка, — а то ведь…

— Ладно! — перебил я её, — вот тебе моё первое желание… — я снова задумался.

А что обычно желают человеку? Здоровья, счастья, добра… это сейчас я здоров, а потом? Здоровья много не бывает.

И я решился!

— Сделай так, чтобы я всегда был здоров!

— Исполнено! — обрадовано пропищала рыбка, — но только если вдруг тебе что-то упадёт на голову, то уж не обессудь, если заболеешь, потому что это уже судьба, над которой я не властна.

Это надо же, как всё вывернула! Да если разобраться, то тогда всё судьба. А одно желание между тем — тю-тю.

Что ж… есть ещё два.

— Хочу быть счастливым! — не дожидаясь вопроса, выпалил я второе желание, идя по списку пожеланий.

— А ты несчастлив? — спросила рыбка вместо ожидаемого «исполнено».

Никогда раньше не задавался таким вопросом. А, может, и не задавался, что вполне себе счастливый человек? Будь иначе — наверное, знал бы, чего мне не хватает для полного счастья. Ещё немного — и с этой рыбкой философом стану. И чтобы им не стать, загадал следующее пожелание:

— Тогда добра, то есть, денег! — в конце концов, их тоже много не бывает.

— А сколько? — поинтересовалась рыбка.

— Много! — ответил я и, вспомнив выражение «чемодан денег», добавил, — чемодан.

— В рублях или в валюте? — не унималась рыбка.

— Конечно же, в валюте! — возмутился я.

— О, кей! — радостно пропищала рыбка, уже предвкушая скорое освобождение, — мани — дома в чемодане! И последнее желание?

Я приуныл от мысли, что на поверку оказался таким скучным, ничего не желающим, типом. А рыбка, между тем, смотрела на меня с такой надеждой!

Интересно, много ли было таких, как я? Или как тот старик, который вообще ничего для себя не попросил? И много ли плавает таких рыб? И откуда она такая взялась? И кто её создал?

И я озвучил все эти вопросы.

— Хочешь узнать? — задала рыбка встречный вопрос, — что ж, я могу тебе рассказать о себе, но тогда это будет твоим третьим желанием.

На миг стало жалко истратить своё желание на своё же любопытство. И всё же любопытство пересилило, и я ответил:

— Хочу!

— Ну, тогда слушай, — начала рыбка свой рассказ, — это случилось давным-давно и тоже связано с исполнением одного желания. Жила я тогда в чудесном бассейне, что находился в царском саду, а самого царя звали Мидасом. Слыхал о таком?

Я кивнул.

— Так вот, — продолжала рыбка, — тогда ты знаешь и об остальном — о том, как царь, оказав услугу богу Дионису, на его вопрос: «Что бы ты хотел?», пожелал, чтобы всё, к чему бы он ни прикоснулся, превращалось в золото.

Об этом я узнала уже потом. А тогда… тогда я плавала счастливая в бассейне и увидела своего хозяина. Он был не похож на себя — исхудавший, с безумным взглядом…

Он любил приходить к бассейну в жаркий полдень — садился на край и любовался моей игрой. И я так ему доверяла, что ела у него с руки. В тот раз он тоже опустил руку в воду. Я ткнулась в неё носом, и тут он схватил меня и потащил ко рту! А дальше я не помню, что было. Очнулась на дне бассейна, хотела плыть, но не смогла. Увы, я, как и всё, к чему прикасался царь, стала золотом. И, вот, когда я уже была готова умереть от голода и тоски, вдруг, увидела над водой чью-то фигуру. А потом ко мне протянулась рука, и я оказалась в ладонях самого бога Диониса.

— Бедная рыбка, — сказал он, — и ты стала жертвой бездумного желания.

Он слегка подул на меня и — о, чудо! я вновь почувствовала себя живой и лёгкой, как и прежде, и лишь цвет остался золотым.

— Благодарю тебя! — воскликнула я, ничуть не сомневаясь, что он меня поймёт, всё-таки — бог, — я так счастлива! Ты подарил мне исполнение самого заветного желания!

— И знаешь? — задумчиво произнесла рыбка, — об этом боге ходили разные слухи, и по ним выходило, что Дионис непредсказуем, а порой и жесток, но мне, видно удалось затронуть в его душе какие-то потаённые струны, и я услышала, как он прошептал: «А ведь и я сейчас счастлив. Не потому ли, что исполнил чьё-то настоящее желание? Значит, подарив кому-то счастье, можно и самому приобщиться к нему».

— Ах, если бы ты знал! — воскликнула рыбка, — как же я проклинала себя за эти затронутые струны! Ведь всё, что произошло потом, навсегда изменило и меня, и мою жизнь.

Бог, не выпуская меня из рук, что-то прошептал, и в мгновение ока мы оказались с ним на пустынном морском берегу.

— Отныне, — сказал он мне, — ты будешь приносить счастье тем, кто тебя поймает. Даю тебе власть исполнять любое желание в обмен на свободу. Нет! Не одно желание, а… пусть будет три. А то мало ли, каким окажется первое, да и второе тоже… — уверена, что в этот момент он вспомнил Мидаса. Ведь, если разобраться, то Мидас остался ни с чем. Сначала его желание исполнилось, но принесло ему одни беды, а потом он от них и избавился, вернувшись к тому, что было. Вот тебе уже два желания.

Конечно же, я тогда страшно перепугалась:

— О, великий! — взмолилась я, — избавь меня от участи быть кем-то пойманной!

— Не бойся, — улыбнулся бог, — ничто и никто не сможет причинить тебе вреда — ни в воде, ни на суше.

И я успокоилась. А на прощанье он мне ещё кое-что сказал…

Вот такая история.

— Спасибо тебе, — поблагодарил я, — и за дары, и за удивительный рассказ. Ответь мне только — а много ли было счастливчиков, кому удалось тебя поймать?

— Ты второй, — усмехнулась рыбка, — а первого ты знаешь.

— Как? — удивился я, — как это могло получиться?

— Всё просто, — вздохнула рыбка, — Дионис наградил меня волшебным даром, но забыл избавить от животных инстинктов самосохранения. А я уже была не простая рыбка. А если вспомнить деда, — предупредила она мой следующий вопрос, — то ему я попалась из жалости.

— А мне? — я затаил дыхание.

— А тебе?.. Понимаешь, я так устала… Не будь этого дара, я давно бы уже ушла в созвездие Рыб, где прибывала бы в мире и покое с моими сородичами. Хочешь знать, что сказал на прощание мне бог? — и не дожидаясь ответа, тихо прошептала, — он сказал, что я смогу освободиться от этого дара, если найдётся тот, кто захочет взять его на себя. Я за тобой давно слежу. Ты вроде и счастлив, но и не чувствуешь этого, вроде и живёшь, а ни о чём не мечтаешь. Помнишь, что сказал Дионис о счастье? «Даря счастье кому-то, можно и самому приобщиться к нему». Не хочешь ли принять мой дар?

У меня аж дыхание перехватило от такой перспективы — жить вечно, делать кого-то счастливым, никто и ничто не причинит вреда…

Я чуть было не выпалил: «Согласен!», но тут же прикусил язык от внезапно пришедшей мысли:

— Постой, — сказал я, — это что же, я стану рыбой?

— Ну, почему же рыбой, — засмеялась рыбка, — это я — рыба, потому что рыбой и родилась, а ты родился человеком — им и останешься.

— Тогда… согласен! — я даже на миг зажмурился, потом открыл глаза, оглядел себя… вроде бы, ничего не изменилось, но в то же время почувствовал в себе нечто. Силу — не силу, но ощущение было странное, незнакомое, но и не неприятное.

Я погладил на прощанье рыбку и отпустил её в набежавшую волну…

Весь день я только и думал о том, как бы мне кому-то попасться. Как-то об этом я не задумался, когда принимал этот дар. А на следующее утро, так и не придумав ничего лучшего, я подошёл к отделению полиции и вышиб камнем стекло.

Разумеется, меня тут же поймали. Но на все мои: «Отпустите меня! Я исполню три ваших желания!» — полицейские лишь улыбались и качали головами, а потом вызвали «Скорую». Я бы запаниковал и засомневался бы в том, что стал волшебным, если бы не одно «но» — мне никто не причинил ни малейшего физического вреда. Все на удивление были обходительными и ласковыми. Даже в психбольнице. Но не сидеть же в ней вечно?

К счастью, в больнице кроме врачей, есть ещё и пациенты, и мне быстро удалось уговорить одного из них поиграть со мной в салочки. Этот больной работал раньше контролёром, пока ему не стали мерещиться зайцы вместо пассажиров, и он не возомнил себя Мазаем.

— Лови! — крикнул я ему.

Разумеется, он поймал меня быстро. И настал момент истины.

— Отпусти меня! — взмолился я. — Я исполню три твоих желания!

Он оказался куда разумнее тех же врачей.

— Хочу, — сказал он, — чтобы мы с тобой оказались на свободе!

Я даже не понял, что сделал или что сделалось через меня, но буквально в следующую секунду, мы оказались посреди парка. Редкие, на наше счастье, прохожие, смотрели на нас, вытаращив глаза.

— Исполнено! — радостно заявил я. — а теперь второе желание, — и тут я решил ему чуть-чуть помочь, — представляешь? А, вдруг, нас будут искать?

И кто сказал, что он ненормальный? Подумаешь, какие-то зайцы! Он сразу понял мой намёк.

— Хочу, — приказал он, — чтобы нас никто не искал, и все про нас забыли!

— Исполнено! — ещё радостнее заявил я. — а третье желание?

— Хочу вернуться на работу! — эх… но делать было нечего.

Он отправился на работу, а я домой.

Спросите, а что со мной сейчас? Отвечу — я самый счастливый в мире человек! После долгих размышлений, я устроился на работу в детский дом, и каждый день играю с детьми в салочки.

Бриллиант

Думаете, Брюлу нужна музыка? Да шёл он себе по своим кошачьим делам, и вдруг этот мальчишка. Грязный, необутый, явно мамкой брошенный. Или потерянный. Сидит на ступеньках, играет что-то на дудке. Или на свирели, Брюлик не очень разбирался в человеческих игрушках. Но музыка грустная, да и пацан чуть не плачет. Жалко его стало.

Вот и сел Брюлик рядом, чтобы привлечь внимание. Сделал вид, что в восторге от музыки. Сидит и думает: «Подобрать парня, что ли? Я-то из хорошей, большой семьи. Хозяева золотые, у них стол всегда с едой. А этот брошенка и не ел, наверное, давно. Тощий, грязный. Но главное – не спугнуть. Сейчас дослушаю, о ноги потрусь, помурлыкаю. Если на руки возьмёт – половина дела сделана!»

Брюлик он ведь не просто так назван, он Бриллиант! Хозяева по доброте душевной ему такое имя дали. И кормят от пуза. И за ухом чешут. Любят, значит. Своих котят, тьфу, детей у них нет, но Блюл-то на что? Он же благодарный кот. Умный.

Пацан уже заканчивает играть, с интересом на Брюла косится. И правильно. Музыкой сыт и чист не будешь. Вечер уже, а впереди ночь холодная. И идти бедолаге некуда, уже понятно.

Ладно, возьми меня на руки, — промурлыкал кот.

Надо же, понял! Трубку отложил, Брюла к себе прижал. Шепчет:

— Ты хороший котик.

— Мур, — подтвердил Брюл.

— Потерялся? Давай я тебя домой провожу. Ты где живёшь? Я нигде, извини, к себе взять не могу.

— Зато я могу, — мурлычет Брюлик. – Отпусти меня, и иди за мной. Тут недалеко, два квартала. Идёшь?

Какой сообразительный! Пошёл! Ни слова не понял, а пошёл. Хороший будет ему дружок. И ещё двум котятам, тьфу, пацанятам.

Разве ж он первый оборвыш, подобранный Брюлом на улице? Зато какая радость хозяевам!

Да и мальчишкам тоже.

Ох, оправдывает Бриллиант своё имя, ещё как оправдывает!

До утра

Наверное, у каждого есть привычка говорить с собой. Может и такая, как у меня, вести внутренний диалог с людьми, которым я симпатизирую, но которые находятся вне доступа, а также с актёрами, с персонажами фильмов, книг и выдуманных мною историй. Персонажи чьих-то недописанных книг особенно волнительны, потому что их судьба запечатана во внутреннем мире автора и её не возможно ни подсмотреть, ни погуглить, совсем, как свою жизнь.

Снова ропщу на свой безлико прожитый день, единственная отдушина скрасить её, написать какую-нибудь историю. Какую ещё не знаю, жду вдохновения. Задумываюсь о том, что, наверное, скоро брошу это бесполезное, никому не нужное занятие. Не могу удержать и то, и другое. Нужно выбирать между жизнью и творчеством. Но без одного не хватает красок в другом. Всё из-за того, что не хватает времени. Снова думаю о том, как же мне не помешало оказаться в реверсе и откатать прожитые годы, а их уже не мало. Сидеть себе на втором этаже какой-нибудь многоэтажки, потягивать горячий кофе и сочинять очередную историю.

— А как же кадавры? — встревает Давид, словно слышит мои мысли, и рассыпает пазлы мечтаний.

— Они оживают по ночам, а у меня будет защитный свет, — парирую, не оглядываясь на голос, и ярко представляю татуированного бразильца с всклокоченной бородой, усами-завитушками в стиле Сальвадора Дали.

— Значит ты не в курсе звуков!

— Ты же знаешь, я работаю в наушниках, в которых звучат любимые песни. Они заглушают все звуки, и посторонние мысли. — Вспоминаю про наушники, поворачиваю кресло, чтобы дотянуться до них, потому что разговор с ним затянется, а мне нужно успеть дописать миниатюру до рассвета, и вижу его. Капрал Давид Гумерсиндо Мариус де Альварес собственной персоной. Закрываю глаза. Открываю. Сидит, как ни в чем не бывало. В ковре утопают высокие подошвы берцев, брюки карго плотно облегают бёдра, косуха на голом торсе, разрисованном татуировками и арафатка на шее под длинной бородой. Галлюцинаций у меня ещё не было. Пытаюсь незаметно себя ущипнуть, но вспоминаю, что однажды пробовала сделать это во сне, не помогло. Заметил, улыбается, выстукивает ногтями какую-то нескладную мелодию, вижу знакомые цифры на пальцах. «2044». Каллиграфические четвёрки на указательном и среднем. Ноль на безымянном. Двойка на мизинце.

— Как? — степень моего удивления невозможно описать.

— Идём, — встает и протягивает руку, — мне нужно тебе кое-что показать.

Сомневаюсь, ночь на дворе, прохладно, страшно, но не могу устоять перед обаянием этого бразильца. Доверяю. Накидываю жакет и выхожу из дома. Пересекаю двор. Моросит. Давид открывает дверь в воротах, пропускает меня вперед.

— Не волнуйся, сейчас дождь прекратится! — верю ему, и вижу, как облака рассеиваются и освобождают из плена огромную луну.

Молча идём по тропинке между соседними заборами. Переходим спящую дорогу, освещенную луной и фонарями. Спускаемся к берегу. Отчетливо слышу шум волн, но моря еще не видно. Останавливается:

— Смотри!

Следую его взгляду, пытаясь привыкнуть к темноте. Моря нет. Дно подобно чёрной пустыне, покрыто потрескавшейся коркой, простилается до самого горизонта. И там вдалеке вижу огромного молюска-многоножку. Я не сомневаюсь, что это Дронариум, уходящий в горизонт по дну осушенного Каспия. Оборачиваюсь, и не могу различить в темноте ни фонарей, ни домов, ни города. Вокруг только пустошь, покрытая руинами. Один маяк, который стал выше, чем был, и вместо огня в нём горит глаз Саурона.

— Что произошло? Это реверс?

Отрицательно качает головой:

— Этого ещё не произошло, но это ждёт всех нас, опустошение, тьма, ничто.

— Она всё исправит, — кольнуло внутри надеждой, и я знаю, что он понимает, кого я имею в виду, — она перезагрузит мир!

Грустно улыбается:

— Она это ты! — и начинает исчезать.

Остаюсь одна в темноте, пустоте и холоде. Закрываю глаза. Я должна всё исправить. Мои воспоминания рисуют мне солнечный свет, голубое небо, шёпот волн, пение птиц, шум проезжающих машин, жизнь…

Немножечко Питер

По ночам уже веет прохладой — кутаюсь в старый свитер,

А за окнами даже не август, и даже не Питер.

Серый пёс по не менее серому небу в серости местных луж

Назло хозяину и целому свету принимает душ.

Греюсь чаем, настоянным на почках осины, горьких смолах,

Наблюдаю за тем как клубится дым, призрачный, невесомый.

Старый кот синей молнией на подоконник вспрыгивает без звука,

Лапой тянется к рукаву: я пришёл, почеши за ухом.

И чешу, попивая тоскливый чай, обживаю колючий свитер,

А за окнами — пусть дождливый — май. И немножечко Питер.

Пусть все невзгоды уйдут

А грусть не ложится на плечи

Одиночество пусть не стучится

В морозное стекло.

А ночь так нежна и спокойна

Я чувствую тебя рядом

Даже, если ты на расстоянии.

Моё счастье. Родное и близкое.

Прислушайся к тишине.

Не молчи, и просто будь рядом.

Сожми крепко мою ладонь.

И не отпускай. Никогда.

По созвездиям прочту твое имя

Коснусь легко, нежно

И пусть звезды укажут путь

Я выберу свой, там, где ждут меня

Счастье и Тишина.

ПОЛУШУТКА

На выставке я кошку вдруг увидел:

Сверкала шерсть под солнечным лучом.

Нет, нет! То солнечные нити

Любви меня коснулись горячо!

Пошёл я после за хозяйкой

И проследил, где дом и где квартира та.

Зашёл, и как любовник всякий

Сначала притворился, и… остался там.

Своё я сердце разделил на части:

Одну отдал я кошке, а ещё…

Вторую- женщине, не буду больше хвастать.

Вот так я радость и нашёл!

По секрету

Я скажу вам по секрету —

У судьбы украл я нить,

Нанизал на нитку эту

Я мечты, чтоб не забыть.

Труд, скажу вам, не из лёгких —

Было некогда поспать.

Но зато какие чётки!

Буду их перебирать.

В них закаты и рассветы,

Все свои, и нет чужих,

В них счастливые приметы…

Целый мир упрятан в них!

В этом мире если плачут —

То от счастья — нет невзгод.

И дорогу на удачу

Переходит чёрный кот.

В нём довольны все судьбою,

А в домах всегда уют,

И собаки под луною

Там не воют, а поют.

И, конечно, я не скрою,

Как мой мир увидел свет —

Я создал его любовью.

А к кому? Вот тут — секрет.

Вечер…Тихий, тёплый, нежный,

Зажигаются огни,

А на набережной свежей

Только двое – я и ты.

Ты и я — чудно и сладко

Даже странно: ты и я!

И жила я скучно, гладко —

Просто не было тебя.

А теперь как это сложно

Только двое – я и ты,

В этом мире всё возможно

В мире сложной простоты.

Мы бредём, куда не знаем,

Ты и я, рука в руке.

Вряд ли даже понимаем

Что всё это не во сне.

Что в глазах твоих влюблённых

Отразилась вся земля,

А на ней, такой огромной

Только двое – ты и я.

Ветер ласковый, небрежный

Долетел до нас с волны,

А на набережной свежей

Только двое – я и ты.

1 сентября

Лето неспешно складывает пожитки в дырявый чемодан.

Собирает разбросанные по берегу пледы.

Прячет разноцветные полотенца.

Улыбается яркому солнцу,

которое «вангогом» раскрашивает отдыхающих

во все оттенки оранжевого.

Песчинки прилипают к коже,

становясь аллегориями того,

что жернова времени не пожалеют ничего:

раскрошат и развеют по ветру даже память…

Убегают машины,

создавая хрупких куриных богов из ракушек.

Плавают люди,

топчутся по берегу голуби,

копошатся в песке насекомые…

Но над всеми уже нависла неотвратимость.

Мы не успеваем оставить следы.

Призрачными гостями спешим,

ускоряя шестеренки,

заставляя время лететь,

но опять не успеваем…

«Обалдеть!

Обалдеть! –

шепчет младший, ликуя.

Он лежит пластом в объятиях блестящей воды,

подставляя носик поцелуям солнечной кисти.

Гладит морскую гладь, как котика,

зачерпывает ладошками прозрачную радость,

струящуюся сквозь пальцы,

и повторяет, –

о-бал-деть!»

Скинув напряжение дня,

мой джана снимает на телефон восторг сына,

оглядывается,

улыбается с той же нежностью, что и пятнадцать лет назад,

и я вижу, как растут его крылья.

Рядом старший отжимается,

сопротивляясь прибрежному песку,

отталкиваясь от начала

взлетает в голубое небо за будущим.

Вдыхаю в себя то, чему затрудняюсь дать название.

Подставляюсь «вангоговским» лучам

и кормлю осмелевших голубей семечками.

А ведь лето закончилось вчера…