Вы об этом уже писали № 17. Голосование.

Ромашковый луг

— Следующая станция — Ромашковый луг.

Нина много раз проезжала здесь на электричке и старалась не глядеть в окно, не всматриваться… Лучшее средство от Ромашкового луга — наушники и песня. В крайнем случае (это хуже, но всё-таки) — книга. Примерно за две остановки она принималась отгораживаться от мира; если удавалось — считала победой.

Сегодня что-то толкнуло под локоть. Бесстрашное солнечное утро, весёлые полосы света. Одна легла на правую босоножку. «Выходи, ну! Сейчас время, когда ветер вольно дует в лицо, мир просторен и добр ко всем своим пасынкам и падчерицам. Перестань трусить: сегодня прошлое — только исчезающая тень».

Что ж… сколько можно носить эту тяжесть — прошедшие годы?

Нина машинально закрыла книгу, растеряно поглядела на убегающие прочь дома и огороды. А она ведь уже проехала, наверно…

— Следующая станция — Ромашковый луг.

Ну, в конце концов… Ничего там нет страшного. И никого.

«А вдруг всё совершенно другое? Дом снесли. Лес оттеснили какой-нибудь стройкой».

Представила себе свою грусть, недоумение, «в одну и ту же реку нельзя...».

Электричка начала тормозить. Платформа, табло, собачка, бегающая вокруг пожилой женщины и обматывающая её поводком… Поздно колебаться.

Подхватила сумочку и книгу и выпрыгнула на платформу — действительно, обрамлённую ромашками. А ещё…

Липы цвели. И как же они пахли!

Нина просто была ошеломлена в самый первый раз. Сто раз читала про запах лип, все эти тенистые дворянские аллеи. Но считала преувеличением. А тут оказалось такое…

И сейчас её окутал облаком этот аромат. Липы, высоченные, пышные, подступали к платформе.

И она перенеслась в то время, в то состояние, какое было пятнадцать лет назад. Сразу в два времени, потому что это было какое-то волшебство: она перестала быть самой собой, жительницей своего города и столетия, а стала одновременно легкомысленной, бегущей куда-то студенткой с рюкзачком и мечтательницей девятнадцатого века, в длинном платье, шляпке с завязками под подбородком, с книгой в руке. Пусть сколько угодно гудят провода, звонят мобильные телефоны. Неважно. Она не здесь, она идёт медленно-медленно по липовой аллее… Ей некуда торопиться, она живёт в неспешном веке.

Это ощущение она несла, как стаканчик очень горячего кофе — очень вкусного, со сливками и корицей, отпивая крохотными глотками. Дорога под высокими деревьями ничуть не изменилась, только положили асфальт вместо утоптанной тропинки и поставили скамеечки с изогнутыми спинами.

И вот, в таком удивлённо-мечтательном настроении она неожиданно для себя — ей эта дорога почему-то казалась гораздо длиннее — вышла к дачам. Перед ними всё заросло ромашками — остатками древнего луга (так говорили одни) или запущенного и заросшего поля (в чём не сомневались другие). Цветы, старые дачные домики. Новые участки остались с той стороны платформы, Нина увидела их мельком и не стала вглядываться. Ей хотелось в прошлое — посмотреть, раствориться, разоблачить — всё сразу. А дальше, за краем самого последнего забора, начинался лес. Его не вырубили, не застроили. Точно такой же, как раньше— с дорожками, заваленными сухими деревьями, соснами, тёмной чащей.

Домики, жилые и заброшенные. И вот тот, самый последний дом. Его плохо видно за забором. На воротах — ржавый замок, доски давным-давно не красили, а когда-то они были нарядного белого цвета. Теперь потемнели внизу, облупились… Всегда всё было выкошено вдоль забора, а сейчас сорняки, трава и те же ромашки…

Нина, оглянувшись (никого, это удачно), потянула третью доску справа. Доска чуть отошла — как раньше. Двор был пуст. Самодельный столик и скамейка стали теперь серые, покосившиеся, старые-старые… И двор весь зарос… Здесь остановилось время. «Я когда-то вычеркнула это место из памяти, вообще из своей жизни — и время остановилось. Везде идёт — а здесь нет»…

Пойти в лес?.. Неудобно в босоножках… Оглянулась на внезапный стук. Вот кого она не заметила — художника. И он её не заметил или просто не счёл нужным её видеть. И правильно — здесь же прошлое, его и надо рисовать, а она, Нина, как ни крути, на самом-то деле из будущего…

Снова кисть стукнула о палитру. Лёгким шагом Нина подошла к художнику и взглянула на мольберт. Вот он, угол дома, дальше — сосны и кустарник…

— Нравится? — спросил тот. Видно, Нина смотрела на картину слишком долго.

— Да… пожалуй… но…

Она замолчала, потом отступила назад и быстро пошла к станции — так стремительно и легко, будто к ней вернулся летящий шаг её юности.

«Там не хватает следов. Я их вижу, две цепочки следов: узкие, женские и широкие, мужские, всегда рядом — отпечатками в пыли, в раскисшей после дождя земле, в только что выпавшем снегу...».

Потерянный Бог

За окном — дождь. Всегда, во время дождя, мне очень грустно. Кажется, что Небо плачет, а вместе с ним хочется заплакать и мне… Такой же дождь лил, когда маму призвал на небо Бог, такой же дождь лил, когда пропал отец, такой же дождь идёт сейчас…

Я боюсь.

Чего? Хороший вопрос: я дома у бабушки с дедушкой; оба здоровы, счастливы, я всегда накормлен, одет, обут… Что может случиться? Несмотря ни на что, мне страшно… Что-то дед задерживается…

Шаги. Оборачиваюсь. За спиной стоит бабушка. Она плачет.

— Что случилось?

— Ничего, малыш, — утирает слезы тыльной стороной ладони.

— Что-то с дедушкой?

— Нет, нет. Всё в порядке, — глаза выдают её (ба не умеет лгать).

— Почему же ты плачешь?

— Чистила лук. Иди. Мой руки и садись за стол. Ужин готов.

Выразительно смотрю на бабушку и покорно иду в ванную. Дверь не закрывается плотно, и я слышу приглушённый подушкой бабушкин плач. Значит, я не зря боялся.

Возвращаюсь в комнату. Ба лежит на диване, лицом уткнувшись в подушку, и плачет. Подхожу к ней, глажу по спине, шепчу положенный в таких случаях бред. Она переворачивается на спину, обнимает меня и прижимает к груди. От неё пахнет смертью…

— Мальчик мой, дедушки больше нет с нами.

— Он на Небе?

— Конечно, — улыбается. Сквозь слёзы. Я плачу. Не потому, что грустно, а потому, что надо…

А дождь всё также идёт…

***

Вечная осень. Мне кажется, она никогда не закончится. Может это конец? Может это видел Иоанн? Мы на кладбище. Снова на кладбище. Это уже второй раз за месяц. Мама, дедушка… Кто дальше? Может быть я?..

А дождь всё идёт… Он размывает землю под ногами могильщиков, могила медленно наполняется грязью. И в эту жижу опускают гроб с телом того, с кем ещё недавно мы играли в шахматы перед сном… Я закрываю глаза.

Кто-то уводит меня с кладбища. Ничего не вижу, ничего не понимаю, слышу только противное хлюпанье грязи и глухой удар гроба о землю…

Теперь нас осталось двое…

***

Время стало вновь набирать обороты. Прошёл месяц после смерти деда. Вроде бы всё на своих местах, вроде бы всё в порядке, но…

Бабушка улыбается мне, интересуется моей школьной жизнью, играет со мной, но глаза её мертвы, а, значит, мертва душа… Моя бабушка уже не живёт. Я остался один.

Осень прошла, пронеслась раскрасневшаяся живая зима с бубенцами в лошадиной гриве, наступила весна…

Жизнь вернулась в леса, реки проснулись от зимней спячки, сбросив ледяные одеяла. Мир ожил и радовался этому, а за окном бабушкиной квартиры снова лил дождь…

Я остался один.

А можно ли после этого верить в Бога?..

Четыре сезона

Скучно сидеть на стуле и смотреть в окошко. Сейчас бы выскочить во двор, поиграть с ребятами, но как тут выскочишь, когда за окном всё метет и метёт. Тихо в комнате, лишь ветер слегка поскуливает в невидимую щёлку — пролезть не может, а погреться хочется.

Ванька сонно хлопает глазами — хоть ложись да спи. Дед на славу постарался — так натопил, что и сам разомлел; газета на коленях обвисла, а глаза за очками закрыты. Кот Тимофей — и тот кверху пузом валяется — жарко.

Ванька вновь посмотрел в окно и вздохнул. Снег идёт сплошной стеной, и конца ему не видно, даже окошко до половины им залеплено. «А, ну, как, он так и будет идти и идти? — думает Ванька, — и будет вместо дома огромный сугроб». Стало страшно.

— Дед, — негромко позвал он, — а весна будет?

Дед сразу открыл глаза, видно, не спал — дремал только:

— А куда она денется? Это зима напоследок злится, не хочет уходить. Ей всего-то несколько денёчков осталось хозяйничать.

— А потом будет тепло, да? — с надеждой спросил Ванька.

— Может и тепло, а может и морозец не раз ещё ударит. В марте весна совсем слабенькая, не всегда ей удаётся зиму сразу прогнать. Кто ж угадает? Это только у человека сезоны идут строго по порядку, а в природе всякое бывает.

— Какие сезоны? — удивился Ванька.

— Такие же, как и у природы, только в ней они хороводы водят, по кругу ходят, а у человека четыре сезона — и есть вся его жизнь. Вот, взять тебя. Ты сейчас, как та весна, что придёт. К тому же ещё и мартовский, как наш кот, — засмеялся дед и вздохнул. — Весна — это детство и юность человека — лучший сезон жизни, когда душа, как и весь мир, всему радуется. А взять лето — это уже молодость, человек в силу входит. Проходит лето — созревают плоды. Так же и человек взрослеет и созревает. А осень — пора сбора этих плодов. Что посеял человек, что взрастил в себе за весну и лето — то и соберёт. Кого-то эти плоды мудрым сделают, а кто-то так и останется недозрелым или вовсе неурожай будет.

— А ты уже собрал свой урожай?

— Кое-что, может, и собрал, и на зиму закатал, — подмигнул дед, — зимой самое время эти баночки открывать и нюхать. Сладко они пахнут. Воспоминаниями.

— Значит, ты уже зимний? Дед — дед Мороз! — и вдруг задумался, погрустнел. Взглянул на деда, что-то понял, спросил тихо, — а весны, значит, уже не будет?..

Дед крякнул, молча обругав себя за разыгравшуюся философию:

— Ничего, внучек, — улыбнулся он, — весна никуда не девается. Пусть и не ждёшь её, а лишь вспоминаешь. А у тебя ещё все сезоны впереди.

Ванька вспомнил прошлогоднюю весну. Сколько же кругом воды было! Особенно в овраге за домом. Удалось тогда Ваньке тайком улизнуть от деда за ребятами — иначе бы не отпустил. Вспомнил, как связали плотик, как спустили на воду, а он возьми — да и пойди ко дну. Утонуть — не утонули — воды всего по пояс было, но болел тогда Ванька долго. «И что её вспоминать, — подумал он, — весну эту… зима и то лучше».

Глянул в окошко, а стены-то снежной и нет. Прекратилась метель! И даже просветлело немножко. А снега-то, снега навалило! Это сколько же всего понастроить можно. Засмеялся Ванька — сразу и грусть прошла и настроение сонное.

Иван Васильевич убрал в папку бумаги, и на освободившейся поверхности стола заплясали солнечные блики. Уставший мозг очнулся, окунувшись в весёлый гомон воробьёв. Иван Васильевич потянул носом воздух — чуть тревожный, волнующий, наполненный солнцем и лёгким морозцем.

«Весна!»

И вдруг всё исчезло: кабинет, стол и даже окно с воробьями, а перед глазами возник глубокий овраг, наполненный талой водой. Жёлтые, мелкие цветочки украшали его склоны. И небо — синее, высокое…

И затопила душу волна сладкого, до боли, волнения. Отозвалась душа мечтою несбыточной, потянулась в родную, истинную обитель. «Воротиться бы…»

Но, как?..

И лишь разум услужливо нашёл ответ:

«Ладно, — подумал Иван Васильевич, — чуть земля подсохнет, съезжу туда, приберусь на могилках…»

Время Зимы

Календарь пролистал очередной месяц. Серое небо затянуто тучами, капли дождя барабанят по крышам, умолкли птичьи стаи. Ноябрь неспешно шёл к мосту, где с минуты на минуту появится его брат. Декабрь.

В каждом месяце, времени года есть что-то свое, особенное, но когда наступает Зима, все преображается. Из всех снежных месяцев Декабрь самый старший, и его любят дети за ощущение сказки, за шаг к волшебству.

Посмотрев ещё раз на тусклый пейзаж, Ноябрь унесёт с собой лишь приятные воспоминания, тёплые осенние дни, аромат сушёных яблок, грибов. И дождь. Осенью почему-то он кажется особенным, будто смывает и уносит все плохое. Лечит душу и готовит природу к наступлению трескучих морозов.

Время листает день за днём, ночью уже становится холоднее, природа в ожидании.

Ноябрь посмотрел под ноги, лужи, что остались после небольшого дождя, стали замерзать, и на воде образовалась ледяная кромка.

Ветер стал более резким, холодным, принося аромат Зимы и ожидание чего-то волшебного. Ноябрь подошёл к мосту. Порывы ветра пытались сорвать его шарф, поплотнее его завернув, ожидал брата.

Тишина. Не единого звука, будто все замерло в одночасье. Ноябрь глубоко вздохнул, уголки его губ тронула улыбка. Ветер принёс с собой аромат наступающей Зимы. Посыпались снежные крупинки, Ноябрь почувствовал приход брата, в нескольких метрах от него стала надвигаться сильная метель, ветер завывал, закружив белые хлопья в воздухе.

На Земле в это время пошёл белый, первый снег. Деревья принарядились в белые сарафаны и костюмы. А бравые воробьи нахохлились.

Ноябрь пытался разглядеть Декабря за снежной занавесой. Через пару минут метель успокоилась, и перед ним появился седовласый старик, будто сбежавший из настоящей сказки. Старик добродушно улыбнулся и похлопал его по плечу:

– Ноябрь, я рад тебя видеть. Все ли в порядке?

– Все хорошо, ну как сказать, ты же знаешь людей, все они разные. Но тебя они любят больше.

– Ошибаешься, брат, – громко рассмеялся Декабрь. – В компаниях, где постоянная отчётность и составление планов. Да ещё возьми… как он называется. Вот же память стала. Бюджет. Меня любят настолько, что готовы время перемотать хотя бы на Сентябрь. Это лучший вариант.

– Но ведь ты даришь им сказку, какой ещё месяц способен на это?

– Если в людях нет волшебства и они не верят в Чудеса, да я хоть сто раз буду создавать настроение, ничего не поменяется. Я больше люблю детей и взрослых, в которых уютно светится огонёк внутри. Они излучают счастье и надежду.

Ноябрь кивнул. Попрощавшись с братом, он исчез во мгле.

Декабрь остался один на один. Вся природа вмиг побелела, с каждым днем трескучий мороз да холод снега. Деревья превратились в ледяные скульптуры. Искрился снег, когда были солнечные дни, он превращался в крупинки, будто алмазы разбросали. Зима, как чистый белый лист. Все с нуля. Детишки резвились в снежные забавы. Кто-то строил крепость, другие лепили снеговика. Дети писали письма с пожеланиями. Вся природа жила ожиданием волшебства…

Чай

Голубое небо яркими лоскутками проглядывало между золотом осенних деревьев. Старый пруд застыл в немом молчании. На берегу расселись лягушки и довольно квакали. Зеленые елки грелись в лучиках приветливого солнышка. Словно лето и не спешило никуда уходить. Белки шустро сновали вверх- вниз по стволам деревьев и бодро щелкали орешками. Ежик, расправив колючки, расположился на старом пеньке и нюхал терпкий осенний воздух. Казалось, весь лес радовался последним теплым денькам.

Один лишь Леший, грустно согнулся под старым сухим деревом, которое росло на берегу пруда и, обхватив себя лапами, хлюпал носом.

— Ты чего это такой невеселый? – из воды показалась зеленая голова Кикиморы. – Какой сегодня хороший денек! В лесу порядок, все звери довольны. Радоваться надо!

— Да нечему особо радоваться! Я вот с Ягой поссорился, — Леший вытер рукавом рубахи длинный нос.

— Так ты это, помирись, — оживилась Кикимора.

— Не получается, — вздохнул Леший.

— Как это не получается? – вытаращила глаза Кикимора.

— Да вот так. Как ни приду к ней, обязательно поссоримся. Яга сказала видно какая-то нечисть позавидовала нашей дружбе и порчу на нас навела. Для снятия этой порчи надо выпить чаю с осенним дождем.

— Ничего себе! – Кикимора почесала лапой лохматую голову.

— Ну да. А никакого дождя нету и неизвестно, когда будет, — Леший посмотрел на ясное небо.

— Тогда нужно прочитать заговор на дождь, — захихикала Кикимора. – Спроси Водяного. Он знает как дождик привлечь.

— Думаешь? – засомневался Леший.

— Конечно, никто сейчас этого дождя не хочет, но если очень нужно…..- Кикимора скрылась в пруду.

Вскоре на поверхности пруда появились пузыри, затем мелькнул большой рыбий хвост и наконец показалась довольная физиономия Водяного:

Какие проблемы, Хозяин? Дождь нужен? – Водяной улыбался, а узкие темные глаза лучились добродушием.

— Ты и правда, можешь вызвать дождь? – удивился Леший.

— Конечно, могу если надо помочь другу, — Водяной откинул назад длинные серые волосы и взглянул на небо. – Хотя если честно, не хотелось бы. Пойдет дождь, все лягушки нырнут обратно в пруд и начнут устраивать там безобразия. А я тут так хорошо и спокойно отдыхаю без их постоянного кваканья.

— Ну вызови хоть ненадолго! — заканючил Леший. — Я быстренько наберу в чайник воды. А потом все вернется обратно.

— Эх, ладно, иди за чайником, — разрешил Водяной, — А я пока начну готовиться.

— Да! — обрадовался Леший. — Я мигом, — он вскочил и рванул в лес.

— Главное успеть, главное успеть, — приговаривал Леший, заглядывая под стол и кровать. Он даже открыл крышку тяжелого сундука, в который не заглядывал последние сто лет. Но чайника нигде не было.

Между тем сначала на небе появились сердитые тучи, и стало потихоньку темнеть. Того и гляди начнется обещанный дождь, а собрать воду для чая некуда. «Надо скорее к Яге. У нее точно есть чайник», — Леший выбежал из дома, когда первые капли дождя упали ему на нос.

— Ну чего тебе? – Яга недовольно встретила ввалившегося к ней в избушку насквозь мокрого Лешего. С одежды мигом натекла лужа. На лапах налипли комья мокрой грязи.

— Давай скорее чайник, а то не успеем воды для чая набрать! — Леший чихнул сначала один раз, потом еще и еще.

— Эко ты, братец, промок, — Яга повнимательнее присмотрелась к Лешему. – Так и простыть недолго. Давай-ка залезай на печь, грейся. А я пока тебе чаю с травками заварю.

— Да нельзя мне, — заскулил Леший. – Мы же не успеем воды дождевой набрать.

— Ничего, сначала попей чайку с водой из пруда, а потом и за дождевой сходим. Погоди, я сейчас тебе вареньица малинового дам, — засуетилась Яга.

Солнце снова показалось на голубом небе. Дождя, как и не бывало. А Яга уже в который раз подливала Лешему чая и подкладывала на тарелку румяных пирожков.

— И совсем не нужен был нам этот чай с дождевой водой, — Яга поставила на стол баночку с ежевичным вареньем.

— Ага. Нам и без него хорошо, — подмигнул Леший, похрустывая румяным пирожком.

Осенний блюз

Я посмотрел в окно – за тоненьким стеклом ноябрь моросил дождем, пленяя мир. Ты уехала и увезла с собой остатки лета. Грустно. В комнате пусто и холодно. Мне не хватает тепла и я, закрыв глаза, вновь и вновь вспоминаю нашу последнюю встречу, создаю иллюзию твоего присутствия. Как хочется снова провести ладонью по твоим пшеничным, прогретых солнцем волосам, почувствовать их мягкую покорность! Ты приходишь ко мне во снах каждую ночь. И я скучаю по тебе без конца…

Откуда это чувство? Почему мне вновь и вновь хочется заглянуть в твои глаза и увидеть в них отраженье счастья? Не знаю. Так вышло. Я незаметно для себя начал тонуть в бездне нежности, представляя, как твои тонкие пальцы тихонько перебирают мои волосы, когда…

…ты стоишь рядом, улыбаешься своей лучезарной улыбкой, и уговариваешь пройтись в парк — по мокрым дорожкам, усыпанными золотом листвы.

— Я люблю осень! — восклицаешь ты, и, подхватив охапку шуршащего золота, бросаешь его вверх, и наблюдаешь, как листья, кружась, возвращаются на землю. – И запах бордовых хризантем, влажной земли и дыма от костров, в которых дачники жгут ветки и старый мусор. Тебе нравится, как пахнет осень?

Молчу, не зная, что ответить. Вдыхая воздух, ощущаю лишь горечь прелой хвои и перезрелых желудей.

Осенью тебя почти не бывает рядом. У тебя – дела, понимаю. Но долгие дни разлуки отравлены невыносимостью ожидания. Оно выматывает. И только в осени поддержку нахожу – за ней придет зима.

Ты смеешься, и, качая головой, соглашаешься — не все так плохо. Наступят холода — мы снова будем вместе. Я верю в это. Мы бродим по запутанным аллеям, где осень царит полноправной хозяйкой, болтаем о пустяках или молчим. Слова ничего не значат. Ведь, иногда, молчанием можно большее сказать…

Не в силах надышаться тем, что вижу, просто смотрю на тебя…

Вот ты сворачиваешь с аллеи на усыпанную разноцветными листьями землю, и подходишь к березе. Прижимаешься спиной к ее прохладному стволу. Ветви, тронутые дыханьем ветра, убаюкивают и защищают твою хрупкую фигуру от дождя.

— Деревья просто засыпают до весны, чтобы зима не заморозила им душу, — хитро подмигнула ты. – Они мне только что об этом рассказали…

Улыбаюсь. Фантазерка!

— Холодный поцелуй зимы не страшен – с тобою мне всегда тепло! – шепчу в ответ.

Ты поднимаешь голову. Ловишь взглядом ускользающий солнечный луч сквозь узор ветвей, а ветер, оставив обнаженные деревья, заигрывает с тобой. Я ревную к ветру. Всему миру. К осени… и понимаю, как это глупо. Время, обычно торопливое и неуловимое, вдруг, замедляет ход, даря еще немного осенней радости свиданья. Ты смотришь на меня так нежно, словно обнимаешь взглядом. Я беру тебя за руку — и мы бежим, забывая обо всем.

Каблучки твоих туфель по асфальту призывно выбивают ритм счастья. Сливаясь с шумом дня, он превращается в мелодию любви. Перед скамейкой, где летом мы мороженное ели, в прозрачной луже, налитой дождем, плескались голуби, смешно встряхивая мокрыми перьями отраженье неба. Вдруг их пугает громкий лай собаки, и голуби летят, стремясь к пушистым облакам. Вскинув голову, ты смеешься. Так заразительно и звонко! И я смеюсь вместе с тобой…

Как ты красива… Я нежно касаюсь твоей щеки, кончиками пальцев провожу по губам и задыхаюсь от наслаждения. Целую осторожно, будто образ твой соткан из тысячи тончайших невесомых нитей. Загадочно улыбаясь, ты прижимаешься ко мне на вдохе. Мир замирает. И только вспышка ярких красок слепит глаза, вторя нашим сердцам, поющим осенний блюз любви, не замечающим крадущегося холода разлуки…

Замерзнуть я тебе не дам! Я сберегу тепло, подаренное тобой, и возвращу его при встрече с лихвой…

И вместе с осенью я сочиню легенду… о нас… о том, что мы вместе во сне и на яву…