Вызов. Раунд третий. Презентация третья.

Все дальше и дальше, все позже и позже…

Заточка или первоход?

…Когда игра началась, он спросил:

— За что сел, малой?

— Сто пятьдесят вторая УК РФ, часть вторая. Подставили меня.

Арестант звонко рассмеялся:

— У нас тут все невиновные или подставленные. Вон, Шура чалит, пустую каляку подписал по малолетству, мокруху сразу впаяли и кражу, и взлом, короче, как Боинг загрузили пацана.

Невысокий парень, видимо, Шура промямлил что-то неразборчивое в ответ…

…Солнце уже уходило за горизонт, он стоял прижавшись спиной к холодной стене, а игра все продолжалась…

— …А ты вообще к какой масти присоединишься? Спросил первый уголовник, банкующего соседа.

— Что?

— Ну-у, к красным, черным, мужикам или к петухам?

— К петухам не хочу, мне отец говорил, что они плохие.

Вся хата залилась громким смехом. Сидящий на предверхней наре пацан крикнул лежащему под шконарем перепачканному парню:

— Слишь, Маня, вы-то оказывается и плохие! – и залился звонким смехом.

— Ну можешь к черным! – продолжал говорить первый.

— А кто лучше черные или красные?.. – встрял почти мальчишеский голос с соседних нар.

— Конечно красные, мы правильнее, чем черные. За нами сила и правда, пойдешь к нам? – карточная игра уже подходила к концу, и тут с самой верхней шконки чудовищно раскатистый голос пробасил прижавшемуся к стене первоходу:

— Ты чего как девочка замялся? Говорю, садись, раскинем пулемет, один разок, – старый худой арестант говорил уверенным хриплым голосом. Внешность его никак не желала соответствовать тембру. Все его тело было покрыто синими наколками, лысая голова и взгляд такой злой, что у первохода пробежали мурашки по коже. Все люди в камере замерли и смотрели на парнишку, который отступая, теперь стоял возле дверного проема, переминаясь с ноги на ногу.

— Я ни разу не играл в карты, – сказал парень дрожащим голосом. В камере было около десяти человек, и каждый из них курил в данный момент, так что на хате можно было вещать топор.

— Да ты че, не очкуй, что в мандраж-то пробился? Все когда-то не могли! Я вот тоже когда-то ведь фраером был, карт в руках ладом не держал, но ничего научился, и ты сможешь! На «просто так» ведь играем. Ну-ка, давай садись.

Парень нерешительно подошёл к бану и сел рядом с завлекалой, которого и называли Клюквой, скорее всего из-за красных точек на шее. Он быстренько раскидал карты, себе и первоходу, по пути объясняя правила игры.

Они почти не разговаривали, но когда первоход зашел с пик, Клюква охнул, и засмеявшись, произнес:

— Увы, не получится! Ах, как жаль…

— Ну че, ты его вскрывать будешь? – крикнул пацан, сидящий на предверхних нарах.

— Что такое? – парень-первоход вскочил со стула. – Что случилось?

Он метался из стороны в сторону, переводя взгляд на своих новых квартирантов.

— Что? Что не пойдешь ты к красным, сразу к плохим пойдешь. Тухляк щас рвать будем!

— За что? Я же ничего не сделал!

— Ты только что просто свое проиграл, – Клюква встал из стола и вытащил заточку. – Ну что малой, сам нагнешься, или тебе помочь?

— Я не понимаю за что? Я ничего не проигрывал, мы же на «просто так» играли! – парень пятился все ближе к стене.

— А «просто», дружок, на зоне означает попу. Подтвердите, пацаны! – все кивнули в знак согласия.

Малому ничего не оставалось, как резко присесть, выдернуть что-то блестящее, привязанное к ноге. И со всей силы вскинуть руку в сторону арестанта. Банг. Брызнула алая кровь из шей Клюквы. Он закряхтел и попятился назад, пока не запнулся об стол, на котором и остался лежать.

— На Клюкву бирку одели, пацаны! Гаси его! – выкрикнул кто-то.

— Пацан, ты чего? – произнес Шура, смотря на мертвое тело своего сокамерника.

— Папа с детства учил заточки делать, говорил, вдруг пригодится.

Шура посмотрел выразительней в глазах начал читаться смысл…

— Да нет, пацан, очухивайся! Давай, ментал, давай, приходи в себя…

— Вот…

Все плыло. Реальный мир возвращался.

— Кто драку-то начал?

— Они парнишку хотели…

— Да нет, ты мне скажи: как он их всех положил?!

— Не вижу зла… темно слишком…

— Мистика, — выдохнул молодой оперативник с такими же серыми глазами как у единственного выжившего заключенного камеры номер 21 Шуры Пикова, так и не рассказавшего, что же произошло в тот злополучный день, когда в камеру вошел первоход.