СОАВТОРСКАЯ ИГРА № 14 Беты готовы!

Участник игры:

• Ознакомившись с темой, пишет миниатюру размером 2000 плюс-минус 500 знаков (нестрого) и отсылает ее ведущему.

• После выкладки миниатюр дожидается результатов жеребьёвки и пишет продолжение доставшейся ему альфа-миниатюры другого автора. Общий объём дописанной миниатюры не должен превышать 5500 знаков (строго!). Отправляет текст ведущему.

Автор первой части называется Альфа, второй (дописанной)части – Бета.

Бете можно и нужно:

а) Исправлять опечатки и грамматические ошибки в части альфа.

б) Исправлять явные стилистические ошибки в части альфа.

Бета имеет право исправлять явные логические ошибки в части альфа, не нарушая заложенной альфой сюжетной линии.

Бете нельзя:

а) Исправлять или изменять стилистические особенности текста в части альфа.

б) Значительно сокращать или увеличивать часть альфа, изменять ее смысловую целостность.

• После выкладки соавторских миниатюр каждый участник голосует за три лучшие миниатюры. Для участников голосование обязательное, топ нужно отправить ведущему. По желанию можно продублировать топ в ветке обсуждения конкурса.

В обсуждении и голосовании могут принять участие все желающие. Для гостей голосование открытое, по желанию можно отправить топ ведущему.

Победителями считаются соавторы, чьё совместное произведение наберёт наибольшее количество баллов (голосов). В случае равенства баллов победитель определяется по салфеточному принципу.

Соавторы-победители игры называют тему следующей игры и становятся ее ведущими.

Первый ведущий:

• Вывешивает тему.

• Собирает и выкладывает одним топиком миниатюры (альфа).

• Собирает и выкладывает одним топиком дописанные миниатюры (альфа+бета).

• Собирает результаты голосования.

• На время подведения итогов выкладывает список участников конкурса без указания номеров для игры в «угадайку».

• Подводит итоги и выкладывает результаты.

Второй ведущий («перст судьбы»):

• Увидев выложенный список альфа-миниатюр, кидает у себя жребий, кому какую миниатюру дописывать.

• Выкладывает результаты жеребьёвки в новом топе. Получится примерно так: автор №1 дописывает мини №4, автор №2 — №3 и т.д.

№1 — №3

Я стою посередине пентаграммы в куполе из гари и едкого дыма. Битые и искорёженные машины перекрывают улицу. Их сигнализации визжат на все голоса и мелодии. Вымощенная покатым тёсаным булыжником улица вспучивается, образуя равномерные и идеальные бугры

Хлопок. Из окон домов вырываются языки пламени, облизывая стены снаружи. Камень трещит, но не рушится.

Хлопок. Из припаркованной неподалёку машины до моих ушей доносится мелодия. «Венский вальс», спутать не возможно.

Хлопок. Все машины подхватывают мелодию, и она разносится по улице, как гимн хаосу.

Я смотрю на огонь, на его тщетные старания покорить каменные стены и понимаю, что этот вальс звучит для него. Движения стихии размеренные и направленные. У них есть ритм. Раз-два-три, раз-два-три. Огонь кружится, подхватывая другие языки пламени и пересекаясь с ними. Раз-два-три, раз-два-три. Треск.

Хлопок. Вокруг пентаграммы разрывается каменная поверхность, и дорожные бетонные плиты рубленными крупными осколками выпирают наружу. Цветок, это напоминает цветок, а сердцевина — пентаграмма под моими ногами. Раз-два-три. Мама очень любит вальс. Мне надо к маме. Но ее нет. Никого нет. Мне семь лет и я одна, совсем одна. Раз-два-три, раз-два-три.

05.00

—«Земля», я — «Беркут», разрешите взлёт. Прием.

—«Беркут», я — «Земля», полёт разрешаю. С тобой командир поговорить хочет. Удачи тебе, детка.

— Живы будем, не помрём. До встречи в раю, — ответила я.

— «Беркут», особое задание, — жесткий сухой голос командира в наушниках. — На борту груз. Цель: доставить груз по расписанию и на место. Войдете в зону противника и сбросите груз прямо на базу. Варианты отступления отсутствуют. «Галка» и «Ястреб» прикрывают.

— Так точно, разрешите выполнять.

— Разрешаю, — холодно прозвучал ответ, а потом голос в наушниках по-отечески попросил: — Ты вернись, девочка.

05.15

— «Галка», я — «Беркут». У тебя на «хвосте» что-то. Как слышишь, «Галка»? Приём!

В ответ тишина и странный треск в наушниках. — «Ястреб», вызываю на связь. Приём!

— «Ястреб» на связи!

— Посмотри, что «Галка» вытворяет. Еще немного и уйдет в пике. Связи нет.

—Понял, «Беркут»! Не волнуйся, детка, я разберусь.

05.20

— «Ястреб», что там с «Галкой»? Прием.

— Не могу связаться! Да, летит странно… У меня тоже что-то не так…

— Я за твоей спиной, особенных нарушений полёта не наблюдаю. «Ястреб»… «Ястреб»!

¬— Я здесь.

— Не нравится мне всё это.

— Мне тоже. Из строя не выбивайся.

— Поняла тебя, «Ястреб». До связи.

Они не хотят со мной разговаривать. Они не любят меня. Они заперли меня в ящике. Я лежу с закрытыми глазами, хотя в ящике и так темно. Доски плотно подогнаны. Но запах приятный. Я чувствую под пальцами клейкие капли сосновой смолы. «Горючка». Папа говорил: «Тебя нельзя подпускать к горючке». Раз-два-три-четыре. Смола приятно плавится между пальцев. Огонь нежно лижет свежие доски. Я рисую пентаграмму. Она впивается в доски как проволока в кожу.

05.30

-«Беркут»! Я – «Ястреб». Прием… О, Боже! Ответь же!

-На связи! Слушаю. Что?

-«Галка» ушла…

-Я вижу.

Дымный хвост вращающегося, словно картонная игрушка, самолета скатился к горизонту и у земли распустился оранжево-черным цветком.

-«Беркут»! У меня непо…

-«Ястреб»! Прием! «Ястреб»! Нет, черт возьми! Ответь.

-Я знал о грузе… Прости…

-Что? Что ты знал?..

Я одна. Совсем одна. Кто-то же должен быть со мной! Так не бывает!

«У солнца есть луна.

У неба есть земля.

У корабля – волна.

А у тебя есть я…»

05.33

-«Беркут»! У тебя в кабине ребенок! «Беркут»!

Она закрывает маленькими теплыми ладошками мне рот. Я не могу ответить. Получается мычание. Смешно… Раз-два-три-четыре… Как тепло. «Ястреб» разоряется в эфире… Она показывает на него пальчиком и смеется. «Ястреб» вспыхивает огненным шариком, который бросается скакать по облакам, как мяч. Весело. Она моя подружка? Нет-нет-нет. Она моя сестра. И мы не полетим туда, где люди готовят для нас свинцовое драже! Я — пилот высочайшего класса! Да!

Мы полетим туда, где весело играют дети на зеленой лужайке в парке перед большим белым домом. Раз-два-три-четыре-пять! Мы идем искать…

№2 — №6

Рита смотрела вдаль, на морскую гладь, где в отдалении выдавалось что-то, но рассмотреть, что именно не получалось. Рита знала, это — корабль.

Судно, что везло её, успешную и светскую, по морю. Судно, на котором она танцевала с Питером под звуки древнего вальса. Он пришел вечером.

Рита прекрасно помнила тёплое закатное солнце, скрывавшееся за морской волной. Помнила отдалённые крики чаек и лёгкий ветерок, еле колыхавший тяжёлые локоны. Помнила даже скачок напряжения в притушенной настольной лампе. Потом был удар, содрогнулась вся каюта, всё поплыло перед глазами, и наступила тьма.

Теперь она стояла в абсолютно безупречном вечернем платье и смотрела на восходящее солнце и обломки корабля.

Вот же, надо сказать, блин! Что делать? Сушка сухарей — дело, требующее хлеба! И даже никакой обуви кроме прелестных тёмно-синих туфелек на пятидесятых шпильках!

«Ну, надо сначала обойти остров кругом», — решила Рита. В чащу тропических пальм она идти побоялась — ещё ногу свернет, а то и шею, и выбрала путь немного удобнее — по каменистому пляжу.

Ветер шевелил растрепавшиеся завитушки и листву деревьев. Солнце начинало припекать. Чудные пейзажи открывались взору.

Уже через полчаса светило жарило не по-детски, а Рита отчётливо ощущала дикую усталость. Пришлось отойти под своды пальмовых крон и пробиться к более затенённым местам. Там уже начинались заросли широколистных деревьев, названия которых Рита не знала и окрестила про себя полузнакомым словом «секвойи». Под секвойями рос обильный кустарник, а землю укутывало покрывало из моха. Рита, увидев такое чудо, сразу побежала тыкать его каблуками, тестируя на мягкость. Сей тест мох выдержал с достоинством. Рита попробовала усесться на него, и ей удалось, а через пять минут уже спокойно почивала по обычаю сиесты.

Матёрый жук сколопендра выбрался из моха, в зарослях которого он устроил логово, и чрезвычайно удивился, обнаружив на своих владениях нечто большое и непонятное, величаемое Ритой. Он решил с этим, во что бы то ни стало разобраться, и неспешно заполз на тревожившее его обстоятельство. Поморщив усы, сколопендра отправился на другой край «проблемы», но попал в ловушку, а потом и вовсе, нашел себя летящим вниз. Недовольно поправив крылья, и прожужжав нечто обидное, он отправился по своим жучимым делам.

На лицо Риты упала тень, и она приоткрыла глаза. Над ней нависала неописуемо наглая физиономия с улыбкой, заканчивающейся где-то за ушами. От субъекта пахло повидлом.

— Сла-а-адкое! — заговорила с Ритой персона, и облизнулась. Он был похож на гибрид медведя и носорога, но только прямоходящего.

— Сама хочу! Где сладкое? — вскакивая на ноги и балансируя на «шпильках» выкрикнула Рита.

— Вот, — тыча своей лапой, произнес неопознанный ходячий субъект. — Ты сладкое. Я — Цнирп, живу тут, — пояснил собеседник. — Приглашаю в гости.

Рита отряхнула платье, посмотрела по сторонам, поковыряла мох носком туфельки, почесала в затылке и спустя еще пару тройку незатейливых движений согласилась.

Жил этот полу-носорог в самой настоящей пещере, которая показалась раем для уставшей девушки. Удобно расположившись на соломе, что валялась в углу, Рита сняла туфли и вытянула ноги. Цнирп оказался приветливым хозяином и не только вкусно накормил, но и рассказами о жизни среди этой густой растительности поведал. А жизнь, оказывается, совсем не сахар. Утром холод, днем жара, вечером набеги хищников. Еще цикады и комары тучами с ежедневными атаками. Но самое ужасное во всем этом то, что словом перекинутся не с кем. Сейчас в предзакатное время, когда все опасности либо уже пройдены, либо еще не наступили, можно спокойно прогуляться по берегу моря. Собственно от чего не прогуляться, пусть даже кавалер лохмат и рогат. И они сходили, прогулялись, а потом еще немного прогулялись, и снова разок просто прогулялись.

У Риты кружилась голова, и запах повидла манил и будоражил не хуже тех духов с феромонами, что удалось достать за немыслимую цену. Море весело поигрывало пенистыми барашками, образующимися на гребне волны. Солёный ветер трепал кудри Риты и гладил медвежью шерсть туловища Цнирпа. Они стояли на берегу и смотрели на оранжевый закат, когда произошел их поцелуй. Рита закрыла глаза и с неистовой страстью отдалась этому сладко-повидловому блаженству.

— Рита, нам надо поговорить, — резко прервав поцелуй, заявил гибрид. — Открой глаза.

— Ну и за каким… — прорычала Рита и с досады распахнула веки. — Этого не может быть!

Ритины кулаки невольно сжались, а ресницы затрепетали, как у механической куклы. Перед девушкой стоял красивый молодой человек высокого роста, с каштанового цвета волосами и глазами цвета бургундского вина.

— Нам надо объясниться, — произнёс писаный красавец, а Рита вздохнула, чтобы немного опомниться. — Я — каркоец, с планеты Бурсон. После наступления совершеннолетия мы отправляемся странствовать по галактикам в поисках пары. На это нам отводится три года. У нас есть особенность, мы принимаем обличие расы своего избранника, после того, как выбор сделан. Я прошу тебя стать моей парой. Наружность принята, и мой выбор очевиден.

Рита молчала, силясь понять суть вещей, которые объяснял ей красавец. Когда смысл стал ей ясен, она только кивнула. Из глубин моря поднялся в воздух необыкновенной красоты космический корабль и двинулся к берегу. Шлюз подлетевшего судна открылся, и прозрачный трап выехал к ногам молодых людей, а те поднялись на борт и агрегат взлетел к облакам.

№3 — №5

Я встретил ее, когда она надеялась, что все образуется, и вся ее семья будет жить, как и прежде. Тогда она была веселой оптимистичной девушкой. Многие из людей, покинувшие родной дом, еще долго верили в то, что их правительство найдет пристанище в этой галактике. Новый приют с водой и пищей, с элементарными условиями для выживания, и существование будет продолжаться.

Я — айгор, с планеты Лайгори, там мой родной дом. Мы такие же исследователи, как и люди, паразиты можно сказать, ищущие новое жилье, но у нашей планеты еще есть пара сотен лет, и мы пьем последние капли жизни на ней, в надежде на скорый переезд. Но люди израсходовали все свои ресурсы и то, что было их обителью, теперь лишь черный шар, что скоро поплывет в неизвестном направлении. Мы помогаем им, чем можем, но время идет, а человеческое правительство лишь разводит руками.

Было принято решение о наложении табу на рождаемость среди людей. Всем мужчинам репродуктивного возраста было положено пройти процедуру, направленную на создание искусственного бесплодия. Народ готов был вымирать.

Моя Лиззи тогда потухла. Как ни странно, она перестала твердить, что человек и айгор не могут быть парой, и у меня появилась хоть и небольшая, но надежда на то, что мы будем вместе. Я рассказывал ей о своих мечтах, о том, как я вижу наше будущее. Сквозь непрерывные реки слез вдруг появлялся огонек в ее глазах. Она хотела мне верить. Она хотела жить, а я намеревался провести все отведенное мне время с этой женщиной. Пусть мы совсем разные, но я люблю ее.

Однажды Лиззи пришла, когда я уже засыпал, ее волосы были растрепаны, а глаза полны страха и недоумения. Она сказала, что носит под сердцем ребенка. Я лежал с закрытыми глазами и слушал, как она говорит о будущем. Это было в первый раз за всё время нашего знакомства. Я боялся выдать себя, открыв глаза, и тем самым спугнуть маленькую надежду, что могла перерасти в огромное чудо.

Чудо появилось на свет в положенный срок. Сынишку назвали Стайл. Моя Лиззи расцвела от счастья, а большего мне и не надо. Тогда я еще не знал насколько может быть справедлива старая айгорская пословица: «Судьба забывает дать всё, проси у нее больше, получишь сколько положено». Сын рос и радовал нас с Лиззи своими способностями. Он был ловок, силён, предприимчив. У айгоров принято домашнее образование для детей, и моя жена с радостью занялась подготовкой сына. Я помогал, чем мог.

Стайлу едва исполнилось шестнадцать, когда я впервые взял его с собой на Акчулс. Это самый важный праздник на нашей планете, во время которого, молодые айгоры могут найти себе пару, и связать себя обетом «зу хынчарб».

Лунный свет окутывал главную площадь древнего города Корара серебристо-голубой дымкой. Трубы сартикла выводили плавную мелодию, и жрец начал ритуал. Я вспомнил свою любимую и в который раз за эти годы пожалел, что людям запрещено здесь появляться.

Тем временем жрец закончил и приступил к выбору пар для Акчулс. Когда он назвал имя моего сына, я еле справился с потрясением. Выбранная айгорка была красива. Она смело вошла в круг, а мой мальчик последовал за ней.

— Я отрекаюсь от выбора, — произнесла айгорка мелодичным голосом. — Он получеловек.

— Я согласен с выбором, — заявил Стайл, внимательно смотря на айгорку. — Я не такой как все айгорцы, но во мне течет кровь моего народа. Я отрекаюсь от человеческого во мне.

— Выбор за мужчиной, — провозгласил жрец.

Я стоял и смотрел на своего сына. Мозг переваривал сказанное. Он только что отрёкся от своей матери. Он отрёкся от Лиззи.

Когда ритуал был окончен, я потребовал объяснения от мальчишки, и он тихо ответил:

— Ты выбрал маму потому, что любил. Я тоже выбрал любовь, — повернулся и ушел. И больше я его не видел.

№4 — №1

— Машенька! Посмотри на меня! Хочешь чаю? Вот печенье. Угощайся!

Я не Машенька. Я — Мария. Мне тридцать лет. От чая отекают ноги. Ваше печенье тверже плитки на полу. Интересно, оно предлагалось всем посетителям за последние, скажем, пять лет. Именно это дубовое «угощение», лежащее на треснувшей по ободу тарелке.

— Маша! Не молчи! Ты знаешь, я очень переживаю за тебя!

Он издевается надо мной. На этом лунообразном гладко выбритом лице нет и крупинки истинного участия.

— Машенька! Может, ты хочешь конфетку?

Ба! Доктор еще и извращенец! Он произнес ненавистное слово «конфетка», растянув до безобразия слоги. Рот его в этот момент наполнился слюной, как у кобеля, почуявшего свежее «мяско». Если бы мои руки не были прикованы к подлокотникам просиженного вонючего кресла, эта бы конфетка вошла ему в горло через левую ноздрю. Левую, потому что она уже правой.

— Машенька! Девочка! Если ты будешь молчать, мне придется позвать … того страшного дядю, который сидит в коридоре.

Ты сдался? Ты, который обучался лет шесть криминальной психологии и особенностям «девиантного поведения»? Тупица!

— Дядю-милиционера. У него есть очень страшная вещь. Называется «электрошок». Я ведь знаю, ты — хорошая девочка…

Угрозы? Ты смешон! Докторишка, что ты можешь знать обо мне? Если бы освободить руки…

Много лет назад мать обнаружила, что я — толстая. В один из плаксивых осенних дней, она подошла сзади, когда я перед зеркалом расчесывала жидкие косы. «Господи, ты совершенно разжирела. Просто свинка!» Я плакала в тот день тихо, в подушку. Мать не любила слез. Она любила смеяться. И темой для юмора, каждодневного жесткого юмора, стала я. Мне было запрещено прикасаться к сладкому. Но это не помогало. Платье, надетое утром, могло едва слезть с тела вечером. Я перестала смотреться в зеркало. Я не пошла на выпускной.

«Ты как вкусная пышка», — сказал малознакомый парень на институтской дискотеке, на которую затащили однокурсницы. Я вышла за парня замуж. После родов меня понесло. Я трижды сменила гардероб, провожая платья и брюки ночными рыданиями в подушку. Когда муж сказал, что «не может жить со свиноматкой» и ушел, я сорвалась окончательно.

Я засела в «Шоколаднице» и попросила принести все, что есть сладкого в меню. Это было затяжное преступление, сладкое беззаконие! Каждый кусочек пирожного ложился на душу плотной бисквитной заглушкой. Зефир белым облаком окутывал в памяти колючие слова матери. Снегом сахарной пудры засыпало горькие прозвища. В ягодном желе утопали обидные слова мужа… Это продолжалось недолго. Пока не появилась эта конфетка…

Я с детства ненавижу конфеты. Ненавижу за то, что взрослые всегда использовали этот прием, чтобы заткнуть мне рот. А моя мать еще и произносила это слово тягуче-противно, она вталкивала в меня эти конфеты пачками, только, чтобы я не мешала ей, а потом смела меня же корить за то, что жирею.

Я никогда не видела ранее конфет в меню «Шоколадницы» — это оказалось неожиданным ударом под дых. Отодвинув ненавистное лакомство в сторону, я позвала официантку, чтобы попросить счет. Настроение было безнадежно испорчено, но я даже не подозревала, что это еще не конец.

Она подошла к столику на высоких шпильках, возмутительно стройная и красивая. Конечно же, она улыбнулась, как того требовали правила, но я четко видела презрение во взгляде.

Я сказала, что не хочу оплачивать эту конфету. Кажется, официантка удивилась.

— Вы сделали заказ и я не могу сейчас его изменить. Вам придется оплатить все.

— Но я бы никогда не заказала эту мерзость, если бы знала, что она есть в вашем меню.

— Это — не мерзость! Это — ручная работа нашего лучшего мастера.

— Ну так и ешьте ее сами!

С этими словами я схватила конфету и размазала по лицу официантки, потом достала деньги — явно больше, чем надо — бросила на стол и выбежала из кафе, еле сдерживая нарастающую ярость.

«Взрослая женщина, а ведет себя, как капризная девчонка», — донеслось мне вслед, но я не стала оборачиваться. Я пошла прямиком домой.

Увидев меня, мать зло засмеялась и отпустила одну из своих шуточек по поводу моей внешности. Я вогнала смех ей в глотку. Я задушила ее собственными руками, наслаждаясь ужасом в глазах и тем, как бледнеют губы, которые никогда больше не изрыгнут ни одной шутки в мою сторону. А потом я облила всю квартиру бензином и подожгла, чтобы больше ничего не напоминало мне о моей беспомощности.

Но на этом я не остановилась: «Шоколадница» — источник всех моих проблем. Долгие годы я не понимала этого, но сейчас озарение вспыхнуло в мозгу: о, если бы только долбанное кафе не стояло каждый день на дороге между школой и домом, я бы так не пристрастилась к сладкому. Следовало покончить с ним сейчас же!

Я выскочила из подъезда, вынула из машины еще одну канистру бензина, пробралась на задний двор кафе, залезла на крышу и вылила им половину канистры в дымоход. Остальной половиной я щедро полила все вокруг и бросила горящую зажигалку в трубу. Где-то внизу раздался взрыв, и из трубы вырвался столб пламени.

Я слезла с крыши и выбежала на площадь перед кафе. Я стояла и наслаждалась зрелищем, а потом раздался знакомый голос: «Ведешь себя, как капризная девчонка, так и будь ей!» Вокруг меня завертелся смерч, когда он упал, я увидела, что ко мне бежит милиция…

Уже неделю я нахожусь в этом странном заведении. Докторишка каждый день пытается добиться от меня хоть слово, но я не размыкаю губ. Я и так уже сказала слишком много, когда сообщила свое имя. Они приковали меня к креслу, потому что я пыталась всех убить.

Я и сейчас попытаюсь, мне бы только освободить руки…

№5 – №2

Начало лета тысяча восемьсот третьего года было холодным и промозглым. Моя семья жила в небольшой деревеньке принадлежащей помещику Севастьянову. Отец и мать трудились в поте лица на благо хозяина, но и про свой двор не забывали. Мы с сестрой Забавой помогали им, как могли и вскоре общими усилиями стали самыми завидными невестами во всей деревне. Сосватали нас с сестрой быстро, и свадьбу назначили на первый месяц осени. К нашему венчанию отец хотел преподнести замечательный и дорогой подарок, выкупить нашу семью у барина и получить вольную. Но задуманному не суждено было осуществиться.

В тот день мы с сестрой гуляли в лесу, собирая дикие травы. Вконец устав присели на маленькой полянке. Забава шутила и смеялась и ее звонкий голос раздавался далеко в лесной чаще. Я улыбалась шуткам и размышляла о том, как заживём после вольной. Неожиданно на поляне появился всадник на сером рысаке и заметив нас, направил своего коня в нашу сторону. Это был молодой барин Севастьянов. Молодой, хорош собой, веселый, он заговорил с нами, расточая улыбки и кидая жадные взгляды на нас обеих. Сначала мы с сестрой скромно отвечали молодому барину, а потом запросто болтали, наслаждаясь общим весельем. Барин предложил нам навестить его в усадьбе завтра, чтобы он дал личное поручение на будущую неделю. Попрощавшись, мы разошлись каждый в свою сторону.

Наутро мы с Забавой побежали в усадьбу к барину, и застали его в весьма приподнятом настроении. Он нас за стол с собой усадил, вкусно накормил, а потом повёл в погреб, чтобы дать задание.

Посередине большого погреба стояло колесо с приделанными к нему металлическими цепями. Вплотную к нему был придвинут топчан, с прибитыми к полу ножками. Дверь на замок за нами закрыл пожилой барин, впервые я его видела таким, скалится, как волк на добычу. Мы оказались в западне.

Одним мигом пролетело все происходящее до сего момента. Вспомнилось, как в лесу барин подмигнул мне на прощание, за спиной у Забавы, как бы заключая, что все идет как надо.

А началось все с того, что стала я замечать, что молодому барину моя сестрица приглянулась, вопьется в нее глазищами зелеными и осматривает с ног до головы. То подмигнет ей, то рукою поманит, а та и деться не знает куда, покраснеет и убежит. Вот тогда он хохочет. Но когда стало известно, что засватаны мы, молодой барчук как осатанел. Меня завидит, так и рыскает глазами в поисках Забавы, а однажды сам подошел ко мне, когда рядом никого не было, стал Забаву нараспев мне расхваливать и к себе звать. Ну, я, ясное дело отмалчиваюсь да отнекиваюсь. Он потом помолчал и говорит:

— Любушка, знаю, ты замуж собралась. Так вот, Осипа твоего, отпустить я никак не смогу. Уж больно он у меня справный помощник. Не видать ему вольной.

Я и ахнула после этих слов.

— Барин! Не губите! Христом Богом прошу!.. Вольная ведь не пойдет за крепостного, а коли пойдет, то и самой в крепостных быть! — Кинулась я тогда ему в ноги, реву да причитаю «Не губите!»

— Значит, приведешь мне Забаву. Да не в «кандалах, а в кружевах», тогда и поговорим.

Тяжелая смута меня одолела тогда. Могла ли я променять сестру на Осипа? Я стала убеждать себя, что если не исполню то, что требовал барчук, то подведу под монастырь всю семью. От этих мыслей, мне становилось немного легче, и с той поры я стала при каждом удобном случае вносить в уши сестрице, как барин рад за нас, и как собирается нас гостинцами одарить к венчанию. Очи у Забавы горели в такие секунды, она готова была слушать меня, как воду в жару пить, я же мечтала поскорей отдать барский долг, а что будет с сестрой, я старалась не думать.

Я поняла, что из погреба нам уже не выбраться.

— Ну-с начнем, — бодро сказал барин. — Ты Любушка не тушуйся и вставай возле стеночки. Я сейчас тебе на ручку сладкую вот эту цепь одену. Не бойся это игра такая. Повеселимся мы-с и разойдемся. Я вас с Забавой щедро награжу.

То, что происходило потом, я уже помню смутно. Распятую на колесе Забаву, ее крики, слёзы, когда он всё сильнее тянул цепи и её руки, побелевшие со вздувшимися венами. Я рвалась к ней, но цепь удерживала меня.

Затем горячие потеки крови и резкие вспышки боли, что слепили, не давали мне понять до конца, что происходит. Когда я пришла в себя, то уже не было ни погреба, ни Забавы, ни барина с барчуком. Я поняла, что все позади, да позади настолько, что возврата совсем не будет.

Я стояла на берегу и смотрела на стройный танец птиц, что кружат высоко в небе над морем. Мне послышался голос Забавы, и вдруг до меня дошло, что она там, среди птиц.

Она сказала, что прощает меня и навсегда со мною прощается. Мне хотелось взмахнуть руками и взлететь вслед за ней, но, рука, которой повела я сестру на погибель, закована в цепь, в стальные тяжкие оковы, что уходят куда-то под воду. Таков мне гостинец к свадьбе, украшение к черному венчальному платью.

Без откупа и долгов получили мы вольную. Самую вольную из вольных.

6 — 4

Кевин лежал на кровати и смотрел в потолок. Сегодня был день операции — его последней надежды. Неделю назад ему поставили страшный диагноз — рак. Жить осталось недолго, и Кевин решился на отчаянный шаг: врач рассказал ему, что есть экспериментальная вакцина. Она не была проверена на человеке, но на животных давала ошеломительный результат. Клинике нужны были добровольцы, не легальные, конечно. И вот он тут…

В палату вошла медсестра, оставила комплект одежды и сказала через пять минут прийти в десятый кабинет.

В кабинете его посадили в кресло, закрепили ноги, руки и голову и подключили к множеству приборов. Когда врач набрал вакцину в шприц и поднес к плечу Кевина, у него внутри все сжалось.

Укол оказался очень болезненным. Вначале ничего не происходило, и парень даже расслабился, но через минуту его голову пронзила адская боль, перед глазами потемнело и через несколько секунд сознание упало куда-то в пятки.

В себя он пришел в палате. Дверь с тихим шипением отъехала в сторону, и вошла медсестра. Она ласково улыбнулась Кевину:

— Вы проспали почти сутки. Как вы себя чувствуете?

— Голова болит.

— Я посоветуюсь с доктором, что можно сделать. А сейчас мне нужно взять у вас кровь.

Парень послушно протянул руку, и медсестра сделала забор.

— Я зайду за вами через час, отведу на обед, — сказала она, убирая шприц, и вышла из комнаты.

Еще три дня пролетели незаметно, доктора были в экстазе от результатов: через день анализы показали, что опухоль уменьшается. А еще через два, она совсем исчезла. Анализы не выявили ни рака, ни каких-либо побочных эффектов, кроме повышенного уровня тестостерона. Взяв с Кевина подписку о еженедельной проверке состояния в течении месяца, его отпустили домой.

Неладное он почувствовал на шестой день после прививки: все суставы начали болеть, а мышцы увеличились, как если бы он качался несколько месяцев. Кевин твердо решил на выходных съездить в клинику, но не успел. Спустя сутки, вечером, он почувствовал ужасную боль во всем теле. Сознание помутилось… Первое пришедшее чувство — вкус сообщило ему о крайней комфортности ситуации. Обнаружил он себя на кухне, яростно пожирающим сырое мясо, его руки были покрыты густой шерстью. В ужасе, зажав кусок в зубах, он помчался в ванную. Распахнув дверь, увидел, что из зеркала смотрит полузверь-получеловек с окровавленной мордой. И только попятившись в страхе, парень осознал, что видит самого себя.

Через час он сидел на кровати и плакал. Рядом лежал телефон, но Кевин не решался набрать номер своей девушки. Он никак не мог придумать, как ей все объяснить. И сможет ли она полюбить чудовище? Наверняка нет. Кажется, его жизнь разрушена навсегда…

— Не, ну я на них поражаюсь! — послышался за спиной голос.

Кевин вздрогнул, спешно вытер слёзы, накинул рубаху и только потом обернулся. В тёмном углу темнела тёмная фигура.

— А что не так-то? — поинтересовался Кевин.

— Ну, ладно, плачь, не препятствую, но зачем? Лучше выглядеть гадко, чем гранит и оградка… — на распев произнёс… фигура. — Что, в гробике-то комфортней? Или на бешеную силу мясца сырого жалко? И для девушки опять же приятный сюрприз.

М-да… Да… Словом, он оказался прав.

— И сознание при тебе, и укус не воспаляется… А что, не знал, что тебе вкололи снотворное? Так… Только надо забежать сюда с паспортом, ксерокопией, свидетельствами, такими-то справками, потом сюда — тут только паспорт и три копии, сюда медицинскую карту, сюда… да, точно, у тебя нет… Да, и там скажут куда чего носить дальше. Советую идти прямо сейчас — с рассветом всё закроется.

В первой конторе всё было увешено мониторами. Кевин чувствовал себя неуверенно лохматым в час ночи, да ещё и в джинсах среди разных нелюдей в смокингах и ризах. Бюрократ в окошке более всего походил на зомби, но бейджик гласил «человек», видимо, просто болеет. Этот больной сказал, что не хватает двух подписей, печати и штампа. К утру измотанный Кевин всё-таки получил «Разрешение вервольфа десятого круга» и рухнул на мягкую кровать. Глаза слипались, а одежда была не важна. «Остальное, наверное, потом получу», — подумал Кевин. И тут же слух разрезал будильник. 7:30,…,…, … и ещё много интересных изречений пришло ему в голову.

Небритый, не спавший и очень нервный он отсидел пару часов, написал увольнительную, которая рассматривалась ещё неделю. Постепенно Кевин привык к жизни, нашёл себе благовидную ифритку… И с людскими судьбами более не пересекался.