Сапоги 41. Альфы

Слуги засуетились – прибыл посол. Мне было скучно наблюдать эту церемонию, поэтому я развалился на троне, слегка прикрыл веки и задремал. Внесли сундук с подарком. Пора просыпаться. Кланяются, голдят…. Как же все это надоело, скучно. Но ритуал есть ритуал – подхожу к сундуку. Его торжественно открывают, и извлекают кинжал из раковины тримида. Я немного удивлен – достойный подарок, редкий. На костяной рукояти кинжала пробка с золочеными рунами. Мне неохота их читать – вытаскиваю пробку и… В полой рукояти плещется прозрачная жидкость, в которой шустро бегают два паучка. Карапусы — вот это сюрприз! Они быстро перебираются на мою руку и дважды кусают. Первая мысль – кто посмел меня отравить!? Потом становится интересно… Неужели они думают, что меня так просто убить? Яд начинает распространяться по телу. Руки и ноги уже онемели, скоро будет невозможно дышать. Слуги что-то заметили, началась паника – плевать! Лекари сейчас не помогут. Начинаю собирать вниманием яд, который распространяется по телу. В ноги, в ноги! Уходит. Не знаю, как сейчас выгляжу со стороны — на мне разрезают камзол, освобождая грудь для дыхания, ко лбу прикладывают тряпки со снадобьями и зельями. Дурачье… Раскидываю всех и устремляюсь к балкону – след оттуда, я хочу знать — кто! Далеко… След… Чувствую и навожу фокус внимания – есть! Миль десять, не меньше, на холме – женщина в черном плаще. Это она! Могу убить сразу, но не хочу – меня к ней тянет. Что такое? Связь? Улыбаюсь. Она не ведает – пусть уходит, отпущу. Еще не время. Скачи – мой несостоявшийся убийца, и моя любовь… Скачи!

Черт! Да что ж такое, боже мой… Сарра? Любимая… Тьфу – я еще не проснулся, и не надо мне в ухи орать! Что, кофе в постель — совсем одурела?! Как же хорошо проснуться дома, в Одессе…

— Они издеваются!

— Да, они издеваются.

— Ну… И что нам теперь всем делать?

— Лично я не собираюсь делать ничего из того, что уже мог бы. — ответил лейтенант Кружин.

— Как так «ничего», Рудольф Наумович? — встрял престарелый рептилоид Филиппыч.

— Да вы что уже, Филиппыч, понимаешь в стратегиях?

— Что знаю, то знаю, больше ничего не знаю, прямо сказать, совсем. — Филиппыч почесал хвостом под шлемом.

— Хватит, любезные! — отрезал капитан Штепсер. — Мы — те три человека, на которых надеется уже целая свободная Одэсса!

И это было правдой. После падения Хельсинок, когда фины открыли ворота со словами «А мы всём думали, что вы тут стоите? Танки лучше вон туда припарковать… Надо же сразу дать понять людям, что вы приехали нападать на нас. А мы-то думали...»

Но это было пол года назад, войска Властелина Мира уже оправились от финского банкета и успели дойти до свободной Одэссы, единственного населённого пункта, ещё не признавшего Владычества Властелина Мира.

*

Меж городом и Армией стоял одинокий гарнизон, внутри два человека и один рептилоид. Властелин Мира наблюдал за этим домиком в бинокль.

— Генерал Герхард, что они делают?

— Сер, один из фактических бойцов противника выливает заварку из чайника в компостную кучу, сер.

— Генерал, какие предвидятся потери вследствие этого манёвра?

— Сер, я полагаю…

— Генерал!

— Нулевые, сер.

— Тогда какой в этом смысл?

— Возможно, на это ответит перехваченная нами шифровка?

*

— Я просто не могу сидеть без дела, когда моему городу угрожает опасность.

— Тогда достаньте вашу шашку, и в бой, как на перекрёсток!

Ещё на прошлой неделе Штепсер выменял у Вали Канарейщика шашку на отличную новую магнитолу. И Филиппыч об этом прекрасно знал, ибо именно у его бабушки хранилась почти вся партия.

— Тогда, дайте мне хоть сковороду.

— Ты же сам просил её выкинуть. В ней дырка больше, чем она сама.

— А что у меня есть?

Кружин покопался в карманах.

— Брелок с логотипом «пиво Коломенское. Надёжность с 2073-го года.»

Мало, кто знал, что капитан Штепсер был самым лучшим метателем брелков всей Одэссы.

Отец обожал Бернеса и был на него немного похож. Лучшими номерами домашних концертов было отцовское исполнение песен великого актера и певца. Конечно, мы, дети, о Бернесе ничего не знали. И были уверены, что все песни придумал отец.

Мне и брату тогда было совсем мало лет, но мы активно участвовали в представлении. Клеили реквизит, готовили «журнал новостей», расшивали пайетками или перьями занавес. Кое-как, конечно, но помощь взрослым и старшим была для нас обязательной.

Я слышала выступления отца много лет, но никогда не прислушивалась к текстам песен. Куда там! Столько хлопот! Потанцевать перед импровизированной сценой, сбегать к столу, чтобы слямзить кусок пирога, примерить в прихожей ботильоны тети Фаины, пока та наливает стопочку за стопочкой пахнущей клубникой настойки…

Но в тот год меня почему-то «прибило» к стулу на первых же строках. Я собиралась через несколько месяцев пойти в первый класс, и была уже «достаточно взрослой».

Дождавшись, когда отец сойдет со сцены и уединится с дядей Колей на кухне у кастрюли с солеными груздями и бутылкой, спрятанной за той же кастрюлей, я смело приблизилась к ним и заявила отцу с порога:

«Не стыдно?! Взрослый человек, а ругаешься нехорошими словами!»

Отец икнул, дядя Коля поперхнулся.

— Мадам! Вы чуть не сделали мне смертельный номер! – сказал отец строго. — В каком месте я, по-вашему, мате… неправильно подобрал выражение?

— «Шалавы полные тефалей…» — начала я не менее строго.

Дядя Коля, помню, отвернулся и затрясся, как будто прямо на табурете поехал по булыжной мостовой.

— А это, — продолжила я, — пиндюжники! Я знаю, про кого ты поешь. Про таких людей нельзя даже упоминать.

Отец посинел, как «море над бульваром», но сохранял спокойствие.

— Может, тебе ещё что не нравится в этой песне? – спросил он.

— Да. Рыбачка – соня. Почему? Спит постоянно? Почему она такая… не вежливая? А молдаванка? Почему Костя ее не полюбил? И «переса» — неправильно. Прин-цес-са!

Один акын, родные бросив степи

Решил то ли хильнуть, то ли хилять

Напялил вместо тюбетейки кепи

И укатил в Одессу щеголять

Алтын-бобо, с самого детства мечтал. Мечтал стать известным всем акыном.А ещё он мечтал, о море. О море даже больше, чем об известности. Песок в его краях был. Море песка, но вот того самого, настоящего моря не было. И хотя бактрианы бороздили его родную пустыню, как море корабли, это всё было не то. Он мечтал, о настоящих кораблях, о шумной гавани, разноязыком люде в портовом городе и представлял, как от там будет «хилять». Что такое «хилять», вьнош толком не знал, но полагал, что это сродни погулять.

Влекло его не куда нибудь, а в легендарную, воспетую песнями Одессу. Почему именно в неё?- А почему бы и нет?

Одесситы народ гостеприимный, любят песни, а он как-никак акын.

Не в силах противится зову сердца, не внимая доводам разума и друзей, что путь туда неблизкий и что без денег по Одессе особо не «похиляешь», да и вообще, что там он нужен, как зайцу стоп-сигнал, Алтын-бобо напялил, доставшиеся по случаю, изрядно потоптанные, но ещё имевшие приличный вид сапоги, собрал все наличные деньги и отправился за три-девять земель к своей мечте

Много ли времени провёл он в пути, о том неведомо, но однажды из 6-го купейного вагона скорого поезда Москва-Одесса, сошёл приметный пассажир. Бритую голове украшало немыслимого цвета кепи, на теле красовались голубая майка и шорты в клеточку, в руках котомка, за спиной болтался то ли кобыз, то ли жетыген(примечание: казахские народные струнные музинструменты) а на ногах, не по сезону обувка…

" Ну, здравствуй мечта моя, Одесса! Ща, я по тебе нехило похиляю!"… услыхав сию речь приезжего, вокзальные грузчики согнулись пополам от смеха, а усатый чернявый тип, лихо жаривший чебуреки застыл с открытым ртом, словно подавился продуктом собственного производства…

Кто угодно испугался бы войдя в супермаркет в Киеве, а выйдя в Одессе. Кто угодно, но только не Андрей.

Столицу юмора он узнал сразу — памятник кардиналу Ришелье, невысокие старинные домики, художник-карикатурист, рисующий портреты прохожих на заказ, десятки снующих по улицах отдыхающих.

— Опять с работы уволят, — усмехнулся про себя Андрей. Собирался купить себе пару булочек на обед, а оказался в другом городе.

Это еще ничего. Как-то Андрей попал в Пхеньян. Языка он, конечно же, не знал, и долго искал того, кто смог объясниться с ним на английском. Но страшнее всего было в первый раз, когда Андрей из школьного туалета вышел в глухой сибирской деревне, а владелец сарая, из которого он появился, подумал, что это вор, и чуть не пристрелил парня из охотничьей двустволки.

Андрей никогда не знал, куда выведет его очередная в его жизни дверь.

Попадал он и в совсем курьезные места — летевший в Лондон самолет, покои Папы Римского в Ватикане, съемочная площадка какой-то телепередачи. Но больше всего запомнился супружеский люкс в немецком отеле. Какие же крики были, когда во время плотских утех новобрачной парочки из шкафа вышел незнакомец!

— Привет из Нарнии! — тогда закричал он и пулей метнулся из номера.

Но теперь Андрей был готов. Всевозможные карты в телефоне, международная виза в кармане, несколько паспортов и пачек всевозможных валют в дипломате, китайский, английский, испанский и португальский языки в голове.

— Ах, Одесса, жемчужина у моря! — затянул он про себя. Затянул, сверился с картой и пошел хилять по Одессе.

А что еще делать? С работы все равно уволят, до Киева шесть часов ехать, такого прогула ему точно не простят, а тут как раз пляжный сезон, пляжи, холодное пиво и полуголые женщины.

Пиво было холодным, рыба солёной, дул приятный ветерок, а солнце играло бликами на воде. Мир был прекрасен. И Лёша просто балдел. От лета, от хиляния и вообще потому что всё было хорошо. Одесса оправдала его ожидания. Она вообще всегда оправдывала ожидания и надежды.

Он приехал сюда по секрету ото всех, от родителей, друзей и даже Насти, своей актуальной девушки. Прямо с поезда пошёл гулять. Естественно, по Дерибасовской, где всегда «отличная погода», а потом по Приморскому бульвару мимо статуй и домов, чтобы просто подышать морем. А, возвращаясь, заглянул на Привоз, просто так, по старой памяти. А вот теперь сидел на террасе маленькой кафешки и пил пиво, радуясь жизни.

— Молодой человек! Молодой человек!

Все сидящие за столиками лица мужского пола, как один, вне зависимости от возраста, обернулись на голос. Лёша тоже. И обрадовался, что это явно не ему. Потому что обладательница визгливого голоса с настоящим тягуче-вяжущим одесским акцентом весила не менее центнера и радостно махала рукой, отчего необъятные телеса весело колыхались под кокетливым коротким платьицем в цветочек. Усмехнувшись, Лёша отхлебнул глоток пива и чуть не поперхнулся, когда увидел, что чудо в цветочек направляется к нему:

— Молодой человек, вы мене таки не узнали? Я Циля! Циля с площади Пятьдесят лет без урожая!

— Чего? — невежливо отозвался Лёша. Она плюхнулась на хлипкий стул рядом и кокетливо махнула в Лёшу полной ручкой:

— Циля! Ну?! Племянница дяди Изи Циммермана, аптекаря! Ой, да я вас вот таким маленьким знаю!

И она отмерила от земли расстояние в рост небольшого добермана. Или бульдога-переростка. Лёша смотрел на неё слегка обалдело и думал… Да не думал ни о чём, кроме как смыться по-быстрому отсюда! Ибо никакой Цили с немыслимой площади какого-то урожая он, естественно, с детского возраста знать не мог. И желанием узнать не горел!

Женщина тем временем пододвинулась поближе вместе со стулом и жарко дыхнула в ухо:

— Молодой человек, раз уж мы так удачно встретились, окажите мне небольшую услугу!